Текст книги "Десять басен смерти"

В лесу Любви

Реймсский лес, паперть собора и харчевня «У золотого льва»

Кладбище Сен-Медар

Да, он вспоминал свою свадьбу, но на этот раз все было более шикарно, а впрочем, он чувствовал себя хуже: Людовику, которому до смерти хотелось сесть и закусить, перед тем как наконец отправиться спать, не досталось ни крошки с королевского банкета. Под музыку оркестра одно блюдо сменяло другое, но непрерывный поток коленопреклонений не позволял ему перевести взгляд на тарелку Еще предстояло проехать по городу во главе кавалькады, председательствовать на собрании кавалеров ордена Святого Духа и прикоснуться более чем к двум тысячам больных. Посреди всей этой суеты он узнал от своего камергера, который узнал это от капитана гвардейцев, который узнал это от одного из солдат, который узнал это от одного из людей, обеспечивающих безопасность королевы, что сегодня было предотвращено огромное покушение, и все благодаря бывшему агенту Тайной службы и одному из служащих Королевского ведомства.

Из-за оглушительного шума вокруг Людовик XVI половины не расслышал.

Видимо, какая-то неясная опасность была устранена.

Он ограничился уклончивой улыбкой и несколькими словами:

– Ах так, ну тем лучше, тем лучше.

Впервые он почувствовал себя поистине королем.

В лесу Любви сгущалась тьма.

Людовик XVI еще не лег в постель, но день подошел к концу. Он наконец снял свое пышное одеяние. Сейчас он прогуливался рука об руку с королевой в лесу, который так любили жители Реймса.

Вокруг раскинулись поля, и он с улыбкой думал об обширных лесах, расположенных вокруг Версаля, где он вскоре снова сможет предаться охоте. Но сейчас нельзя было сказать, что он действительно находился наедине с Марией Антуанеттой. Толпа продолжала со всех сторон напирать на них. Однако самые главные события сегодняшнего дня, как возвышенные, так и изнурительные, были уже позади. Мария Антуанетта улыбалась и делала приветственные знаки направо и налево, склоняя голову и поднимая руку. Людям хотелось до них дотронуться, особенно до нее, ведь она была такая красивая, – ее лицо под шляпой радостно светилось; не раз уже она соизволила остановиться, чтобы произнести пару любезных слов, поговорить в течение нескольких секунд с придворными, горожанами и крестьянами. При каждом слове, на каждом шагу ее бурно приветствовали.

Они шли вдвоем и, дойдя до поворота аллеи, они наконец получили минутную передышку.

Король попросил, чтобы их оставили в одиночестве на несколько минут, всего лишь на несколько минут.

Они посмотрели друг на друга. Он подал ей руку, которую она сжала еще сильнее. В этот момент им показалось, что, скорее всего, все это имеет какой-то смысл. Что, в конце концов, они любят друг друга, что у них, как у любой другой пары, родятся дети и что их ждет светлое будущее.

Они шли, взявшись за руки, по розарию, который постепенно погружался в сумрак.

На лес Любви опускалась ночь.

Доложив Сартину обо всех обстоятельствах разразившейся на холме битвы, Пьетро разыскал Шарля де Брогли Министр было отчаялся, но Пьетро уверил его, что опасность предотвращена, по крайней мере, на данный момент. В результате напряженных усилий им удалось потушить занимавшийся пожар. Горел ли и в самом деле этот огонь в воде, да еще и с большей силой? В любом случае, одолеть его удалось не с помощью воды, но, как и раньше, на укреплениях Константинополя: воспользовавшись песком, землей и влажными простынями и одеялами, с помощью которых перекрыли доступ воздуха. Там, вверху, по соседству с виноградниками, холм все еще дымился. В 1775 году шампанское приобретет легкий привкус гари, и это создаст исключительный сорт.

Но Баснописец и лорд Стивенс исчезли.

К ним приблизилась Анна Сантамария с Козимо. Пьетро улыбнулся и поцеловал Анну, а затем стиснул в объятиях Козимо.

– Ну, значит, все-таки ничего не случилось! – произнес Козимо.

– Наверное, твой папа опять развлекался в парке, – возразила Анна, разглядывая испачканную одежду Пьетро.

На его лбу и на щеке сохранились следы серы и пепла. Из раны на правом виске сочилась кровь. Венецианец вновь повернулся к графу де Брогли, который все еще был в своем великолепном костюме кавалера ордена Святого Духа. Он отвел шефа Тайной службы в сторону. Козимо смотрел на них с заинтригованным и несколько подозрительным видом.

– Как обстоят у вас дела со Стормоном?

– Мы с Верженном не перестаем его тормошить. Ведь он уже давно упустил Стивенса. Да еще и потерял других агентов.

– Да, примерно как у нас, – с горечью произнес Пьетро. – А Баснописец? Невероятно, но мы все еще не знаем его имени! – Он пристально посмотрел графу в глаза. – Будем откровенны! Жак де Марсий… Первый Баснописец, мужчина, которого я убил на свадьбе Марии Антуанетты… Вы ведь знали, не так ли?

– Что вы хотите этим сказать, Виравольта?

– Он никогда не стремился никого убивать. Ему нужна была аудиенция.

Шарль де Брогли облизнул губы. Пьетро продолжал.

– Вы не могли этого не знать. Именно вам король должен был поведать об этой истории. Вы уже были шефом Тайной службы… С кем еще он стал бы об этом говорить? Марсий был неуравновешенным, но не сумасшедшим… С какой стати стал бы он организовывать покушение без какой-либо надежды на успех?

Брогли молча слушал.

– Он требовал справедливости для внебрачного сына короля! Он воспользовался свадьбой, чтобы явиться в Версаль, полагаясь на судьбу, явиться туда, где прежде все двери перед ним были закрыты… в надежде найти способ объясниться! Вы знали, что он придет, не правда ли? Он загримировался по необходимости, зная, что его могут преследовать! – Пьетро нахмурился. – И вы позволили мне его убить.

Он сделал паузу и заговорил вновь:

– Вы всех нас собрали по тревоге… и представили доказательства его вины. Но из ложных соображений. Вы просто покрывали короля. Не так ли?

Брогли напряженно хмурился.

– Эпиграммы были написаны им. Я еще кое-что добавил. Пьетро продолжал:

– После чего было нетрудно завести дело, представив его экстремистом» противящимся австрийскому альянсу, а кроме того, и опасным сатанистом или мистиком и почти еретиком, посещающим конвульсионистов Сен-Медара! Я всегда думал, что этот портрет не совсем… логичен. Все это можно было сфабриковать за три дня. Да что я говорю: за одну ночь. И переходим к следующему делу!

Пьетро прищурился. Граф защищался:

– О ребенке я понятия не имел, Виравольта. Король мне и в самом деле намекнул на какую-то женщину… заявляющую, будто состояла в связи с ним… Он говорил, что женщина эта использует аббата для распространения самых необоснованных слухов. Он сам мне не все рассказал, Виравольта, понимаете? О ребенке я ничего не знал. И в любом случае! Как бы вы поступили на моем месте? Моим долгом было защищать нашего Возлюбленного… – На его губах выступила циничная улыбка. – У короля тоже были секреты, о которых никто больше не знал.

На несколько мгновений Шарль замолчал, затем вновь заговорил:

– Марсий стал представлять угрозу для государства. Он мог распространить и другие эпиграммы, Виравольта. Его ошибкой было то, что он говорил правду. Но и то верно, что мы сами написали некоторые из них, чтобы иметь больше доказательств. Разумеется, все это… между нами.

Они молча посмотрели друг на друга.

Пьетро покачал головой.

– Конечно, д'Эгийон никаких подробностей не знал, когда поручал мне расследовать дело. Но вы? Когда вновь появились и эпиграммы, и его имя?

– Я ни в чем не был уверен. Кроме того, в тот момент над Тайной службой нависла опасность. Я должен был сражаться сразу на нескольких фронтах. Мне требовалось время, чтобы во всем разобраться, затем найти подтверждение в лице Мари Дезарно! Ее имя фигурировало в рапортах… но подразумевалось, что она была любовницей… аббата. А не короля! Он даже не сообщил мне ее имя! Это была просто еще одна женщина, Виравольта! Уличная девка. Он о ней забыл. Что королю хотелось, так это заткнуть аббата. Марсий придумал этот персонаж, чтобы приблизиться к нам. Он воспитывал незаконного королевского сына как своего собственного в течение многих лет и защищал его мать… но этим объяснялась лишь одна сторона заговора. Об англичанах никто не подозревал. Это вы, Виравольта, дали мне понять, что они затевают. Все это сложилось в стройную картину для меня лишь недавно.

Пьетро тряхнул головой.

– Но вы отдаете себе отчет?

Граф положил ему руку на плечо.

– Он продолжал представлять угрозу для государства. А если бы Франция в торжественный день узнала о незаконном королевском сыне? Людовик Август женился на Марии Антуанетте, Франция вступала в брачный союз с Австрией!.. Мы думали о мировой стабильности, Виравольта! О государственных интересах. О политике.

Пьетро в свою очередь горько улыбнулся.

– Понимаю. Но уж не думаете ли вы и в самом деле, что незаконный отпрыск способен поколебать французский престол?

– В его жилах все же течет королевская кровь, мой друг. Империи рушились и не из-за таких мелочей.

Пьетро и шеф Тайной службы замолчали.

В этот момент королевский офицер, посланный прямо из Версаля, галопом прискакал к паперти собора.

– Дорогу! Дорогу! Письмо от господина Марьянна, из Королевского ведомства, для Черной Орхидеи!

Пьетро вскрыл новое послание Августина Марьянна.

Виравольта понял. Он посмотрел на Шарля де Брогли, еле сдерживая крик. Анна приблизилась к ним. Она улыбнулась.

– Новая игра?

Пьетро вспомнил. Если Баснописец не откажется от исполнения своего последнего плана…

Собака и ее тень д'Эон, Сапфир, Бомарше

Любовь и Безумие Анна

Обезьяна-Король Людовик XVI

Стрекоза и Муравей Мария Антуанетта

Заяц и Черепаха Придворные

Лев состарившийся

Партия была еще не завершена.

В Реймсе Анна, Пьетро и Козимо остановились недалеко от гвардии и королевской четы. Их номера находились в гостинице, расположенной напротив собора. Глубокой ночью все наконец стихло, замолкло, было слышно лишь дыхание двух человек.

В небе светила луна. Анна и Пьетро занимались любовью. Он смотрел на ее грудь. На лихорадочный румянец щек. На полуоткрытые губы, с которых слетал то вздох, то стон. Анна Сантамария. Черная Вдова из Венеции. Боже мой, как он ее любит! Он всегда ее любил и всегда будет любить. И хотя во времена его буйной молодости у него были многочисленные любовницы, это чувство оставалось, пожалуй, самой великой тайной его жизни.

Она улыбнулась ему.

Через несколько минут они лежали рядом, прижавшись друг к другу. Анна клонилась над ним, заглянула ему в глаза, погладила по щеке.

Они молчали.

Долгожданная тишина.

Затем, кашлянув, нежным голосом, нос оттенком недоверия, она прошептала:

– Пьетро, любовь моя… Чего же ты ищешь?

Он не ответил. Она повторила:

– Чего ты ищешь?

Пьетро все еще не отвечал.

Это был превосходный вопрос.

Баснописец стоял под проливным дождем, сложив руки на груди.

Капли стекали по капюшону и черному плащу.

В небе плыла луна.

Он стоял у могилы, глядя на надпись, которую видел тысячу раз.

Здесь покоится

Жак де Марсий

1715–1770

Благодарные прихожане

Он приходил возлагать цветы на могилу. Дикие георгины в знак благодарности. Лилии в знак чистоты. Лаванда в знак почтительной нежности. Вереск в знак любви, отравленной одиночеством. Листья абсента в знак отсутствия. Он также передвинул чучело птицы, оставленной в виде приношения у подножия памятника.

Его дух был взбудоражен звериным и дьявольским шабашем, и, пока он стоял здесь, среди крестов и могил, его трясло от гнева.

С тех пор как он приступил к выполнению своего плана мести, он не видел Мари, своей матери. Она уже давно считала его мертвым. Так было лучше. Ему тоже следовало исчезнуть. Это был способ защитить и ее, и себя. Он уже боялся, как бы новый аббат, Жан Моруа, не догадался о его присутствии. Моруа, должно быть, недоумевал, кто же приносит цветы на могилу. Но он хороший человек. Он заботился о его матери.

Он не смог более сдерживать свою ярость и закричал. Изо всех сил он старался придерживаться своего плана, дополняя умышленные убийства действиями, продиктованными необходимостью. Он все еще желал придать своему гневу четкое направление и действовать логично и рационально. Его безумие смешивалось с ледяным расчетом, его организаторские способности – с талантом хамелеона. Но куда же привел его прекрасный план? Бесспорно, он бросил вызов лучшим агентам короля. Речь больше не шла о мелких осведомителях Виравольта не погиб в львиной клетке. Его неожиданное спасение еще раз пошатнуло всю созданную им структуру. К тому же живы остались д'Эон и Бомарше! И венецианец нагрянул в Эрбле, а затем в Реймсе внес смятение в их ряды.

Опять он, вездесущий!

Сейчас Баснописец был в отчаянии.

И опять одновременно с раскатом грома раздался его вопль.

Интуиция подсказала ему, что за ним наблюдают. Незаметно под капюшоном он приподнял голову; его мускулы напряглись. Он разглядел, как по кладбищу в его направлении медленно продвигаются три тени. Одна из них приближалась к нему со спины, от юго-восточного угла, другие – с обеих сторон.

«Люди Брогли. Они все поняли. Он дал приказ наблюдать за кладбищем».

Еще несколько минут он ждал в позе скорбящего посетителя могилы.

Затем он схватил кинжалы, висящие у него по бокам, и они сверкнули во тьме.

Войдя в свою мастерскую, он уже толком не мог вспомнить, что же именно произошло.

Были крики и кровь – в очередной раз.

На кладбище этой ночью прибавилось еще трое мертвецов.

Сняв плащ, он вновь приступил к работе.

Его преследовали животные басен и воспоминания о гравюрах в книге, которую читала другим детям его кормилица, грубая баба. Это было в то время, когда его отдали этой тупой и вялой женщине, видевшей в нем лишь брошенного ублюдка. Все издевались над ним, валяли его в грязи у свинарника. Уже тогда он чувствовал себя наполовину человеком, наполовину зверем. Как горбун Этьенн. По ночам, когда все остальные спали и переставали его мучить, он выбирался из своего укрытия в подвале или наверху в амбаре и тихо крался, чтобы стащить книгу. Тогда он уже мог рассказывать себе сказки. Рассматривая гравюры, он предавался мечтаниям. Позднее, когда он научился читать, аббат, извлекший его из этих трущоб, растолковал ему смысл басен. Басен, которые, подобно Лабиринту в версальских садах, были предназначены для обучения наследника престола.

Сына короля! «С тобой Бог, сынок».

Но в какой же ад он попал? Что он наделал? А этот безумец Стивенс? Он не знал больше, как поступить с этим беглецом. Англичанин предал его, провалил свою операцию Party Time. Раз так, то свою операцию Баснописцу придется довести до конца в одиночестве.

Ему вновь послышались вопли Розетты и Батиста, ему вспомнилась кровь, извергающаяся из горла Жабы, и все остальные жертвы, замученные по его воде.

Сын короля.

De profundis clamavi ad te, domine.[46]46
  Из глубины взываю к тебе, Господи (лат.). (Примеч. peд.)


[Закрыть]

В уголках глаз блеснули слезы. Но он не собирается сдаваться без боя! Он не смирится! И если нужно со всем покончить, идти до конца, поставить на карту все, что у него есть он вынет из ножен меч чести и еще заставит всех трепетать¹ Последний пир! Если близится конец, по крайней мере, он отомстит за кровь аббата, единственного существа, что-либо значившего для него. И он не исчезнет, пока не увлечет за собой на тот свет убийцу аббата!

Версаль и Виравольта.

Поединок чести! Сын короля у бездны на краю!

Он снова приступил к работе, но больше не занимался таксидермией.

Настала очередь химии.

Он листал старый пыльный том, установленный на подставке, словно Библия.

Liber ignium ad comburendos hoste.[47]47
  Книга об огнях для опаления врагов (лат.).


[Закрыть]

Он вновь погрузился в свои занятия.

Не спускайте глаз с мяса!

Подвальные помещения Министерского крыла, Версаль

Виравольте не удалось прибыть в Версаль до окончания реймсских церемоний и возвращения во дворец королевской четы. Но сразу по приезде, убедившись, что он может полностью переложить обеспечение безопасности на Сартина, он поспешил в катакомбы Министерского крыла, где располагался Августин Марьянн. Он прошел в белую альковную дверь, спустился по ступенькам и постучал в дверь, ведущую к древним основаниям здания.

Никто не отозвался. Створки были не заперты.

Он толкнул их, и они заскрипели.

У Пьетро возникло то же ощущение, что и во время первого посещения этого причудливого логова. Комната была погружена в полумрак-, беспорядок в ней становился все невероятнее. Но на сей раз здесь царил настоящий разгром, что заставило венецианца насторожиться.

Весь пол устилали самые разнообразные эскизы, чертежи и наброски. Проект вечного двигателя был разорван в клочки. Повсюду валялись зубчатые колеса. Лежали груды папок, из которых вываливались веленевые листы. Люстра была разбита, свечи опрокинуты. С минуты на минуту мог начаться пожар. И повсюду стоял запах, который Пьетро мог различить среди тысяч других.

Запах крови.

Из глубины комнаты донесся стон.

Он бросился вперед, опрокинув преграждавшую ему путь школьную парту. Листы бумаги порхали в луче света. Бледная рука тянулась вверх, как будто из могильных глубин. Она вздымалась, заклиная, пальцы были сложены как будто в предупреждении. Бедный Августин Марьянн был погребен под собственными папками. Изо рта у него вытекала струйка крови; он старался выплюнуть листы, покрытые описаниями несуразных открытий, с помощью которых его пытались задушить. На них можно было угадать наброски, обещающие миллион чудес, от волшебных сапог до беспрестанного движения. Его опухшее лицо в кровоподтеках было неузнаваемо. Рядом валялись его разбитые очки.

– Августин! – воскликнул Виравольта, склоняясь над ним. Он вытащил у него изо рта скомканный лист; Августин хрипел и харкал кровью.

 
Наш Августин уже старик,
И смерть за ним пришла!
И за страною нашей,
Виравольта, придет она.
 
 
Ну а пока, будь так любезен
И разыграй теперь со мной
Последнюю из наших басен.
Меж мною это дело и тобой.
 

Лев состарившийся

Книга III, басня 14

 
Могучий Лев, гроза лесов, постигнут старостью.
Лишился силы. Нет крепости в когтях, нет острых тех зубов,
Чем наводил он ужас на врагов.
И самого едва таскают ноги хилы.
А что всего больней —
Не только он теперь не страшен для зверей,
Но всяк за старые обиды Льва в отмщенье
Наперерыв ему наносит оскорбленья.
То гордый конь его копытом крепким бьет,
То зубом волк рванет, то острым рогом вол боднет.
Лев бедный в горе столь великом,
Сжав сердце, терпит все и ждет кончины злой,
Лишь изъявляя ропот свой глухим и томным рыком.
Как видит, что осел туда ж, на ту же грудь
Сбирается его лягнуть и смотрит место лишь,
Где б было побольнее,
«О боги, – возопил, стеная, Лев тогда, – чтоб не дожить до этого стыда,
Пошлите лучше мне один конец скорее.
Как смерть моя ни зла,
Все легче, чем терпеть обиды от осла».[48]48
  Перевод И.А. Крылова.


[Закрыть]
 

Б.

– Августин… Что произошло?

Глаза Августина начинали стекленеть. Как утопающий, он схватил Пьетро за руку.

– Я… Я не знаю его имени… Он пришел… от Сапфир… Ему нужны были… планы…

– Планы? Какие планы?

Марьянн опять харкнул кровью. Его взгляд затуманился. По его лицу было видно, что он испытывает острую боль, но при этом пытается собрать последние силы.

– Формула греческого огня… Баснописец получил ее через Сапфир… Он ее скопировал… Это моя вина, Виравольта… Ох, простите меня… Я ей дал ее! Формулу Дюпре… Они меня шантажировали… Я ее уничтожил… Но у него… У него она осталась! У него последний лист, Виравольта!

– А другие планы? – спросил Пьетро. – Что они означают?

Августин дрожащим пальцем указал на рулон бумаги, брошенный рядом с ним.

– Вот… Они… В… Виравольта… Не спускайте глаз с… мяса… Каликст…

– Что? Не спускать глаз с мяса? Каликст?

– Огонь… Он передается даже по воде… Он сделал из него оружие… Сегодня венгром!

– Что вы говорите? Августин, я ничего не понимаю!

Рука служащего Королевского ведомства еще сильнее сжала плечо Виравольты. Голова Августина мелко и ритмично затряслась, он больше не спускал с Виравольты глаз, как будто хотел приподняться. Потом он сделал глубокий выдох… и члены его отяжелели в руках Пьетро. Венецианец встал и провел рукой по лбу. Он посмотрел на рулон, на который указывал Августин. На нем была начерчена сеть из горизонтальных и вертикальных линий и геометрических форм, нанесенных по непонятному принципу.

Черная Орхидея скорчил гримасу.

Не спускайте глаз с мяса?

Описание версальских торжеств

Королевские кухни, Лабиринт,

Большой канал и Рокайлевый боскет,

Павильон купальни Аполлона

Хотя солнце еще не зашло, все дворцовые службы работали без устали: в большой буфетной, как и во времена «короля-солнца», около трехсот человек были заняты приготовлением королевского ужина. В хлебной доставали приборы, хлеб и скатерти; служба виночерпиев, или «служба кубка», занималась водой и вином; на кухне готовились всевозможные блюда, во фруктохранилище – фрукты, свечи, канделябры и жирандоли; в каретных павильонах готовили поленья и уголь. Блюда несли к накрытым столам. Пьетро столкнулся с первым метрдотелем, оживленно отдававшим приказания своему помощнику, а тот хлопал в ладоши, управляя метрдотелями каждого отдельного участка; чуть дальше генеральный контролер трапез осуществлял последний подсчет провизии. Порядок был почти военный. Виравольта, не зная, где именно нанесет удар Баснописец, принял к сведению последние слова Августина Марьянна: он организовал наблюдение за «королевским мясом» – на самом деле речь шла о целом комплексе блюд, входивших в меню сегодняшнего вечера, Сначала из недр большой буфетной на свет явились многочисленные яства под разнообразными соусами. Под руководством первого метрдотеля их торжественно несли тридцать шесть официантов, впереди которых выступали двенадцать метрдотелей, вооруженных серебряными палочками.

Обычно мясные блюда покидали кухню, пересекали улицу и попадали во дворец как раз напротив большой буфетной затем они поднимались по лестнице и устремлялись по коридорам Версаля, пока не достигали королевского стола. Сегодня торжественная процессия углубилась в сады, и это необычайное шествие в конце концов прибыло к тому месту, где был сервирован ужин. Произошло еще одно отклонение от заведенного порядка: у выхода из большой буфетной Пьетро поставил группу дегустаторов. Эта вторая маленькая армия была выстроена, как на параде, и наряжена в красно-синие костюмы с белым поясом. Каждый из этих янычаров опускал палец, кусочек хлеба или ложку в разные проносимые перед ним блюда, дабы убедиться, что никакая зловредная рука не добавила в них капельку сильнодействующего яда. Пьетро попросил Сартина и все дворцовые службы охраны удвоить бдительность, раз Баснописец все еще был на свободе.

Венецианец подошел к первому метрдотелю.

– Вам есть о чем доложить?

Взъерошенный метрдотель снял передник, о который он только что вытер руки, и косо взглянул на Пьетро.

– Да нет, мой друг. Я могу доложить о приготовлении около сорока трех блюд, которые мне предстоит доставить в импровизированный буфет его величества! Этого вам достаточно?

Пьетро не настаивал.

Теперь бесчисленные слуги и официанты одно за другим выносили блюда, горшочки и супницы, мелкие и глубокие тарелки. Шествие открывали большие похлебки из старого каплуна и четырех куропаток с капустой; за ними следовали легкие похлебки, включая биск[49]49
  Биск – густой насыщенный суп с добавлением спиртного. (Примеч. peд.)


[Закрыть] из шести молодых голубей, одну похлебку из гребешков и с мясом, а также два легких супа на закуску. На смену похлебкам пришли главные закуски: круглый пирог, начиненный четвертинкой теленка и дюжиной голубей; а также легкие закуски: шесть жареных цыплят и две рубленые куропатки. Иных закусок тоже хватало, они включали трех куропаток в соусе, двух индюков на гриле, шесть круглых пирогов, запеченных на горячих углях, а также трех жирных куриц с трюфелями. Затем следовало жаркое, два каплуна, девять цыплят и два скворца, шесть куропаток и четыре круглых пирога. Фрукты и десерты, компоты и варенья в фарфоровых тазиках и вазочках еще ждали своей очереди. И это пантагрюэльское меню, естественно, было составлено исключительно для короля с королевой. Блюда, приготовленные для придворных, уже были поданы. Придворные только что расположились за столами у самой купальни Аполлона, предварительно посмотрев импровизированный спектакль, который Мария Антуанетта дала на пленэре, в Рокайлевом боскете. Какое это было причудливое шествие! Официанты, как солдатики, маршировали по террасам, спускались к Зеркальным прудам и к бассейну Латоны, затем шли по Королевской аллее, по направлению к купальне.

Пьетро следовал за ними по пятам, и разложенное по тарелкам кушанье как будто плясало у него перед глазами.

«Не сводите глаз с мяса».

До представления, около шестнадцати часов, всем была подана небольшая закуска в самом центре Лабиринта, в Безымянном боскете, том зеленом кабинете, где – тайное и уже призрачное воспоминание – был повешен Ландретто тогда, когда двор покинул Версаль. Из бассейна в центре кабинета словно выросли круглые столики, покрытые салфетками пастельных тонов. На них стояли дыни вперемешку с ликерами в графинчиках с выгравированным узором. Внутри дворца из марципана располагались имбирные пряники в форме сундучков, из которых можно было достать пирожные, цукаты или карамель. Чтобы радовать глаз, зеленый кабинет был также украшен португальскими апельсиновыми деревьями, вишневыми деревьями и двумя кустами голландского крыжовника. Людовик XVI и Мария Антуанетта заняли свои места. И весь двор, проследовав между рядами тополей, образовал процессию, направлявшуюся с противоположной стороны Большого канала.

Гости заняли места в лодках и гондолах, и те заскользили по безмятежному зеркалу вод. Легкий бриз покачивал зонтики. В этот день берега канала были украшены «прозрачными» фигурами, вызывающими восхищение гуляющих. Там можно было увидеть очаровательные фарфоровые киоски, обтянутые развевающимися на ветру белыми полотнищами. Затем все спустились по каналу и насладились битвой, разыгранной за купальней Аполлона. С бортов небольших моделей галер стреляли пороховые пушки. Разумеется, здесь французский флот побеждал английский, что само по себе было довольно-таки маловероятно; но мыслить иначе считалось в Версале моветоном. И вот загорелись паруса английской галеры, и лилия одержала победу над розой, по крайней мере, в водах этого канала.

Затем двор двинулся через боскеты Энселада и Купола и вернулся в боскет Колоннады и Бальный зал, или Рокайлевый боскет, где был устроен театр. Часть боскета была занята ступенями террасы, по которым струилась вода, жерновыми камнями, растительностью, позолоченным водостоком и украшениями из ракушек, привезенных с африканского побережья. Сцена была сооружена посреди амфитеатра, на островке, куда попадали по мостикам. Оркестр ожидал появления гостей. Завидев королевскую чету, музыканты заиграли свой ритурнель. Придворные расселись на газонах по обе стороны ступенчатого каскада. Король с королевой заняли места под приготовленным для них балдахином. Всем раздали брошюры, оговорив тот факт, что пьеска была фактически экспромтом и не хватило времени ее тщательно отредактировать. Тут же прозвучали три удара и поднялся занавес. За ним открылись две витые колонны, поддерживающие статую Афродиты в костюме пастушки. Появилась пара. Пастух Клорис досаждал своими ухаживаниями пастушке Климене и молил богиню о помощи. Пытаясь ускользнуть от Клориса, Климена бегала взад и вперед по подмосткам, при этом она испускала крики и играла на лире. В тени похищение готовил другой актер, загримированный под фавна. В этом изящном и манерном скетче чередовались стихи и проза, декламация и пение. Король с королевой веселились; все много аплодировали. Пока Пьетро находился на кухне, остальная приближенная к королевской чете охрана незаметно циркулировала среди террас, не упуская из виду ничего из происходящего.

Наконец все направились к купальне Аполлона, чтобы поужинать, созерцая при этом необычайную перспективу, открывавшуюся взору от террас дворца до дальнего леса и Большой Звезды за перекрестком каналов.

Именно сюда несли королевские мясные блюда, извергаемые из утробы обширной буфетной.

И именно с этих блюд не спускал глаз Пьетро, в компании официантов и метрдотелей.

«Ну вот и мы», – сказал себе Пьетро, направляясь к роскошному королевскому павильону, сооруженному специально для этого торжества. Он был увит зеленью и украшен огнями. Из расположенных вокруг ваз струилась вода, создававшая вокруг него нечто вроде хрустального колокола. За этим водным пологом, который нарушала лишь защищенная от потоков дверца, гостей, казалось, поджидали тысячи светлячков. Колокол светился изнутри. Рядом со входом на увитых плющом пьедесталах были размещены статуи играющих на флейтах фавнов. Купол был украшен барельефами, изображавшими четыре времени года и четыре времени дня, рядом находился портик из белого полотнища. Пьетро проник туда вслед за официантами. Внутренняя часть купола казалась еще более удивительной. Там царил полумрак, пронизываемый лишь пламенем свечей в канделябрах. Через отверстие в центре купола виднелось небо. Лучшие столяры Франции украсили всю его окружность вырезанной из дерева листвой, которая перемежалась с букетами цветов, перевязанными газовыми шарфами. В самой глубине изо рта хохочущего Пана вырывался фонтан воды. Бурлящая пена разветвлялась на ручейки, с шипением устремлявшиеся по камням искусственной скалы. Эта скала, в невидимых расщелинах которой поместилось бесчисленное количество свечей, казалась жилищем какого-то эльфа. Языки пламени играли с каплями, по прихоти воды бросая отблески на стены и потолок. Эффект калейдоскопа усиливался благодаря переливам многочисленных хрустальных шаров, установленных на серебряных подставках, – свет в них преломлялся так, что все помещение казалось заключенным внутри радуги.

В очередной раз Ведомство развлечений превзошло само себя. Перед скалой, омываемой серебряными волнами, стояло семьдесят приборов. Столы располагались с четырех сторон, под роскошным шатром. Все они были обращены к расположенному в центре королевскому столу, так что у каждого из гостей создавалось впечатление, что он общается с монархами и в то же время пребывает в небольшом дружеском кругу. На резных стульях были изображены или символы времен года, или музы и аллегории искусств. Полупрозрачные занавески, ниспадающие с вершины колокола, плясали в потоках воздуха. Интерьер дополняли хрустальные жирандоли. Помимо блюд, приготовленных специально для короля с королевой, буфет был уставлен вычурными кушаньями, предназначенными для остальных гостей. У них было такое же меню, и еды хватало всем. Чтобы подобраться к этому буфету, нужно было подняться по трем ярусам до площадки, на которой находились официанты. Вокруг блюд стояло восемнадцать чаш, курильницы и горшочки с растениями, похожими на остролист. Принесли также и старинный «сундучок короля», серебряный ящичек, в котором под замком хранились ножи, ложки и специи, предназначенные для его личного пользования. В западной части располагались дамы, в восточной – кавалеры.