Текст книги "Приход ночи"

– Ладно, я пойду. Извини, что отняла время и пришла со своими бреднями. Сама ненавижу, когда мне плачутся в жилетку. Можно умыться?

Я кивнула, сказав, что в ванной она найдет все, что надо. Теперь придется объяснить Тане, почему квартира провоняла духами. Пусть уйдет побыстрее, подумала я. Мои силы на исходе.

Похоже, я попала в цель. Лена прекрасно знает, почему Артур отдалился от нее, и ведет себя как собственник, нет, даже неверное слово. Как садист. Мало того, что в его понимании настоящий секс похож на боксерский поединок, так он еще психологически давит на нее. Заставляет чувствовать свою ненужность, приближает и снова отталкивает. Так Артур и привязал Лену к себе, сомнений нет.

Она плакалась мне в жилетку.

А что если все гораздо сложнее? Артур мог сам подослать ее сюда. Но какой смысл?

Это может быть чертовски хорошей игрой!

Нет, паранойя мне ни к чему. Я и так весь последний год далеко от того, что называют «адекватным состоянием». Я не прибегала к психологической помощи и не знаю, чем самостоятельная борьба с комплексами и ужасом может для меня обернуться. Например, скрытым накоплением негатива, который рано или поздно вырвется наружу в виде ядерного взрыва настоящего безумия. Меня запрут под замок и оставят там до конца моих дней.

Паранойя! Никаких потайных доньев здесь нет. Она слишком проста, а лжет потому, что не так и не понимает до конца, для чего ей понадобилась эта встреча со мной. Сейчас она уйдет. Я не хочу ее задерживать. Мое настроение меняется слишком быстро – я уже знаю, что это плохой признак.

Лена вернулась, а я тем временем стояла возле кухни, опираясь плечом на стену. Гостья начала одеваться и шмыгала носом.

– Скажешь Артуру, что была тут?

– Нет.

– А если он случайно узнает?

– Не должен, он на работе.

Мы разговаривали словно давние подружки.

– Звони, если что. Хотя не знаю, о чем нам говорить. Мы живем на разных планетах. Они слишком далеко.

Лена кивнула. С таким обреченным видом, что у меня сжалось сердце. Наверное, у нее никогда не было близких друзей и подруг, и она уже с этим смирилась. Так, как кивнула сейчас: я все понимаю и ни на что не претендую. Опять я должна кого-то жалеть! Невыносимо! Меня-то кто жалеть будет?

Надев куртку, Лена засунула руки в карманы. Мы чего-то ждали, обе. Наконец гостья вынула визитку и протянула мне. Вложила в руку – я дала ей это сделать.

– Может, это и не понадобится, но позвони, если захочешь. Не знаю… А вдруг? – Она посмотрела на меня большими прозрачными глазами, в которых еще были слезы, не подозревая, что я ее вижу. Улыбнулась. – Вдруг понадобится?

– Да, скажу Тане, чтобы она мне прочитала номер. Выучу наизусть.

Лена покраснела и засобиралась выходить. Я закрыла за ней внешнюю дверь, потом внутреннюю и только тогда поглядела, что же там написано в карточке.

«Елена Алексеевна Гладкова, исполнительный директор. Страховой дом «Лотос». И телефоны. Домашний и сотовый, а также адрес электронной почты.

2

Головная боль не проходила, и мне пришлось выпить таблетку пенталгина. Сразу потянуло в сон. Ничего не хотелось делать. В голове, за занавесью из постепенно утихающей боли, двигались мысли, неторопливые, глупые, точно травоядные животные на пастбище. Я чувствовала, что возвращается то состояние, которые было у меня месяцев восемь тому назад. Ведущим мотивом была неопределенность. Я все стремилась что-то делать, но не знала, куда направить свою энергию. Я слишком долго просидела взаперти, отгородившись от всего мира, и теперь его вторжение переживаю с трудом. Для меня это шок. Похоже, я переоценила свои возможности: нельзя была так торопиться.

Но, скорее всего, дело не в этом. Я подстраиваюсь под обстоятельства, как самый обычный человек. Если кто-то звонит и сообщает о проблеме, я срываюсь и бегу участвовать в ее решении. Или отказываюсь, рискуя нарушить прежние отношения. Это обычная жизнь, ничего удивительного. Конфликты, договоренности, планы, встречи, разлуки – словом, все это вновь вторгается в мою одинокую реальность. Жизнь с Таней не подготовила меня к этому – и очень плохо.

Я легла на диван, вытянула руки и ноги, расслабилась. «Закрыла глаза», стараясь ни о чем не думать. Но так же можно было приказать себе не дышать, чтобы лишний раз не утомляться.

Я получила новую информацию, и с ней надо что-то делать. Что я узнала? Артур привязал к себе Лену. Она не может воспринимать себя вне поля их отношений, и судя по ее рассказу, ее тяга к нему принимает гипертрофированные формы. Лена походит на ненормальную. У нее депрессия, вызванная невозможностью в полной мере удовлетворить свою потребность принадлежать. Я улыбнулась этому витиеватому выражению. Зато верно. Лена пришла ко мне, чтобы попытаться найти родственную душу, но вышло только хуже. Она не могла не почувствовать ревность и непонимание с моей стороны. Да, мне было стыдно за то, что я даже не пробовала утешить ее, но ведь я ей ничем не обязана. Наверное, я воспринимала Лену просто как свою копию. Отражение. Попытку Артура воплотить мой образ на практике, если невозможно установить со мной те отношения, о которых он мечтал. Лена была в моем понимании и не человеком вовсе, а моей собственной карикатурой, которая дала мне определенный ответ только на один вопрос: любит ли меня Артур? Да, он любил, если это можно назвать любовью. Его стремление обладать и сделало Артура… Кем же оно его сделало?

От этой мысли мне стало неприятно, я почувствовала бегущие по спине мурашки. Стало холодно. Появилось чувство, что на меня кто-то смотрит. Вот оно, знакомое, параноидальное. Поблекшее от времени, но явственное. Оно появилось еще в палате, где я лежала, а потом последовало за мной сюда. Чувство, что нигде и никогда я не найду такого уголка, в котором смогу укрыться от своего ужаса.

Кем же это стремление сделало Артура? Говори же! Думай! Шевели мозгами! Несмотря на таблетку, боль возобновилась. Я заворочалась на диване, взяла плед, укрылась им, но потом отбросила, думая, что так я стану более уязвимой.

Он хочет сделать меня такой же, как Лена. Артуру не нужны нежности, ему необходима власть, и вчера он понял, что близок к заветной цели. Я поддалась легко, распласталась перед ним, ни о чем не думая, кроме того, что хотела получить удовольствие. И еще, конечно, быть наказанной. Тот призрак с провалом вместо лица, сидящий в моем сознании, знает, как заставить меня подчиняться. Ему нужно, чтобы я продолжала бичевать себя до крови, до безумия.

Я перевернулась на левый бок, сжала кулаками виски. Мне не хотелось плакать. Мне хотелось выть по-волчьи. Мне нужна была боль.

И не хотелось жить.

Вал депрессии снес меня от береговой линии на высокие черные холмы и ударил о влажную почву. Я стала уходить вниз, в непроглядную темень. В ночь, которая давно властвовала над моим внутренним миром.

3

Бомж, который предсказал мне несчастье, явился снова. Он стоял возле кровати, сложив руки на животе, и улыбался корявым мерзким ртом, распространявшим зловоние. В его бороде были крошки от какой-то еды, кончики волос поседели, или были покрыты какой-то желто-серой грязью. Я села на диване и открыла рот для того, чтобы наорать на незваного гостя, но не смогла ни слова произнести. На его сером пальто я заметила бурые пятна. Может быть, кровь.

– Что надо? – спросила я, съежившись на диванных подушках.

Я ощутила свою полную незащищенность. От одного прикосновения к этому бродяге я могу заразиться какой-нибудь неизлечимой болезнь. Бомж смотрел исподлобья и кивал, словно говоря: знаю я тебя, все твои мыслишки поганые, всю твою слабость и сны… Да, я знаю твои сын, я ем их. Я питаюсь только снами.

– Почему? – спросила я. – Зачем тебе надо было привязать именно ко мне?

Слезы побежали у меня по щекам. Из-за них фигура бомжа поплыла. Он стал похож на призрак, кем, собственно, и был.

– Никто не знает, почему все происходит. Ты или видишь, или нет. Собираешь возложить это на меня?

Это был бред, кошмар, продиктованный страхом и головной болью. Меня грызет депрессия.

Бродяга сделал шаг к дивану, и я крикнула:

– Не надо! Стой там!

А сама прижала одеяло к своей груди обеими руками. Наверное, это зловонное чудовище собирается меня изнасиловать.

– Чего не надо? – прошепелявил бродяга.

– Я больше не хочу!

– Ты забыла о том, что собиралась сделать, – сказал он и стал прореживать грязными пальцами свою бороду. Из нее сыпались остатки еды, песок, пыль, вши, тараканы, жуки, мелкие косточки, принадлежавшие, видимо, мышам, мертвые бабочки и сигаретные окурки.

– Что я забыла?

– Откуда мне знать? Я только вижу. Так же, как ты…

Я видела, как выпавшие из его бороды насекомые, расползаются по ковру. Некоторые бабочки оказались живыми, у них были изломанные крылья, поэтому они не могли взлететь и только шевелились среди пыли и песка. Бомж стал смеяться.

– Дай мне руку – и мы пойдем искать. Хочешь?

Я закричала, что нет, не хочу, и чтобы он ко мне не прикасался, никогда даже не держал это в мыслях. В ответ снова хриплый и булькающий смех. Бомж прыгнул на диван и навалился на меня всем телом…

Я проснулась.

Глава двадцать четвертая

1

Записку для Тани я оставила на кухонном столе, придавив ее с краю солонкой. В ней говорилось, что я ушла сама и постараюсь вернуться не поздно, но захватила с собой телефон. О причине ухода не сказала. Боялась, что Таня не поймет. Я и сама с трудом соображала, для чего собираюсь в эту вылазку.

Взяв свою белую трость, я осмотрела себя в зеркало. Обычная девушка в зимней одежде. Капюшон парки надет, из-под него выглядывают черные очки. Они добавляли некую нелепость моему облику. Вкупе с палкой всем будет ясно, что перед ними слепая.

Последняя проверка. Так, сотовый в кармане. Записка с моим адресом там же – на тот случай, если со мной что-то случится. Люди будут знать, кому сообщить.

Подумай хорошенько, прежде чем выходить. Куда идти в таком виде? Твое «видение» может пропасть в любой момент, и ты останешься на улице в темноте. Помощи ждать будет неоткуда. На что ты надеешься, даже если найдешь его? Я постояла и послушала недовольное ворчание внутри своей головы. Мысли, конечно, здравые, и исходят они из неуверенности в том, что я верно поступаю, но я решила послать их куда подальше. В конце концов, бомж прав: я кое о чем забыла. Привыкнув жить под замком и в безопасности, я перестала бороться. Это ложное благополучие, а мой опыт показывает, что все созданное при помощи иллюзий, рано или поздно рушится. Не знаю, как там у других людей, которые считают себя здравомыслящими и самодостаточными, но у меня это так. Я сделала серьезный шаг к разрушению своих миражей, когда пригласила Артура. Теперь надо идти дальше. Пусть я не знаю толком, что делаю в этот момент, мне наплевать.

Вздохнув, я вышла на площадку и стала закрывать внутреннюю дверь. Обернулась через плечо. Никого нет, я одна. Где-то за дверью у соседей кашляет мужчина. Внизу лает пес. Сколько я не выходила из квартиры? Не помню. Все дни слились в одно серое варево, которым я объедаюсь каждый день. Уже сыта по горло.

Замки щелкнули, я сунула ключ в скважину железной двери, навалилась на нее всем телом, закрыла. Эти усилия стоили мне испарины. Сердце тяжело билось, посылая тревожные сигналы во все уголки тела. Только бы у меня опять не было агорафобии. Я не сумею пройти и ста метров, и мне придется вернуться, признав свое поражение. Была еще одна проблема – мое «внутреннее зрение». Это серьезней, чем боязнь открытого пространства. Перспектива очутиться в одиночестве, потеряв ориентацию, в центре оживленного города – неприятная вещь. Она вселяла в меня панику. Дошагав до лифта, я чуть было не бросилась назад.

Нет, я никак не сумею себе помочь, если буду зацикливаться на своем страхе. Страха нет, сказала я себе. Нужно идти вперед и победить. Только кто мой противник?

2

Я натянула вязаные перчатки. Стоя на крыльце подъезда, я дрожала всем телом. Холодный воздух влетал мне в легкие. Ощущение фантастическое. Это совсем не то, что стоять перед распахнутой форточкой. Здесь ты словно окунаешься в бассейн с прохладной водой, и даже если она не просто прохладная, а ледяная и ты скоро замерзнешь – тебе хорошо. Неописуемое чувство свободы дарило мне уверенность в успехе моей вылазки в город.

Пару минут и занималась только тем, что наблюдала за паром, идущим изо рта. Выдыхала и выдыхала. В воздухе был запах автомобильных выхлопов, но он мне не казался противным и удушливым. В этом таилось свое очарование. Проводив взглядом облачко пара, я спустилась с крыльца. Ступеньки были обледенелыми. Мне вспомнился тот выход из метро, где ступени тоже покрывал лед. Что ж, я знаю – круг завершен, минул год – и я вновь окажусь на том месте, где услышала пророчество.

Двор был покрыт толстым слоем снега, выпавшего сегодня под утро. Я не удержалась и, остановившись возле газона, взяла его в руку. Перчатка упала, я даже не заметила. Снег обжег ладонь и стал таять. Капли потекли по тыльной стороне руки. Все как в детстве. Я слепила крохотный снежок и бросила его в сплетение голых ветвей кустарника.

Нужно идти. Время на счету, его все меньше. Тут на меня словно снизошло озарение, мой мозг на мгновенье превратился в антенну, настроившуюся на какую-то радиоволну. Может, это было предчувствие будущего, не знаю. Я поняла со всей очевидностью, что время действительно на исходе. Неизвестно, что произойдет, когда последняя крупица в песочных часах сорвется вниз, но стремительный бег секунд и минут я чувствовал каждой клеточкой тела. Через меня шло время, я знала ритм его движения, и это чувство меня и ужасало и вызывало восторг.

Спеши! Подняв перчатку, я едва не побежала. Зимние сапоги, непривычно тяжелые, мешали идти, но позже я к ним приноровилась. Я наращивала скорость, пока шла вдоль дома к выходу со двора. Женщина с собакой посмотрела на меня с сочувствием. Такой взгляд был похож на плевок. Я ускорилась, чтобы оказаться как можно дальше от нее, хотя и понимала, что эта женщина не последняя.

Возле третьего подъезда я чуть не упала на полоске льда. Пришлось повнимательней отнестись к трости. Дальше я шла, делая вид, что нащупываю дорогу при помощи нее.

Проблемы начались, когда я покинула двор и вышла на широкий тротуар, идущий параллельно проезжей части. Город вновь свалился на меня, чуть не придавив к земле. Меня зашатало, перед глазами все стало расплываться. Серая пленка была уже не такая прозрачная. Все могло закончиться в любой момент. Я ожидала прихода темноты и стояла на обочине, возле снежного вала высотой в полметра. На меня смотрели встречные, оборачивались через плечо, те, кто шел в моем направлении. Я дышала размеренно, стараясь успокоиться. Словно окаменев, сердце потянуло вниз.

Ничего, кроме паники, я не чувствовала минуты три или четыре. Никто ко мне подошел – и это хорошо. Я бы ничего не сумела объяснить. Мне нужно было пережить это самой, и я занялась самовнушением. Несла всякую околесицу, только бы заставить страх отступить. В конце концов, я ощутила, как тиски, сковывающие меня, разжались. Я заставила себя сделать шаг, за ним второй – и так продолжила путь к автобусной остановке, следующему этапу моего плана.

По пути я закурила, но меня все так же трясло.

Через тридцать метров, почти достигнув светофора, я начала думать о моем похитителе. Я точно знала, что он идет за мной. Я шла, едва переставляя негнущиеся ноги. Пот пропитал мое белье, и скоро мокрыми будут кофта и колготки. Я не могу обернуться! Он за моей спиной… Вот и светофор. Люди ждут зеленого сигнала. Я встала рядом с полной женщиной в бежевой дубленке, она не обратила на меня внимания.

Если мой похититель рядом, он не сможет спрятаться здесь. Вот он! Я поворачиваю голову вправо, забыв о том, что мне нужно разыгрывать слепую.

Рядом стоит старик с седой бородой и, сунув руки в карманы, дымит смятой сигаретой без фильтра.

Но я же знала, что мой похититель где-то рядом!.. Старик думал о чем-то своем. Я отвернулась к дороге. Ноги подкашивались. Спасла трость. Я оперлась на нее обеими руками.

Автобусная остановка была на другой стороне. Это нужно перейти, потом свернуть налево, а там до остановочного навеса шагов десять-пятнадцать.

Я не сумею преодолеть это расстояние… Я устала, мне страшно…

Я чуть не разрыдалась возле светофора. Когда загорелся зеленый, отступать было некогда. Подхваченная общим движением, я шагнула на проезжую часть, покрытую коричнево-серым слоем снежного месива. Я шла, не чувствуя ног. Я превратилась в одно сплошное сердцебиение. Никаких звуков, никаких запахов. «Перед глазами» пространство раскачивалось, словно качели. Я ждала, когда это прекратится, но серая дымка была только гуще. Какой-то мужчина предложил свою помощь, и я, не думая, ему отказала. Я сама забралась на снежный гребень, отделяющий проезжую часть от тротуара, и спустилась с другой стороны. Большинство людей не замечали, что я в черных очках и с белой тростью.

Я дошла до остановки, задержалась возле опоры массивного навеса, прислонилась к нему плечом. Из-под одежды у меня шло тепло, я не знала, куда от него деваться. Этот бросок от дома до остановки истощил мой запас сил. Я не знала, как смогу двигаться дальше. Еще так далеко ехать! С другой стороны, в транспорте – это не на улице.

Пот приклеил кофту к моей спине. Я вынула новую сигарету, зажгла, думая, что зря не приняла успокоительное. Может, оно и помогло бы сгладить стресс.

Навязчивые мысли о похитителе были уже не такими явными и не бились в сознание, издавая громкие вопли. Они были, но я смогла как-то отодвинуть их в тень. Ясно, что его здесь быть не может. Или может?

Нужный мне автобус подкатил к остановке минут через пять, когда я уже смотрела на окружающее более-менее спокойно. Я старалась меньше двигаться, чтобы не провоцировать потоотделение, и это помогло. Серая пленка, окружающая меня, стала почти прозрачной, даже цвета через нее не были блеклыми. Реальность смотрела на меня, и я имела возможность наслаждаться нашим контактом.

На пару минут я ощутила себя умиротворенной. Меня ничто не беспокоило и не пугало.

Я вошла в автобус, и мне предложили сесть. Женщина-кондуктор. Я послушалась. Мне предстояло проехать семь-восемь не очень коротких остановок.

Она спросила насчет моего удостоверения. Я не поняла ее. Оказалось, она интересуется документом, удостоверяющим мою инвалидность и наличие льгот. Я даже не помнила, взяла его или нет. Сунула руку в карман джинсов, вытащила корочку, протянула кондуктору. Мы с Таней не зря потратили силы и нервы на прохождение комиссии. Я – полноправный льготник с точки зрения закона. Конечно, мое достоинство страдало от этого факта, но с этим ничего не поделаешь. Я могу внушать себе, что осталась прежней, по крайней мере, внутренне, однако в реальности я инвалид.

Оставалось стиснуть зубы и наслаждаться жизнью… Убрав удостоверение, я стала смотреть перед собой, хотя на самом деле наблюдала за тем, что происходит за окном. Со стороны никто ничего не заподозрит. Да и кому в голову придет, что у меня есть некий «дар»? И вообще, мало кому есть до меня дело. Люди едут по своим делами, сознание у них забито собственными проблемами, требующими решения.

За окном текла неизвестная мне жизнь, которую я вынуждена теперь наблюдать с приличной дистанции. Я вне ее и мало-помалу начинаю забывать, что значит находиться в этом постоянно движущемся потоке людей, мыслей, желаний. Тяжко. Я приказывала себе не смотреть наружу, но не могла этого сделать.

3

После того, как я проснулась, в голове у меня засела одна-единственная мысль: я должна увидеть этого бродягу. Он обязан рассказать мне, откуда ему стало известно о моем будущем. И не он ли его спровоцировал в отместку за то, что я не дала ему денег.

В конечном итоге, оказался прав он, а не я, списавшая все на его больные мозги, или Таня, которая вовсе над этим посмеялась. Но Таня не пострадала… Я вскочила с дивана с твердым убеждением, что чудовище находится рядом со мной. Эффект присутствия был потрясающим. Если бы в тот момент мое «внутреннее зрение» отрубилось, я бы сошла с ума от ужаса. Я отошла к серванту и прижалась к нему спиной, не соображая, что творю. Я посмотрела на диван и скомканный, наполовину сползший на пол плед, потом мой взгляд пробежал по комнате. Я вглядывалась и прислушивалась. По мере того, как сон терял надо мной свою власть, я приходила в себя. Уже не было того жуткого чувства, что вонючий бродяга навалился на меня всем телом. Я уже не помнила его пальцев и раскрытого уродливого рта. Отчаянно хотелось разрыдаться, но вместо этого я дала себе пощечину – чтобы как-то очухаться. Боль помогла. Я отошла от серванта и взяла таблетки. Успокоиться.

Сходив в ванную, я умылась. Сняла очки, поглядела на себя в зеркало. С живого лица на меня смотрели безжизненные пластмассовые голубые глаза. Самым жутким было то, что при повороте головы они не двигались. Так смотрит кукла. Красивая вещь, с которой играют.

Вспомнился плен, мое сидение голой на стуле, скотч, прикосновение губки с теплой водой. Стыд и возбуждение. Я по-прежнему хочу узнать, кто это сделал со мной? Ответ: да. Но как я могу узнать? Ответ: неизвестно. Какие у меня существуют возможности? Расследование ни к чему не привело, и дело закрыли – ничего не поделать. Выходит, я могу полагаться исключительно на себя, даже Таня мне не поможет. Что же дальше? Что я забыла? О чем мне говорил этот бродяга?

Я забыла о самом маньяке. Он отошел в густую тень и лишь изредка появлялся оттуда, доводя меня до безумия, но стоило ему уйти, как я возвращалась к своей обычной жизни. У меня не было прежней тяги во что бы то ни стало отыскать его. Я привыкла жить спокойно. В этом моя проблема.

Или спасение.

Нет, зарывать голову в песок – это не спасение. Это способ оттянуть время до катастрофы. Смириться – помочь твоему врагу, одобрить его действия. Разве я не права? Взяв полотенце с крючка, я вытерла лицо, еще раз оглядела себя. Странно. У меня нет глаз, но я веду себя словно ничего не случилось. Когда я успела смириться с этой мыслью? Наверное, все дело в том, что я сумасшедшая. Настолько, чтобы найти того бомжа и спросить его про меня.

Откуда мне знать, что он по-прежнему на том месте, ведь прошел целый год? За это время могло произойти много всего. Того бродяги попросту могло не быть в живых. Либо он стоит где-нибудь в другом месте. Город большой, и мне его никогда не отыскать самостоятельно.

– Что же делать? – Это я произнесла вслух, всматриваясь в свое странное живое и неживое лицо.

Идти и искать. Проверить хотя бы то, что мне доступно. Хоть какой-то шанс есть, что мне повезет. Один из миллиона. Или один из двух миллионов. Жуть. Мне никогда не отыскать этого человека.

Я швырнула полотенце на крышку стиральной машины, туда, где комом валялась грязная одежда. Иногда она копится на удивление быстро, и глазом моргнуть не успеешь. Я вышла из ванной и отправилась одеваться. Время терять ни к чему, надо пользоваться тем, что «внутреннее зрение» при мне. Больше всего страшила возможность, что я никого не найду возле станции метро. Одеваясь, я чувствовала, что нервничаю все сильнее. Только очутившись за пределами квартиры, я поняла, что меня подстерегает еще одна опасность. Боязнь города и открытого пространства, боязнь людей. Как я с этим справлюсь? Смогу ли? Таня бы сказала, что я окончательно рехнулась, решившись в одиночку осуществить эту поездку. Но с ней я советоваться не собиралась. Чего доброго, она и впрямь сумеет отговорить меня. Пока есть запал, необходимо действовать.

Добравшись до автобуса, сев и проехав остановку, я поняла, что пока справляюсь.

Я боялась всего, что вокруг меня, и, наверное, легче идти по минному полю, но я была гораздо более сильной, чем год назад. Это я обнаружила в пути, окунувшись с головой в городскую среду и ощутив ритм движения толпы. Процесс адаптации был нелегким, но, кажется, я справилась.

Время на исходе. Я вступаю в новую фазу своей жизни. События движутся быстрее и это меня пугало. Если раньше я шла по дорожке сквозь туман, то теперь бежала, забыв про осторожность.

У меня не было выбора.

4

Объявили мою остановку, я встала и подошла к выходу. Автобус покачивало, я крепче схватилась за поручень. Отсюда до выхода со станции метро надо пройти метров сто. Я помнила эти места и прокручивала в уме, как я пойду и где буду искать того бродягу. Чтобы спуститься по ступеням, пришлось собраться все свое мужество. Пассажиры, кто вышел, захотели мне помочь. Я оперлась левой рукой на локоть пожилой женщины и поблагодарила ее. Довольная собой, она отправилась по своим делам.

Я сделала несколько шагов от автобуса, не обращая внимания на любопытные взгляды. В принципе, они уже перестали меня задевать.

Пристроившись с краю хорошо вычищенной дорожки, я пошла вдоль скверика, засаженного елями. Он кончился быстро, через двадцать пять шагов, и я оказалась у еще одного перехода. Автобусы и машины замерли слева от меня, скаля стальные физиономии. Они наблюдали за мной. Я шагнула на проезжую часть, одна, и пошла вперед. На полпути меня настиг еще один приступ агорафобии. Он был легким, но этого оказалось достаточно, чтобы я запаниковала и бросилась вперед бегом. Наверное, забавно наблюдать со стороны, как слепая выделывает такие трюки, да еще умудряется так хорошо ориентироваться в пространстве. Загудел клаксон. Я решила, что это мне, и вжала голову в плечи.

Когда же это кончится? Я остановилась, чтобы покурить, не думая, что сердце может отреагировать на дозу никотина неадекватно. Оно и так билось в два раза быстрее положенного. Адреналин подстегивал меня бежать куда глаза глядят, не разбирая дороги, но я боролась. Сделав две затяжки, я двинулась дальше. Под одеждой я была вся мокрая – пожалуй, пытка не меньшая, чем эти всплески иррационального ужаса.

Вновь остановка. Ноги подгибаются. Только усилием воли я заставляю их оставаться в прежнем состоянии.

Внезапно я подумала, что все это не имеет смысла. Я зря поддалась порыву. Я обречена. Ничто меня не спасет… Головокружение оборвало этот панический приступ сомнения. Надо идти, иначе будет плохо. А мне сейчас хорошо? Я потерялась в этой проклятой городской пустыне! Я сейчас умру!

Идти. Шаг за шагом. Отступать поздно… Да, но если мой похититель идет за мной? Я ведь его чувствую. У него черный провал вместо лица, куда втягивается реальность. Но это же бред! Ты сумасшедшая…

Окурок, догорев, обжег мои пальцы. Я вернулась в настоящее. Мрачные грезы рассеялись. Я стояла у поребрика, и в лицо мне дул холодный ветер. Видения исчезли, и на время я стала самой собой. Я продолжила путь, с трудом вспомнив, что надо сделать поворот. Впереди показался автовокзал и серый стеклянный прямоугольник выхода из метро. Бродяга должен быть где-то там. Я понятия не имела, где обычно собираются бомжи, и надеялась, что встречу его на том месте, где он нас с Таней подстерег. Уже гораздо лучше. Я уговаривала себя не вспоминать тот день, но по мере приближения к метро, воспоминания становились реальней. Самой себе в прошлом я казалась жалкой никчемной дурой, которая не думает о будущем и понятия не имеет, как правильно обустроить свою жизнь. Когда пришел час расплаты, я подумала, что со мной поступили несправедливо, но откуда мне знать? Я получила отличный урок. Мне хотелось понять, есть ли предел наказанию, и может ли быть наказан тот, кто сам вершит суд? Для этого мне и нужен был мой похититель. Он не может не знать, что я думаю о нем и хочу, желаю встретиться с ним. Моя попытка разобраться в моей собственно истории, я надеялась, приблизит меня к нему. Хотя бы на один шажок.

5

Мне оставалось сделать двадцать шагов до нужного места. Я перешла дорогу. За мной спиной пронесся огромный автобус, чуть не задел мою спину. Не просигналил. Его масса унеслась в пустоту, едва не утащив меня за собой.

Механически переступая ногами, я шла по скользкой дорожке к дверям, за которыми была лестница. Люди входили и выходили, улыбались, разговаривали, смеялись, спорили. Мелькали лица. Сотни запахов лезли мне в нос. Табак, парфюмерия, жареный картофель, пиво, водка, запах маленьких детей и стариков, собак, гриля, жарящегося на другой стороне дороги в ларьке. На все это накладывалась типичная городская гарь, состоящая из выхлопных газов и вони синтетических материалов. Я старалась определить по запаху, может ли быть поблизости этот самый бомж, но терялась. Я думала, что скольжу по морским волнам и ищу одну единственную каплю там, где их бессчетное количество.

Подойдя к выходу из метро, я остановилась. Мне было хорошо видно все пространство справа от него. Ровный кусок газона, покрытый снегом, несколько голых кустов. Именно с этой стороны появился бродяга. Я сделала пару шагов, посмотрела за угол. Газон просматривался до самой лестницы, что вела к зоне вокруг здания Северного Автовокзала. Ни одного бомжа. Никого. Не вполне осознавая, что я проиграла, я стал ходить вдоль пешеходной дорожки. Во мне билась одна устрашающая мысль: мне придется умереть, если я не увижу его. Весь смысл моего существования сосредоточился на этом. Увидеть бродягу, который пообещал мне то, что сбылось в реальности.

Проторчала там я, наверное, минут десять, пребывая в каком-то сонно-гипнотическом состоянии. Я по-прежнему «видела», но стала замечать, что зрение это сужается. Уже всерьез пострадала периферия. По бокам образовали две вертикальные полосы, которые скрывали от меня обзор. Я в ужасе стиснула палку, не представляя себе, что буду делать, если все вновь будет темно. Город раздавит меня, расплющит, как каток.

– Помогите, чем можете. Хотя бы чем можете, – раздался позади меня хриплый шепот. – Только мелочь… Сколько можете?

Я обернулась, медленно-медленно. Бродяга был таким, каким я его запомнила, почти не изменившимся, за исключением мелких деталей. Серое пальто, шапка, ужасная спутанная и грязная борода, из которой во сне выпадывали дохлые насекомые, окурки и мусор. От него шел ужасный смрад.

Его рука-клешня, покрытая грязью, стала тянуться ко мне. Бродяга улыбался. Его рот претерпел изменения за это время, стал более сплющенным, перекосился, а зубы, которые я видела год назад, были выбиты. На лице – темно-лиловом – справа выделялся черно-синий синяк. Один глаз заплыл, другой выделял слезу и гной.

Я думала, что упаду в обморок. Ничего подобного – не понимаю, что происходит. Я словно потеряла контроль над собой. При такой слабости невозможно стоять на ногах.

Не знаю, что я была способна сделать от чувств, которые раздирали меня изнутри, не имею понятия. Я сдерживала вопль. Желания заорать во всю глотку было невероятным. Вместо вопля я что-то пропищала.