Текст книги "NEXT-3: Венок для Лавра"

– Не оглядывайся и не рассчитывай на помощь, – прошипел Дюбин. – Здесь только ты и я. Еще – Сатана, к которому я тебя сейчас отправлю… Признайся, Лавр тоже любит тебя? Или любит твои деньги?

Неожиданно для себя Ольга Сергеевна заплакала. Размытая тушь потекла по щекам, губы искривились. Она по бабьи всхлипывала, закрывала ладонью рот. Гнусное предположение о любви Федора к ее деньгам оказалось страшней ожидания смерти.

– Говори, сука!

– Любит, конечно, любит. Меня, а не зеленные бумажки!

Дюбин освободил ей руку, подтолкнул к ограде. Наслаждаясь беззащитностью жертвы и своей властью над ней, вытащил из-за ремня пистолет и принялся наворачивать на него глушитель.

Вот и все, подумала приговоренная к смерти, перестав плакать, закончила ты, Оленька, свой жизненный путь. Теперь тебя отпоют в деревенской церкви, Лавруша и сын оплачут, похоронят, ежедневно станут приходить на могилку, потом у них появятся другие заботы и хлопоты…

До чего же все нелепо! Будто в глупой трагикомедии! Не хватает аплодирующих зрителей и раскланивающегося режиссера.

– Как все это трогательно и как… зыбко! Любовь до гробовой доски, слезы и прочие дамские переживания, – изощрялся убийца, извиваясь всем телом и глупо хихикая, то и дело снимая и снова надевая зловещую маску. – Сейчас мы с тобой, при помощи миленькой машинки – пистолетика, распустим этот маленький узелок. Вонючему жениху больше некого будет любить и лелеять. Пшик и – все. Голодный кот сожрал канарейку… Согласись, Ольга, смерть любимой женщины гораздо больней собственной смерти… Ты промучаешься какую-то секунду, а твой хахаль – вечно! Удивительно приятное чувство – мучиться… Ты не находишь?

Кирсанова не ответила – прислонилась спиной к ограде, подняла к груди обе руки. Будто слабые женские руки способны защитить ее от пули.

– Стреляйте и будьте прокляты!

Убийца поднял пистолет, нацелился в голову жертвы, потом – в ее грудь, потом ствол переместился к животу…

Он ожидал, что Кирсанова рухнет на колени, вымаливая пощаду, протянет к нему руки, зарыдает. Он, конечно, не пощадит – выстрелит, но перед этим насладится унижением гордой бабы.

Жертва не зарыдала и не попросила пощады, наоборот, выпрямилась, подняла голову, с презрением посмотрела на него.

– Стреляй же, подонок!

Указательный палец, лежащий на спусковом крючке пистолета вздрогнул. Кирсанова закрыла глаза. Сейчас раздастся выстрел, которого она не услышит, и горячий свинец пронзит ее тело.

Выстрел не раздался, вместо него – скрип тормозов. Чудом не врезавшись в стойку ворот, избегнув столкновения со стоящей на участке легковушкой, Женька ловко вывернулся и остановился в нескольких шагах от живописной группы: убийцы с поднятым пистолетом и женщины, прижавшейся к ограде.

– Эй, мужик, ты чего задумал? – выскочив из машины, водитель бросился на Дюбина. – Ванька, держи его!

Иван бросился на убийцу, с недетской силой толкнул его в грудь. От неожиданности Дюбин вместе с мальчишкой упал на землю. Они сцепились. Кирсанов царапался, кусался. Убийца никак не мог оторвать его.

– Ванечка! – закричала Кирсанова. – Пощадите сына!

Высвободившись, наконец, от вцепившегося в него клещом пацана, Дюбин дважды выстрелил навскидку. Теперь им владела не месть, не желание вдоволь поиздеваться над беззащитной женщиной – животное чувство страха. Именно это чувство помешало ему прицелиться – пули попали в женькины протезы.

Решив, что опасность миновала: главный противник убит, а слабосильная женщина и ребенок не в силах задержать его, Дюбин побежал к «кадету». Пуля, посланная вдогонку «ожившим» Женькой, попала в стойку ворот и она, стойка, жалобно вздрогнула. Вторая сбила с дерева ветку.

Ольга Сергеевна прижала сына к своей груди, плакала, по-женски причитала. Ей чудилась в кустах страшная маска, пистолет, направленный не на нее – о себе она не думала – на ребенка.

– Мама, он хотел убить тебя и Федора Павловича, – обнимая дрожащими руками мать, кричал Иван. – Я узнал его… Это – убийца! Евгений Николаевич… помощник и друг отца…

– Успокойся, сынок, его нет, он испугался тебя и убежал… Сумасшедший какой-то! Ничего страшного не случилось, мы с тобой живы…

– Нет, случилось! – истерика прошла, но злость по отношению к самому себе осталась. – Во всем виноват я – дурак, идиот, кретин! Знал ведь про злобного маньяка и оставил тебя одну…

– Не волнуйся, милый, не переживай. Ты ни в чем не виновен. Мало ли кто ходит по нашему поселку…

– Он – не «мало ли кто», он – настоящий маньяк.

Ольга Сергеевна и сама знает об этом, но нельзя же продолжать травмировать еще неокрепшее сознание малыша. Так недолго довести его до серьезного психического заболевания. Вот она и пытается успокоить ребёнка, заставить думать о происшедшем, как о случайности.

– Ольга Сергеевна, придется вам организовать круглосуточную охрану, – ковыляя на поврежденных протезах, посоветовал Женька. – Если бы мы не подоспели…

– Конечно, охрану, круглосуточную и надежную! – Иван схватил мобильник, принялся торопливо набирать знакомый номер.

– Кому звонишь, сынок? Уже поздно, все спят…

– Дяде Санчо. Он никогда не спит…

Глава 6

Санчо не спал, он ужинал. По согласованному с женой распорядку первый ужин, прикидочный состоялся в семь вечера, второй, более основательный – в девять, третий, заключительный – перед сном.

Звонок телефона оторвал толстяка от удивительно вкусного блюда – жаренной картошки с котлетами. Поэтому настроение оруженосца было далеко от доброжелательности. Стесняясь сидящей напротив Клавдии, он не потащил незваного абонента по ухабам и рытвинам непечатных выражений, просто послал его в необжитые края.

Услышав о покушении, слава Богу, оставшегося без страшных последствий, он сразу развил бурную деятельность. Первый звонок – начальнику службы безопасности «Империи». Заручившись согласием немедленно выслать группу телохранителей, Санчо позвонил начальнику отделения милиции, которое обслуживало коттеджный поселок.

Правда, надежд на эффективное расследование немного, но, как говорится, курица по зернышку клюет и сыта бывает. Авось, объединенные усилия негласной и гласной охраны принесут свои плоды.

Клавдия не мешала, она старалась не вмешиваться в мужские дела, ей вполне хватает женских. Быстро собрала привычную корзинку, побывавшую и у Лизы, и у Оленьки, и у Лавра в следственном изоляторе, заполнила ее холодными закусками, рассчитанными, как минимум, на два десятка голодных мужиков. Накрыла салфеткой и отнесла в машину.

Обычно Санчо едет по городу максимально осторожно, старательно соблюдает правила, безропотно выстаивает перед светофорами. На этот раз гнал машину со скоростью, в два раза превышающую разрешенную. Повело – ни одного гаишника, или как их дразнят, гэбэбэдэшника. Придумали – язык можно сломать!

Выспались, называется, блин, поужинали! Кисло-сладко, со смаком и приятными сновидениями! Ванька мало что сообщил полезного – зациклился пацан на грозящей матери опасности, трещал что-то малопонятное…. Евгений Николаевич? Был такой да сплыл, оруженосец Лавра отправил его в Преисподнюю замаливать на адовой сковороде многочисленные грехи.

И вдруг Санчо вспомнил беседу в депутатском буфете. Неужели, вонючий убийца вывернулся из лап чертей, избегнул поджаривания на раскаленной сковороде и вынырнул из небытия в реальность?

Евгений Николаевич? Дюбель? Он или не он? Полупьяный информатор-стукач мог и ошибиться.

Нет, не ошибся, все сходится!

Приехал он в коттеджный поселок угрюмый и озабоченный, без обычной улыбки на пухлом лице. Вслед прикатил микроавтобус с четырьмя такими же угрюмыми парнями. Их можно понять – на ночь глядя, оторвали либо от ужина, либо от «ящика». Старший определил места и порядок дежурства, комнату для отдыха – все это привычно и профессионально.

– Ну, что тут произошло? – спросил Санчо, доставая из машины Клавину корзинку. – Ешьте и рассказывайте.

Подавая пример, соорудил гигантский бутерброд и с аппетитом принялся работать мощными челюстями.

Первой «исповедалась» Ольга Сергеевна. Скупо, без лишних и, по ее мнению, ненужных подробностей. Неизвестный в маске не дал ей пройти в дом, угрожая оружием, пытался увести в рощицу. Она отказалась. Тогда он решил расправиться во дворе. Слава Богу, приехали сын с водителем. Вот и все. О непонятных, нескромных вопросах об отношении между ею и Лавром – ни слова.

Санчо вздохнул, потер бугристый лоб. До чего же тяжело иметь дело со слабым полом! Если даже этот «слабый пол» занимает высокий пост президента компании. Но от уточняющих вопросов воздержался. Пока воздержался. Появится Лавр – пусть разбирается! Ему это под силу, как там не говори, жених, без пяти минут муж.

Сухопарый, плечистый парень, старший охраны, крутил насмешливо крутил головой. Наверно, разделял презрительное отношение оруженосца к бабьему сословию, удивлялся непонятливости Кирсановой.

Пришла очередь Ивана. Он оказался более многословным, довольно толково рассказал о посещении бывшей резиденции депутата Лаврикова. Подробно нарисовал внешность нового ее хозяина, обстановку в доме.

– Говоришь, столешница там крутится в холле, по нашему – в передней, дурацкие башенки имеются, и объездная дорожка, обсаженная кустами? Не ошибаюсь?

Пацан отрицательно замотал башкой.

– Все правильно, дядя Санчо, вы не ошибаетесь! И крутящийся стол, и медведь на задних лапах, и башенки пижонистые, и дорожка круговая. Еще и пушистый такой ковер на лестнице…

Еще бы ошибаться! В незапамятные времена, когда Лавр еще депутатствовал, а он состоял при нем не только в качестве «оруженосца», но еще и помощника, Санчо невзлюбил слишком уж навороченное жилье. Не жилье – барская усадьба. Подкалывая друга, шутил: из грязи да в князи, не стыдно?

– Говоришь, какой-то ненормальный, да? Ушибленный пыльным мешком из-за угла? Знакомый персонаж, ничего не скажешь! До боли, до тошноты знакомый… Молоток, парень, Бог умишком не обидел… Больше ничего не заметил?

– Как же, заметил! – обрадованный похвалой такого человека, как умный и веселый Санчо, Иван застрекотал сорокой. – Там еще фотки в комнате второго этажа развешаны. Большие листы бумаги, а на них изображены мама, дядя Лавр, вы, Федечка, я. Будто белье на просушке. И каждый портрет перечеркнут черным маркером крест накрест. Я тогда подумал: зачем ему все это? И – сбежал.

– Эхо тоже услышал?

– Точно! Иногда появлялось. Знаете, там – лестница с прозрачными перилами, так эхо летает вверх вниз.

Малец не врет, не фантазирует, гонит чистую правду. Эхо – мелочь, обычный проверочный тест. Эхо, действительно было. Выйдет Лавр из своей спальни – гул шагов разносится по всему зданию, расчихается больная Клавдия – отзываются потолки и стены, лестницы и мебель.

Главное – другое. Дюбин поселился в бывшем доме Лавра или человек, похожий на него? Особенно насторожило Санчо упоминание о листах бумаги с изображением Лавра и членов его семьи. Если сопоставить их с сегодняшним покушением, многое становится понятным. Безумец решил мстить, неизвестно за что, где и когда можно ожидать следующего удара?

Новоявленный фермер, Степан, который на своем допотопном драндулете развозит заказчикам молоко, масло, сметану, однажды, в подпитии, рассказал о новом дачнике. Дескать, по обличью – серьезный мужик, вот только сдвинутый по фазе. Говорит заумно, дергается, как паралитик, кому– то угрожает. Короче, самый настоящий псих!

Если этот псих – Дюбин, настала пора доставать из тайника автоматы и штурмовать «замок». Без серьезной драки не обойтись. Если и не убить безумца, то посадить его в психушку, под надзор врачей и накачанных санитаров.

Конечно, без участия Лавра. Недавний вор в законе, жесткий, зачастую – жестокий авторитет под воздействием женских чар невесты превратился в самый настоящий кисель. Вот и придется действовать одному оруженосцу…

– Дядя Санчо, вы меня не слушаете? – обиженно спросил Иван. – Или вам не интересно?

– Слышу, юный следопыт, отлично слышу… Оружия так и не нашли?

Женька на изувеченных протезах доковылял до веранды, с облегчением опустился в плетеное кресло. Решил, что вопрос задан не пацану – ему.

– Нету ствола. Весь двор перекопал на карачках, все кусты обнюхал.

– Обычно преступники стирают следы своих пальчиков и выбрасывают пистолет, – с шерлокхолмской уверенностью заявил малолетний «сыщик» – Наверно не было времени протереть рукоятку, вот и пришлось взять ствол с собой.

Начитался, шкет, детективов, впервые за этот суматошный вечер улыбнулся Санчо. Улыбка получилась какая-то кривая, «недоношенная», но на редкость добрая.

– Понятно… После неудавшегося покушения вы где были?

– Вместе с Ванечкой заперлись в доме. Женька охранял нас на веранде. Сам вызвался.

– Тогда все просто, как описанная пеленка. Собаки нет, киллер возвратился и забрал ствол. Если, конечно, он его бросил.

Помолчали.

Ветер стих, упали первые капли дождя. Будто разведчики многотысячной армии, укрывшейся в засаде за черными тучами. Охранник возле ворот спрятался под грибком, зябко поежился. Второй, у входа на веранду, прижался к стене.

Настроение у всех пасмурное, сродни разгулявшемуся ненастью.

– Скажи, Санчо, ты знаешь его?

Имени напавшего на нее бандита – или маньяка? – Ольга Сергеевна не произнесла, но Санчо отлично понял, кого она имеет в виду.

– Точно не знаю, но догадываюсь. Не хочу вас пугать – западло пугать людей, но все это серьёзно, очень серьезно… Живем мы, ребята, как-то в рассыпуху, кто в лес, кто по дрова. Может быть поэтому к нам возвращаются кошмары: оживают мертвецы, стреляют, мучают… Приходи и забирай по одному, выдергивай, как карты из колоды. Вальты с королями – налево, дамы – направо… А банкует давно отпетый и зарытый безумец…

Ольга Сергеевна понимающе наклонила голову, с тревогой покосилась на сына. Понял ли он или не понял, испугался или скрыл испуг за показным равнодушием? С некоторых пор она относится к мальчику, как к взрослому мужчине, который должен защитить ее, укрыть от всех бед.

– Не так страшен черт, как его малюют, – глубокомысленно изрек Женька, обследуя испорченные протезы. – Жаль, промахнулся, не зацепил пулей… этого, как его… маньяка. Такие хорошие ноги накрылись…

– На день рождения жди новые, – пообещал Санчо. – Из Германии затребуем. Сможешь не только водить машину – чечетку сбацать.

– Рождение далеко, день ангела – ближе.

– Подарим в день ангела, – согласился даритель. – Скажи, откуда у тебя пушка?

Вопрос явно рассчитан на дурачка, которым Женька себя не считал. Поэтому он и ответил соответственно, с легкой, едва заметной, издёвкой.

– А у вас откуда?

Парень далеко не простак, знает, где сладко, где горько. Именно такой водила и нужен малолетнему Кирсанову – сможет защитить и его, и мать.

Санчо ухмыльнулся, укоризненно покачал головой.

– Интересные вопросы задаешь, юноша. Подумай, подвигай извилинами – сам найдешь ответы…

Ни он, ни Ольга Сергеевна, тем более, Иван не знали, даже догадываться не могли о том, что их подстерегала ещё одна опасность. Не менее серьезная…

Надежда устроиться на руководящую должность – не важно где, в какой фирме: снимающей барыш с уличных сортиров либо ворочающей фиктивными акциями – неизменно заканчивалась крахом. Ему отказывали. В одном месте – с грубой прямотой, в другом – с фальшивыми извинениями. Наверно, Кирсанова выполнила свою угрозу – оповестила всех коллег по бизнесу о непрофессионализме и непристойном поведении уволенного заместителя по поставкам.

Униженный и развенчанный Борис Антонович ненадолго упал духом. Ничего страшного не произошло, уговаривал он себя, прогуливаясь по бульварам и паркам, обычный сбой, не больше. Пройдет время и он возродится в новом качестве. Не где-нибудь, а в родной «Империи», не в роли бесправного заместителя – займет президентский трон, выбросив из него наглую бабу.

Единственно, что жалко – тонкой папочки с собранным компроматом. Но и это исправимо.

Хомченко «зарядил» всю свою немногочисленную агентуру. Искать, выслеживать, вынюхивать! Когда президентша пойдет в туалет и выйдет из него? С кем занимается сексом и в какой позе? Что предпочитает вкушать на завтрак, а что – на обед? Короче, все, включая нижнее белье и косметику.

Агенты работали с усердием, Борис Антонович тоже не отдыхал – сортировал информацию, анализировал ее, решал, что пустить в ход немедленно, а что придержать.

Лучшим оказался новый стукач – Олег.

Хомченко завербовал охранника, сидящего в проходной, на удивление легко и просто. Заметил недюжинные способности парня, который будто просвечивал рентгеновскми лучами всех проходящих в офис и возвращающихся из него. Оценил неприкрытую заинтересованность в повышении по должности и жадность к деньгам. Понял – находка!

Остальное – дело техники и умения. Вызвав будущего стукача в кабинет, повздыхал по поводу скачущих цен на самое необходимое для нормальной жизни, посочувствовал парню получающему нищенскую зарплату. Прозрачно намекнул на реальную возможность подработать.

Ничего предосудительного, тем более, криминального – простой сбор коммерческой информации. Товар на товар: агент доставляет нужные и ненужные сведения, он оплачивает их в зависимости от важности и достоверности. Проще выеденного яйца.

Олег, работающий на владельца азиатского ресторана, подумал, что сосать двух маток значительно выгодней, чем одну. Для вида поколебался и – согласился. Правда, согласился условно, с обязательным условием: вознаграждение за нелегкий труд должно быть не ниже его нынешнего оклада и соответствовать уровню инфляции. В переводе – за каждое донесение выплачивать долларовый гонорар, за важность – премию.

Хомченко охотно принял условия. Деловито пояснил: объект слежки – Кирсанова и ее окружение. Доклад – каждый день, при необходимости – ночь.

Донесения посыпались градом. О Лавре, его оруженосце и не венчанной супруге, о рыжем сыне депутата, о невесте Лавра, о малолетнем Иване. Только успевай анализировать и оценивать. Как только новый стукач умудряется бывать одновременно в нескольких местах, не вешает ли он хозяину лапшу на уши?

Проверка по другим источникам показала – не врет.

Частично донесения аккуратно вкладывались в новую папочку, родную сестру оставленной в служебном сейфе, большинство выбрасывалось в мусорную корзину. По причине полной ненадобности.

К примеру, какой интерес представляет посещение Иваном передвижного борделя? Сейчас трахаться начинают с детсадовского возраста, что позорного в том, что десятилетний пацан заинтересовался поддержанными женскими прелестями? На этот крючок Кирсанову не поймать – не клюнет. Максимум проведет с провинившимся сыном душещипательную беседу о высокой нравственности и моральной ответственности.

Но не стоит выговаривать стукачу, охлаждать его пыл – пусть старается, пашет.

Развенчанного заместителя по поставкам одолевают другие мысли. Нет, он не собирается прекращать слежку, наоборот, ее нужно максимально наращивать, но, одновременно, подключить к операции главный резерв – Маму.

Прогуливаясь по бульвару, Хомченко мысленно спланировал предстоящий разговор с криминальным боссом Окимовска, продумал каждое слово, каждое выражение. Паниковать – Боже избавь, слабовольных союзников в преступном сообществе не любят, им не доверяют. Нужно говорить солидно, с достоинством но мимоходом упомянуть о грозящей им обоим опасности.

Как же совместить не совмещаемое – солидность и тревогу?

Решившись, наконец, Борис Антонович, не переставая прогуливаться по аллее, набрал на мобильнике знакомый номер.

– У кого там затылок чешется? – недовольно прогудел Мамыкин. – Могу почесать.

Наверно, кормит свежим мясом своих кровожадных псов, подумал Хомченко, оторвали от любимого занятия, вот и пыжится, скрипит. Выражение «скрипит» понравилось, и он про себя несколько раз повторил его. Скрипит, несмазанная старая телега, поскрипывает, развалина!

– Это я, Григорий Матвеевич…

– Можешь не представляться. Узнал. По запаху узнал. Он у тебя очень уж вонючий… Что стряслось?

Обижаться – зря терять время. Бывший сельский пахарь, потом дояр на животноводческой ферме, Мамыин как был малограмотным невежей, так им и остался. Прибавилось наглости, уверенности в собственной значимости и непогрешимости – только и всего.

– У нас возникли кой-какие неприятности. Я ничего не мог сделать, меня не слушали. Сейчас они опечатают все – двери, шкафы, сейфы. Предварительно пороются, обнюхают. Я не уверен, что нигде ничего не найдут. Облом, Григорий Матвеевич. Прямо какая-то полоса неудач. Меня выкинули из компании, пинком под зад вышвырнули. Даже под конвоем охранника. Представляете? Если завтра выпустят Лавра, если рыжий деньги нароет – вообще, провал… Нужен тайм-аут. Не просто нужен – крайне необходим! Притихнуть, лечь на дно, переждать волну… Но если всплывет «соль» – тогда не знаю, что делать.

Задуманной солидной беседы не получилось, Хомченко расквасился, скатился в загнившее болото, из которого не так просто выбраться без посторонней помощи. Будет ли спасать его подельник? Наверняка, не подставит плечо, побоится, что «друг» утащит в вонючую жижу. Наоборот, утопит. И все же на него единственная надежда.

Лечь на дно, размышлял Григорий Матвеевич, делать это ни в коем случае нельзя. Во первых, он контролирует район и город: поощряет и наказывает, карает и милует. Стоит на какое-то время оставить людишек без руководителя, мигом отыщется замена, его забудут и выбросят за борт. Как испорченную рыбу.

Во вторых, простой подпольного цеха обходится потерей немалых денег, запустить его под силу только ему, Маме!

Мамыкин был не в настроении, Во первых, его достала своими проповедями жена-богомолка. Брось, Гришуня, грешное занятие, обратись к Богу, он поможет. Уедем с тобой на Дальний Восток, поселимся в монастыре – благодать-то какая! Руки у тебя золотые, голова светлая. Не пропадем.

Не понимает, сквернавка, что муж уже не тот, каким был пятнадцать лет тому назад – засосала его криминальная пучина, окольцевали жадность, стремление к наживе. Сердцем чувствует перезревшую необходимость уйти, скрыться, а мозг не подчиняется, заставляет карабкаться все выше и выше.

И вот – докарабкался! Повесился Аптекарь, остановился подпольный, вернее сказать, трюмный цех, соответственно высох ручеек немалых доходов. Перестали заполнять кошелек самопальные капли. Единственный человек, способный возобновить производство – Кирилл, автор технологии самопала, можно сказать, мать и отец в одном лице.

Упирается, сявка, строит из себя святого апостола. Дескать, не хочу травить народ, не желаю быть поставщиком трупов. Аптекарь тоже орал, в ногах валялся, мертвяки ему чудились. Пристрастился глушить себя самопалом. А кончил чем? Веревкой.

Вообще-то, что ему, окимовскому пахану, все аптекари, изобретатели, боевики и прочее быдло? Удобрение, навоз. Отправятся в небытие – подрастает замена: какие-то панки, ирокезы, рокеры, уже отравленные наживой, соблазненные легкими деньгами…

Звонок подельника – не ко времени. Он только усугубил раздражение, придал ему другую направленность.

– Не дразни, Борь, не пугай. Я – не московский человек, мне ваши фиглы-мыглы до перегоревшей лампочки. Я – речной мужик. А речная вода – не океанская, такому, как я, в ней не утонуть, легко оседлаю без всяких спасательных кругов и разных досок… Понял или пояснить другими словами? – Хомченко промолчал. Скажешь «не понял» – очередная порция внушения, признаешься: «понял» – она же, только в другой тональности. – Мой тебе совет – не растекайся соплей, не спотыкайся о сомнения и интеллигентные переживания. Хотят они ощутить мой купак на своей морде? Получат!

Причитания жены, остановленное производство отравы, упрямство изобретателя самопала, тревожные события в Москве, плачущий голос Хомченко, все это соединилось в одно целое и завертелось в голове этаким хороводом. Вертит задом сопливый Борис, презрительно ухмыляется самопальный изобретатель, осеняет себя крестом чертова богомолка, суетится рогатая и хвостатая нечисть…

Ударит по морде – кого? До Лавра не дотянуться, он сидит в кутузке, до рыжего ловкача – тоже. Остается Кирилл. И не только по причине его отказа заменить Аптекаря – парень все время шушукался с москвичем, что-то знает, о чем-то догадывается. Пора выдернуть загнивший зуб, полечить его и вставить. Не на место – в трюм с бездействующей технологической линией. Посидит – одумается.

Первая проблема будет решена. Что остаётся? «Святая» супруга? Тоже одумается. Посюсюкает, помолится и – отойдет. Не раз так было. Богатство походит на мощный магнит, избавиться от притяжения почти невозможно.

Окончательно приняв решение, Мама перешел с дебаркадера на ржавую, отжившую свой век, баржу, приспособленную для проживания и тренировок боевиков. Загрохотал кулаками по стенам палубных надстроек.

– Просыпайтесь, гребанные лежебоки! За работу, бездельники!

В ответ – мощный храп, сменяющийся злобной матерщиной. Боевиков можно понять – вчерашняя попойка даром не прошла, очумевшие мозги поворачивались со скрипом, языки зациклились на непечатных выражениях. Привести их в нормальное состояние можно либо дубинкой, либо стаканом отравы. Ни того, ни другого делать не хочется. Остается подключить «главнокомандующего». Пусть он расправляется с нерадивыми подчиненными.

– Пашка! – закричал Мамыкин с такой силой, что у самого заложило в ушах. – Черницын! Поднимай своих бездельников! Лопнуло терпение!

«Главнокомандующий», он же – главная шестерка, появился из крайней будки. На небритом лице – скука и покорность. Этакий сладко-горький коктейль. Наверно, догадался зачем он понадобился – сражаться с бывшим одноклассником, вот и куксится.

Хочется, не хочется – все это интеллигентные замашки, все равно хромой помощник сделает так, как ему прикажет хозяин, отказаться побоится.

– Что прикажете, Григорий Матвеевич?

– Оглох? Так я живо уши прочищу! Кому сказано, поднимай свою гвардию. Доставьте мне твоего дружка. Желательно, живым. Поцарапаете малость – Бог простит. Я – тоже.

Через десять минут лодка с пятью вооруженными боевиками отчалила от баржи и направилась к другой, такой же развалине, жилью Кирилла.

Успокоенный Мамыкин развалился в шезлонге. Зря он так волнуется, портит и без того пошатнувшееся здоровье. В успехе задуманной операции можно не сомневаться, нужно планировать следующую. Прижучить сеструху Кирилла, заставить ее позвать на помощь Лаврикова, когда тот примчится спасать свою девку, посадить в трюм, рядом с самопальным изобретателем. А потом – что Бог пошлет, Сатана потребует.

О женихе Лерки думал и Кирилл. Он сидел на корме баржи и удил. Поплавок подрагивал на зяби, но не тонул. Хитрая пошла рыбешка, обходит извивающегося червя, не соблазняется шариками каши, пропитанной подсолнечным маслом. Что ей бифштексы подавать? Оближется, тварь речная! На жареху и ушицу уже наловлено, плещутся в садке караси и окуньки.

Одному скучно, приехал бы Федька…

Неужели они с Леркой расплевались? Дерзкая выросла девчонка, своенравная! Мать не признает, на брата фыркает дикой кошкой. Парни барачного городка боятся ее, обходят стороной. Недавно, Костя пристал к ней с любовными признаниями – так обработала кулачками и ногтями, что с неделю ходил с царапинами, мать примочки прикладывала.

А Ваську, решившегося поздно вечером спеть красавице серенаду, окатила пойлом, приготовленным для свиньи. То-то смеху было!

Жалко, если рыжий москвич сбежал от сеструхи, подходят они друг к другу, оба азартные, задиристые. При таком характере вековать Лерке в девкам, ни один парень не позарится.

А вообще, телка, что надо! В ней удивительно сочетается дерзость с добротой, своенравие с покладистостью. Негодующе фыркнет и тут же пожалеет, поцарапает – погладит…

О, черт, клюет!

Кирилл схватил удочку, леска с пустым крючком взметнулась над водой. Выругался и…замер. Внизу в лодке стоял парень со стволом, нацеленным в живот рыболову. Путь в Оку закрыт, прыгнешь – глотнешь пулю. Тогда – по барже и – на берег. А там, на берегу, сто дорожек в разные стороны, черта лысого догонят!

– Ку-ку!

Кирилл обернулся. Позади – два мордоворота из мамыкинской банды, оба – с пистолетами. За ними – Черницын. Смотрит в другую сторону, наверно, стыдно ему за разыгрываемое шоу.

– Пашка, ты что, сдурел? Школьного дружка – под молотки? Да я…

Договорить, что он сделает с предателем, Кирилл не успел – сильный удар по голове бросил его в беспамятство. Он не чувствовал, как его проволокли по палубе, как бросили в лодку. Пришел в себя на полу, в луже вода, окрашенной кровью. Наверно, его окатили из ведра.

Над ним навис Мамыкин.

В душе хозяина Окимовска не было ни сострадания, ни жалости – эти чувства противопоказаны человеку, который занимается криминальным бизнесом, да и бизнесом – вообще. Просто ему показалось, что на палубе у его ног лежит не Кирилл, а погибший на Кавказе сын.

Валька, паразит, откуда взялся? А мы с матерью тебя уже отпели, похоронили. Живой, сукин сын? Вот мать-то возрадуется! Поднимайся, хватит придуряться! Пойдем отпразднуем твое возвращение.

Господи, бесово наваждение!

Григорий Матвеевич затряс головой, будто выбрасывая из нее мусор. Мысленно сотворил молитву. Перекрестился. Религиозным он никогда не был, но и ересью не баловался. Боялся. Вдруг Бог все-таки есть, как бы он не обиделся и не наслал на безбожника мороку, то есть – кару. А Божья кара пострашней прокурорской, от нее не отмазаться, не откупиться – мигом удавит.

Кирилл, будто копируя Маму, тоже потряс головой, поднялся на ватных ногах, прислонился к переборке.

– За что?

Стоящий в стороне Черницын заинтересовано следил за юрким катером, совершающим невероятные виражи. На самом деле, избегал укоризненного взгляда бывшего одноклассника. Раньше никогда, в самом дурном сне, он не мог представить себя предателем, Иудой. И вот докатился – подставил друга. И не только подставил – по его приказанию Кирюху обрабатывали кулаками, рукоятками стволов, кастетами.

Мама криво улыбнулся.

– А ты как думал? Мужская игра идет, слабакам места в ней нет. Ну, об «игре» речь впереди. Признавайся, дохляк, о чем шептался с рыжим москвичом, какие планы строил?

Слабость отступала. Ноги уже не были ватными – налились силой, голова заработала, лихорадочно подсказывала пути к спасению. До борта баржи всего несколько шагов. Разбежаться и нырнуть, превратившись в хитрую рыбу, которая только что сожрала червя, не заглотнув острый крючок. Не догонят! «Гвардейцы» Мамы умеют плавать только примитивными саженками, им далеко до умелого пловца.

Будто подслушав мысли пленника, боевики насторожились.

– Мало ли о чем шепчутся два мужика? – с показной залихвастостью отмахнулся Кирилл. – О водке, о бабах. Обычный треп.