Текст книги "Долина Ужаса. Записки о Шерлоке Холмсе (сборник)"

В зале послышались проклятия. Мак-Гинти вынул из жилетного кармана газету.

– «Закон и порядок» – это заглавие статьи. Дальше идет: «В угольной и железной области царит террор. Со времени первых убийств прошло двенадцать лет, и это время доказало существование у нас преступной организации. Преступления не прекращаются и теперь дошли до такой степени, что делают нас отвратительными для всего цивилизованного мира. Разве ради таких результатов наша великая родина принимает в свое лоно чужестранцев, бегущих от европейского деспотизма? Разве гостеприимство им оказывается для того, чтобы они превращались в тиранов для людей, давших им пристанище? Имена преступников известны. Их организация существует открыто. Долго еще мы будем терпеть такое положение вещей? Неужели нам вечно предстоит жить…» Пожалуй, хватит читать эту дрянь, – произнес председатель, бросая бумагу на стол. – Вот как он говорит о нас, и я спрашиваю: как мы должны поступить с ним?

– Убить его! – раздалось несколько восклицаний.

– Я протестую, – сказал брат Моррис. – Повторяю, братья, наша рука слишком сильно давит долину, и наступит время, когда отдельные люди соединятся во имя самообороны и раздавят нас. Джемс Стенджер старик. Его уважают в городе и округе. Если он будет убит, весь штат взволнуется.

– Стоит мне поднять палец, – сказал Мак-Гинти, – и я соберу двести человек, которые очистят весь город. – И вдруг, усилив голос и грозно сдвинув свои черные густые брови, он произнес: – Смотрите, брат Моррис, я слежу за вами уже не первый день. У вас самого нет смелости, и вы стараетесь лишить мужества других. Плохо вам придется, когда ваше имя появится в моих списках, а мне начинает казаться, что я скоро внесу его в мою памятную книгу.

Моррис смертельно побледнел, его колени стали подгибаться, и он бессильно опустился на стул. Его дрожащая рука подняла стакан, и прежде, чем ответить, он сделал несколько глотков.

– Прошу прощения у вас, почтенный мастер, и у всех братьев, если я сказал больше, чем следовало. Вы все знаете, что я верный брат и боюсь только, чтобы с ложей не случилось чего-нибудь дурного. Именно этот страх заставил меня произнести неосторожные слова. Однако я больше доверяю вашим суждениям, достопочтенный мастер, нежели своим собственным, и обещаю, что никогда больше не погрешу в этом смысле.

Слушая смиренные слова Морриса, Мак-Гинти перестал хмуриться.

– Отлично, брат. Мне самому было бы грустно, если бы пришлось дать вам урок. Но пока я занимаю свое место, мы должны хранить единство как в словах, так и в делах. А теперь, ребята, – продолжал он, оглядывая общество, – вот что я скажу вам: если мы накажем Стенджера в полной мере, это навлечет на нас большие неприятности. Издатели и редакторы держатся друг за друга, и в случае его смерти все газеты в штате поднимут крик, взывая к полиции и войскам. Тем не менее вы можете хорошо проучить его. Вы согласны взять это на себя, брат Бальдвин?

– Конечно, – охотно вызвался молодой человек.

– Сколько товарищей вы возьмете с собой?

– Пятерых. Пойдут Гойер, Менсель, Сканлен и двое Вильбайев.

– Я обещал новому брату, что он тоже пойдет, – заметил председатель.

Тед Бальдвин посмотрел на Мак-Мурдо, и его взгляд показал, что он не простил и не забыл.

– Пусть идет, если хочет, – мрачно сказал Тед. – Этого довольно. И чем скорее мы начнем дело, тем лучше.

Общество разошлось. В баре было еще много гуляк, и некоторые братья остались в Доме Союза. Маленькая шайка, выбранная для исполнения приговора, двинулась по двое, по трое по маленьким улицам, чтобы не привлекать к себе внимания. Стоял сильный мороз. На усеянном звездами небе ярко блестел полумесяц. Чистильщики собрались на площадке против высокого здания. Напечатанные золотыми буквами слова «Герольд Вермисы» блестели между ярко освещенными окнами. Из дома доносился стук печатной машинки.

– Эй, вы, – сказал Бальдвин Джону, – стойте внизу у дверей и наблюдайте, чтобы путь для нас был чист. С вами останется Артюр Вильбай. Остальные – за мной. Не бойтесь, ребята, около двенадцати свидетелей покажут, что в данную минуту вы в Доме Союза.

Подходила полночь, по улице брели редкие гуляки, возвращавшиеся домой. Открыв дверь редакции газеты, Бальдвин и выбранные им люди вошли в дом и побежали по лестнице. Мак-Мурдо и Вильбай остались внизу. Из комнаты вверху послышались крики, призыв на помощь, топот, звуки падающих стульев. На площадку лестницы выбежал седой человек, но его схватили, очки несчастного со звоном упали к ногам Мак-Мурдо. Раздался глухой стук и стон. Старик лежал ничком, шесть палок застучали по его спине. Он корчился, его худые длинные ноги и руки вздрагивали под ударами. Наконец, все, кроме Бальдвина, прекратили истязание, но Тед, с лицом, искаженным адской улыбкой, продолжал бить старика по голове. Седые волосы усеялись кровавыми пятнами. Бальдвин склонялся над своей жертвой, нанося короткие, злые удары каждый раз, когда видел незащищенную часть головы. Джон быстро поднялся по лестнице и оттащил Теда от редактора.

– Вы убьете его, – сказал Мак-Мурдо, – довольно!

Бальдвин с изумлением посмотрел на него.

– Будьте вы прокляты! Кто вы такой, чтобы вмешиваться! Вы новичок в ложе! Прочь! – Он поднял палку, но Мак-Мурдо вынул револьвер из своего кармана.

– Нет, это вы уходите прочь, – произнес он. – Если вам вздумается поднять на меня руку, пуля размозжит вам лицо. Что же касается ложи, скажите, разве мастер не запретил убивать этого человека? А что вы делаете, как не убиваете его?

– Он говорит правду, – заметил один из шайки.

– Скорее разбегаемся! – закричал снизу Вильбай. – Окна освещаются, и через пять минут сюда соберется весь город.

Действительно, на улице загудели голоса, маленькая группа наборщиков и несколько метранпажей собрались в нижней передней, готовясь к действию. Преступники оставили ослабевшего, неподвижного редактора на верхней площадке, выбежали из здания газеты и двинулись по улице. Некоторые, дойдя до Дома Союза, смешались с толпой и шепнули хозяину бара, что дело сделано; другие же, в их числе и Мак-Мурдо, рассыпались по маленьким улицам и кружными путями направились к себе домой.

Проснувшись на следующее утро, Мак-Мурдо тотчас вспомнил о церемонии своего вступления в ложу. От выпитого у него болела голова, а заклейменная рука сильно распухла и воспалилась. Так как молодой ирландец имел особые доходы, он не очень усердно занимался в конторе, а потому в этот день поздно позавтракал и все утро писал письмо одному своему другу. Окончив его, он развернул «Герольд». В добавочном столбце он прочитал заглавие: «Преступление в редакции. Редактор серьезно пострадал». Дальше шел короткий отчет о случившемся, но, конечно, Джон знал об этом гораздо лучше, нежели писавший. Статья кончалась такими словами: «Дело находится в руках полиции, однако вряд ли можно надеяться, что расследование приведет к каким-либо результатам. Тем не менее несколько преступников узнали, и следует предполагать, что они будут осуждены. Вряд ли следует говорить, что преступление было совершено по приказу бесчестного общества, столько лет терзающего нашу долину. Общества, против которого решительно восставал «Герольд». Многочисленные друзья мистера Стенджера с удовлетворением узнают, что, хотя он был жестоко, безжалостно избит и получил несколько сильных повреждений головы, его жизни не грозит опасность».

Ниже говорилось, что для защиты редакции газеты вытребован патруль полиции, вооруженный ружьями.

Джон положил газету. Он дрожавшей от излишеств предыдущей ночи рукой зажигал табак в трубке, когда в дверь его комнаты постучались и вошла вдова Мак-Намара, передавшая ему записку, которую только что принес мальчик. В конце записки не было подписи.

«Я хочу поговорить с вами, – было в ней, – но не у вас в доме. Вы можете встретить меня возле флагштока на Мельничном холме. Если вы туда придете тотчас, я вам скажу кое-что важное и для вас и для меня».

Мак-Мурдо дважды и с большим удивлением прочитал эти строки, он не мог понять, что они значили и кто их написал. Если бы почерк был женский, он предположил бы, что записка является началом одного из любовных приключений, которыми изобиловала его прошедшая жизнь. Но он не сомневался, что перед ним почерк мужчины, и мужчины образованного. Подумав немного, Джон решил узнать, в чем дело.

«Мельничный холм» – название плохо содержавшегося общественного парка в самом центре города. Летом его наполняли гуляющие, но зимой парк выглядел довольно уныло.

Мак-Мурдо двинулся вверх по вьющейся дорожке, окаймленной елочками, и наконец дошел до пустого ресторана, являющегося центральным местом летних сборищ. Рядом с домом торчал пустой флагшток, а под этим высоким столбом стоял человек, опустивший на лицо поля шляпы и поднявший воротник своего пальто. Человек повернул голову, и Мак-Мурдо узнал брата Морриса, который накануне так рассердил мастера. Вместо приветствия они обменялись сигналами ложи.

– Я хотел поговорить с вами, мистер Мак-Мурдо, – сказал Моррис с неуверенностью, которая доказывала, что он коснется щекотливой темы. – С вашей стороны было правильно принять мое приглашение.

– Почему вы не подписались?

– Необходима осторожность, мистер. В наше время не знаешь, что выйдет из того или другого, не знаешь, можно доверять человеку или нет.

– Братьям своей ложи следует доверять.

– Не всегда, – с жаром возразил Моррис. – Все, что мы говорим, даже то, что мы думаем, по-видимому, передается этому Мак-Гинти.

– Послушайте, – строго сказал Мак-Мурдо, – как вам известно, вчера вечером я клялся в верности нашему мастеру. Неужели вы хотите, чтобы я нарушил клятву?

– Если вы смотрите на дело с такой точки зрения, – печально произнес Моррис, – я сожалею, что потревожил вас, вызвав сюда. Плохо, когда двое свободных граждан боятся свободно высказывать свои мысли, разговаривая с глазу на глаз.

Джон, пристально наблюдавший за своим собеседником, смягчился.

– Я говорю только о себе, – сказал он. – Как вам известно, я здесь недавно и плохо знаю местные обычаи. Не мне начинать говорить, мистер Моррис. Если же вы считаете нужным поговорить со мной о чем-нибудь, я выслушаю вас.

– Тогда скажите: когда вы вступали в общество масонов в Чикаго и произнесли обеты верности и милосердия, приходила ли в вашу голову мысль, что это поведет вас к преступлению?

– Если вы называете это преступлением, – ответил Мак-Мурдо.

– Называю ли! – произнес Моррис голосом, дрожавшим от гнева. – Вы мало видели наших дел, если можете назвать их чем-нибудь другим! Было ли совершено преступление прошедшей ночью, когда избили старого человека? Как вы назовете это деяние?

– Некоторые сказали бы, что это война, – ответил Мак-Мурдо, – война между двумя классами, война, во время которой каждая сторона борется так, как может.

– Но скажите, думали вы о чем-либо подобном, когда присоединялись к обществу чикагских масонов?

– Должен сознаться, нет.

– Не думал об этом и я, примкнув к ордену в Филадельфии. Там это был клуб и место встречи братства. Потом я услышал о Вермисе и приехал сюда для поправки дел. Боже мой, только подумать: со мной приехали жена и трое детей. На Рыночной площади я открыл торговую лавку, и мои дела пошли отлично. Когда узнали, что я масон, мне пришлось присоединиться к местной ложе. На своей руке я ношу клеймо позора. Я очутился под властью злодея и запутался в сетях преступлений. Что мне оставалось делать? Каждое слово, которым я старался исправить положение вещей, считалось изменой. Я не могу уехать, потому что все мое состояние – магазин. Если я откажусь от братства, то буду убит, и один Господь ведает, как поступят с моей женой и детьми. О, это ужасно, ужасно! – Моррис закрыл лицо руками, и все его тело задрожало от судорожных рыданий.

Мак-Мурдо пожал плечами.

– Вы слишком мягкий для этих дел, – сказал он, – вы не годитесь для такой работы.

– Во мне жили совесть и религиозное чувство, а они превратили меня в преступника. Мне дали поручение. Если бы я отказался исполнить его, меня бы постигла смерть. Может быть, я трус; может быть, мысль о моей жене и малютках отнимает у меня смелость. Как бы то ни было, воспоминание о случившемся вечно будет преследовать меня.

Стоял уединенный дом, в двадцати милях от города, вон там, за грядой гор… Мне приказали караулить двери. Поручить мне более серьезное дело они не решались. Остальные вошли в комнату, и, когда они снова появились из дверей, на их руках была кровь… Мы повернулись, чтобы уйти, но в это время в доме закричал ребенок, мальчик лет пяти, видевший, как убили его отца. Я чуть не потерял сознание от ужаса! Но приходилось улыбаться, так как я знал, что в противном случае в следующий раз они выйдут с окровавленными руками из моего дома, и мой маленький Фред будет кричать над трупом своего отца. Я сделался преступником, участником убийства. Я верующий католик, но патер не захотел говорить со мной, узнав, что я Чистильщик… Меня отлучили от церкви. Вот в каком положении я нахожусь! Мне ясно, что вы идете по той же дороге, и спрашиваю вас: куда приведет она? Готовы ли вы сделаться хладнокровным убийцей, или мы можем какими-нибудь средствами остановить это?

– Что же вы думаете делать? – резко спросил Мак-Мурдо. – Ведь не доносить же?

– Боже сохрани, – произнес Моррис. – Одна мысль об этом стоила бы мне жизни.

– Это хорошо, – заметил Джон, – лично я считаю вас слабохарактерным человеком и думаю, что вы придаете делу слишком много значения.

– Слишком много! Поживите здесь подольше, тогда увидите сами. Посмотрите в долину, видите: клубы дыма, выходящие из труб, насылают на нее темную тень. Поверьте, мрак преступлений мрачнее и все ниже опускается над головами здешнего населения. Это Долина Ужаса, Долина Смерти. С заката до утренней зари сердца мирных жителей трепещут от страха. Погодите, молодой человек, вы сами поймете это.

– Хорошо, я скажу вам, что я думаю, – беспечно бросил ему Джон. – Сейчас же ясно только одно – вы не годитесь для жизни в долине, и чем скорее вам удастся продать свою лавку, тем будет лучше для вас. Я не выдам вас. Но, ей-богу, если бы я узнал, что вы сплетник…

– Нет, нет, – жалобно простонал Моррис.

– На этом закончим беседу. Я не забуду сказанного вами и, может статься, когда-нибудь ваши слова пригодятся мне. Надеюсь, что вы говорили с добрыми намерениями. А теперь до свидания.

– Еще одно слово, – остановил его Моррис, – нас могли заметить вместе, и кто знает, не пожелают ли «там» узнать, о чем мы разговаривали.

– С вашей стороны благоразумно подумать об этом.

– Условимся: я предлагал вам место в моем магазине…

– А я отказался. Прощайте, и надеюсь, что в будущем вам будет легче жить, брат Моррис.

В тот же вечер Мак-Мурдо задумчиво сидел в своем жилище возле печки и курил. Неожиданно дверь в комнату распахнулась, в ней показалась крупная фигура мастера ложи. Он сделал обычный знак и, сев против молодого человека, некоторое время всматривался в него взглядом, который Джон вынес совершенно спокойно. Наконец, Мак-Гинти сказал:

– Я редко хожу в гости, брат Мак-Мурдо, так как у меня мало свободного времени. Тем не менее я решил поговорить с вами у вас в доме.

– Я горжусь тем, что вижу вас у себя, – приветливо ответил ирландец, доставая бутылку виски. – Я не ожидал такой чести.

– Как рука?

Мак-Мурдо скривил рот.

– Она дает знать о себе, но ничего страшного.

– Да, – ответил Мак-Гинти, – не страшно для людей, преданных ложе и готовых работать для нее. О чем вы толковали с братом Моррисом на Мельничном холме?

Вопрос прозвучал неожиданно, и молодой ирландец мог порадоваться, что у него был готовый ответ.

– Моррис не знал, что я могу получать деньги, не выходя из дома, и не узнает этого, потому что у него слишком много совести, чтобы понимать поступки людей вроде меня, но он добрый малый, и, решив, что у меня денежные затруднения, он предложил мне место в своем магазине.

– Да?

– Да.

– И вы отказались?

– Конечно. Разве я не могу получить в течение четырех часов, не выходя из моей спальни, больше, чем он даст мне за месяц?

– Нечего и говорить, вы странная карта в игре, – заметил Мак-Гинти. – Если вам нужны объяснения, извольте. Скажите, Моррис не говорил дурно о ложе?

– Нет.

– А обо мне?

– Нет.

– Понимаю. Он не решился сделать этого, так как не доверяет вам, но в душе он плохой брат. Мы это знаем и только ждем случая наказать его. В нашем загоне нет места для паршивой овцы. А если вы будете вести знакомство с неверным человеком, мы будем подозревать и вас. Понимаете?

– Я не могу с ним подружиться, потому что он мне не нравится, – ответил Мак-Мурдо. – Что же касается предательства, то если бы не вы, а кто-нибудь другой заговорил со мной об этом, он не повторил бы своих слов.

– Хорошо, сказано достаточно, – заметил Мак-Гинти. – Я пришел, чтобы предупредить вас, и предупредил.

– Только одно мне хотелось бы понять: как вы узнали о моем свидании с Моррисом?

Мак-Гинти засмеялся.

– Я должен знать все происходящее в этом городе, – сказал он, – и мне кажется, вам следует это помнить. Но мне пора идти, я только прибавлю…

Его прощальные слова были прерваны самым неожиданным образом. Дверь скрипнула, растворилась, и нахмуренные, внимательные лица трех полицейских глянули на собеседников. Мак-Мурдо соскочил со стула и взялся было за револьвер, но снова спрятал его в карман, заметив наведенные на себя винчестеры. Человек в мундире вошел в комнату с шестизарядным револьвером в руке. Мак-Мурдо узнал капитана Мервина, бывшего офицера Центрального полицейского управления Чикаго. С полуулыбкой он укоризненно покачал головой Джону.

– Я так и думал, что вы, мистер мошенник Мак-Мурдо из Чикаго, попадете в беду, – сказал молодой инспектор. – Не можете удержаться? Да? Берите-ка шляпу и ступайте с нами.

– В чем меня обвиняют? – спросил Мак-Мурдо.

– В том, что вы участвовали в нападении на редактора Стенджера в здании «Герольда». И благодаря вашим стараниям на вас не легло обвинение в убийстве.

В лице и позе капитана сказывалась такая решительность, что Джону и Мак-Гинти осталось только подчиниться. Тем не менее мастер на прощание шепнул несколько слов арестованному.

– До свидания, – сказал Мак-Гинти, пожимая ему руку. – Я поговорю с адвокатом Реллайем, и все издержки возьму на себя. Поверьте мне, вас скоро освободят.

Окончив осмотр, Мервин и солдаты повели Мак-Мурдо к главному зданию полиции.

Стемнело, дул резкий, пропитанный снегом ветер, на улицах царило почти полное безлюдье. Однако несколько зевак провожали маленькую процессию и, ободренные темнотой, осыпали узника оскорблениями.

– Судите проклятого Чистильщика судом Линча! – кричали они. – Линчуйте его! – Когда Джона втолкнули в здание полиции, зеваки захохотали. После короткого допроса, произведенного дежурным инспектором, Мак-Мурдо поместили в общую камеру. Там он увидел Бальдвина и еще троих участников преступления. Они были арестованы днем и ожидали суда на следующее утро.

Но длинная рука масонов могла проникнуть даже в эту твердыню закона. Поздно ночью в камеру вошел тюремщик с охапкой соломы, которая должна была служить им постелью, и вынул из нее две бутылки виски, несколько стаканов и колоду карт. Арестованные провели ночь весело, нисколько не страшась суда.

Им действительно нечего было опасаться. Судья не имел достаточно данных для приговора, в силу которого дело передали бы в высшую судебную инстанцию. С одной стороны, метранпажи и наборщики признали, что освещение было плохое, что они очень волновались, и вследствие этого не могли клятвенно удостоверить личности нападавших, хотя, по их мнению, четверо обвиняемых находились в шайке. Отвечая на вопросы ловкого юриста, приглашенного мастером Мак-Гинти, они стали давать еще более туманные показания. Пострадавший же еще раньше заявил, что, потрясенный неожиданностью нападения, он помнит лишь, что первый человек, ударивший его, был с усами. Стенджер прибавил, что на него, конечно, напали Чистильщики, потому что из всех окрестных жителей только они могли чувствовать к нему вражду, и еще задолго до ночного нападения он получал угрожающие письма, вызванные его заметками. С другой стороны, шестеро граждан, в том числе и муниципальный советник Мак-Гинти, ясно, твердо и единогласно показали, что обвиняемые играли в карты в Доме Союза и ушли из таверны очень поздно. Бесполезно прибавлять, что обвиняемых отпустили, сказав им несколько слов, очень похожих на извинение, а капитану Мервину и всей полиции было сделано замечание за неуместное усердие.

После приговора публика в зале громко одобрила его. И немудрено: Мак-Мурдо увидел много знакомых лиц. Братья ложи улыбались и махали шляпами. Остальные присутствующие, сжав губы и сдвинув брови, зло смотрели на оправданных. Один малорослый, чернобородый решительный малый выразил свои чувства и мысли своих товарищей, бросив недавним арестантам:

– Вы, проклятые убийцы!.. Мы все же поймаем вас!