Текст книги "Десять басен смерти"

Пьетро подошел поближе. Действительно, это была записочка.

С минуту он рассматривал безмолвное лицо статуи с застывшей загадочной улыбкой.

Затем он вновь посмотрел на записку, трепетавшую между пальцами Амура.

«Игра в прятки продолжается. По крайней мере, я не ошибся… Я оказался там, где ему хотелось».

Он медленно взял записку и развернул ее.

 
Имею власть я над тобой, и нет моей фантазии пределов,
Я сочиню и научу, изобрету, сотку и снова распущу,
Как невидимка-ткач, пряду я нить своих рассказов.
Я автор, Виравольта!
 
 
Тебя могу я потерять, запутать, вновь найти и сбить с пути.
В туман тебя я опущу, и извлеку, и снова так же проучу,
Ведь Баснописец я, иного не найти,
Я страж твой, Виравольта!
 

Пьетро тряхнул головой и еще раз осмотрел вход в Лабиринт. «Вольно ж ему водить нас за нос. Ну что ж! Войдем и поглядим».

Тут же на его пути попался первый фонтан. В центре бассейна находилась сова, а с обеих сторон от нее две птицы, похожие на аистов; этот искусственный птичник напоминал своего рода водный фейерверк, окруженный проволочной сеткой, похожей на веер из камыша. Это сооружение вызывало в памяти отдаленное воспоминание о знаменитой машине «Басни Эзопа», созданной в свое время Меркаде и Балленом. Весь боскет, казалось, представлял собой книгу басен. У Пьетро пересохло во рту. Он двинулся дальше.

Он шел по Лабиринту. Внутри него на каждом перекрестке находился фонтан. Грабы бросали тень на аллеи, которые пересекались в тридцати девяти местах. У каждого фонтана был особый бассейн, выложенный изящным рокайлем[26]26
  Рокайль – главный элемент орнамента стиля рококо, напоминающий форму завитка раковины.


[Закрыть] и редкими ракушками; и все были украшены различными фигурами животных, олицетворяющими сюжет какой-либо из сказок Эзопа, в том порядке, который установили Перро и Ленотр.

I. Герцог и птицы

II. Петухи и куропатка

III. Петух и лисица

IV. Петух и бриллиант

V. Повешенный кот и крысы

VI. Орел и лиса

Басни эти были отобраны исключительно по желанию художников, просто потому что они показались им подходящим предлогом для фантазий. Разные фонтаны иллюстрировали изречения, представленные поэтом Исааком де Бенсерадом в виде четверостиший и выгравированные золотыми буквами; в свое время они предназначались для обучения наследника.

Пьетро проскользнул под трельяжную решетку. Вокруг него резвились представители бестиария, переговариваясь внутри непроницаемой зеленой изгороди. Венецианец проходил мимо птиц, обезьян и петухов, мимо курицы и дракона, крысы и лисы, журавля и соловья. Звери подражали людям, чтобы лучше обнажить их характер, их недостатки, их слабости. Они были всего лишь мертвой материей, и все же – вопреки разъедающему их мху и ползающим по ним ящерицам – они были выполнены так, что казались живыми, застывшими в соответствующей их действию позе. Их речь передавали водные струи, испускаемые ими в определенное время и придающие им видимость движения.

Стены зелени никогда не заканчивались свободным пространством.

XXI. Волк и журавль

XXII. Коршун и птицы

XXIII. Обезьяна-Король

XXTV. Лиса и козел

XXV. Совет крыс

XXVI. Обезьяна и кот

XXVII. Лиса и виноград

Пьетро приближался к центру боскета – и все вокруг внезапно стало темным и таинственным, так как он думал о виршах Баснописца. У него было жуткое чувство, что за ним наблюдают и что сам Баснописец направляет течение его жизни. Сам себе он казался лишь куклой, заблудившейся в болезненной фантазии своего врага. А кем он был среди этих зверей? Пьетро Виравольта, Черная Орхидея, персонаж какой-то сказки, какой-то басни? Где его нить Ариадны? Какие трагедии, какие мистерии здесь изображены? Что хотели сказать эти басни, эти существа? Был ли в этом подлинный и окончательный смысл? Разложение? Бег времени? Продвижение к небытию? Баснописец наблюдал за своей пойманной крысой и говорил: «Со мной ты пропадешь». Пьетро углубился в Лабиринт, в узкие грабовые аллеи… Аллеи чар и колдовства.

Да, он был почти у цели, он…

Он застыл.

XXXIV. Лисица и ворона

XXXV. Лебедь и журавль

XXXVI. Волк и голова

XXXVII. Змей и еж

XXXVIII. Утки и маленький спаниель

XXXIX. Выход из лабиринта

Он находился теперь в самом центре Лабиринта, в боскете, называемом Безымянным. К этому зеленому кабинету сходилось пять аллей: приглашение найти в себе стройное целое. Боскет был подобен золотому сечению этой удивительной геометрии, замковому камню свода, точке равновесия, без которой рухнет вся обманчивая структура.

Посреди пятиугольной комнаты на полу его ждала очередная записка, повязанная красной ленточкой.

Дрожа как в лихорадке, Пьетро поднял ее и развернул.

 
Мою игру ты понял, несомненно.
Не счесть фонтанов в Лабиринте,
Героев басен в каждом боскете!
Те басни могут вдохновить
Агентов тайных погубить.
Как фонтан, что бьет среди аллеи,
Встала Роза против Орхидеи.
В Лабиринте том скрещение путей,
Как скрещенье судеб и вестей.
Если в сад ко мне придешь —
В нем ты смерть свою найдешь!
 

Баснописец

Венецианец отступил на несколько шагов. И вдруг он все понял.

Тридцать девять перекрестков и тридцать девять фонтанов, украшенных тридцатью девятью свинцовыми статуями, расположенные по всему Лабиринту, в совокупности составляли интригу и сложный план Баснописца; боскет Эзопа был предназначен для осмотра в строго определенном порядке. Обходить его надо было не спеша, читая все надписи, чтобы извлечь из них нравоучение. Басня «Волк и Ягненок», найденная на трупе Розетты, «Лисица и Аист» на Ланскене или же «Лягушка и Вол»; не считая уж, Боже милостивый, оставшихся – «Ворона и Лисица», «Лев и Мышь». Баснописец развлекался как садовник или ландшафтный архитектор; он ткал свое полотно, вплетая в него героев и заставляя их фланировать, каждого на свой манер; он черпал вдохновение не только в баснях Лафонтена и старика Эзопа, но и в этом боскете! При помощи зверей Эзоп и Лафонтен потешались над человеческими недостатками, а таинственный Баснописец, в свою очередь, с иронией провозглашал себя их наследником! Разгуливая наобум среди этих легенд, он отбирал те, которые желал использовать для создания своего шедевра, увлекая и Пьетро в лабиринт своих выдумок и проделок.

В недоумении Пьетро поднял глаза. «Маршрут мудрости… Он и правда очень силен».

Когда он понял, где оказался, и увидел чудовищное зрелище, открывшееся его взору в центре Безымянного боскета во всем своем траурном великолепии, сердце замерло у него в груди.

Через какое знание приходит мудрость?

Кошмарный спектакль! Пьетро поднес руку ко рту, чувствуя, как что-то рвется в самой глубине его существа.

– Ох… Нет… – пробормотал он сдавленным голосом.

В этом зеленом зале висел Ландретто. Он был повешен на верхушке граба в центре Безымянного боскета. Его руки болтались; тело его окаменело и качалось справа налево. Ландретто, который спас его из венецианского застенка, с которым он отмерил немало миль по дорогам Венеции, Ландретто, который заботился о нем и который так рассчитывал на воссоединение с Анной… Ландретто, пыл и рвение которого никогда нельзя было поставить под сомнение! Он был там, в своем ярком костюме королевского наездника. Его шапка валялась на земле. На Пьетро смотрело его синее, ничего не выражающее лицо. В нерешительности он подошел поближе. Он заметил, что глаз как таковых у Ландретто не было: вместо них вставили два стеклянных шарика, придав его взгляду пустое и ужасающее выражение. На его сведенном судорогой лице застыла гротескная маска, как будто Баснописец, забавляясь, изобразил загробную улыбку. Да, это был труп Ландретто; но его рот, его уши, его живот были набиты жесткой соломой, перемешанной с черными, смазанными жиром перьями. С ним поступили как с чучелом!

Его… его набили соломой!

 
Если в сад ко мне придешь —
В нем ты смерть свою найдешь!
 

На груди лакея к золотым пуговицам куртки была прикреплена записка. Пьетро все понял за считанные секунды, У ног его друга и доверенного лица лежал огромный и нелепый искрошенный кусок сыра. Заголовок не оставлял никаких сомнений: «Ворона и Лисица». Далее следовало несколько снов, которые, казалось, были взяты из учебника по таксидермии.

Процесс обработки особи состоит из пяти основных этапов, а именно: снятия шкуры животного, дубления кожи, подготовки формы или манекена, на который натягивается кожа, а затем следует окончательная обработка.

1. Выдержка и силуэт.

2. Натягивание ткани.

3. Начало моделирования.

4. Натягивание кожи.

5. Окончание монтажа».

Неподалеку лежала картина, напоминающая аллегорию «Суета сует»: красная роза и надушенная Библия, а также садовые грабли…

Да… чтобы прочесывать сорняки!

Пьетро отступил еще на несколько шагов. В голове его вихрем вертелись разные мысли. Он был не в состоянии поверить в этот спектакль. В лабиринте любви, в саду смерти его враг убивал, и убивал он in fabula![27]27
  In fabula – в басне. Ср. с поговоркой Lupus in fabula (букв, «волк в бас не»), употребляющейся в значении «легок на помине» (лат.).


[Закрыть]

Вдруг послышался голос:

– Орхидея, добро пожаловать в мой театр теней.

Кто-то сильно ударил Пьетро по голове.

Все вокруг него закружилось. Он покачнулся, тщетно попытался повернуться, чтобы посмотреть на атакующего, но ноги его подкашивались.

Он бросил последний взгляд на висящее тело Ландретто – и перед его глазами все померкло.

Акт III
Роза и лилия

Согласен я: со всех концов земли

Идут на нас свирепые враги.

Но то, что Англии угодно поскорей

Раздор посеять меж двух наших королей,

Хотя Людовик лишь на днях почил —

Понять мне не дает Всевышний сил.

Какому Геркулесу не прескучит

С той гидрою сражаться вновь и вновь,

Что новой головой отважно крутит

И не сдается, проливая кровь?

Жан де Лафонтен Сила басен

В львиной клетке

Зверинец Версаля

Открыв глаза, он увидел льва.

К ночному небу устремлялись прозрачные потоки воздуха.

Он лежал внутри… клетки.

«Нет, не может быть».

Сердце оглушительно стучало у него в груди.

Пьетро приподнялся на локте и еле сдержал крик.

В трех метрах от него храпел лев.

Версальский зверинец, построенный Ле Во у одного конца Большого канала, был первым сооружением Людовика XIV в окрестностях дворца. Передний двор вел к небольшому замку, на территории которого находились основные помещения, соединенные галереей с павильоном, служившим местом отдыха и обсерваторией. Поднявшись по лестнице и пройдя по безупречно убранному салону, посетитель попадал в кабинет восьмиконечной формы с семью оконными проемами и наружным железным коридором. Оттуда веером расходились семь дворцов, расположенных таким образом, чтобы со второго этажа их все можно было окинуть взглядом одновременно. Каждый был населен птицами и редкими животными и был огорожен лишь идущей по всему периметру металлической балюстрадой. На цокольном этаже был устроен украшенный ракушками и жерновыми камнями грот, в котором с пола и с потолка били многочисленные струи, а в центре находился вращающийся фонтан.

«Боже мой… Где я?»

Зрение Пьетро становилось более отчетливым по мере того, как к нему возвращалось сознание. Неподалеку со своеобразной грацией двигались египетские курочки с белым плюмажем. С годами фауна зверинца пополнилась дикими экзотическими животными. Из парка Венсенн, например, сюда были переведены верблюды и дромадеры, слон из Чандернагора, полосатый, как тигр, камышовый кот и носорог, на которого особенно любили заглядываться зеваки. Кроме того, в зверинце находились павлины, антилопы, тигры… и старый лев.

Пьетро попятился, его каблуки скользили на грязном полу клетки.

Зловонное дыхание зверя, смешанное с запахом крови, обдало его в тот момент, когда он коснулся плечом одного из прутьев клетки, в которой он находился.

Он услышал хриплое дыхание, затем его внимание привлек шепот.

Пьетро поднял глаза.

Перед ним был Баснописец.

Он сидел на железном балконе, расположенном над клеткой. Его рука в перчатке покоилась у него на коленях. В другой он держал красную розу. Он был закутан в плащ. Баснописец прошептал:

– Ш-ш-ш… Не разбудите его.

Виравольте показалось, что он заметил улыбку. Баснописец достал из-под плаща записку, развернул ее и бросил в клетку.

– Это для вас, Орхидея.

Пьетро не отрываясь смотрел на записку, которая падала порхая вправо и влево, как сухой листок на ветру… У него перехватило дыхание – казалось, что бумажка упадет на львиную морду.

Но в последний момент записка отклонилась от своей траектории… и приземлилась точно посередине между диким зверем и Виравольтой.

Венецианец машинально схватился за пояс. Но враг лишил его шпаги, а также пистолета господина Марьянна, перьев, кинжала – и даже карточной колоды. На Пьетро остались лишь его одежда и пояс с пряжкой.

Баснописец рассмеялся:

– Обратимся же к следующей басне.

Венецианец не мог разобрать текст басни, написанной на листке. Он не осмеливался сделать ни малейшего движения. Но он все-таки прочитал заглавие, и ему этого было достаточно.

«Лев и Мышь».

Зверь зарычал, как будто его сон потревожила какая-то мушка.

«На этот раз… ситуация не из легких», – подумал Виравольта.

У него пересохли губы. Он посмотрел на балкон из витого металла.

Баснописец, опираясь одной ногой на балконную перекладину, все еще неподвижно сидел на своем насесте.

– Вы любите домашних животных?

Растянувшись совсем недалеко от Пьетро, зверь храпел, его морда дрожала. Перед ним валялись остатки костей и здоровенный кусок кровавого мяса. В этом заключалась надежда на хотя бы кратковременную отсрочку. Пьетро боялся пошевелиться.

– Мой цветочный маршрут вас очаровал? – прошептал Баснописец.

– Я боялся попасть на неверный путь, – проговорил венецианец.

– Разумеется, я мог бы использовать иные цветы… Алоэ для горечи и боли… Тысячелистник как символ войны, амариллис – хитрости! Мой друг, я знал, что вы человек образованный и умный. Восприимчивый к поэзии и культуре Востока. Вы произвели на меня впечатление. Какой букет, какой венок мог бы я для вас приготовить? Из каких цветов? Из орхидеи, конечно… Бессмертника? Тюльпанов?

Виравольта стиснул зубы, пытаясь обуздать ужас и гнев. Его лицо помрачнело. Ему приходилось делать сверхчеловеческие усилия, чтобы не завопить и не обнаружить свои эмоции.

– Вы убили Ландретто!

Баснописец слегка приподнял голову. Пьетро тщетно пытался рассмотреть черты его лица.

– Мой милый Орхидея… Очнитесь! Ваш дорогой слуга, ваш давнишний друг… Он вас предал, Виравольта!

– Предал?

– Он работал на герцога д'Эгийона, дорогой мой! Откройте глаза! Ему было поручено следить за вами!

– Вы лжете!

На сей раз Пьетро не смог не повысить голос, И тут же пожалел об этом.

Лев зарычал.

– Ну, подумайте… Безусловно, он любил вас. Но он поступил на королевскую службу. Положение, которое он занимал, делало его весьма осведомленным! Даже Брогли пытался наладить с ним контакт. Но Ландретто терпеть не мог мелких интриг Тайной службы… И он вверил себя д'Эгийону. Ваши пути разошлись!

Баснописец развел руками. Пьетро вспомнил подробный рапорт, который ему показал герцог д'Эгийон во время их беседы в Министерском крыле. В этом рапорте речь шла и о нем…

«Четырнадцать часов. В. уезжает из Версаля в Сен-Жермен-ан-Лэ в сопровождении госпожи А. С. и К. в карете, запряженной четверкой лошадей. Карета достигает опушки леса».

– Вы лжете! – гневно повторил он.

– Ну же, Виравольта, – сказал Баснописец. – Прислушайтесь к вашему внутреннему голосу. Вы знаете, что это правда. Маленький наездник опасался за вашу жизнь. Он был прав. Наверное, он думал, что таким образом сможет вас оберегать. Станет как бы вашим ангелом-хранителем… Но позвольте мне посмаковать этот момент блаженства… Черная Орхидея! Один из самых блестящих агентов Тайной службы!

В его голосе звучала ненависть. Но это была ненависть, смешанная со своего рода… симпатией. Пьетро вздрогнул.

– К сожалению, я вынужден вас оставить, – сказал Баснописец. – Меня ждут иные дела. – Он спустился со своего насеста. – Вы были славным противником.

– Но кто вы? – произнес Виравольта, сдерживая себя, чтобы не закричать. – Что вы имеете против меня? Кем был для вас Жак де Марсий?

С минуту Баснописец хранил молчание; ничто не выдавало ни его мыслей, ни чувств; но в конце концов Пьетро показалось, что он вновь улыбнулся под своим капюшоном.

– Ах, столько вопросов, на которые вы никогда не получите ответов… Обидно, не так ли? Ну да ладно! Больше нет времени на разговоры. Оставляю вас в компании господина льва. Он символизирует гордость. Гордость, которая и вам свойственна…

Он поклонился. Затем указал на темную груду вещей, сложенных на полу железного балкона. Пьетро сразу догадался, что это были его шпага, пистолет, перья, кинжал, карты.

– С незапамятных времен существует обычай оставлять оружие доблестным противникам в час их гибели. Я с гордостью окажу вам эту честь. Хотя, признаюсь, я бы с удовольствием взял ваш странный пистолет.

Но все это, конечно, находилось вне досягаемости. Теряя самообладание, Пьетро оглядывался по сторонам. Прутья куполообразно сходились на высоте трех метров. Единственный выход представлял собой железную дверь, на которой висел огромный замок. Сердце венецианца било отбой. Он продолжал озираться. Его охватила паника. Он подавил ее неимоверным усилием воли и принял самоуверенный вид, насколько это было возможно.

– Оставьте мне хотя бы то, что может меня… развлечь в мои последние мгновения, – сказал он, отчаянно стараясь придать своему голосу нотки иронии.

Баснописец усмехнулся.

Поколебавшись, он наклонился над вещами Черной Орхидеи и достал колоду карт.

– Ваши карты с изображением орхидеи на обратной стороне, разумеется! Те самые, которые принесли вам такую славу в венецианских casini, при дворе и у самых высокопоставленных сенаторов! Карты Черной Орхидеи!

Он опять засмеялся.

– Думаю, на сей раз в вашем рукаве других уже нет. Он держал колоду над клеткой.

– Ну что ж… Последняя партия Орхидеи… Скорее всего, будет настоящая битва! Ладно! Играйте, играйте со смертью.

Он выпустил колоду из рук.

Карты приземлились на морде льва… затем упали рядом с листком, на котором была написана басня.

– Я объявил вам, что их будет десять…

Зверь тут же проснулся.

– …но разве я сказал, что вы доживете до самой последней?

Баснописец резко развернулся, и его плащ описал крут вслед за ним.

– Удивите меня, Виравольта, и продекламируйте «Лев и Мышь».

Его слащавое хихиканье становилось все глуше по мере того, как он отдалялся, идя вдоль балконной решетки.

И он исчез в лунном свете.

Лев поднялся.

Пьетро схватил колоду карт. Зверь посмотрел на него. Он чуял непрошеного гостя, у него раздувались ноздри. В его сверкающих зрачках таилась свирепость, зародившаяся в незапамятные времена. На мгновение взгляд льва, потревоженного во время сна, пересекся со взглядом человека. Пьетро покрылся холодным потом.

Он взял остатки мяса.

– Тише, тише, – бессвязно повторял он.

Он вынул карты. Карты, украшенные изображением черной орхидеи, плясали перед его глазами.

Без промедления он оторвал кусок сочащегося кровью мяса и насадил его на часть тех карт с режущими краями, которые получил от Августина Марьянна. Зверь заревел, открыв зияющую пасть, из которой текла пена. Он ощетинился. Одного удара лапой хватило бы, чтобы покончить с Пьетро; одного прикосновения – чтобы отхватить ему пол-лица; одного укуса – чтобы перекусить горло. Пьетро швырнул льву кусок мяса. Из него торчало несколько карт, как сухарики из торта.

– Угощайся, – сказал он прерывистым голосом. – Мясо вкусное!

Лев схватил кусок на лету, не сводя глаз с чужака. Он готовился разорвать его на части и заранее облизывался Пьетро, скользя, сумел подняться одним махом, думая, что наступает его конец.

Господи, помилуй!

И вдруг лев забился в конвульсиях. Он разевал пасть, мотая головой, как будто пытаясь освободиться от пронзившей его горло огромной занозы. Он опять сдавленно взревел. В его глазах вновь зажегся свирепый огонь, удесятеренный болью и ужасом. Пьетро неловко бросился к прутьям клетки, пытаясь зацепиться щиколоткой за металл. Он старался подняться как можно выше, пока зверь несся в его сторону. На мгновение венецианец оказался прямо над зверем, чья окровавленная, извергающая пену морда почти касалась его пяток. Но он соскальзывал.

Он соскальзывал!

Он ударил башмаком в львиную морду.

Резкий пинок осадил обезумевшего от боли зверя, и он попятился.

Теперь лев крутился вокруг собственной оси, как будто его внутренности рвались на части. Пьетро снова схватил карты. В тот же миг лев подмял его под себя.

А повсюду в зверинце, во всех семи дворах, где находились птицы и экзотические животные, поднялся переполох; казалось, их обитатели вновь почувствовали себя в диком лесу. Кот носился взад и вперед; носорог бодался; египетские курочки распушили перья; в ночи оглушительно трубил слон из Чандернагора. Как будто все повернулись к Виравольте, окружив арену, на которой проходила схватка человека со зверем.

Судьями на поединке были герои басен.

Прижатый к прутьям клетки, венецианец оказался подо львом. В отчаянии он ухватился за огненно-черную гриву зверя, туша которого грозила раздавить его с минуты на минуту. Пьетро ощущал его зловонное дыхание. В какое-то мгновение он решил, что сейчас лев откусит ему голову. Его лицо уже почти исчезло в широко разверстой пасти.

– Давай! Глотай же! – вопил он, засовывая карты в глотку зверя.

Челюсти сомкнулись в пустоте – но и этого хватило для того, чтобы подобные бритве края снова сослужили свою службу. Задыхаясь, лев заревел. Ему не удалось раздавить венецианца. Наоборот, он встал на дыбы, подняв папы и напрягая все свои мускулы. Грива его тряслась. Затем он свернулся клубком; казалось, он хотел вырвать из глубины своей глотки ножи, резавшие его изнутри. Он сделал ужасающий пируэт, издавая страшные стоны… Человек и зверь обменялись последним взглядом. В нем было лишь страдание и ужас.

Затем зверь рухнул на землю.

Из его пасти фонтаном била кровь. Пьетро показалось, что он увидел, как кровавая тень, будто шлейф, скользнула по его бокам…

И лев стих.

Пьетро больше не слышал ничего, кроме собственного дыхания.

Животные в соседних клетках успокоились. Вновь воцарилась тишина. Пьетро лежал без движения, прижавшись к железным прутьям.

Удары его сердца постепенно возвращались к нормальному ритму. Он старался их контролировать. В висках стучала кровь. Он пробормотал с пересохшим горлом:

– Терпение и время стоят больше силы и ярости… – Он попытался улыбнуться. – Орхидея, мой милый, это неудобоваримо.

Через полчаса, тяжело дыша, он поднялся на нога.

Его вновь охватил гнев, но ему пришлось дожидаться рассвета в клетке, рядом с трупом льва. Он был лишь слегка удивлен, когда с первыми лучами солнца вместе с работниками зверинца появился нормандец, садовник-философ.

В самом безмятежном расположении духа последний взошел на металлический балкончик и посмотрел на Виравольту.

– Господин де Лансаль… Чем же это вы здесь занимаетесь?

Пьетро опять сидел, прислонившись к прутьям клетки Он красноречиво развел руками.

Затем попросил:

– Вас не слишком затруднит сходить за ключом?