Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе"

Последнее дело Холмса

С тяжелым сердцем приступаю я к последнему рассказу о моем друге Шерлоке Холмсе и об удивительном даре, которым он обладал. Вы уже познакомились с кратким и довольно сумбурным отчетом о тех удивительных событиях, которые мне пришлось пережить вместе с ним начиная с нашей первой случайной встречи и вплоть до того времени, когда он занимался делом, получившим название «Морской договор».

На этом я собирался поставить точку и не касаться события, оставившего в моей жизни пустоту, которую ничто не смогло заполнить. Я остался единственным, кто знает, как все было на самом деле, и пришла пора об этом рассказать. Насколько мне известно, в печати лишь трижды упоминались эти события: в «Журналь де Женев» от 6 мая 1891 года, в сообщении «Рейтер», переданном в английские газеты 7 мая, и в письме полковника Джеймса Мориарти, в котором он пытается обелить своего брата, грубо искажая факты. Поэтому я и намерен поведать миру о том, что на самом деле произошло между профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.

Возможно, читатель помнит, что после того, как я женился и занялся врачебной практикой, близкие отношения, существовавшие между мной и Холмсом, претерпели изменения. Он по-прежнему время от времени наведывался ко мне, когда ему требовался помощник в его расследованиях, однако случалось это все реже, и за весь 1890 год у меня сохранились записи лишь о трех делах. Зимой того года и ранней весной следующего Холмс расследовал какое-то важное дело по просьбе французского правительства. Я получил от него два письма, одно из Нарбона, второе из Нима, и решил, что во Франции он пробудет еще долго. Поэтому для меня было полной неожиданностью, когда вечером 24 апреля он перешагнул порог моего кабинета. Бледность и худоба моего друга поразили меня.

– В последнее время, – проговорил он в ответ на мой недоуменный взгляд, – мне приходится несладко. Вы не возражаете, если я закрою ставни?

Комната освещалась лампой над столом, за которым я читал. Прижимаясь к стене, Холмс проскользнул к окну, закрыл ставни и тщательно запер их на защелку.

– Вы чего-то опасаетесь? – спросил я.

– Если быть честным, то да.

– Чего же?

– Духового ружья.

– Что это значит, дорогой Холмс?

– Ватсон, вы достаточно хорошо меня знаете. Я не паникер. Но легкомысленно относиться к опасности – глупость.

Он с наслаждением закурил и только после этого произнес:

– Во-первых, должен извиниться за столь поздний визит. А во-вторых – хочу попросить вас разрешить мне перелезть через стену, огораживающую ваш сад на заднем дворе, потому что именно так я намерен покинуть ваш дом.

– Но что все это значит? – поразился я.

Он протянул руку, и в свете лампы я увидел, что суставы двух пальцев разбиты в кровь.

– Нет, это не пустяки, – улыбнулся Холмс. – Когда мужчина разбивает себе костяшки пальцев, это достаточно серьезно. Миссис Ватсон дома?

– Нет, она отправилась на несколько дней погостить к знакомым.

– Значит, вы один?

– Совершенно.

– Что ж, в таком случае я приглашаю вас прокатиться со мной на континент.

– Куда именно?

– Все равно. Для меня это не имеет значения.

Что-то в его словах показалось мне странным. Холмс не имел привычки бесцельно проводить выходные, его утомленное землистое лицо свидетельствовало о том, что нервы моего друга на пределе. Прочитав в моих глазах немой вопрос, он соединил кончики пальцев, уперся локтями в колени и спросил:

– Вам приходилось слышать имя профессора Мориарти?

– Никогда о таком не слышал.

– Поразительно! – вскричал Холмс. – И все-таки он – гений. Этот человек держит в своих руках весь Лондон, а о нем никто ничего не знает. Вот что ставит его на вершину преступного мира. Ватсон, признаюсь честно, если мне удастся справиться с этим господином и избавить от него общество, я буду считать, что моя карьера детектива достигла вершины и пора переходить к какому-нибудь более спокойному занятию. Тем более что услуги, которые я недавно оказал Французской республике и одной близкой к трону семье в Скандинавии, дают мне возможность провести остаток жизни в тишине и полностью посвятить себя химии. Но я не могу удалиться на покой и посиживать вечерами в уютном кресле до тех пор, пока такой человек, как профессор Мориарти, разгуливает по улицам Лондона.

– Да что же он натворил?

– О, это феноменальный человек! Он родился в прекрасной семье. Наделенный от природы блестящими математическими способностями, Мориарти получил отличное образование и уже в двадцать один год написал научную работу, которая потрясла весь научный мир Европы. Это позволило ему возглавить кафедру математики в одном из небольших университетов, его ждала карьера крупного ученого, если бы не одно «но». В характер этого человека от природы заложена непреодолимая тяга к злу, причем самого дьявольского толка. Необыкновенный ум только развил и приумножил его криминальные наклонности. По университетскому городку поползли темные слухи, в итоге Мориарти пришлось оставить должность и переехать в Лондон, где он стал готовить молодых людей к экзаменам на офицерский чин. Это все, что известно о нем миру. А теперь я расскажу вам о том, что удалось выяснить мне.

Вы знаете, Ватсон, что нет человека, который был бы знаком с лондонским преступным миром лучше, чем я. И вот уже несколько лет подряд меня не покидает ощущение, что за всеми преступлениями, которые здесь совершаются, стоит некая скрытая сила, защищающая преступников. В делах самого разного рода – в подлогах, ограблениях, убийствах – я сталкивался с воздействием этой силы. Замечал я ее присутствие и во многих случаях, оставшихся нераскрытыми. Я настойчиво пытался проникнуть в эту тайну, и наконец мне удалось ухватиться за кончик нити, которая кружным путем привела меня к бывшему профессору математики.

Это Наполеон преступного мира, Ватсон. Половина зла, творящегося в этом огромном городе, на его совести. У Мориарти первоклассный мозг. Подобно пауку, он сидит неподвижно в центре паутины из тысячи нитей и реагирует на малейшее колебание каждой. Сам он ничего не делает, только планирует. Но агенты его многочисленны и прекрасно организованы. Если кому-нибудь требуется, скажем, похитить чужое письмо, вторгнуться в чужой дом или устранить ненужного человека, об этом тут же становится известно профессору, и он разрабатывает план преступления. Его агента могут схватить с поличным, но в таком случае всегда находятся деньги, чтобы освободить его под залог, и целая туча адвокатов. Но имя Мориарти никогда даже не упоминается. Вот организация, Ватсон, существование которой я выявил и на борьбу с которой бросил все силы.

Однако профессор дьявольски хитер, он окружил себя столь изощренной системой охраны, что несмотря на все усилия, мне не удалось найти ни одного неопровержимого доказательства или улики против него. Вам известно, на что я способен, но теперь, после трех месяцев тщетных усилий, я вынужден признать, что столкнулся с противником, чей интеллект не уступает моему. И знаете, меня не так ужасают злодеяния Мориарти, как восхищают его способности. В конце концов он все-таки совершил ошибку, небольшой просчет, и этого оказалось достаточно. Я не упустил этот шанс и сплел вокруг Мориарти собственную сеть. Через три дня – то есть в ближайший понедельник – все закончится, и профессор вместе с остальными главарями его банды окажется в руках полиции. За этим последует величайший уголовный процесс столетия, свыше сорока нераскрытых дел будут вновь извлечены из архивов, и по каждому из них виновным грозит виселица. Но если мы сделаем хоть один неверный шаг, в последний момент они могут снова ускользнуть.

Если бы профессору не было известно о том, чем я занимаюсь, все шло бы гладко. Мориарти предугадывал каждый мой шаг, обходил все мои ловушки, но я снова и снова становился на его пути. Поверьте, друг мой, если бы можно было подробно описать эту безмолвную дуэль, это стало бы величайшим образцом борьбы добра и зла за всю историю криминалистики. Никогда еще я не достигал таких высот и никогда еще не встречал столь мощного противодействия со стороны противника.

Сегодня утром я сделал последние шаги, до завершения дела оставалось каких-нибудь три дня. Я сидел в своем кабинете и обдумывал ситуацию, как вдруг распахнулась дверь и передо мной предстал сам профессор Мориарти.

Нервы у меня крепкие, Ватсон, но, признаться, мне стало не по себе. Как он выглядит, я знал и раньше. Мориарти очень высок и худ, у него выпуклый, совершенно белый лоб, нависающий над глубоко посаженными глазами. Лицо желтоватое, аскетическое, в его внешности сохранилось что-то профессорское. Он сутулится, голова его выдается вперед и медленно покачивается из стороны в сторону, как у рептилии. Он остановился у двери и, прищурившись, с любопытством стал меня рассматривать.

«Лобовые кости у вас не так развиты, как я ожидал, – сказал он наконец. – И кстати, это опасная привычка – держать палец на спусковом крючке оружия, если оно лежит в кармане халата».

После слов профессора я вынул револьвер и, взведя курок, положил на стол. Мориарти продолжал улыбаться, но в этой улыбке ощущалась нескрываемая угроза.

«Очевидно, вы меня плохо знаете», – сказал он. «Напротив, – ответил я, – вы уже могли убедиться, что я знаю вас очень хорошо. Садитесь, я могу уделить вам несколько минут, если вам есть что сказать». – «Все, что я могу сказать, вам и так известно», – процедил он. «В таком случае, и мой ответ вам известен», – заметил я. «И вы намерены стоять на своем?» – «Безусловно».

Рука Мориарти потянулась к карману, и я взялся за пистолет. Но он извлек блокнот, в котором были записаны несколько дат.

«Впервые вы перешли мне дорогу четвертого января, – сказал он. – Двадцать третьего вы доставили мне определенные неудобства; к середине февраля уже начали мешать; в конце марта расстроили мои планы; а теперь, на исходе апреля, ваше постоянное преследование ставит под угрозу мою свободу. Положение становится безвыходным». – «Вы готовы что-то предложить?» – поинтересовался я. «Оставьте это дело, мистер Холмс, – сказал он, покачивая головой. – Я бы советовал вам». – «Сразу после понедельника», – сказал я.

Мориарти недовольно прищелкнул языком.

«Человек вашего ума должен понимать, что выход тут может быть только один. Вы не оставили нам выбора. Я получил огромное удовольствие, наблюдая, как вы работали над этим делом, и, скажу откровенно, буду огорчен, если нам придется прибегнуть к крайним мерам. Я не шучу». – «Опасность является частью моей работы», – заметил я. «Это не опасность, – возразил он. – Это неминуемая смерть. Вы встали на пути могущественной организации, истинные масштабы которой даже вам не дано понять. Вам придется отступить, мистер Холмс, или вы будете раздавлены». – «Боюсь, наша беседа затягивается, – сказал я, вставая. – А у меня есть дело, которое требует моего присутствия в другом месте».

Он тоже встал, молча покачивая головой и глядя на меня с сожалением.

«Что ж, – наконец произнес Мориарти. – Я сделал все, что от меня зависело. Мне известен каждый ваш шаг. До понедельника вы ничего не сможете сделать. Вы стремитесь упрятать меня за решетку, но я никогда там не окажусь. И не рассчитывайте меня одолеть. Если вы думаете, что настолько умны, чтобы погубить меня, я сделаю то же самое с вами».

С этими словами он повернулся ко мне сутулой спиной и вышел, злобно оглянувшись напоследок.

Это был мой единственный разговор с профессором Мориарти, и он оставил после себя скверный осадок. Его манера изъясняться заставляет поверить, что он не блефует. Вы скажете, что следовало бы обратиться в полицию, но я уверен, что опасности нужно ждать с другой стороны – удар нанесет один из его агентов. У меня уже есть подтверждение этого».

– На вас напали?

– Дорогой Ватсон, профессор не бросает слов на ветер. Примерно в полдень мне нужно было побывать на Оксфорд-стрит. Я вышел из дома и уже собирался повернуть с Бентинк-стрит на Уэлбек-стрит, как из-за угла на огромной скорости вылетел кеб, и лошадь затоптала бы меня, если б в последнюю секунду я не успел прижаться к стене дома. Кеб промчался по Марилебон-стрит и через мгновение скрылся из виду. После этого я не сходил с тротуара, но когда я шел по Вир-стрит, с крыши одного из домов сорвался кирпич и разлетелся на куски прямо у моих ног. Я обратился в полицию, крышу осмотрели и обнаружили там кирпичи и плиты шифера, очевидно, сложенные для ремонта. Полиция предположила, что один из кирпичей сдуло ветром. Я-то знал, что дело не в ветре, но доказать ничего не мог. После этого я взял кеб и поехал к брату на Пэлл-Мэлл, где и провел остаток дня. А по дороге к вам я повстречался с громилой, который набросился на меня с дубинкой. Я уложил его, сейчас он в полиции, но уверяю вас, никто и никогда не обнаружит связи между джентльменом, о передние зубы которого я разбил кулак, и бывшим профессором математики, сейчас находящимся в десяти милях отсюда. Теперь вы понимаете, Ватсон, почему я первым делом закрыл ставни на окнах и попросил разрешения покинуть дом не через парадную дверь, а гораздо менее очевидным способом.

Никогда я не испытывал большего восхищения мужеством своего друга, чем в ту минуту, когда он с полным самообладанием рассказывал мне о происшествиях, которые любого другого человека довели бы до нервного припадка.

– Вы останетесь у меня на ночь? – спросил я.

– Нет, друг мой, я могу оказаться опасным гостем. Начатое мною дело набрало такие обороты, что продвигается и без моего участия. Для ареста преступников моя помощь не потребуется, но на суде мне придется присутствовать. Поэтому самое разумное сейчас – исчезнуть на несколько дней, которые остались до начала активных действий полиции. Вот почему я и предлагаю вам отправиться вместе со мной на континент.

– Мне доставит удовольствие вас сопровождать, – сказал я. – А мой сосед, как случалось уже не раз, сможет подменить меня в кабинете.

– К завтрашнему утру успеете собраться?

– Безусловно.

– Тогда сейчас я дам вам инструкции. Но помните – вам не следует отступать от них ни на шаг. Вы становитесь участником игры, и наши противники в ней – умнейший из преступников и самое могущественное преступное сообщество в Европе. Слушайте и запоминайте. Свой багаж, не подписывая, сегодня вечером отправьте с надежным человеком на вокзал Виктория. Утром пошлите слугу за кебом, но первые два экипажа он должен будет пропустить. Быстро усаживайтесь в третий кеб и отправляйтесь на Стрэнд к Лоутеровскому пассажу. Адрес не называйте вслух – передайте его кучеру на листке бумаги и попросите ни в коем случае не выбрасывать. Расплатитесь заранее, и как только экипаж остановится, бегите по пассажу, чтобы оказаться у его противоположного выхода ровно в девять пятнадцать. Там рядом с выходом вас будет ждать небольшая двухместная карета. На козлах – крупный мужчина в тяжелом черном плаще с красным воротником. Он доставит вас на вокзал Виктория к экспрессу, отправляющемуся на континент.

– Где же я встречу вас?

– На вокзале. Для нас заказано купе первого класса во втором вагоне от головы поезда.

Напрасно я уговаривал Холмса остаться на ночь – он не желал навлечь неприятности на дом, в котором ему всегда оказывали гостеприимство. Уточнив еще кое-какие детали наших планов, мой друг поднялся, и мы вместе вышли в сад. Там Холмс перелез через стену, которая выходит на Мортимер-стрит, подозвал кеб и уехал.

Утром я в точности выполнил все указания Холмса. У преступников не было ни одного шанса усадить меня в подставной экипаж, и сразу после завтрака я отправился к Лоутеровскому пассажу, промчался по нему со всех ног и выскочил прямо к карете с кучером в темном плаще. Как только я прыгнул в экипаж, возница хлестнул лошадей и мы понеслись на вокзал. Едва я вышел из кеба, он развернул карету и умчался прочь.

Пока все шло по плану. Багаж ждал меня на вокзале, вагон я нашел без труда, тем более что он был единственным на весь поезд, на котором висело объявление «Заказано». Однако Холмс отсутствовал, и я начал волноваться. Часы на платформе показывали, что до отправления осталось семь минут. Тщетно я старался высмотреть в толпе на перроне своего друга – его нигде не было. Несколько минут ушли у меня на то, чтобы помочь благообразному итальянскому священнику, который на ломаном английском пытался втолковать носильщику, что его багаж едет транзитом в Париж. Еще раз окинув взглядом платформу, я вернулся в вагон и обнаружил, что проводник умудрился посадить старого итальянца в наше купе. Втолковывать ему, что его присутствие здесь нежелательно, оказалось делом бесполезным, ибо мой итальянский был еще хуже его английского. Мне осталось лишь обреченно пожать плечами и продолжать ждать Холмса. По спине у меня пробежал холодок, когда я подумал, что его отсутствие связано с тем, что ночью что-то произошло. Наконец двери вагона закрылись, прозвучал свисток.

– Что же это вы, дорогой Ватсон, – внезапно произнес знакомый голос, – даже не здороваетесь со старыми друзьями!

Я обернулся в изумлении – на меня смотрел престарелый священнослужитель. Внезапно его морщины разгладились, изогнутый чуть ли не до подбородка нос стал короче, нижняя губа перестала выпячиваться, плечи расправились, а спина выпрямилась. Все это превращение заняло не больше секунды, а в следующий миг передо мной снова сидел старый итальянский священник.

– Боже правый! – не веря своим глазам, воскликнул я. – Как же вы меня удивили!

– Осторожность все еще необходима, – прошептал Холмс. – У меня есть основания думать, что они взяли мой след. О, а вот и Мориарти собственной персоной!

Когда прозвучали эти слова, поезд уже набирал скорость. Взглянув в окно, я увидел, что сквозь толпу, яростно работая локтями, пробирается рослый человек. При этом он размахивал руками, словно требовал остановить поезд. Однако было уже слишком поздно, и через несколько секунд платформа скрылась из виду.

– Как видите, несмотря на все предосторожности, еще немного, и он бы нас настиг, – засмеялся Холмс. Он встал, сбросил с себя черную сутану и широкополую шляпу и уложил их в сумку.

– Утренние газеты видели, Ватсон?

– Нет.

– Вчера вечером они устроили пожар в нашей старой квартире на Бейкер-стрит, но, к счастью, особого вреда не причинили.

– Господи, Холмс, это же переходит все границы!

– Похоже, когда громила с дубинкой был арестован, они потеряли мой след. Однако позаботились о том, чтобы приставить «хвост» к вам, поэтому Мориарти и оказался на вокзале. Вы сделали все так, как я просил?

– В точности.

– Вы узнали кучера кареты?

– Нет.

– Это был мой брат Майкрофт. В таком деле я не могу посвящать в свои планы посторонних. Однако теперь надо решить, как быть с Мориарти.

– Паром отходит сразу же, как только мы подъезжаем. Мы от него избавимся.

– Милый Ватсон, вы, очевидно, упускаете из виду, что этот человек наделен такими же умственными способностями, как и я. Если бы я преследовал кого-то, разве меня остановило бы такое пустяковое затруднение?

– Но что он может сделать?

– А что бы на его месте сделал я? Просто заказал бы дополнительный поезд.

– И все равно опоздали бы к парому.

– Ничего подобного. Наш экспресс останавливается в Кентербери, а паром всегда опаздывает минимум на четверть часа. Там Мориарти нас и догонит.

– Можно подумать, что это мы с вами – преступники. Пусть его там же и арестуют.

– Это сведет на нет все мои усилия последних трех месяцев. Все его агенты тут же выскользнут из сетей. Нет, сейчас об аресте не может быть и речи.

– Что же делать?

– Сойдем в Кентербери. А потом прокатимся в Ньюхейвен, и уж оттуда – в Дьеп. Мориарти поступит так же, как поступил бы я. Он примчится в Париж, найдет наш багаж и два дня будет караулить на вокзале. Мы же тем временем купим пару саквояжей и совершим увлекательнейшее путешествие в Швейцарию, заглянув по пути в Люксембург и Базель.

Когда мы высадились в Кентербери, до поезда в Ньюхейвен оставалось около часа. Я с тоской провожал взглядом багажный вагон, в котором уносился вдаль чемодан со всем моим гардеробом, но тут Холмс дернул меня за рукав.

– Смотрите! – воскликнул он.

Вдалеке над кентскими лесами поднималась тонкая струйка дыма. Через минуту из-за деревьев вынырнул поезд, состоявший из паровоза и всего одного вагона. На всех парах он приближался к станции. Мы едва успели укрыться за грудой чемоданов и дорожных сумок, когда он с грохотом и лязгом пронесся мимо, обдав наши лица паровозной копотью.

– Это он, – сказал Холмс. – Выходит, интеллект нашего друга все-таки не безграничен. Если бы он сумел просчитать ход моих мыслей, то и действовал бы соответственно.

– А что, по-вашему, сделает Мориарти, перехватив нас?

– На этот счет нет никаких сомнений. Он попытается меня убить. Однако в этой игре шансы на победу есть у обеих сторон. Сейчас меня больше занимает другой вопрос: позавтракать ли нам здесь или подождать до Ньюхейвена?

К вечеру мы уже были в Брюсселе, где провели два дня и направились в Страсбург. В понедельник утром Холмс отправил телеграмму в лондонское управление полиции, и вечером в гостинице нас ждал ответ. Мой друг нетерпеливо вскрыл конверт. Пробежав послание глазами, он выругался и швырнул его в камин.

– Я должен был это предвидеть! – простонал Холмс. – Они упустили его! Полиция накрыла всю банду, кроме Мориарти. Он обвел их вокруг пальца. А я-то полагал, что загнал зверя в ловушку и Скотланд-Ярду осталось только захлопнуть крышку. Вам, пожалуй, лучше вернуться в Лондон, Ватсон.

– Почему?

– Потому что теперь я – слишком опасный спутник. В Лондоне вам бояться нечего, он туда еще долго не сунется. Теперь всю свою энергию Мориарти направит на то, чтобы отомстить мне. Во время нашей короткой встречи он дал мне ясно понять это, и, я думаю, не шутил. Прислушайтесь к моему совету, Ватсон, возвращайтесь к своим пациентам.

Но последовать такому совету я, разумеется, не мог. Мы провели полчаса в обеденном зале страсбургской гостиницы, обсуждая этот вопрос. В конце концов мы решили продолжить наше путешествие и уже вечером подъезжали к Женеве.

Мы провели неделю в горах, отправившись пешком вдоль берегов Роны, потом поднялись на заснеженный перевал Гемми и через Интерлакен вышли к деревушке Мейринген. Это было великолепное путешествие. Внизу у подножия скал все было покрыто нежной весенней зеленью, а над нашими головами высились пики, увенчанные снеговыми шапками. Однако Холмс ни на секунду не забывал об опасности. Где бы мы ни находились – в альпийских деревушках или на безлюдных горных тропах, – он внимательно следил за всем, что происходило вокруг, и всматривался в каждое лицо. Он был уверен, что как бы далеко мы ни забрались в наших странствиях, нам не удастся отделаться от преследования.

Однажды во время перехода через Гемми, когда мы шли по берегу угрюмого озера Даубен, со скалы справа от нас вдруг сорвался огромный валун и с грохотом покатился в озеро. Холмс тут же вскарабкался наверх и, стоя на утесе, стал осматривать местность. Напрасно проводник уверял его, что весной в этих местах часто случаются обвалы. Мой друг лишь улыбнулся в ответ с видом человека, который получил подтверждение своим мыслям.

Несмотря ни на что, мужество не изменяло Холмсу. Наоборот – я не помню, чтобы когда-нибудь мне приходилось видеть его в таком приподнятом настроении. Он снова и снова повторял, что если нам удастся избавить мир от профессора Мориарти, он с удовольствием оставит дела и уйдет на покой.

– Знаете ли, Ватсон, – как-то заметил Холмс, – я даже рискну сказать, что прожил жизнь не напрасно. Если мне суждено покинуть этот мир, я встречу свой конец с высоко поднятой головой. Через мои руки прошло больше тысячи дел, и я с гордостью могу утверждать, что ни разу не использовал свой дар во зло. Надеюсь, Ватсон, ваши записки будут закончены в тот день, когда я поймаю или уничтожу самого опасного преступника Европы.

О том, что произошло дальше, мне больно вспоминать. Рассказ мой близится к концу, я буду краток, но постараюсь не упустить ни одной детали.

Третьего мая мы достигли деревушки Мейринген и остановились в гостинице «Энглишер Хоф», которую содержал Петер Штайлер. Наш хозяин оказался человеком образованным; проработав три года официантом в одном из лондонских отелей, он в совершенстве овладел английским языком. По его совету днем четвертого мая мы вышли из гостиницы, чтобы перевалить через горы и заночевать в деревушке Розенлау. Хозяин гостиницы настоятельно советовал нам по дороге полюбоваться Рейхенбахским водопадом, который расположен прямо возле горной тропы на полпути к вершине.

Этот водопад – угрюмое и страшное место. Бурный поток, переполненный водами тающих ледников, низвергается в бездонную пропасть, над которой, как дым над горящим домом, вздымается водяной туман. Узкая расселина, куда с грохотом обрушивается река, представляет собой огромной глубины пропасть с угольно-черными блестящими стенами. Внизу, разбиваясь об острые камни, река устремляется дальше клокочущим потоком. Рев воды и шипение брызг не позволяют расслышать человеческий голос.

Мы с Холмсом приблизились к самому краю пропасти и стали всматриваться туда, где на неимоверной глубине чернели мокрые скалы, и прислушиваться к поднимающемуся из глубины гулу, отдаленно напоминающему человеческий крик.

Для желающих осмотреть водопад в скале выбита тропинка, но она заканчивается тупиком, и путешественнику, который решился ступить на нее, приходится возвращаться тем же путем. Мы уже собирались тронуться в обратный путь, как вдруг увидели мальчишку-швейцарца, который спешил за нами с письмом в руках. Послание оказалось адресованным мне. Хозяин гостиницы, которую мы недавно покинули, сообщал, что через короткое время после нашего ухода туда прибыла дама-англичанка в последней стадии чахотки. Она провела зиму в санатории в Давосе и теперь направлялась к друзьям в Люцерн, но внезапно у нее началось сильнейшее горловое кровотечение. Жить ей оставалось, вероятно, совсем немного, но присутствие врача-англичанина могло бы облегчить ей последние часы. В заключение Петер Штайлер заверил меня, что, если я соглашусь помочь, он будет мне глубоко признателен, поскольку дама наотрез отказывается от помощи швейцарского врача, а он как хозяин гостиницы чувствует свою ответственность.

Разумеется, я не мог отказать соотечественнице, умирающей на чужбине. Но и оставлять Холмса одного мне не хотелось. В конце концов мы решили, что я вернусь в Мейринген, а юный посыльный останется с моим другом в качестве проводника и спутника. Холмс сказал, что еще какое-то время проведет у водопада, а затем не спеша двинется дальше через горы в Розенлау, где вечером я к нему присоединюсь. Уже уходя, я обернулся и увидел, что Холмс стоит на краю пропасти, сложив на груди руки, и всматривается в бушующую воду. Я не знал, что вижу его в последний раз.

Уже спустившись с горы, я снова посмотрел назад. Водопад отсюда не был виден, зато извилистая тропа, ведущая к нему, была как на ладони. По ней торопливо шел человек.

Его темный силуэт был отчетливо виден на фоне зелени. Меня слегка удивило его появление и то, как торопливо он поднимался в гору, но я спешил к больной, поэтому вскоре совершенно позабыл о нем.

На дорогу до Мейрингена у меня ушло чуть больше часа. Петер Штайлер встретил меня у порога своей гостиницы.

– Ну что? – спросил я, приблизившись к нему. – Надеюсь, ей не стало хуже?

Удивленное выражение мелькнуло у него на лице, брови нахмурились, и у меня внезапно сжалось сердце.

– Это вы писали? – Я вынул из кармана письмо. – И никакой больной англичанки в вашей гостинице нет?

– Нет, конечно! – воскликнул он. – Но здесь стоит печать моей гостиницы… А, это, должно быть, написал тот высокий англичанин, который появился сразу после того, как вы с другом ушли. Он сказал, что…

Но я не стал слушать дальше. Задыхаясь от страха, я уже бежал по деревенской улице к горному склону. Несмотря на то что я прилагал все силы, прошло еще почти два часа, пока я снова оказался у Рейхенбахского водопада. Альпеншток Холмса остался прислоненным к тому самому камню, у которого мой друг стоял, когда я начал спускаться вниз, но самого Шерлока видно не было. Я стал кричать, но в ответ слышал лишь собственный голос, многократно отраженный от утесов.

При виде этого альпенштока у меня похолодела спина. Значит, Холмс не ушел в Розенлау. Он остался на этой узкой горной тропе шириной три фута с отвесной стеной с одной стороны и пропастью с другой. Тут его и настиг враг. Мальчика-швейцарца тоже нигде не было. Скорее всего, он был подкуплен Мориарти и, сделав свое дело, исчез. Но как узнать, что произошло потом?

Пару минут я простоял, пытаясь успокоиться. Внезапно мне в голову пришла мысль использовать метод самого Холмса и восстановить картину того, что здесь случилось, по следам. Увы, все было слишком очевидно. Альпеншток остался как раз в том месте, где мы в Холмсом остановились, не дойдя до конца тропы. Почва здесь из-за влажного тумана, висевшего над водопадом, была постоянно влажной, поэтому даже случайная птица оставила бы на ней свои отпечатки. Две отчетливые цепочки следов тянулись вверх по тропе, но обратных следов видно не было. В нескольких ярдах от обрыва земля была истоптанной, вокруг валялись сломанные и вырванные ветки кустов и папоротника. На краю пропасти я лег на живот и посмотрел вниз. В лицо мне ударила волна водяной пыли. Уже начинало темнеть, поэтому мне удалось разглядеть лишь поблескивающие от влаги стены пропасти и кипящую на камнях внизу воду. Я крикнул, но рев водопада заглушил мой голос.

Однако мне все же довелось получить последнюю весточку от друга. Какой-то блеск на поверхности валуна, рядом с которым остался альпеншток, привлек мое внимание. Я протянул руку – это оказался серебряный портсигар, который всегда носил с собой Холмс. Под ним оказалась какая-то бумага. Развернув ее, я понял, что это три странички, вырванные из блокнота Шерлока, и адресованы они мне. Почерк был разборчивым и аккуратным, словно послание это написано в кабинете, а не на краю бездны.

«Дорогой Ватсон, – говорилось в записке, – я пишу эти строки с любезного позволения мистера Мориарти, который сейчас дожидается меня для окончательного обсуждения наших разногласий. Он в общих чертах рассказал, как ему удалось уйти от английской полиции и не потерять нас из виду, благодаря чему я получил возможность лишний раз убедиться в его поистине выдающихся способностях. Мне доставляет истинное удовольствие осознавать, что благодаря мне общество будет избавлено от этого человека, хотя боюсь, что цена, которую придется за это заплатить, огорчит моих друзей и в особенности Вас, дорогой Ватсон. Я уже как-то говорил Вам, что достиг вершины на своем пути, и никакое другое завершение моей карьеры не принесло бы мне большего удовлетворения. Если быть до конца откровенным, я догадывался, что письмо из Мейрингена было фальшивкой, и сознательно позволил Вам уйти, понимая, что сейчас произойдет. Передайте инспектору Паттерсону, что документы, которые ему понадобятся на суде, лежат в моем секретере в ящике, помеченном буквой «М», в голубом конверте с надписью «Мориарти». Покидая Англию, я оставил все необходимые распоряжения относительно своего имущества, они находятся у моего брата Майкрофта. Передавайте сердечный привет миссис Ватсон, дорогой мой друг.