Текст книги "История одной жизни"

Глава 4. ЮНОСТЬ

В 17 лет Герберт решил, что пора завязывать со своим периодом затворничества. К этому времени он прочитал множество книг по философии, истории, классической литературы. В молодом уме созрели мысли, идеи, радикальные и максималистичные, что нормально для молодого человека. В будущем все сгладилось и к уму прибавилась мудрость. Но в 17 лет ум – это уже прекрасное начало будущей жизни, о мудрости говорить в этом возрасте не приходится. К сожалению, радикальные и максималистичные идеи зрели в умах не только молодых людей, но и вполне взрослых, мудрость которых с годами так и не посетила. Если человек не мудреет во взрослом возрасте, то чем ближе к старости – тем глупее он становится. Увлекаясь философскими идеями, строя свои собственные, Герберт был поглощен писателями древности и его разговоры с не так интеллектуально развитыми девушками, превращались в монологи, которые они слушали открыв рот, ничего, конечно же, не понимая. Такой стиль общения особенно привлекает молодых девушек. Грех было не воспользоваться этим, хоть в грех Герберт и не верил.

Девушку он решил найти во что бы то ни стало. Причем действовать опять радикально. Если быть джентльменом и философские беседы ни к чему не приводят, значит надо идти ва-банк и менять свое поведение в корне. Так он и сделал. Благо технологии его времени уже позволяли зайти во всемирную сеть и найти кого-то в поиске по характеристикам. В сети было полно всеразличных девушек на любой вкус, каждая пыталась показать себя с выгодной стороны, но и конкуренции среди парней было достаточно. Герберт выбрал определенные качества, которые, как ему казалось, упростят дело. В запросе он ввел характеристики девушки легкомысленной, пылкой и начал листать анкеты. Девушек таких набиралось не много, ведь большинство пытались скрыть свои намерения и играли в скромниц. Наконец, он наткнулся на анкету: Натали, 15 лет, симпатичная, русые волосы, на странице достаточно интимная информация о себе. Что ж, Герберту нужно было лишь отработать свой навык, попробовать испытать в деле свою теорию – смена поведения на нечто анти-джентльментское. Он нажал на девушку и написал ей приветственное сообщение. Почти сразу же она ответила. Она оказалась веселой и с ней было легко общаться, так что Герберт пригласил ее к себе в гости, в отсутствие родителей. Она согласилась. Герберт немного помедлил, думая стоит ли бросаться во все тяжкие, но решил была не была: «Надень, пожалуйста, короткую юбку» написал он, это было максимально не свойственное ему предложение, а значит эксперимент получался чистым. На вопрос «Зачем?» он ответил, что ему такое нравится и получил в ответ: «Посмотрим», от чего он ощутил какую-то странную радость, как будто такой сюрприз, или кокетливое согласие, лучше, чем согласие прямое, которое могло бы звучать немного вульгарно и не скромно.

Следующим вечером он встречал Натали у остановки почтовой кареты. Лошади в экипажах скакали по мостовым, перевозя спешащих домой людей, уставших после трудной работы, а также товары, посылки и прочие вещи, которые было слишком затратно перевозить по воздуху летающими суднами в виде эллипса, которые правительства оставляли только для дорогостоящих пассажирских перевозок между странами и военных кампаний, оснащая эллипсы лазерными пушками, огнеметами, выжигающими целые города. Особенно страдали технологически неразвитые страны, в которых люди еще не использовали летательные эллипсы, да и вообще какой либо летательный транспорт. Там все еще использовали экологически грязные источники энергии, перевозили людей на машинах с двигателем внутреннего сгорания, а не на лошадях и не открыли формулу дорогостоящего экологически чистого топлива для эллипсов. Они выбрасывали в атмосферу CO2, за что и подвергались справедливой каре от демократических стран в виде сжигания их промышленных центров до тла миротворцами от Всемирного Союза Стран. Таким образом исчезали целые города, зато глобальное потепление удавалось сдерживать. На планете стало даже холоднее, зимы выдавались последнее время суровые. Но уголь и дрова для каминов и печей были всегда доступны благодаря современным удобрениям для лесов.

Герберт стоял и ждал появления Натали. Вот мелькнуло знакомое лицо с анимированной фотокарточки. Да, это она, идет и улыбается ему. Ва-банк, так ва-банк. Как только она подошла достаточно близко он обнял ее за талию одной рукой и поцеловал приветственно в щеку. Щечки ее зарумянились, то ли от поцелуя, то ли от мороза и она приветливо поздоровалась. Одета она была в короткую юбку из джинсы, короткую пуховую курточку, прозрачные капроновые колготки, яркий макияж, счастливое лицо… Они пошли в сторону его дома. Пройти пришлось минут 10 и когда они оказались у него, ноги у нее были красноватые. «Ноги сильно замерзли» сказала она. Герберт помнил цель этой встречи и смысл своего эксперимента. «Давай я их разотру» – сказал он и начал растирать ее ноги руками. Лицо ее покраснело еще больше. Тогда он стал уже гладить их увереннее. «Такого внимания к моим ногам у меня еще не было» -сказала она смеясь. Герберт повалил ее на кровать, накрыл одеялом их обоих, замерзших, и эксперимент удался полностью. Он проводил ее до остановки экипажей и был преисполнен радостным волнением и эйфорией. Так вот оно что, надо просто вести себя как хочешь, даже не как хочешь, а как следовало бы хотеть. Нужно просто делать самые рискованные вещи и брать что тебе нужно – так это и работает, так ты и получишь все…

Герберт все же был не той породы. Уже в этот же вечер он написал Натали и назначил следующую встречу. Близилось Рождество и у нее оказывалась свободная квартира на эту ночь. Рождественскую ночь они провели вместе. Купили чипсов, молочные коктейли, газировку, какой-то ликер, закуски и, конечно же, шампанское. Это было лучшее Рождество в его жизни. Никаких нудных посиделок с многочисленными родственниками, тостов, жареных куриц… Только они вдвоем, постель, гирлянда, море шампанского и вредных закусок, которые так обожают подростки. В ту ночь они объяснились в своих чувствах и решили встречаться.

Глава 5

Спустя пару месяцев отношений, которые они проводили все время вместе, по большей части в кровати, в рассказах Натали стало частить имя Нейтан. Он был ее одноклассником, они общались исключительно на уроках, но Герберту не понравилось это знакомство и это зачастившее имя стало его раздражать. Однажды, она назвала этим именем по ошибке самого Герберта, ужасно смутившись и хитро засмеявшись. Герберт помнил каким образом и по каким качествам он изначально нашел Натали. Помнил он и то, что хоть она и была у него первая, но он то был у нее уже третий. Исходя из этого он решил за ней проследить. Выждал время когда она должна была идти из школы, подкараулил ее у выхода и стал наблюдать. Вот она вышла из здания школы с каким-то кучерявым смуглым парнем. Вот они идут в сторону ее дома. Герберт шел за ними, скрываясь за деревьями, людьми и вывесками с призывом повторно голосовать за нового отца народа на приближающихся выборах. Вот они подошли к ее дому. О чем-то переговорили, попрощались и что это… У Герберта перехватило дыхание и в горле встал какой-то ком, как если бы он пытался проглотить огромный мякиш хлеба, но он встал посреди горла, не давая дышать, глотать, говорить… Она поцеловала этого парня в губы на прощание. «Пока Нейтан» – сказала она и Нейтан ушел. Натали направилась к входу в дом, но Герберт взял себя в руки и выскочил к ней: «Натали!!!». Она обернулась с испуганным взглядом.

– Ты следил за мной???

– Следил? Да я просто хотел сделать тебе сюрприз! А тут ты с твоим Нейтаном! Как это понимать? Так я и знал!

– Прости прости!!!! – заплакала Натали – пойдем со мной домой, я тебе все объясню!

– Что тут объяснять? – спросил Герберт, однако, пошел за ней в дом.

Дома она кинулась на пол и стала рыдать.

– Клянусь, клянусь тебе, между нами ничего не было! Мы только целовались и все! Я дура, я виновата, мне захотелось новых эмоций, ощущений, последнее время у нас все так скучно и однообразно. Я виновата, прости, это больше никогда не повторится!

Она лежала на полу в школьной клетчатой юбке, белой блузке и плакала. Почему-то Герберта всегда привлекали плачущие женщины. Их лицо становилось румянее, глаза больше за счет слез, визуально увеличивающих зрачки, они выглядели такими слабыми и ранимыми, им требовалась защита и поддержка.

Герберт обнял ее.

– Ладно, не плачь. Посмотрим, я подумаю. Если ты говоришь что больше никогда и ничего… Но так же нельзя. Ты ужасно поступила.

Герберт был растерян, но одновременно разгневан. Он ненавидел ее и одновременно ему было жаль плачущую красивую девушку, к которой он так привязался за эти месяцы. Натали продолжала извиняться и ругать себя, а ее наряд выглядел так соблазнительно… Герберт не удержался и примирение произошло.

Прошли месяцы. Их жизнь наладилась. Пришла весна. Они много гуляли. Натали всегда была одета с иголочки. Красивые сарафаны, платья в обтяжку, колготки в сеточку, корсеты – все возможные наборы моды того времени. Когда они прогуливались по парку или бульвару Натали всегда смеялась и подтрунивала над Гербертом, то там, то здесь задирая платье, так чтобы видел только он, но с риском быть замеченной прохожими. Герберта это очень злило и одновременно притягивало, а ее смешило. Однажды, когда они были у него дома в постели, Натали начала неожиданно плакать.

– Что случилось почему ты плачешь?

– Я плохая, я виновата – отвечала она

– Что такое? Что случилось? – пытался успокоить ее Герберт

– Я тебе изменила, я ходила в кино с другим. Ты его не знаешь.

– Ходила в кино? И только? Что вы там делали?

– Целовались и другое – отвечала она залитая слезами.

«Один раз может быть случайным, но два уже тенденция» – думал Герберт – «так дальше продолжаться не может». В этот раз слезы Натали его не тронули. Не одну неделю он ходил раздавленный и убитый, Герберт очень сильно привязывался и не мог так просто забыть человека. Но разум Герберта всегда был сильнее чувства, в будущем это сыграет против него. В этом случае он считал, что поступил правильно и не жалел, однако, легче от этого не становилось. Много месяцев провел он рядом с Натали бок о бок. Много месяцев делился с ней всем, что происходило в его жизни. Конечно, отношения были не равные, пресные. Спустя несколько месяцев уже угасло начальное желание, а духовную близость Натали была поддержать не в состоянии. Монологи со временем надоедают. Хочется получить отдачи, новых мыслей, понимания своих идей. Хотя оторвать от себя самого близкого человека было не так то просто. Но он был молод. Прошли недели и он воспарил, отторгнув прошлое, идя к новому будущему.

Глава 6. ЗРЕЛОСТЬ

Прошли годы. Герберт был человеком средних лет. Хорошо выглядящий, даже молодо. Одет, как правило, по моде своего времени – удобные кеды или кроссовки, костюм-тройка с золотыми карманными часами, протянутыми от жилета во внутренний карман пиджака, галстук, поверх на распашку комфортное зип-худи с капюшоном и шляпа. Он был одинок, хоть и не долго. Долго одному ему оставаться не получалось. Он всегда был в поиске и всегда кто-то находился. Женщины любят ушами и они любили его. Мужчины любят глазами и он находил тех, кто удовлетворял его эстетические потребности. Иногда они были приятными собеседниками, иногда из них и вовсе не выходило собеседника. Но чувство прекрасного было для него выше всего. Часами и днями просиживал он в парках города N, в котором жил всю свою жизнь. Временами это были шикарные французские сады – Герберт сидел на каменной лавочке в окружении идеально выстриженных живых изгородей, все различных фигур из самшита, мраморных статуй, фонтанов. Часами мог он наблюдать за пчелами, роящимися в цветах и фигурных кустиках, водой, струящейся из фонтана рядом с лавочкой в уютном укромном уголке лабиринта из живой изгороди в лучших традициях садов Франции. Сидеть в таком уголке, есть сэндвич из багета с ветчиной и маслом, запивать это кофе из термокружки – что может быть лучше? А потом лежать на лавке и слушать пение птиц. Временами это были английские сады – Герберт сидел на деревянной лавочке под большим английским вязом, вокруг большое и пустое пространство с ярким сочным ровным газоном, огромная поляна, небо, солнце, дерево и лавочка. Конечно, приходилось идти в такой парк утром в будний день, когда все люди на работе, чтобы насладиться видом пустого парка, ровного газона, без орущих плачущих детей в военной форме, без их толстых родителей с ленточками в виде государственного флага и кепках, куртках с надписью: «Победа» или «Мы идем до конца». Герберт ложился на лавку и смотрел на облака, как в детстве у озера, на мостике с сигаретой в руках. Теперь он уже не курил сигареты, хотя они и стали бесплатными, как и чистый, низкого качества, спирт. Правительство пыталось сделать жизнь народа веселее, как могло, ведь все-таки экономическая ситуация была плачевная, а пара последних молниеносных военных кампаний против соседних маленьких стран, производящих выбросы CO2, привела к победоносному «добровольному присоединению» новых территорий, восстановление которых опустошило государственный бюджет. Правда, новыми эти территории называть было нельзя, за это можно было получить 5 лет в государственном исправительном санатории (жуткое место), ведь все территории родного государства принадлежали ему всегда, просто временно были от него отделены иностранными агентами. Так говорила государственная пресса.

Парки были прекрасны, правительство пыталось сделать все для комфорта людей в больших ключевых городах, в деревне был голод и разруха, но деревня не устроит революции. Загородный дом на озере давно был продан за бесценок, людям было больше некогда отдыхать загородом, все работали чтобы прокормить свою семью. Да и денег на дороги, магазины, социальные институты для сельской местности больше не выделяли. Хотя деньги для провинции все же выделялись. В поселках и деревнях набирались сотни тысяч солдат, которым больше некуда было податься, кроме как в армию. Альтернативой был только бесплатный спирт и голод их семей. Большинство выбирало этот путь, но многие шли защищать родину от инагентов и убивать врагов, чтобы прокормить свои семьи, в случае своей смерти. Семьи ждали их кончины и гордились своими героями, так как каждый погибший солдат давал своему дому на год зерна и масла, которым могли кормиться все их домочадцы. Пока же они были живы и участвовали в какой-то очередной молниеносной военной кампании, они могли забрать себе все что угодно на земле врага и отправить своим родным. Таким образом деревня обзаводилась телевизорами, стиральными машинами, унитазами и даже голографическими проекторами с выходом во всемирную сеть. Все это можно было использовать или продать на черном рынке, чтобы купить какую-то еду, пока их герой еще не погиб и не дал им жизни на год своей смертью. Деревенские были в восторге таким новым для себя возможностям и поддерживали правительство и Отца народа больше всех других. Подумайте сами: целое хозяйство может не работать, получать бесплатный спирт и сигареты по карточкам, а один из них, самый смышленый и целеустремленный, в это время добывает им все различные средства домашнего комфорта, пока не умрет и не принесет им годовой запас хлеба и другой выпечки, если повезет продать трофейный унитаз, и купить на эти деньги сахар или может быть даже корицу! Конечно же, многие молодые ребята уезжали в города на заработки не желая идти на войну или проводить свою жизнь в деревне со спиртом и сигаретами. Таких не любили. Пусть даже они переводили часть денег своим родителям – это было слишком мало, в сравнении с тем, что они бы получили за героическую смерть своего сына за Родину и Отца народа. Тем более, ходили слухи, что городские живут не по божески, а как черти. Мужчины спят с мужчинами на каждом шагу, женщины отдаются за деньги или пакетик белого порошка. Город был таков, по мнению деревенских, и каждый кто туда едет становится садомитом и проституткой. Куда лучше оставаться в своем доме и смотреть государственные новости, пока тебя не призовут на защиту Родины и Отца народа.

Герберт лежал и смотрел на облака. Вот облако похожее на страуса, а вот на потолок Сикстинской капеллы, где гений изобразил бога, передающего дух или разум, Адаму, но бог изображен в виде мозга, гениальный троллинг католической церкви, оплатившей эту работу. Конечно же, облака были просто очертанием мозга и двух пальцев, соединяющихся вместе… А вот облако похожее на пенис…

Герберт не был занудой, хоть и любил классику как в литературе, так и в музыке. Пошлая шутка или бессмысленный бред были его изюминкой. После размышлений вслух об ужасающей деспотичной сути государства Сократа не было ничего лучше глупой пошлой шутки, чтобы разрядить обстановку в пьяной компании. Интересно, откуда Микеланджело мог знать про мозг? Нет, конечно же еще древние греки производили вскрытия, трепанацию и знали как выглядит человеческий мозг. Но откуда у художника Возрождения понимание эволюции? Понимание того, что разум человек получил не от бога, что это развитие его мозга? Может ли быть, что гений эпохи Возрождения уже понимал скрытый смысл библейского мифа об Эдеме? Мог ли Микеланджело уже тогда, во время невозможного атеизма, понять, что дерево познания добра и зла – это открытие разума? Что понять, что такое добро и зло – значит стать разумным? Что змей – символ хитрости и мудрости, открыл мифической Еве путь к обретению разума: «не умрете, но вкусив, будете как боги, знающие добро и зло». Ева вкусила и дала плод Адаму (девочки ведь развиваются раньше мальчиков), они оба стали как боги, зная что добро, что зло, змей не обманул. Они застыдились своих тел, стали носить одежду, их выгнали из рая и они начали заниматься земледелием и скотоводством. Очевидная метафора на эволюционное развитие человека, этому нас, в наше время, учат на уроках истории и мифологии, но мог ли это понять в древности Микеланджело?

Герберт встал с лавки, долгое действо чего либо ему наскучивало, требовалась смена обстановки. Был полдень, на поляне стали появляться случайные праздные прохожие. Почему они тут? У них пассивный доход или же отпуск? Герберт встал и пошел по аллее. Аллея была не так хороша, как сам сад. По всем ее краям стояли рекламные вывески с призывами. «Голосуй за Отца народа», «Поддержи наших», «Вместе только вперед». Кто такие эти «наши» Герберт не понимал, он мыслил шире, глобально. Своими он считал Людей, да, с большой буквы Людей. Не важно в какое время и в какой стране они жили. Важно как они мыслили, что это были за люди. Ему гораздо ближе был бы иностранец из другого века, с которым можно было бы поговорить о смысле жизни, истории, человеческой сути, чем его соотечественник из того же времени, которому важен был спирт, сигарета и ежедневная телепередача, сообщающая новые выдуманные только что «факты» о том, почему их народ лучше других. Получалось так, что ближе всех ему были животные, окружающие его. Он кормил птиц, у него всегда с собой был корм для кошек и собак. Они не зомбированы. Их мозги не промыты. Они просто любят или нет, без предвзятости и идеологий. О, может древние неразвитые народы были бы приятнее? Нет, они были так же жестоки. Кто-то скажет, что более. Человеческие жертвоприношения, инквизиция, варварские законы войны… Да, вы правы. Но правы лишь в том, что люди не меняются. Люди всегда были отвратительны. Разве отличаются человеческие жертвоприношения от приношения в долг Родине своих сыновей? Разве отличается инквизиция от пыток, которые проводят спецслужбы на оккупированных территориях или даже от пыток, через которые проходят заключенные внутри страны, осужденные за несогласие с государственной политикой? Конечно, мы запретили варварские законы войны. Теперь нельзя, как древним, просто так напасть на соседний народ, ради захвата его земель. Теперь нужно лицемерно придумать надуманную причину – casus belli нападения, как говорили в Древнем Риме. Самый популярный casus belli – людей нашего языка или культуры притесняют. Герберт не знал, придумал ли это Адольф Гитлер или только возвел в апофеоз, но гений этого оправдания был точно он. Теперь нельзя просто изнасиловать и убить женщин соседнего племени. Можно только делать это скрытно и точечно, пусть и массово, но в отдельных местах, а главное отрицать, отрицать, отрицать. Нельзя больше разграбить, можно только забрать как трофей. Нельзя забрать людей в рабство, можно поработить лишь их экономику, начать добывать их ресурсы своими компаниями и заставить их жить под своим правлением, со своими порядками. Да, люди стали намного гуманнее. Ведь и геноцида больше нет. Только устранение углеродного следа. Выжечь город до тла вместе с его жителями – это устранить углеродный след, опасность уничтожения планеты. Летчики боевых эллипсов зовутся дезинсекторами. Они травят опасных паразитов, ведущих планету к гибели в глобальном потеплении. Пусть эти паразиты и просто люди, пытающиеся выжить.

К счастью, Герберт мог проводить время в относительной дали от людей. Счастьем он бы это, конечно, не посчитал. Его родители погибли довольно рано. Герберт был молодым человеком, когда театр с его родителями внутри захватила группа террористов, требующих отделения своей территории от страны. Отец народа не стал медлить и приказал сжечь боевым эллипсом театр вместе со всеми, кто был внутри. Таким образом Герберт стал единственным владельцем квартиры в центре города N, которую он сдал и стал жить как рантье со средним достатком. Он имел возможность гулять когда все на работе и получал огромное удовольствие лицезрея, как толпа утром идет на работу, а он сидит на лавочке бульвара, пьет кофе, ест круассан и размышляет о человеческой участи. Он подрабатывал. Закончив колледж на лингвиста, он мог, не совсем свободно, общаться на 2—3 языках и преподавал в свободное время иностранный язык через всемирную сеть. Это приносило не столько денег, сколько удовольствия от соприкосновения с иными культурами, погружение в жизнь другой страны, хоть и чисто в своей голове. Он вспоминал как во время учебы ездил по европейским странам, по программе культурного обмена, жил в домах местных жителей, пропитывался иными культурами. Во Франции ему нравилась вкусная свежая выпечка, всегда готовая уже к 7 утра на завтрак, кофе за столиком на узком тротуаре, который пьешь, заедая его булочкой Suiss или Pain-au-Chocolat и смотришь на проходящих мимо людей, так же спешащих куда-то по своим делам, но как будто вольных делать, что они захотят, свободных. Светило солнце или же падал дождь, и толпа французов шла под своими зонтиками в атмосфере вечного веселья и радости Парижа, города в котором всегда праздник. Так же ему нравились и совсем противоположные страны. Например, Бельгия. В 7 утра бельгийцы не сидят в кафе. Они спешат на работу. В своих костюмах и шляпах, на своих старомодных велосипедах, смотришь на них из окна и не знаешь какой сейчас век. Мощеные древними камнями древние улицы древних городов. Старинные дома, такие милые и уютные. Тут пасмурно, тут дождь, тут прохладно. Это не веселье и праздник Франции. Это уют милой средневековой Европы. О минусах этой Европы вам напомнят древние замки с гильотинами, катапультами и изощренными пыточными орудиями, с дырками в каменной полу, закрытым решеткой, под которой земляная яма для томящихся там заключенных, не угодивших великой Церкви. Великой Церкви, которая дала деньги на создание потолка Сикстинской капеллы, на картины и фрески Микеланджело, Боттичелли, Леонардо, Рафаэля, на композиции Моцарта, Сальери, Баха и Бетховена, которая построила Норд-Дам-де-Пари, Нотр-Дам-де-Руан, Кельнский собор и прочие величественные сооружения, от вида которых у Герберта физически перехватывало дух и лились слезы из глаз сами по себе, как от оперетт Иоганна Штрауса, когда он слушал их закрыв глаза и мотивы метали его, как тряпичную куклу, из угла в угол. Эта Церковь, с ее красивыми нарядами кардиналов, с ее прекрасной музыкой и архитектурой, эстетичным убранством соборов, она пытала, мучила и убивала. В том числе, женщин лишь за то, что они были красивы. Инквизиторам, не имеющим возможности жениться, нравились самые красивые женщины и эта красота объявлялась порождением Сатаны. И та церковь, которая создавала шедевры красоты человеческой во всех ее проявлениях, мучила и уничтожала ту красоту, которую должен был создать их бог. Потому ли Христос называл себя «Сын Человеческий», что его церковь строит прекрасное человеческое, уничтожая прекрасное от бога, природы? Вряд ли. Но люди – любители все извратить. Сын Человеческий пришел дарить людям любовь и мир, а принес картину своей мучительной чудовищной смерти, которая привела к сотням лет гонений его последователей, созданию множества церквей его почитающих, которые вели множество войн во имя его, уничтожая народы и навязывая его учение, опять же извращенное людьми. И антисемитизм, рожденный его убийством одним народом, тысячи лет назад. Вот и все его наследие. Да, еще искусство, но это уже человеческое, это уже побочный продукт зла. Люди не так плохи. Каждые их злые действия дают побочный позитивный продукт. Ведь и уничтожения миллионов людей приведут к сокращению выбросов CO2, не стоит забывать. Не стоит забывать, что не выращивать животных на мясо – это добро, хоть и приводит к побочному продукту в виде уничтожения лесов с дикими животными ради засеивания их растительными культурами. Не стоит забывать, что ограничение количества выбросов в атмосферу – это добро, хоть и приводит к плачущему от голода ребенку в бедной стране, где его отец не может больше работать на заводе и им не раздобыть и тарелки риса. Не стоит забывать, что в мире все уравновешено. И если нет абсолютного добра, то нет и абсолютного зла. Сатана не соврал сказав, что «будете как боги», не соврал сказав, что «узнаете добро и зло». Добро и зло относительны. В одной культуре зло одно, в другой оно же добро. Маньяк, убивший 30 детей, в суде приговорен к смерти. Это добро для всех, но не для его плачущей матери, сидящей в зале. Добро и зло субъективны. Сатана соврал сказав, что «не умрете». Они не умерли сразу – это лазейка. Сатана – первый адвокат. Но он лжец, как и каждый адвокат. Он не абсолютное зло, он соврал в деталях. Он дал Еве свободу выбора. Величайший дар. Она им воспользовалась. Он был честен почти во всем. Во всем, с юридической точки зрения. Зло ли он? Зло ли честность? Зло ли острый хитрый ум? Оставим эти вопросы без ответа.

Этот день для Герберта был одним из тех, которые определяли его дальнейшую судьбу. Он прогулялся по парку, выпил кофе в кафе на бульваре. Особенно было приятно сидеть за летним уличным столиком среди деревьев и смотреть на проходящих мимо прохожих. По приходу домой Герберта ждало собрание во всемирной сети. Собрание было людей, интересующихся разными языками и культурами. Герберт открыл свой голографический проектор и перед ним повисла в воздухе комната с несколькими людьми в виде голограмм. Это были плоские голограммы, двухмерные, но весьма неплохого качества, конечно, немного расплывающиеся, ведь скорости сети были ограниченными и дефицитными. В таких виртуальных комнатах обычно собирались образованные интересные люди. Были и другие комнаты по интересам, в которых собиралась иная публика, общающаяся ради ругани, плоских шуток и бессмысленных разговоров, переходящих всегда в оскорбления друг друга. Эта комната была исключительно для людей интересующихся культурами и изучающих языки. Герберт сделал свой любимый курительный кальян, наследие древних восточных народов, и стал изучать присутствующих. В комнате сидел какой-то смешной азиат, постоянно смущающийся общению, развязный немец в удобной и простой одежде, пухлая соотечественница, которая призывно зыркала на азиата, еще более повергая его в смущение и красивая блондинка в стильном сером кашемировом пальто. Ее Герберт заприметил сразу же. Тонкие аккуратные черты лица, похожее на лик с классической картины, только без этих странностей, вроде асимметрии в портрете или лишнего веса. Волосы натурального золотого цвета. Тонкая эстетичная фигура. Девушка была высокой, но не слишком. Изящество сквозило во всем. От ее лица веяло интеллигентной утонченностью, даже аристократической. Тонкие длинные пальцы, на ногах виднелись редкие тонкие золотые волоски, впрочем ног не было сильно видно, ее наряд выражал благородную умеренность, видно лишь было, что она не носила бюстгальтер. Она сидела и рассуждала что-то там об искусстве, переговариваясь с немцем на иностранном языке. Герберт мало слушал, он был увлечен эстетикой ее натуры, внешность говорит о многом. Лицо, взгляд – все формируется личностью, генами, все говорит о том, что это за человек. Те, кто говорят, что внешне нельзя судить – глупцы. Внешность дает первичное представление о личности. Герберт был увлечен девушкой, как картиной, ее наружность была для него искусством. Да, влюбляются в лицо. Поначалу влюбляются не в фигуру, не в характер, не в косметику на этом лице, особенно не в косметику. Чем больше лицо скрыто пластическими операциями, косметическими процедурами, инъекциями – тем менее индивидуально оно становится, более штампованно, лишается своей изюминки. Именно в эту индивидуальность, эту изюминку и влюбляются. Она в лице. Конечно же, не только в лице: взгляд, движения, одежда – весь образ имеет значение. Но лицо (и взгляд, как его часть) является основой. Взгляд девушки был очень умный, в глазах читался интеллект, как и утонченность вкуса в лице и ее наряде. Над ее головой висело ее имя – но это было не настоящее имя. Какое-то ирландское руническое… Он не знал что это. Но такие псевдонимы тоже говорят об интеллекте. Он твердо решил написать ей лично в этот же день после собрания.