Текст книги "Девятый"

Здоровенный медведь замер у подножия скалы, рассматривая меня столь же внимательно, как и я его. Только я поглядывал, не скрывая панических настроений, а он был зловеще-спокоен. Сволочь, откуда ты вообще на острове оказался?! Здесь же даже леса нет! Или специально приплыл в честь моего прибытия?!

Медведь приглушенно зарычал, закатывая верхнюю губу: продемонстрировал устрашающий набор резцов и клыков. Эта скотина, похоже, не хочет со мной дружить – остров маленький, мы здесь явно не уживемся при такой разнице характеров. Да и всеядность у них нехорошая – мясом человеческим не брезгуют.

Зверь рванул ко мне, взглядом выдавая нехорошие намерения гастрономического характера. Диета из орехов и рыбьих голов ему надоела – мясца захотел.

На объекте меня учили, что в такой ситуации не стоит убегать сломя голову – только хуже будет. Шли бы все эти умники в берлогу пешком – хуже уже не может быть!

Бросив трофейную палку (бежать легче будет), я рванул к основанию мыска. Тело, подхлестнутое выбросом адреналина, влетело в щель меж огромных валунов, по-паучьи упираясь в стены расселины, ловко вскарабкалось наверх. Как там косолапый? Вот же негодяй – ползет следом. Похоже, у него серьезные планы и оставлять меня в покое не собирается – мечтает догнать.

Чтоб ты потом подавился!..

Карабкаться по скале оказалось делом очень нелегким. Я оцарапал палец (да и фиг с ним – до газовой гангрены мне косолапый дожить не даст), едва не сорвался пару раз. А срываться было нельзя: местный гризли пыхтел за спиной, целеустремленно пытаясь повторить мой маршрут.

Вот и вершина – плоская площадка диаметром шага в три. Сбоку на мой рост вздымается скальный зуб, но забираться туда смысла нет, да и не внушает доверия – растрескался во всех направлениях.

Где там эта тварь? Пыхтит внизу, косясь на меня недобрым взглядом. Забраться по моим следам у него не получается, или просто боится упасть – высота приличная.

– Что, сволочь, с альпинизмом не дружишь?! Вали в свою тайгу, покуда цел! Косолапые по скалам не лазят – рожденный ползать летать не сможет! – Сей радостный крик я подкрепил материальным деянием, а именно: бросил в зверя увесистый камень.

Зря я это сделал – получив булыжником в ухо, медведь нехорошо взревел и, отскочив чуть ближе к краю мыса, полез наверх уже уверенно, без оглядки на риск. Надо признать, разумно поступил – путь там явно удобнее.

Поведение зверя мне, само собой, не понравилось. Заметавшись в ловушке скальной вершины, я лихорадочно пытался придумать метод спасения. Спуститься по другой стороне вряд ли получится – отвесный обрыв. А если и получится, медведь меня легко догонит, и…

Где от него спрятаться на маленьком голом острове?!

Стоп, зачем прятаться? Я уже на хорошей позиции – не стоит ее уступать. Ну-ка…

Повернулся к каменному зубу, расшатав, вырвал из него увесистую глыбу – с трудом удержал в руках. Подскочил к краю площадки, ухнув, вскинул свое новое оружие над головой (откуда только силы взялись?).

Медведь уже преодолел большую часть подъема – останься у меня палка, я бы сейчас мог ему по макушке постучать. Зверь тяжело сопел: дорога наверх давалась ему нелегко. Ловкий какой – не знал я, что они имеют склонность к альпинизму. Или это только местным свойственно, а наши все больше по кедрам специализируются?

Да пусть хоть по пальмам на велосипедах катаются – нашел время о зоологии рассуждать!

С резким выдохом (все членовредительские деяния следует делать на выдохе – это в меня вбили на объекте) отправил глыбу вниз – прямиком на голову подбирающегося хищника. Соударение камня со звериной черепушкой получилось на удивление громким – будто у топтыгина не башка, а барабан. Толчок оказался силен – негодующе взревев, медведь сорвался со скалы, полетел вниз. В процессе аварийного снижения его развернуло, и в щель меж валунов-исполинов мыса он влетел головой вперед.

Голова застряла.

* * *

На скале я просидел еще долго – никак не мог поверить в случившееся. Все казалось, что зверюга притворяется, усыпляет бдительность – ждет, когда я расслаблюсь и спущусь. Хотя разум подсказывал, что это вряд ли: не может медведь остаться в живых, если его голову завернуло назад перпендикулярно телу. Череп застрял в расселине намертво, и шея не справилась с инерцией разогнавшейся туши.

Жаба, устав созерцать мою трусость, начала соблазнять радужными картинами повышения нашего благосостояния. Мы можем обзавестись ценной шкурой, костями, когтями, жилами для оружия и инструментов, и самое главное – внизу нас дожидается целая гора мяса (есть хотелось уже очень сильно).

Спускаться я не торопился, но и время зря не терял. Огляделся сверху – и правда, островок. Маленький и скудный – ни одного дерева, лишь все те же нищие кустики повсюду. Зато далеко на горизонте просматривалось серьезное побережье – или большой остров, или материк.

Вот туда-то мне и надо…

Посмотрев на солнце, убедился, что оно уже перевалило за полдень, начав снижаться. Значит, моя первоначальная версия о расстановке сторон света верна. Таким образом, манящая земля располагается на востоке. Там хорошо, там просторно – там не окажешься запертым в одну клетку вместе с медведем-людоедом.

Кстати, о людоедах – а не пора ли его проведать? Даже чайки перестали верить в жизнеспособность зверюги – бродят в шаге от туши, проявляя интерес к залившей камни крови.

Косолапый при моем приближении не стал набрасываться с торжествующим ревом – мертвее не бывает. Голова его засела в расселине столь надежно, что шкуру и мясо при этом сорвало о камни – обнажился череп. Тело выгнулось, задними лапами коснувшись земли: медведь застыл в гимнастической фигуре «мостик».

Вновь вооружившись палкой, я присел возле добычи и стал думать.

Первое – чем разделывать? Мне понадобится каменный нож или хотя бы отщеп с приличной режущей кромкой. Кремня или иного подходящего материала я за время своих странствий не обнаружил. Здешние скалы состояли из ни на что не годной породы, а разнообразная галька на пляже слишком уж мелка, чтобы рассчитывать на хороший инструмент. Конечно, кое-как я кожу в итоге рассеку, но от мечты снять шкуру целиком стоит отказаться сразу – рискую потратить зря прорву времени и сил.

Мясо…

Мяса гора, но лучше поголодать, чем есть его сырым. Если здешние медведи и отличаются от земных, то только не кулинарными пристрастиями – судя по обнаруженной ранее куче и явным гастрономическим домогательствам, этот гад готов сожрать все, что угодно (даже пришельца из другого мира). При такой политике питания топтыгины неизбежно превращаются в инкубаторы для паразитов. Причем паразитов опасных – мне в голову вбили четко, что от недостаточно прожаренного мясца можно быстро склеить ласты или раньше положенного возраста начать получать пенсию.

Мне понадобится огонь.

Как его добыть? Способов я знаю много (в теории), но на практике их не испытывал (до такого садизма на объекте не доходило). Что я могу использовать здесь? А выбора особого нет – только сухую древесину, легковоспламеняющийся материал и трение.

Древесины на берегу хватает; в качестве легковоспламеняющегося материала можно попробовать сухую траву и пушистые семена местного растения, похожего на одуванчик.

Первым делом – дрова: обшарил близлежащий берег, стащив к давнему кострищу все, что нашел. А нашел немало – даже приличное бревно попалось: в этом мире помимо кустов и травы явно имеется и серьезная растительность. Несмотря на большие габариты, сумел его сдвинуть с места – удельный вес этой древесины явно невелик. Дотащил трофей до моря и отбуксировал по мелководью – первая деталь моего будущего плота (если я решусь самостоятельно отсюда выбираться). Насобирал камней и прихватил найденный кусок кости, достаточно крепкой. Затем долго бродил среди кустов, собирая растительный пух и пересохшую траву.

Решив, что горючего материала мне хватит, вернулся к добыче. Опасение, что запах крови привлечет хищников и падальщиков, не оправдалось – пусто и тихо. Скорее всего нет здесь больше зверья. Остров мал – для него и одного медведя было более чем достаточно. Я так и не понял – как косолапый вообще сюда попал? Но в одном уверен точно: он – одиночка. Не любят они компании, да и опять же – слишком куцые угодья для существования серьезной популяции.

Огонь оставил на потом – решил начать с самого неприятного. Наивно думая, что неприятнее разделки туши ничего быть не может, взялся за мясницкую работу.

Осмотрев тушу, убедился, что несчастный случай, приключившийся с медведем, моей задачи не облегчил. Кожу повредило лишь на голове, но с черепа я качественного мяса не наскребу. От идеи извлечь добычу из расселины и, работая по готовым ранам, добраться до шеи отказался: крепко засела, да и неизвестно, действительно ли это будет легче, чем резать «по целине».

Решил начать с бедра. И на нем же закончить: мяса я нарежу более чем достаточно. Холодильника нет – все не сохраню, а рисковать с копченостями не хочется. Придется завтра вытаскивать медведя на мелководье и отдавать морю – не нужна мне падаль возле лагеря: я твердо вознамерился расположиться у бухточки.

Я царапал шкуру крошечными обломками раздробленной гальки; буравил кое-как обточенной костяной пластиной, даже щепки применил, получив их из разломанной пополам кривой палки.

Шкура в итоге поддалась натиску моего садизма – я проделал неровный, но длинный разрез, добравшись до вожделенного мяса. Дальше дело пошло полегче, хотя смотреть на полученную вырезку без содрогания было невозможно (будто зубами выгрызали – издержки несовершенства инструмента).

В воздухе, проявляя интерес к происходящему, гудели мухи и прочие насекомые – я спрятал добычу в ямку у кромки прибоя, прикрыв сверху той самой, спасшей меня глыбой. И вредители не доберутся, и просолится немного в морской воде.

Все, у меня теперь есть полуфабрикаты для жаркого – дело за огнем.

* * *

Наблюдай за мной Здравствуйте – уже бы, наверное, повесился от позора. Такому безобразию он меня не учил – я явно делал что-то не то. В теории все выглядело просто и понятно, учебный фильм тоже не намекал на сложности, а вот на практике…

Я испоганил немало с трудом подтесанных деревяшек, подарил ветру большую часть запасенного растительного пуха, да и сухая трава пропадала непонятно куда. Ладони у меня горели огнем, руки ходили ходуном от усталости, в глазах рябило по той же причине, а костра все не было. И даже не предвиделось: несмотря на все усилия, я не то что огня – крошечной искры не получил!

Солнце добралось до горизонта, медленно скрылось. Темнело, а я все крутил деревяшки на все лады с тем же нулевым результатом. Изнеможенный желудок начал строить теории на тему отсутствия в этом мире паразитов и, как следствие, намекал, что можно рискнуть побаловаться сырятиной. Он не от великого голода старался – ему, как и мне, очень сильно надоело занятие последних часов.

Стоп, отдохну. Пять минут передышки – и попробую опять. Успехи налицо – при последних попытках дерево разогревалось так, что прикасаться больно было, да и ноздри улавливали характерный жженый запашок. Сейчас вернусь к делу с новыми силами и старым опытом.

На западе темнело, а вот восток, наоборот, подозрительно светлел. Причина феномена показалась из-за горизонта – серебряный диск полной луны. Угловой размер, пожалуй, заметно больше, чем у земного спутника, да и детали различаются четче – те же горы, впадины и, если глаза не врут, исполинский кратер. Настораживает светящаяся дымка вокруг спутника – широкий ореол образует. Неужели атмосфера? Или пылевое облако? Звезды, кстати, тоже высыпают, причем знакомых созвездий не наблюдается. А в остальном небо как небо – никаких странностей.

Поежился – хоть ветерок с моря и затих, но начало резко свежеть. Накинул высушенную рубаху – так будет лучше. Все, хватит резину тянуть: пора заканчивать работу. Я себя уважать перестану, если после стольких часов мазохизма не сумею развести этот долбаный костер!

Со стороны мыса послышался странный шум – будто бревно по щебенке тащат. Волнение на море, и без того несерьезное, к ночи затихло – слышно было прекрасно.

Насторожившись, я ухватился за палку, готовясь к новым негативным приключениям: в положительные бонусы не верилось. Из темноты под скалой материализовался сгусток еще более черного мрака; медленно и неумолимо пополз в мою сторону; выбрался на освещенный луной пляж.

Оживший медведь – болтающаяся на сломанной шее голова скалится ободранным о камни черепом; припадает на заднюю лапу (именно оттуда я нарезал мяса); медленно приближается. И не рычит – все в полной тишине.

Штаны я не испачкал только по причине пустоты кишечника.

Бежать некуда – за спиной и по сторонам скальная стена. Над головой тоже скальный козырек (это чтобы я с помощью левитации не смылся). Выставил перед собой палку, прекрасно понимая, что защитит она меня не лучше зубочистки. Надо было не с костром возиться, а заточить! Хотя какой толк от копья, если против тебя вышел медведь-зомби?!

Зловещий зверюга тоже все понимал и к палке уважения не проявил – небрежным ударом лапы выбил из рук, подался вперед, преодолев последние шаги. С оскаленных клыков струились потеки сукровицы и загустевшей слюны, повеяло смрадом.

Мне оставалось лишь одно – зажмуриться.

Вот и все…

* * *

Как я оказался в море, помнил смутно. Как этот монстр меня не тронул, понимал, но не понимал – почему: восставший из мертвых медведь просто развернулся и медленно растворился в темноте. Видимо, в какой-то момент я осмелился раскрыть глаза и сбежать. Или не раскрывал – так и драпал, зажмурившись.

Бревно, притащенное на мелководье еще днем, пригодилось – я плыл, держась за него. Как у меня хватило ума им воспользоваться, не понимаю – не иначе как жаба постаралась, пока мозги хозяина были парализованы от испытанного ужаса.

Куда я плыл? Тоже не знаю – куда течение несло. Лишь бы подальше от этого милого острова: оставаться рядом с тварью из фильма ужасов мне хотелось менее всего на свете.

Вспомнил о так и не съеденном мясе, оставшемся под камнем. Желудок скрутило судорогой, но полноценной рвоты не вышло – лишь воздух и слюна.

Глава 4
Кое-что о попугаях

Восход солнца я встретил все на том же бревне (а куда ты денешься с подводной лодки?). К тому времени я начал понемногу здесь обживаться: на огрызках сучьев узлом завязал штаны и рубаху; обхватив ствол руками, попытался подремать (безуспешно).

Рассвет разогнал ночные страхи, заставив здраво подумать о странных событиях. А не стал ли я жертвой галлюцинации, вызванной проблемами адаптации к новому телу? Вспомнил – монстр двигался в полной тишине. То есть глаза выдавали информацию, а слух нет – это вроде бы один из признаков обмана зрения.

А как же нюх? Я запах почуял из пасти – нос тоже был обманут?

Не так уж часто люди попадают в другой мир, да еще таким мистическим способом – мало ли что при этом может произойти в голове! Ведь мертвые медведи не ходят – это бред. Поспешил я вчера: надо было головой думать, а не тем, чем обычно.

Возвращаться назад, правда, почему-то не хотелось – голос разума не убеждал. Альтернативной суши тоже не предвидится – море пустынно. Но ничего: я же помню, в какой стороне был тот берег, замеченный со скалы. Солнце есть – сориентируюсь.

Бревно было слишком крупным, и, несмотря на все мои усилия, оставалось непонятным: сдвигается ли оно в нужном направлении или так и дрейфует по воле течения? Не имея ориентиров, не понять. Монотонные усилия без видимого результата серьезно напрягали, к тому же я чертовски голоден, перенес несколько стрессов и одну собственную смерть, устал как собака, ночь не спал и начал синеть от холода: морская вода все же не парное молоко.

Мне себя было жалко.

А вот жалеть себя не надо – это может навредить больше, чем перелом ноги. Нельзя расслабляться. Если мозг начинает капризничать, надо его загрузить, чтобы не оставалось времени на чепуху.

Для затравки я начал вспоминать параметры резонатора. При всей его гениальной простоте там было что вспомнить: количество витков в каждой катушке, сечение проводов, толщина изоляции, химический состав материалов сердечников, способы запаивания вакуумных диодов и прочее-прочее. Сотни цифр, три страницы текста с инструкциями по сборке, настройке и эксплуатации – я загрузил мозг на целый час.

Затем дошла очередь до генератора и контрольно-измерительных приборов – еще час.

Ногу от холода и монотонных движений свело судорогой. Едва с ней совладав, я услышал хлопанье крыльев, и на дальний конец бревна уселась птица – крупный зеленый попугай с огромным клювом. Осмотрев меня неуважительным взглядом микробиолога, изучающего кишечного паразита при помощи микроскопа, он, потеряв к пришельцу из другого мира всякий интерес, начал чистить перышки.

– Эй! Зеленый! Попугаи над морем не летают! Ты откуда здесь взялся? С пиратского корабля? Или возомнил себя чайкой?

Птица, прекратив чистить перышки, уставилась на меня заинтересованно – человеческий голос ее явно заинтриговал.

Развивая успех, я рассказал пошлый анекдот про жену, любовника и попугая. Зеленый приблизился на пару шажков, склонил голову набок – заслушался.

Впервые в новом мире у меня появился полноценный собеседник – патологически жадную ручную жабу в расчет не беру.

* * *

Когда анекдоты про попугаев закончились, мы стали почти друзьями. Зеленый расположился в шаге от меня, на пеньке, оставшемся от толстой ветки, и, чистя перья, не забывал проявлять интерес к моему монологу. Я был ему за это благодарен – с того момента, как он появился, мне больше не приходилось загружать мозг скучными цифрами и описаниями. Я морально отдыхал, продолжая толкать наше плавсредство в сторону суши.

– Эй! Зеленый! Анекдоты про пернатых закончились – больше не могу вспомнить. Может, на стихи перейдем? Как ты относишься к Гумилеву? Хорошо относишься? Молчание – знак согласия! Итак, Николай Гумилев, стихотворение «Попугай». То есть про тебя. В этом мире исполняется впервые – эксклюзивная декламация.

Осторожно перебросив ногу через бревно, я блаженно замер: отдохну минут пять, и заодно познакомлю зеленого с шедеврами земной поэзии:

 
Я – попугай с Антильских островов,
Но я живу в квадратной келье мага.
Вокруг – реторты, глобусы, бумага,
И кашель старика, и бой часов.
 

Восхищенный птиц, разинув клюв, взволнованно ловил каждое слово – явно за душу задело.

 
Пусть в час заклятий, в вихре голосов
И в блеске глаз, мерцающих, как шпага,
Ерошат крылья ужас и отвага,
И я сражаюсь с призраками сов…
 

Попугай, покинув позицию, подобрался ко мне, присел, вытянул шею, будто пытаясь изобразить хищного ящера мезозоя.

 
Пусть! Но едва под этот свод унылый
Войдет гадать о картах иль о милой
Распутник в раззолоченном плаще…
 

На этой строке меня невежливо перебили:

– В этом кабаке подают свежее пиво? – пропитым голосом матерого алкоголика поинтересовался попугай.

– Что?!!

Поступок пернатого оказался столь неожиданным, что я, дернувшись, опрокинулся набок, из-за чего бревно совершило пол-оборота вокруг своей оси. Зеленого при этом едва не смыло за борт – чудом успев взлететь, он с противно-укоризненными криками начал описывать круги над моей головой.

Вернув плавсредство в прежнее положение, я замер, ожидая, когда говорящий птиц успокоится. Долго ждать не пришлось – попугай вернулся, устроившись как можно дальше от меня – перестал доверять такому неуклюжему мореходу.

– Зеленый, прости! Давай забудем о моем прегрешении. Согласен? Отвечай. Ну? Скажи хоть что-нибудь! Или у меня опять галлюцинации начались – теперь уже слуховые?!

В ответ лишь холодное презрение. Ну ничего, сейчас тебя расшевелю!

Я рассказал попугаю сказку про Колобка. Потом отрывок из пушкинской «Полтавы». Затем дошла очередь до Горация. Про Колобка, судя по заинтересованным посвистываниям, ему понравилось больше всего, но ни слова, гад, в ответ не произнес.

Пришлось перейти к артиллерии посерьезней – я начал петь песни. От попсы до авторских – одну за другой. На «Арии» ошеломленный птиц начал сдаваться – чуть не завалился на пятую точку от культурного шока и, быстро перебирая лапами, бочком прискакал ко мне, заискивающе заглянул в глаза, всем своим видом намекая на продолжение.

– Что, зеленый, рок уважаешь? Жаль, без музыки – ты бы тогда плясать начал. Продолжать? Ну? Хоть что-нибудь ответь!

– Якорь тебе по лбу! Плевок ходячий! Земля по курсу! – хрипло выкрикнул попугай.

На этот раз я совладал с собой – бревно даже не дрогнуло. Зеленый действительно разговаривал, причем я его прекрасно понимал. Но при этом ни одного знакомого слова – едва о них начинаю задумываться, как получаю просто бессмысленный поток звуков.

Однако каким-то образом понимаю, о чем речь…

Где-то рядом робко зазвенела рояльная струна – палец великого мага (или, если мир не магический, великого мудреца с таинственным артефактом) коснулся клавиши. Это чужой язык, ничем не похожий на знакомые мне земные (а я в свое время «иняз» окончил – немного соображаю). Раз все понимаю (хотя и не без странностей), то какой вывод? Нет, в то, что меня обучил попугай-гипнотизер, я не верил. Эти птицы и на Земле поболтать не дураки – ничего удивительного: жил на корабле, потерялся, летел над морем, устал, увидел бревно, присел передохнуть.

Не в попугае дело. Куда бы ни пропала информационная матрица прежнего хозяина тела, кое-что от нее мне осталось в наследство. Как минимум знание языка (или языков). Пусть даже частичное. Видимо, в мозгу на этот случай имеется автономный «жесткий диск», сохраняющий информацию после гибели системы: ставь новую операционную систему – и пользуйся.

Интересно: понимать я зеленого понимаю, но сказать что-нибудь на его родном языке не могу. Но уверен – это возможно. Знание языка, похоже, даже на физиологическом уровне оставляет след – мой непрерывный монолог на родном великом и могучем привел к спазмам в языке и одеревенению глотки. Чужой речевой аппарат не был приспособлен к произношению подобных созвучий. А вот попытка воспроизвести то, что говорил попугай, будто бальзам на рану: могу часами такие словечки выдавать без напряжения.

Размышляя на тему лингвистики, я неосторожно расслабился, потеряв бдительность, за что и поплатился. Попугая мое молчание огорчило – взгляд у него стал злобно-раздраженным; издав негодующий крик, он больно клюнул меня в нос, после чего, мастерски избегая расплаты, шустро взлетел.

– Ах ты, петух-недоросток! – выкрикнул я вслед, успев чуток обрызгать негодяя водой.

Зеленый, описав надо мной круг, торжествующе крякнул и почесал на восток по прямой, наверное, изображает из себя перелетную утку. Я в орнитологии мало понимаю, но почему-то уверен, что попугаи не любят крейсировать над бескрайними морскими просторами. Крылья у них куцые, корма широкая – не асы. Тем удивительнее его поведение: он явно полетел вдаль не просто так.

Опираясь о бревно, я приподнялся как можно выше, глядя вслед летучему паршивцу. Так и есть – впереди виднеется что-то похожее на одинокую скалу посреди моря. Не будь зеленого – не заметил бы: мой курс проходит гораздо севернее. Плыть дальше или подкорректировать? Сил уже нет – так охота отдохнуть и погреться. И подкрепиться не мешает.

Подкорректировал.

* * *

Островом это назвать язык не поворачивался. Действительно скала – будто хрущевская пятиэтажка в два подъезда из моря поднимается. Вокруг россыпь камней, о которые разбиваются мелкие волны, разгулявшиеся к полудню. Ни кустов, ни травы – лишь пятна лишайников и вездесущие чайки, с криком носящиеся во всех направлениях.

И борт огромной деревянной лодки, застрявшей между камнями.

Забраться на нее удалось не сразу – волны, разгулявшиеся на мели, мешали. Пришлось отбуксировать бревно в тихий уголок, уже оттуда лезть на камень, а потом наконец на борт.

Наивные мечтания о трюмах, полных сокровищ, марочных вин, деликатесов и обнаженных танцовщиц, пришлось отбросить – волны, похоже, носили по морю эту лодку не один месяц. Ее крутило в водоворотах, било о мели и камни – все, что могло потеряться, давно уже потерялось. Течение принесло сюда жалкие остатки: киль, вытесанный из цельного куска дерева, и несколько шпангоутов с остатками обшивки. Поживиться здесь абсолютно нечем, и этому я не удивлен – на бонусы уже не рассчитываю.

Присел на теплые от солнца доски.

Тепло, светло – благодать.

Прилег. Вырубился почти мгновенно.

Даже на мягкой кровати и чистых простынях я ни разу не спал так крепко и с таким удовольствием, как на просоленных досках разбитой лодки чужого мира.

* * *

Проснулся, когда солнце прошло уже три четверти своего дневного пути: дело приближалось к вечеру. Волнение опять затихло, но рядом раздавался странный звук – будто карликовый конь топчется копытами по доске и чем-то шуршит при этом.

Это оказался не конь – мой зеленый знакомый с голодным видом возился в куче водорослей, нанесенной волнами на борт. Покосившись на меня, он уныло произнес:

– Скучно мне.

– Я тебя понимаю, – сказал, уже поднимаясь.

Поспать бы еще часиков десять, но не стоит – надо до темноты успеть хоть немного подкрепиться. Бросив взгляд на кучу вонючих водорослей, не стал составлять конкуренцию попугаю: пусть сам в ней копается. У меня организм большой – мелкими дохлыми рачками его не накормить.

Чаек летало видимо-невидимо, и гнезд на скале виднелось не меньше. Хищников здесь явно не бывает – обнаглевшие птицы селились на любом мало-мальски подходящем выступе. Мои занятия альпинизмом их насторожили – начали с криками носиться вокруг, едва не задевая крыльями. А когда я добрался до первой кладки, вообще чуть с ума не сошли – пришлось отмахиваться, чтобы глаза не выклевали.

Яйца были мелкие и на вкус не очень, но слопал их с удовольствием. Даже наличие зародышей не смутило – выплюнул их и полез выше. Брезгливость – первый признак сытости, голод быстро делает человека всеядным.

Так и карабкался от гнезда к гнезду. Заодно обогатился новой информацией о мире: раз до птенцов дело еще не дошло, то, очевидно, на дворе сейчас вторая половина весны или начало лета. В любом случае не осень. По растительности на острове это определить невозможно: у трав разные сроки цветения и созревания семян; с кустами тоже не все просто – я не замечал на них ни соцветий, ни плодов. Лишь скорлупа орехов в медвежьем помете встретилась, но это вполне могли быть остатки прошлогоднего урожая.

На очередном гнезде пришлось остановиться – лезть дальше было безумием: почти отвесная скала и пикирующие на голову птицы. Спустился, обошел этот жалкий клочок суши по кругу, едва не сломав ногу на камнях, но другого места для подъема не нашел – сплошной обрыв. Желудок жалобно заурчал, прямым текстом заявляя, что хотелось бы продолжить банкет: трех десятков яиц этой прорве показалось мало.

Да разве это яйца – не больше перепелиных…

Вернулся к останкам лодки, проверил одежду. Все высохло, покрывшись пятнами соли. Ничего, доберемся до пресной воды – отстираю это раздражающее дело.

При мысли о пресной воде облизал пересохшие губы. Пока плавал, жажда сильно не донимала, а вот на суше начала грызть. Это может стать проблемой: морская вода – медленный яд (а может, и не медленный – состава ведь не знаю). Да и не напьешься ею по-настоящему.

Покосился на скалу. Забраться бы наверх: оттуда точно можно будет сушу разглядеть. Да уж… дадут тебе эти крылатые твари залезть, помечтай… Мне для полного счастья не хватало еще на камни сверзиться с десятиметровой высоты или глаз на чьем-то клюве оставить. Скажите спасибо, что я чайками не питаюсь – знаю, что мясо у вас зловоннее, чем тухлая рыба. Я не такой уж эстет, но есть подобное, да еще и в сыром виде… Лучше поголодаю.

Попугаю надоело копаться в водорослях. Вспорхнув, он пристроился на шпангоуте, сунул голову под крыло, явно намереваясь поспать. Хороший пример для подражания, но чуть позже.

Нащупав на дне здоровенный, но подъемный валун, вытащил на борт. Пучком водорослей кое-как отер с него зеленую слизь, дождался, когда поверхность чуть подсохнет: не хотелось бы, чтоб из рук выскользнул при замахе.

Когда камень с силой ударил в край расшатанной доски, остатки лодки содрогнулись, попугай, проснувшись, заорал на все лады и даже вроде бы выругался на неизвестном моему новому телу языке. Я не обиделся – был занят осмотром результатов моей деструктивной деятельности.

Доска треснула как раз там, где предполагалось. Расшатав по слому, отодрал, покрутил в руках. Для моей цели сойдет. С помощью другого камня, гораздо меньших габаритов, обстучал все угрожающие места – не планировал завтра получить занозу.

Почему завтра? Да потому что сегодня я приготовлю еще одну доску, а потом лягу спать и буду заниматься этим приятным делом до утра.

* * *

Ночь прошла спокойно. А если и неспокойно, то я этого не слышал – спал как убитый. И снов не снилось – голова пустая-пустая. Мне сейчас легко: надо просто выживать – и больше ничем не грузить свою бедную голову. Даже предрассветный холодок не смог меня поднять – свернулся калачом и продолжал отлеживать бок.

Встав вместе с солнцем, разделся, прикрепил под бревно доску, подвязав ее крест-накрест с помощью штанов и рубахи (как замечательно, что она с длинными рукавами). Потом долго брел по мелководью – вокруг скалы оно тянулось далеко. Идти приходилось осторожно: под ногами хаотическое нагромождение огромных валунов и опрометчивый шаг мог привести к серьезной травме.

Выбравшись на глубину, я ухватился за один из пеньков, осторожно пристроился на осевшем под моим весом бревне будто всадник, вместо стремян использовав привязанную снизу доску: ступнями в нее уперся. Попытался грести заготовленной вчера доской – и едва не перевернул свой «крейсер». После нескольких неудачных попыток кое-как приноровился – пошел вперед с заметной скоростью. До байдарки, конечно, далеко, но уже чувствуется, что двигаюсь туда, куда надо. Только настороже все время надо быть: одно неловкое движение – и опрокинусь набок… Будто бешеного быка оседлал. Если поднимутся волны, придется плыть вчерашним способом – усидеть не смогу.

Но пока что погода мне благоприятствовала, хотя я и уверен, что надолго это не затянется, наверняка на горизонте уже собираются ураганы и смерчи для очередного негативного бонуса.

Осторожно обернувшись в очередной раз, с трудом разглядел скалу – далеко позади осталась, причем точно за «кормой». Это порадовало: значит, течение не сносит меня вбок, а, возможно, даже помогает… или, наоборот, назад несет.

Над головой захлопали крылья – попугай шмякнулся на бревно, уверенно потопал к облюбованному еще вчера пеньку.