Текст книги "Обычный человек Мэтью Лидс"

Ну и вечер сегодня, всё-таки…

Глядя вслед убегающему главному «Розы», Мэтью глубоко задумался.

Вопросов у Мэтта стала в два раза больше. А то и в три. Но сейчас нужно думать о другом. Люди начинали рассаживаться в зале.

Вечер в «Розе» начинался. Это означало всего лишь две вещи: первое – это то, что саксофонист сегодня отобьёт, как минимум, пятнадцать баксов, ну, а второе – есть шанс, что этой ночью ему отобьют почки.

Шум наполнил кабак.

8

Лион. 11 мая. 1949 год.

Тусклый свет едва справлялся с освещением небольшой, но приличной комнатки. Обставлена она была небогато. Да в неё много и не поместилось бы.

Вымытое до кристальной чистоты окно, в которое уже пробивался свет недавно взошедшей луны, прикрывали бледно-зелёные шторы. На подоконнике стояла стеклянная ваза. В ней – луговые цветы. Напротив окна, в углу, располагалась одноместная кровать с деревянным изголовьем. На ней лежал аккуратно сложенный медицинский халат. Старинный резной шкаф, стоящий в другом углу, практически выталкивал маленькое просиженное креслице к дверному проёму. А из-за приоткрытой двери гардероба виднелся кусочек голубого платья, которое, судя по всему, недавно мерили.

Юная девушка в незамысловатой пижаме сидела за письменным столом, держа в левой руке чашку с чем-то горячим. Скорее всего, это был чай. Травяной запах наполнял комнату.

Серые глаза пристально вглядывались в лист бумаги перед ними. Она писала письмо, это было ясно. Рядом лежали конверт и марки. Исписанные листы черновиков громоздились кучкой в углу стола.

«Ну всё, вроде, готово. Осталось лишь перечитать и подправить, а завтра схожу на почту», – улыбнувшись, подумала Маргарет.

Она стала читать:

«Дорогой Мэтт, пишу тебе ещё одно письмо из Лиона. С моего отъезда прошло уже чуть-чуть больше года. Работы тут всё ещё хватает, но у меня всё хорошо, не унываю. Скоро меня переведут в новое место. Говорят, оно довольно секретное, это забавно.

Надеюсь, ты не обижаешься на меня… Я уже писала тебе, как так вышло.

Не знаю, почему ты не отвечаешь на письма, однако искренне верю в то, что это проблема местной почты. Думаю, твои задержавшиеся ответы скоро придут, и я прочитаю их с улыбкой. Я бы позвонила тебе по телефону, однако, как ты знаешь, с этим есть проблемы. Твой домашний не принимает звонков из-за границы, а иными способами – слишком дорого. У меня попросту нет таких денег…

Как ты там? Как Берни? Грустит, небось, без хозяйки. Передавай ему от меня крепкий поцелуй в нос! Я так по вам скучаю, но по тебе, разумеется, больше.

Я обещаю прилететь домой к твоему дню рождения, 21 июля. Билет до Нью-Йорка я уже оплатила. Жди меня, Мэтт.

Люблю тебя. Навсегда твоя Маргарет».

Мэг закончила читать письмо и выдохнула с упоением. Завтра она пойдёт на почту и отправит его, а может быть, и заберёт долгожданные ответы.

Представляете себе: писать письма – и не получать ответов целый год. Вы бы, вероятно, перестали писать. Но девушка не перестала, она знала, что Мэтью их точно читает.

Встав из-за стола, она подошла к окну и приоткрыла штору. Ночной Лион был куда как прекраснее дневного.

Фонари освещали главную улицу, на которой находилась съёмная квартирка юного доктора. Вот какой-то прохожий спешит по бульвару. Наверное, торопится поскорее вернуться домой, к своей жене.

Мэг замечталась.

Стрелки часов остановились на полуночи.

Выключив свет, Маргарет Росс, «доктор с золотыми руками», как её прозвали в Лионе, легла в свою кровать, перед этим повесив халат на стул. Засыпая, девушка представляла, как прилетит в Америку, как встретит Мэтта, и как они вновь будут счастливы.

Она ещё не знала, что, когда прилетит в Нью-Йорк, Мэтью не будет дома. Его не будет в Нью-Йорке.

9

Музыка и голоса ночных гуляк доносились из-за дверей «Увядшей розы», разносясь по прохладным улицам Филадельфии. В заведении было настолько шумно и весело, что случайные прохожие всё чаще заглядывали на «огонёк».

«С ума сойти, насколько же много людей. Я и подумать не мог, что это место пользуется такой популярностью», – проносились мысли в голове саксофониста, играющего в «Розе» первый раз.

Мистер Лидс играл на инструменте уже по привычке, поэтому он мог с относительной внимательностью оглядеть зал и тех, для кого сегодня выступал.

Сначала его глаз зацепился за мужчину в необычной одежде, одиноко сидящего за столиком в углу. Он был одет в цветастую рубашку с коротким рукавом и бежевые брюки. Подперев голову рукой, азиат допивал третий стакан. Судя по бутылке на столе, это был бренди. Похоже, у этого человека случилось что-то очень плохое. Он то и дело доставал из кармана помятый листок, читал его, а затем начинал вытирать слёзы. Выглядел азиат разбитым и подавленным. Висящий над ним на стене череп какого-то оленя словно намекал на присутствие рядом смерти.

У двух же других мужчин, сидевших в противоположном углу зала за круглым столиком, всё было совсем наоборот. Они весело разговаривали и осушали кружку за кружкой. Чернокожий официант не успевал подносить стаут на подносе в виде ската. На вид мужчины выглядели типичными британцами, однако в говоре их то и дело проскальзывали чисто американские словечки. Говорили они, судя по всему, о боксе, поскольку тот, что выглядел более крепким, то и дело норовил продемонстрировать свой хук с правой.

«Лучшие друзья, не иначе. Хорошо иметь такого друга, с кем можно посидеть в кабаке и поговорить за кружкой пива. Чертовски хорошо», – подумал Мэтью не без нотки зависти.

То тут, то там в зале сидели арабы и африканцы. Местами Мэтт замечал лица других азиатов, помимо того, что был убит горем, однако все эти люди выглядели довольно заурядно. Все, как на подбор, в костюмах и туфлях. Словом – ничего интересного в них и не было. Разве что компания французов, весело распивающая белое вино, могла заинтересовать, да и те не сильно выделялись в общей массе.

Скучающим взглядом саксофонист обводил сидящих снова и снова, пока его глаза не встретились с карими глазами печальнокрасивой незнакомки. Она сидела буквально рядом с той компанией французов, за соседним небольшим столиком, и именно поэтому не привлекла к себе должного внимания изначально.

На вид ей было около тридцати. Чёрные длинные волосы она, вероятно, очень старательно заплела в две косы, которые свисали по обе стороны лица. Нежно-голубое платье подчёркивало стройную фигуру и хрупкие плечи.

Сидела она одна, а на столе были всего лишь бутылка вина и какая-то закуска в треугольной миске. Не отводя взгляда от саксофониста, женщина взяла своей изящной рукой бутылку и налила в бокал красную жидкость.

После этого незнакомка подозвала официанта.

Через минуту ей принесли второй бокал, она наполнила и его. Оставив два бокала полными, незнакомка задержала взгляд на саксофонисте ещё на секунду, а затем показательно отвернулась.

Ёмкий и забавный жест. Женская психология. Двойного толкования быть не могло.

От этих мыслей его передёрнуло, что отразилось на звучании саксофона. Несколько человек окинули осуждающим взглядом ошибившегося музыканта, но тут же вернулись к своим делам.

Нужно было продолжать играть.

10

Настенные часы, в которых почему-то вместо кукушки была маленькая синяя рыбка, пробили два часа ночи.

Несмотря на довольно позднее время, людей особо не убавилось. Однако в зале то там, то тут образовывались свободные пространства, которые отделяли шумные компании от менее шумных одиночек, а иногда и пар.

За одним из таких отделённых столов сидела как раз таки пара. Разумеется, пара обычных людей, а не любовников. Ещё было рановато, мистер Лидс не был готов к настолько быстрому развитию событий.

Изрядно выпив шнапса, Мэтью подсел сюда около пятнадцати минут назад. Они успели лишь познакомиться и выпить те два бокала вина, которые так неоднозначно и показательно разлила новоиспечённая знакомая Беатриче на глазах у музыканта.

Она была итальянкой. Даже не потому, что она выглядела, как итальянка, а потому, что сама в этом призналась. Родом из Неаполя. Ей пришлось укрываться здесь от фашистского режима и второй мировой. Говорили они, в основном, о путешествиях и об итальянском вине. Мэтт, неожиданно для неё, оказался неплохим знатоком прекрасного виноградного напитка.

Однако те два бокала вина, что он только что осушил практически залпом, оказались лишними. Честно сказать, дело было даже не в вине… Дело было в том, что до него Мэтью выпил уже вина и шнапса.

Язык мистера Лидса развязался окончательно. Монолог о том, как с ним обошлись, мог бы растрогать любого, но Беатриче, по каким-то причинам, оказалась крепкой. Вероятно, она тоже пережила что-то тяжёлое.

Знаете ли вы, что ничего так не закаляет человека, как предательство?

Мэтью не старался кого-то растрогать. Он просто хотел вывалить наружу всё то, что его терзало. Хотя бы вкратце, без подробностей. Но от всей души. Другими словами – побыть безвольной мокрой тряпкой.

– Мы любили друг друга. Чертовски любили. Представляешь, мы остались вместе даже в годы после войны. Пять лет, Беатриче. По тем временам это – огромный срок… Я так старался её радовать! Её глаза… О, её глаза… Лучшее, что я видел. В них была жизнь, даже когда ей доводилось смотреть на смерть. Это дорогого стоит, уж поверь. Я видел смерть.

Нас не получилось разделить даже линией фронта. Знаю, банально, однако… Она была, и правда, единственным человеком, который мог меня понять. Даже во время войны мы отправляли друг другу письма раз в две недели, я всегда переживал за неё. Она была такой беззащитной, хоть и бойкой. Обычно таких сложно сломить. Только близкий человек может нанести таким людям вред, поэтому я всегда выбирал слова и до последнего обдумывал свои поступки.

После того, как отец ушёл со мной на фронт и погиб там, мать не дождалась нас и умерла дома от туберкулеза. Сказать, что мне было тяжело, – не сказать ничего. Всю мою жизнь я мог положиться на них, хоть иногда они и любили меня «повоспитывать», даже в недетском возрасте.

А теперь их резко нет. Просто нет.

Как нет и всех моих близких друзей.

Они остались лежать под Нормандией.

Но была она – последнее, что осталось. А ещё у нас потом была собака, а ещё мы оба мечтали о солнце Сицилии, я уже хотел жениться, представляешь! Мне оставалось лишь немного подкопить, и тогда…

В глубоких зелёных глазах Мэтью, устремленных куда-то далеко-далеко, плыло всё больше и больше. Он прервался и задумался. Мышца на его лице дёрнулась, и выражение резко сменилось. Улыбка сползла с его лица.

– Всё было хорошо, – сказал он без малейшей эмоции. – А потом… Она уехала. Во Францию. И больше я о ней не слышал. Ни одного письма… За год. Практически за полтора. Я пытался связаться с тем госпиталем, куда ее отправили. Тщетно. Ее вскоре перевели в другое место, а куда конкретно – не сказали. Не могли сказать. Вроде как государственная тайна. Забавно, – голос Мэтью дрогнул.

На секунду он замолчал.

Достав из кармана пачку дешёвых сигарет, из которых буквально сыпался табак, он закурил. Его это успокаивало. Он молча смотрел в потолок и, по всей видимости, гнал прочь своё «долбаное сожаление», как он любил выражаться. Ему стало противно от того, что он, взрослый мужчина, которому уже тридцать шесть чёртовых лет, сидит и ноет неизвестно кому в какой-то дыре в подворотне.

Это было похоже на психическое расстройство. Возможно, это оно и было.

Так быстро настроение людей не меняется.

– Я не верил первые полгода. Я ждал. Хотя бы чего-то. Хотя бы пары строк. Не пришло ничего. Потом меня начали посещать ужасные чёрные мысли. Наверняка жизнь во Франции оказалась куда лучше той, которой жили мы. Поднялась по карьерной лестнице, перевели в какое-то «секретное» место. Полнейший бред. Честно сказать, я никогда бы не подумал, что она способна на такое. Всегда думал, что она меня искренне любила. Маргарет казалась мне такой… Чистой… Светлой и теплой…

Судя по всему, такой она не была. На самом деле не была.

Голос мистера Лидса дрогнул снова, но уже сильнее. Он не предавался этим воспоминаниям уже около трёх лет. А рассказать об этом кому-то и вовсе не мог – за всю ту жизнь, что проживал без последнего человека, который его понимал.

Беатриче сидела напротив и задумчиво вглядывалась в мужчину, которого, как и её саму, потрепала жизнь. Она понимала, что Мэтт был не отсюда. Он бы попросту не смог остаться в том городе, в котором пережил такое подлое предательство.

Она знала об этом. Её тоже однажды предали. И она не осталась в Неаполе.

Периферическим зрением мистер Лидс заметил, что к ним вроде как кто-то подсел. Но ему было не до этого серого расплывчатого пятна в шляпе, даже несмотря на то, что серое пятно показалось ему знакомым. Казалось, будто он где-то видел этот контраст. Красное на сером.

Шум кабака становился всё тише и тише в ушах Мэтью. Подсевшее серое пятно не вызывало интереса.

Он был уже не здесь. Он был в Нью-Йорке. Несколько лет тому назад.

11

Нью-Йорк. 20 июля. 1949 год.

Несмотря на безответные письма, Мэг, как и обещала, прилетела в Америку ко дню рождения Мэтью.

Она хотела сделать ему сюрприз, поэтому добралась до Нью-Йорка уже 20 июля, чтобы успеть купить что-нибудь в подарок. Денег теперь было достаточно.

Маргарет сняла небольшую комнату на соседней от их с Мэттом квартиры улице. Добродушная пожилая собственница квартиры оценила по достоинству намерения милой девушки и, выслушав всевозможные восторженные описания возлюбленного, посоветовала ей заглянуть в магазинчик на углу. Там недавно открылась музыкальная лавка.

Девушка знала, что мистер Лидс всегда хотел играть на музыкальном инструменте. Его мечтой был саксофон. Мэтью собирал вырезки из газет с портретами музыкантов тех времен. Особенно вырезки с Фрэнком Синатрой и Луи Армстронгом.

Не раздумывая, она вылетела из старого дома и на всей скорости, которую только могла развить, помчалась в лавку с музыкальными инструментами. Прохожие на улицах были в смятении: они ещё ни разу не видели, чтобы по улице бегала (обычно они пафосно ходят) настолько красивая и хрупкая девушка, к тому же ещё и в прекрасном небесно-голубом платье, пошитом на французский манер.

Не спешить она просто-напросто не могла-ей чертовски не терпелось купить для Мэтта его первый саксофон.

Дверь в магазин распахнулась.

– Доброе утро, сэр! У вас есть саксофоны? – с ходу выпалила бойкая девушка.

– Разумеется, мисс. Однако все дешёвые разобрали, у нас осталось лишь несколько штук, цена которых выше среднего, – лениво отвечал мужчина за прилавком. Судя по всему, его день начался совсем недавно.

– Покажите мне их, пожалуйста, мне не важна цена. Они красивые? Подойдут в качестве подарка? – восторженно отозвалась Маргарет.

В музыкальных инструментах она понимала мало, однако точно знала, что они должны быть красивыми. А ещё она знала, что Мэтью уж точно найдёт применение ее подарку, каким бы он ни был.

Продавец вздохнул и нехотя встал.

– Идите за мной, – сказал мужчина и поманил её за собой.

Они прошли по коридору в соседний зал. Там взору Мэг открылся целый мир духовых инструментов, расставленных на полках на правой стене. Однако её интересовал один конкретный вид.

Саксофоны были справа снизу, и их действительно осталось немного. Однако, по мнению девушки, они все были чертовски красивы, а это главное.

«Да уж, цены высоковаты… – не без досады размышляла Маргарет. – Однако, какая разница, это ведь подарок для Мэтта. Тут уж точно жалеть денег не нужно».

Она выбрала блестящий новенький саксофон по цене, которая год назад показалась бы ей слишком высокой, чтобы вообще о нём думать.

Сейчас всё было иначе.

Оплатив музыкальный инструмент, девушка направилась к следующему магазину. Она должна была купить коробку и подарочную ленту. Благо подходящая лавка была через Дорогу.

Это не заняло много времени, и вскоре Маргарет снова вышла на улицу.

Всё. Лучший в жизни Мэтью подарок готов. Его осталось только подарить. Но это завтра.

Теперь уже хрупкая мисс в голубом платье шла по улице не спеша. Она была где-то глубоко в своих мыслях, о которых люди, чуть ли не сталкивающиеся с замечтавшейся Мэг, могли только гадать.

Это ж насколько глубоко нужно задуматься, чтобы сталкиваться с прохожими?

На самом же деле, в её мыслях не было чего-то необычного или несбыточного. Она всего лишь представляла, как завтра постучится в дверь квартиры номер 29, как не верящий своим глазам Мэтт выбежит к ней и заключит в объятия, как они будут счастливы видеть друг друга.

Прекрасные мысли, не так ли? Вот и Маргарет так полагала. Она считала, что всегда нужно думать о хорошем, и тогда оно обязательно сбудется.

Такой уж она человек. Оптимистка, пусть даже иногда и слепая.

12

Нью-Йорк. 21 июля. 1949 год.

Субботнее летнее утро в Нью-Йорке начиналось прекрасно. Небо было настолько голубым, что даже не верилось в реальность такого цвета. Лишь одинокие облака то тут, то там бороздили бескрайний простор и время от времени ненадолго перекрывали дорогу лучам сверкающего солнца.

Этим утром Маргарет казалось, что всё самое плохое и страшное позади. Прекрасная утренняя погода и стакан кофе, купленный в кофейне ниже по улице, лишь подкрепляли её счастливое настроение. В десять часов утра она уже была на полпути к их с Мэттом обжитой, хоть и съёмной, квартирке.

Несмотря на то, что она была с головой в своих счастливых мечтах, её внимание кое-что привлекло.

Очень уж чудесно играл уличный музыкант на пересечении двух улиц. Она даже задержалась на пару минут, чтобы послушать его игру. Мэг представила, как Мэтью играет ей дома на саксофоне.

Её улыбка стала ещё шире. Теперь уж точно ничего не могло ей помешать или испортить настроение.

Но задерживаться было нельзя. Пора двигаться дальше. Поэтому, не без нотки сожаления, ведь музыкант начал играть одну из тех песен, которые Маргарет очень нравились, Мэг направилась в сторону соседней улицы.

Вот она. Хрупкая невысокая девушка в голубом платье стоит на пороге дома, в котором, в квартире 29, её ждёт самый нужный и самый важный человек.

Она распахнула входную дверь и вошла в небольшую комнатку с почтовыми ящиками и лестницей наверх. Этажей было немного. В сущности, всего три.

Она было собиралась подняться, как её глаз зацепился за стену с почтовыми ящиками. На их с Мэттом ящике номер 29 отсутствовала последняя цифра.

«Странно, может, отвалилась», – подумала Мэг.

И правда, упавшая цифра 9 оказалась лежащей прямо снизу, под ящиками. Она в два шага подошла и подняла её. Теперь было нужно прикрепить цифру обратно, что и пыталась сделать девушка.

С лестницы послышались шаги.

– Доброе утро, юная мисс, что это вы делаете? – спросил голос пожилого человека откуда-то из-за спины.

Маргарет резко развернулась и увидела старого мистера Джонсона.

– Доброе утро, мистер Джонсон! Я вот пытаюсь вернуть эту дурацкую цифру на место, – оживилась девушка.

– Не знаю, откуда вам известно моё имя, мисс, однако то, чем вы заняты, – дело хорошее. Мне приходится уже практически год то и дело возвращать её на место. Ума не приложу, почему хозяин ящика никак не может починить её, – неторопливо размышлял вслух простодушный старик.

Очевидно, мистер Джонсон забыл, кто такая Маргарет, забыл, что она жила в этом доме, в квартире 29. Он был очень стар, ему было около восьмидесяти пяти, если Мэг помнила правильно.

Наконец девушке удалось поставить на место эту злосчастную девятку, и она направилась в сторону лестницы.

– Всего хорошего, мистер Джонсон, – учтиво и с улыбкой произнесла Маргарет.

– До свидания, юная мисс, – откликнулся уже спустившийся к самим ящикам старик.

Мэг успела подняться на половину пролёта, когда услышала, как пожилой мужчина крикнул ей вслед:

– Пожалуйста, передайте в квартиру номер 26, что им пора бы уже починить свою чёртову шестерку!

– Хорошо, передам! – крикнула Мэг в ответ без особых раздумий.

Она на секунду остановилась.

«Интересно, а при чём тут шестерка? Это же цифра 9. Странно… Может, оговорился», – проскользнуло в голове юной мисс в голубом платье.

Тем временем она уже стояла напротив двери в свою квартиру.

Мэг постучала в дверь. Тишина.

«Может, спит ещё, соня», – с улыбкой подумала девушка.

Она постучала во второй раз, затем в третий.

Полнейшая тишина. Лишь небольшой сквозняк проникал в щель под дверью и холодил щиколотки девушки.

Боковым зрением она заметила, что кто-то выглянул из соседней квартиры.

– Мисс, зачем вы туда стучите? Там ведь никто не живёт! Видите, не открывают! Не шумите! – не без раздражения произнесла сонная незнакомая женщина.

Маргарет сначала не поняла. Потом посчитала это шуткой.

– Как это – никто не живет? Тут живет мужчина. Мэтью Лидс. Да и я тут жила около года назад. Он, наверное, спит ещё, простите за шум, постараюсь быть тише, – с виноватой улыбкой вполголоса проговорила Маргарет Росс.

– Мисс. Заканчивайте шутить, Время десять утра, выходной. Люди отсыпаются. Если есть желание посмеяться над другими – идите в цирк. Я вам уже сказала. Никого там нет. Около двух недель точно, – сказала женщина, уже начиная терять терпение.

Внезапно в коридор, прихрамывая, приковыляла собака. Она вышла из открытой двери соседки.

– Б-берни? – сорвалось с губ Маргарет. – Скажите, откуда у вас эта собака?

– Глупая ситуация, конечно, но всё же. Там, куда вы пытаетесь достучаться, жил мужчина. Как-то он попросил меня последить за этим наглым псом. Деловая поездка, ну, или что-то вроде этого. Не помню. С того момента мужчину я больше не видела, а в моём доме появился ещё один голодный рот. Раздражает меня до невозможности, однако, не выгонять же божью тварь на улицу…

– А ну! Брысь! Домой иди!

Поджав хвост, пёс торопливо прошмыгнул назад в квартиру.

Маргарет впала в полнейший ступор.

– Что… происходит?..

Она пошатнулась. Видимо, подскочило давление или что-то вроде того. Мэг опёрлась о стену.

Полнейшее замешательство. Резкий страх. Надежда на то, что женщина была сонная и не поняла, что вообще сказала. Мысли в голове путались.

– Простите, не могу ли я позвонить от вас? – произнесла тихим голосом Мэг и сползла по стене на пол.

Незнакомка поняла, что произошло что-то ужасное, и «смилостивилась» над Маргарет. Она впустила её внутрь и налила стакан воды.

– Телефон в той комнате. Прямо по коридору и направо. На столе, – до сих пор не понимая до конца, что произошло, сказала соседка.

С совершенно пустыми глазами девушка прошла по коридору, задевая плечами стены. Она была настолько потрясена, что даже забыла забрать с лестничной клетки коробку с подарком.

Однако теперь вопрос праздника стоял под большим вопросом. Как бы банально и безвкусно это не звучало.

Мэг набрала номер хозяйки квартиры. Пошли гудки, и девушка замерла в ожидании. От того, что она услышит, зависит если не вся дальнейшая жизнь Маргарет, то достаточно большая её часть.

Полнейшая тишина окутала утреннюю, озарённую летним солнцем квартиру. Даже часы тикали еле слышно. Всё будто замерло в ожидании. Люди и машины на улице, хозяйка телефона, вообще всё.

Тишину прервала короткая фраза.

– Как – уехал?.. – еле слышно произнёс надломившийся голос Маргарет откуда-то из гостиной.

Через полминуты телефонную трубку положили.

Тихо было примерно десять секунд.

Маргарет держалась недолго.

Плач, который слышался тем утром из квартиры 28, обычно слышится во время похорон, когда люди видят смерть, осознают, что человека больше нет. И не будет.

Плач пустоты. Плач невыразимо огромной дыры внутри маленькой хрупкой девушки. Никто бы и не подумал, что Мэг, не раз видевшая смерть, может плакать настолько долго и сильно. Никому из знавших её прежде не доводилось видеть такое.

Маргарет никогда не плакала – даже на похоронах. Сейчас она была не на них. Однако только что в её жизни, похоже, всё-таки умер человек. Человек, за которого она хотела выйти замуж. Ради которого было всё.

В Нью-Йорке Мэтью Лидса больше не существовало. Ни для кого. Ни для неё, ни для Берни, который, хоть и вспомнил Мэг по запаху, побоялся к ней подходить.

Он существовал лишь для скупой неприятной хозяйки съёмной квартиры где-то в Филадельфии.

С того момента его не знал больше никто. Повсюду он был чужой.

Приди Маргарет к квартире 29 раньше хотя бы на месяц… Мэтт бы не уехал. Он бы узнал, что письма от Мэг просто-напросто не доходили. Целый год не доходили. Какая же глупость. Как же банально, и от того ещё больнее.

Чёртова девятка на почтовом ящике. Почтальон не нашёл указанный адрес. Только и всего. Воля случая. Две разведённых порознь жизни.

Представьте себе отвратительный истеричный смех, смех человека, который вовсе не понимает, кто он и где, что происходит вокруг него. Он смеётся и царапает ногтями кожу, даже не чувствуя боли. Он сидит на полу, обхватив колени руками, и качается, а его глаза красны от слёз.

Это называется травма, дорогой читатель. Такое простое слово, даже забавно.

Сломал ногу – травма, ударился головой о косяк двери – травма, школьные хулиганы публично опозорили – травма, потерял последнее, что оставалось в твоей жизни, – травма.

Травма, травма, травма, травма…

13

Первое, что увидел перед глазами мистер Лидс после того, как очнулся, – незнакомый кабинет. Или комнату. Явно что-то такое.

«Бог мой, как же звенит в ушах», – вот первое, о чём подумал мужчина.

«Какого дьявола вообще вчера произошло?

Всё – как в тумане.

Как же хочется пить.

Ох… Моя голова…» – поочерёдно проносились мысли в голове Мэтью Лидса, когда он проснулся наутро после своего выступления.

Кое-как, не без усилий, он смог подняться на ноги. Оказывается, всё это время он сидел в кресле. К слову, а какое «всё это время»? Сколько тут просидел мистер Лидс? И вообще, где это – здесь?

Саксофонист решил осмотреться. И правда – пора бы уже.

Помещение было сравнительно небольшим. Точно, чей-то кабинет. Ну, обставлен он, по крайней мере, точь-в-точь, как какой-нибудь кабинет.

Осталось лишь узнать, чей он. Тут уж только гадать по интерьеру.

Мебель была старинная, резная, хоть и потёртая. Плотные бархатные шторы белого цвета не позволяли солнечному свету проходить внутрь. В кабинете имелись и два больших книжных шкафа, доверху забитых разнообразными разноцветными томами. Большущий ковёр, очень похожий на персидский, застилал большую часть комнаты.

На резном столе стояла небольшая лампа. Лежали стопками какие-то документы. В углу пристроилась пепельница, доверху заваленная окурками. Возле стола стоял стеллаж, на одной из полок которого находился небольшой сейф. Разумеется, он был закрыт.

На другой полке был расставлен сервиз. Очевидно, фарфор, возможно, даже китайский. Узор на чашечках, по крайней мере, весьма походил на нечто азиатское. Ниже стояли небольшие фигурки. Мэтт не мог точно сказать, из чего они были сделаны, однако мастерство их творца не вызывало сомнений. Они изображали разнообразных экзотических животных. Здесь были и слоны, и тигры, и даже смешной наружности обезьяны.

Мэтт был заворожён такой скрупулёзной работой.

Посмотрев в другую сторону, Мэтью увидел висящую на стене картину, изображавшую мужчину в возрасте. Выглядел он весьма и весьма дорого. По деталям картины можно было сделать вывод, что мужчина был европейцем. Об этом говорила и вычурность его одежд, и интерьер помещения, в котором он сидел.

После того как Лидс подошёл ближе, он увидел некие инициалы в углу картины.

Р. Б. было начертано готическим шрифтом. Выглядело занимательно.

Саксофонисту показалось, что он где-то уже видел эти буквы, но Мэтт никак не мог припомнить, где конкретно.

В кабинете стоял и кожаный диван, застеленный шкурой медведя, однако Мэтью не был точно уверен – подлинная она или же нет.

Комнатка была очень колоритной. В ней ещё имелось множество деталей, которые Мэтт мог рассматривать с интересом и дальше. Он даже забыл про своё тяжёлое физическое состояние.

Тем не менее его изучение интерьера комнаты прервал знакомый голос:

– Доброе утро, мистер Лидс, – донеслось из-за спины, где, судя по всему, секунду назад неслышно открылась дверь.

Мужчина вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос.

В дверях стоял Джеймс Браун. Его серые глаза, как и вчера, смотрели с хитринкой.

– Ох, мистер Браун. Здравствуйте. Так это я в вашем кабинете? Не расскажете ли мне, что произошло после моего выступления? Я практически ничего не могу вспомнить. Единственное – я помню какую-то женщину. Ну, собственно, это и всё, – растерянно произнёс Мэтью, чей утренний вид не мог не вызвать сожалений. – Ее имя начиналось то ли на В, то ли на Б, вроде того.

На лице Джеймса вновь появилась улыбка Чеширского кота.

– Дорогой мой друг, присядьте, я вам расскажу всё и по порядку, – произнёс мистер Браун не без доли сарказма и указал на диван. Сам же он сел за свой стол.

Как и вчера, мистер Браун извлёк свою резную трубку из внутреннего кармана пиджака и протёр ее красным платком. Джеймс ухмыльнулся, глядя на растрёпанного собеседника, и стал поджигать табак в чаше.

Увидев деревянное приспособление, Мэтью вспомнил, что инициалы Р.Б он видел именно на трубке Джеймса. Потом Лидс на секунду задумался о том, почему в пепельнице были окурки от сигарет, если Браун курит трубку?.. Однако мужчина не стал продолжать тратить силы на размышления о подобных мелочах, решив задать иной вопрос.

– А что такое Р.Б.? – он постарался задать вопрос максимально вежливо.

– Ричард Браун. Инициалы моего отца, – нехотя отозвался Джеймс.

Резная трубка господина в сером оказалась вовсе не его собственной, а отцовской.

«Наверняка часть наследства. Деревяшка явно не из дешёвых», – размышлял саксофонист.

– Итак, мой друг. С чего бы мне начать?.. Хм… Ну, во-первых, вы неплохо сыграли. Посетители были довольны. Во-вторых… По неизвестной мне причине вы нажрались, как свинья, и заснули за столом Беатриче. Она сказала, что вы изливали ей душу, и это стало поводом дать волю своим алкогольным пристрастиям, – буднично проговаривал пункт за пунктом хозяин заведения.

– Вот чёрт… Я начинаю вспоминать… Хотя, стоп, подождите минутку. Вы знаете ту женщину? Беатриче? – с неподдельным интересом воскликнул Мэтт.

Внезапно послышался звук открывающейся двери. В комнату вошла среднего роста женщина с чёрными косами и в голубом платье.

14

Теперь в кабинете Джеймса Брауна сидели уже трое.

Хозяин «Розы», не вставая из-за стола, пригласил Беатриче сесть на диван рядом с мистером Лидсом. Женщина охотно согласилась.

Закинув ногу на ногу, итальянка сидела непринуждённо. Её карие глаза скользили по резковатым чертам фигурок экзотических зверей на полке стеллажа.

Глубоко-зелёные глаза Мэтта скользили по чуть менее резковатым, но от того не менее прекрасным чертам Беатриче, которая сидела слева от него.