Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе"

– По-моему, это очевидно, – хмуро заметил мистер Каннингем. – Мой сын еще не ложился и наверняка услышал бы, если бы в доме кто-нибудь ходил.

– Где он находился в это время?

– Я курил у себя в туалетной комнате.

– Как расположено ее окно?

– Последнее слева, рядом с окном спальни отца.

– И, разумеется, в ваших комнатах горел свет.

– Естественно.

– В этом и заключается странность, – улыбнулся Холмс. – Вам не кажется удивительным, что грабитель – причем не новичок – взламывает дверь, видя, что в двух комнатах горит свет и как минимум двое из членов семьи не спят?

– Должно быть, это был отчаянный малый.

– Если бы в этом деле не было странностей, нам не пришлось бы обращаться за помощью к вам, мистер Холмс, – сказал Алек Каннингем. – Но ваше предположение о том, что вор успел побывать в доме до того, как его заметил Уильям… Мне кажется, это полная чепуха. Ведь ничего не пропало!

– Как знать, – покачал головой Холмс. – Наш грабитель – личность необычная и ведет себя не так, как обычный домушник. Вспомните, что он взял у Актона. Клубок шпагата, пресс-папье и еще какие-то мелочи.

– Что ж, мистер Холмс, – сказал Каннингем-старший. – Мы в любое время к вашим услугам. Все ваши распоряжения будут немедленно исполнены.

– Во-первых, – сказал Холмс, – я бы хотел, чтобы вы назначили вознаграждение за сведения о грабителе. Думаю, пятидесяти фунтов будет вполне достаточно. Я тут набросал примерное содержание объявления в газету, подпишите его, если вас не затруднит.

– Я бы с радостью отдал пятьсот, – проворчал Каннингем-старший, принимая из рук Холмса лист бумаги и перо. – Но позвольте, здесь, кажется, неточность! – воскликнул он, пробежав взглядом документ. – Вы пишете: «В ночь с понедельника на вторник примерно в двенадцать часов сорок пять минут была совершена попытка…» Но ведь на самом деле это произошло в одиннадцать часов сорок пять минут!

Ошибка Холмса меня встревожила, ведь я знал, как болезненно он относится к своим промахам. Что ни говори, а точность в деталях для его профессии вещь основополагающая. Болезнь не прошла для моего друга бесследно, и это небольшое недоразумение показало мне, что до выздоровления еще далеко.

Инспектор удивленно повел бровью, а Алек Каннингем откровенно рассмеялся. Судья тут же исправил ошибку и вернул бумагу Холмсу.

– Пусть это напечатают как можно скорее, – сказал он. – По-моему, очень неплохая идея.

Холмс бережно спрятал листок между страницами своей записной книжки.

– А теперь, – сказал он, – нам стоит осмотреть весь дом и убедиться, что этот странный вор действительно ничего не унес.

Для начала Холмс обследовал входную дверь. Взломщик действовал просто – он просунул в замочную скважину кончик ножа и с его помощью отвел назад язычок замка. На двери рядом со скважиной остались заметные следы острия.

– Когда ваши слуги ложатся спать? – неожиданно спросил Холмс.

– Около десяти.

– Насколько я понимаю, Уильям тоже ложился в это время.

– Да.

– Чрезвычайно важно, что в ту ночь он в это время не спал. Теперь, мистер Каннингем, я попросил бы вас провести нас по дому.

Выложенный каменными плитами коридор, к которому примыкала кухня, заканчивался деревянной лестницей, ведущей на второй этаж здания. Наверху находилась просторная площадка, на которую вела также лестница от парадной двери. Туда же выходили двери гостиной и нескольких комнат, включая спальни мистера Каннингема и его сына. Холмс поднимался медленно, запоминая расположение комнат, лестниц и окон. По выражению его лица было видно, что он, как говорится, идет по горячему следу, но я, хоть убей, не понимал, о чем он думает.

– Сэр, – нетерпеливо проговорил мистер Каннингем. – Я, конечно, сознаю, что все это необходимо. Но взгляните сами. Вот моя спальня, вот комната моего сына. Неужели вы думаете, что мы бы не заметили, если бы вор поднялся сюда?

– Может, попробовать другую версию? – насмешливо поддержал отца мистер Алек.

– Я бы все же хотел продолжить осмотр. Мне необходимо, например, взглянуть, куда выходят окна спален. Вот это, очевидно, комната вашего сына. – Холмс толкнул дверь. – А там, должно быть, та самая туалетная комната, в которой он курил, когда поднялся шум внизу. Здесь должно быть окно. Куда оно выходит? – Он прошелся по спальне, распахнул дверь в туалетную комнату и осмотрелся.

– Надеюсь, теперь вы удовлетворены? – бросил Каннингем-старший.

– Благодарю вас. Я увидел все, что мне требовалось.

– В таком случае, если это так уж необходимо, пройдем в мою комнату.

Мистер Каннингем пожал плечами и направился к своей спальне, которая оказалась ничем не примечательной комнатой с рядовой, если не сказать скудной обстановкой. Когда мы всей компанией приблизились к окну, Холмс приотстал, и мы с ним оказались позади. Возле кровати стоял маленький столик с блюдом апельсинов и графином с водой. Когда мы проходили рядом, Холмс, к моему крайнему изумлению, на секунду преградил мне путь и явно намеренно опрокинул ногой столик. Графин разлетелся вдребезги, а фрукты раскатились по всему полу.

– Ну вот, пожалуйста, Ватсон. Полюбуйтесь, что вы натворили, – совершенно спокойно сказал он, сокрушенно покачивая головой. – Испортили отличный ковер.

В полной растерянности я наклонился и начал собирать фрукты, понимая, что мой друг по какой-то причине хочет, чтобы я взял вину на себя. Остальные тоже принялись ловить по всем углам апельсины и водружать на место столик.

Тем временем Холмс исчез.

– Вот те раз! – воскликнул инспектор. – Куда же он подевался?

– У этого типа, по-моему, – проговорил Алек Каннингем, – не все в порядке с головой. Отец, пойдемте посмотрим, куда это он направился.

Они торопливо покинули комнату, оставив нас с инспектором и полковником в полном недоумении.

– Пожалуй, я готов согласиться с мистером Алеком, – пробормотал полицейский. – Может, это и последствия болезни, но сдается мне, что…

Его слова были прерваны отчаянными криками:

– Помогите! На помощь! Убивают!..

У меня внутри все похолодело: я узнал голос своего друга. Я мигом выскочил на лестничную площадку. Призывы о помощи уже превратились в хриплые бессмысленные вопли, доносившиеся из спальни Алека Каннингема. Я бросился туда и устремился к двери в туалетную комнату.

Оба Каннингема склонились над лежащим на полу Шерлоком Холмсом. Младший обеими руками вцепился в его горло, а старший выкручивал запястье. Втроем нам не составило труда оттащить их, и Холмс вскочил на ноги. Он был бледен и крайне возбужден.

– Арестуйте этих людей, инспектор, – переводя дух, прохрипел он.

– По какому обвинению?

– По обвинению в убийстве кучера Уильяма Кервана.

Инспектор уставился на него круглыми глазами.

– Послушайте, мистер Холмс, – наконец заговорил он, – вы же не хотите сказать, что…

– Инспектор, да вы взгляните на их лица! – оборвал его Холмс.

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы чье-либо лицо столь красноречиво свидетельствовало о виновности. Старик стоял в оцепенении, глядя в пол, его густые брови сошлись на переносице. Сын же его, напротив, сверкал темными глазами, как хищный зверь, загнанный в угол. Черты его лица были искажены до неузнаваемости. Инспектор, не произнеся ни слова, подошел к двери и подал сигнал. На зов тотчас явились два констебля.

– У меня нет выхода, мистер Каннингем, – проговорил он. – Я очень надеюсь, что это ужасная ошибка… Что вы делаете! – Его рука мелькнула в воздухе, и на пол полетел револьвер, который Каннингем-младший выхватил из кармана.

– Возьмите оружие, – хладнокровно произнес Холмс, прижав оружие ногой к полу. – На суде оно пригодится. А вот и то, что нам действительно нужно. – Он поднял с пола скомканный лист бумаги.

– Вторая часть письма! – с удивлением вскричал инспектор. – Где вы его обнаружили?

– Там, где она и должна была находиться по моим предположениям. Полковник, вы с Ватсоном, пожалуй, можете возвращаться домой, я присоединюсь к вам через час, не больше. Нам с инспектором необходимо перекинуться парой слов с арестованными, но к обеду я буду непременно.

Шерлок Холмс сдержал слово. Через час он присоединился к нам в курительной комнате полковника. С ним явился маленький пожилой господин, которого мне представили как мистера Актона – это его дом был ограблен на прошлой неделе.

– Мне бы хотелось, чтобы мистер Актон присутствовал во время моего рассказа, – пояснил Холмс. – Ему будет любопытно услышать кое-какие подробности. Думаю, полковник, вы уже жалеете о том, что пригласили такого беспокойного гостя, как я.

– Напротив, – улыбнулся полковник. – Большая честь наблюдать за вашей работой, мистер Холмс. Хотя я до сих пор не понимаю, как вам удалось разрешить эту загадку.

– Боюсь, мой рассказ вас разочарует. Но сначала… эта потасовка в туалетной комнате Каннингема-младшего отняла у меня немало сил. Если позволите, полковник, я налью себе глоток вашего бренди. Я еще недостаточно окреп для переделок.

– Надеюсь, у вас больше не будет таких припадков?

Шерлок Холмс искренне рассмеялся.

– Об этом мы еще потолкуем, – сказал он. – Я расскажу вам о ходе дела в той последовательности, в какой развивались события, чтобы стало ясно, на чем строились мои умозаключения. Если что-либо покажется вам непонятным, задавайте вопросы.

В работе сыщика едва ли не главной является способность чувствовать, какие из фактов случайны, а какие имеют первостепенное значение. В противном случае вы потратите массу сил впустую вместо того, чтобы сосредоточиться на главном. В этом деле у меня с самого начала не было ни малейшего сомнения в том, что ключом к разгадке тайны является обрывок бумаги, который был зажат в руке убитого.

Сразу хочу обратить ваше внимание на тот факт, что, если бы рассказ Алека Каннингема был правдивым, если бы, как он утверждал, убийца сразу после выстрела убежал, он не мог бы вырвать листок из руки убитого. Но если это сделал не преступник, это мог сделать только сам Алек Каннингем – ведь к тому времени, когда старик спустился по лестнице, на улице уже толпились несколько слуг. Догадаться об этом было несложно, инспектор не сделал этого лишь потому, что ему и в голову не пришло, что в убийстве могут быть замешаны столь почтенные господа. Я же никогда не делаю исключений и следую только за фактами. Поэтому с самого начала расследования роль Алека Каннингема в этом деле вызывала у меня интерес.

Оторванный уголок бумаги, который показал нам инспектор, я изучил очень внимательно. Мне сразу же стало понятно, что это часть весьма необычного документа. Вот он. Вы не находите в нем ничего странного?

– Почерк какой-то необычный, – заметил полковник.

– Очевидно, – продолжал Холмс, – что письмо написано двумя разными людьми. Они писали слова по очереди – и в этом легко убедиться даже при беглом взгляде.

– Черт возьми! – удивился полковник. – А ведь это действительно так. Но зачем двум разным людям понадобилось писать одно письмо?

– Естественно, это делалось не ради забавы. Один из писавших не доверял другому и хотел, чтобы ответственность за то, что они задумали, была разделена между ними поровну. Кстати, мне совершенно очевидно, что тот, чьей рукой написаны слова «часов» и «минут», был организатором преступления.

– Как же вы это определили?

– Это становится понятно, если сравнить почерки – этот гораздо увереннее и тверже. Однако кроме догадок имеются и более веские аргументы. Если внимательно присмотреться, можно заметить, что твердая рука писала, оставляя пропуски в тех местах, где другой руке предстояло дописать свои слова позже. Иногда места не хватало, и более слабой руке приходилось втискивать, например, числительное «сорок пять» между «в» и «минут».

– Поразительно! – вскричал мистер Актон.

– Но пока еще довольно поверхностно, – откликнулся Холмс. – Мы наконец добрались до более важного пункта. Эксперты-криминалисты, как известно, умеют достаточно точно определять по почерку человека его возраст с точностью до десятилетия. Лишь иногда болезни и физическая немощь придают почерку старческие особенности, даже если писал человек молодой. В нашем случае, глядя на четкий почерк одного и небрежное, но все же вполне разборчивое письмо другого, мы можем сказать, что один из писавших – человек молодой, а второй – в годах, хотя и не совсем еще одряхлевший.

Есть и еще один пункт, не такой очевидный, но более важный. Эти два почерка имеют сходные черты. Они принадлежат кровным родственникам. Об этом свидетельствует множество признаков. Все вместе взятое почти убедило меня в том, что письмо это было написано Каннингемами – отцом и сыном.

После этого мне понадобилось изучить особенности преступления и понять, не могут ли они нам помочь. Я отправился с инспектором к дому Каннингемов и внимательно осмотрел все вокруг. Конюх действительно умер от выстрела из револьвера, но стреляли в него с расстояния более четырех ярдов, я это установил совершенно точно при осмотре тела. Края пулевого отверстия на его одежде не были обожжены, как это случается, когда стреляют в упор. Значит, Алек Каннингем лгал, утверждая, что видел, как двое мужчин боролись, когда раздался выстрел. Далее: отец и сын указали одно и то же место, где убийца выбежал на дорогу. Но там проходит довольно широкая канава, на дне которой скапливается сырость. Так как нигде рядом с канавой никаких отпечатков ног не обнаружилось, я понял не только то, что оба Каннингема лгут, но и то, что никакого незнакомца в черном вообще не существует.

Теперь мне нужно было установить мотив этого необычного преступления. Для этого в первую очередь необходимо было разобраться с грабежом в доме мистера Актона. Полковник как-то упомянул, что не так давно вы, мистер Актон, судились с Каннингемами. У меня сразу зародилось подозрение, что именно они проникли в вашу библиотеку, чтобы выкрасть какие-то важные для этой тяжбы документы.

– Вполне возможно, – согласился мистер Актон. – У меня есть бумаги, доказывающие, что часть их земель принадлежит мне. Если бы они хранились не в сейфе моего адвоката, Каннингемы могли оставить меня без главного козыря.

– Вот видите, – улыбнулся Холмс. – Это была безрассудная попытка. Не обнаружив того, что им требовалось, они решили инсценировать кражу со взломом и унесли первое, что попалось под руку. Однако кое-что оставалось для меня загадкой. Куда девалась вторая часть письма? Я не сомневался, что Алек вырвал его из руки убитого, и был почти уверен, что преступник сунул его в карман халата – больше на нем ничего не было из одежды. Оставалось выяснить – там ли он находится. Ради этого мы и отправились в дом Каннингемов.

Как вы наверняка помните, отец и сын появились, когда мы стояли рядом с входом в кухню. Ни в коем случае не следовало напоминать им о существовании главной улики, иначе они тут же уничтожили бы ее, но инспектор в разговоре с ними чуть не сболтнул лишнего. В ту же секунду я свалился носом в землю, и таким образом разговор принял другое направление.

– Боже правый! – рассмеялся полковник. – Не хотите ли вы сказать, что ваш припадок был ненастоящим?

– С медицинской точки зрения все выглядело очень убедительно, – вставил я, изумленно глядя на своего друга.

– Как только я «пришел в себя», – продолжал Холмс, – мне удалось при помощи простейшей уловки заставить Каннингема-старшего написать слово «одиннадцать», чтобы я мог сравнить его почерк с почерком на записке.

– Каким же я был ослом! – воскликнул я.

– Я видел, как встревожил вас мой «припадок», – улыбнулся Холмс. – Но позже, когда мы уже поднялись наверх, я приметил висящий на крючке у двери халат. В комнате Каннингема-старшего я сумел на некоторое время отвлечь общее внимание, для чего мне пришлось сбить столик с фруктами и поставить вас, милейший Ватсон, в нелепое положение. Сам же я вернулся и обыскал карманы халата. Как я и предполагал, письмо лежало там, но как только оно оказалось у меня в руках, появились Каннингемы. Не сомневаюсь, что они прикончили бы меня, если б не подоспела помощь. Я до сих пор ощущаю хватку мистера Алека. Его отец чуть не сломал мне запястье, пытаясь отнять улику. Очевидно, они поняли, что мне известно все, и внезапный переход от уверенности в полной безнаказанности к полной катастрофе заставил их потерять голову.

Позднее я спросил у Каннингема-старшего, зачем они это сделали. Он оказался довольно разговорчив, зато его сын вел себя как разъяренный демон. Алек готов был уничтожить всех, в том числе и себя, если бы только сумел добраться до своего револьвера. Но старик понял, что ему уже не отвертеться, пал духом и выложил все. Конюх Уильям, оказывается, проследил за своими хозяевами, когда они наведывались в гости к мистеру Актону, и стал недвусмысленно намекать им, что способен ненароком проговориться. Иными словами, начал их шантажировать. Но Алек Каннингем оказался не тем человеком, с которым можно играть в такие игры. Ему пришла в голову идея воспользоваться паникой, охватившей округу после ограбления мистера Актона, чтобы избавиться от опасного свидетеля и при этом не навлечь на себя подозрений. Уильяма выманили из дома и прикончили. Если бы не клочок записки, оставшийся в руке жертвы, и если бы преступники немного тщательнее отнеслись к подготовке убийства, это могло бы им сойти с рук.

– А записка?

Шерлок Холмс положил на стол соединенные части листка, разгладил и прочитал вслух:

«Если придете в одиннадцать часов сорок пять минут к восточным воротам, сможете узнать кое-что такое, что удивит вас, а возможно, и очень поможет и вам, и Энни Моррисон. Но об этом никому ни слова».

– Примерно этого я и ожидал, – сказал мой друг. – Пока мы не знаем, что связывало Алека Каннингема, Уильяма Кервана и Энни Моррисон. Но результат показывает, что ловушка сработала безотказно. Вам не кажется, Ватсон, что наш тихий отдых в деревне удался? Думаю, уже завтра я вернусь на Бейкер-стрит со свежими силами.

Горбун

Однажды летним вечером, спустя несколько месяцев после моей женитьбы, я сидел дома у камина и клевал носом над каким-то романом. День выдался не из легких. Жена уже поднялась наверх, а прислуга ушла. Когда я наконец заставил себя встать, чтобы вытряхнуть пепел из трубки, в дверь позвонили.

На часах было без четверти двенадцать. Для гостей поздновато, значит, это пациент. С кислой миной я вышел в прихожую и открыл дверь. Передо мной стоял Шерлок Холмс.

– Ватсон, – сказал он, – надеюсь, я не слишком поздно?

– Да что вы, дружище?! Заходите.

– Вы удивлены, и это можно понять! Приютите меня сегодня ночью? Вы как-то говорили, что у вас есть холостяцкая комната для одного гостя, и сейчас она, как я вижу, пустует. Об этом мне поведала ваша вешалка для шляп.

– Буду очень рад, если вы останетесь.

– Благодарю вас. В таком случае я займу свободный крючок. У вас побывал слесарь? Примите мои соболезнования. Появление слесаря всегда свидетельствует о неприятностях. Надеюсь, не канализация?

– Нет, газ.

– Ясно! Гвозди, которыми подбиты его башмаки, оставили два следа на линолеуме как раз там, где на него падает свет. Нет, спасибо, я поужинал на вокзале, но трубку с вами выкурю с удовольствием.

Я передал ему кисет. Холмс уселся напротив меня и какое-то время молча дымил. Я понимал, что привести его ко мне в такой час могло только важное и не терпящее отлагательства дело, поэтому терпеливо ждал, пока он заговорит.

– У вас, я вижу, сейчас много работы, – сказал Холмс, внимательно взглянув на меня.

– Да, сегодня был сложный день, – кивнул я и добавил: – Вам, конечно, это может показаться нелепым вопросом, но как вы догадались?

Холмс усмехнулся.

– Просто я знаю ваши привычки, дорогой Ватсон, – сказал он. – Когда пациентов у вас мало, вы ходите пешком, когда их становится больше – ездите в кебе. Когда я заметил, что на ваших далеко не новых ботинках нет ни пятнышка грязи, я сделал вывод, что вы в настоящее время достаточно заняты и пользуетесь извозчиком.

– Поразительно! – искренне восхитился я.

– Элементарно, – отмахнулся он. – Это как раз тот случай, когда наблюдательный человек может порядком удивить собеседника, который не обращает внимания на мелочи. То же самое можно сказать и о ваших рассказах обо мне. Ведь вы как автор с самого начала владеете информацией, не известной читателю, и на ее основе развиваете сюжет. Но сейчас я и сам нахожусь в положении несведущего читателя, потому что в руках у меня имеется несколько нитей одного из самых загадочных дел в истории. Не хватает одного-двух фактов, чтобы развить мою версию. Но я найду их, Ватсон, обязательно найду!

В глазах Холмса загорелся огонь, щеки порозовели. Но всего на мгновение. Когда я в следующий раз взглянул на него, лицо его снова приобрело ту бесстрастность, из-за которой многие считали моего друга больше похожим на машину, чем на живого человека.

– Это дело имеет некоторые особенности, – сказал Холмс. – Я бы даже сказал, исключительные особенности. Я уже успел его обдумать и нащупал почву. Осталось сделать последний шаг, и, если бы вы составили мне компанию, я был бы вам признателен.

– Буду только рад.

– Завтра придется съездить в Олдершот. Вы готовы к такому путешествию?

– Думаю, что Джексон подменит меня.

– Прекрасно. Я бы хотел, чтобы мы отправились одиннадцатичасовым поездом с вокзала Ватерлоо.

– Хорошо, значит, у меня будет время собраться.

– Что ж, если вы еще не засыпаете на ходу, я обрисую в общих чертах суть дела и расскажу, чем нам предстоит заняться. Буду краток, но постараюсь не упустить важнейших деталей. Я расследую предполагаемое убийство полковника Баркли из полка «Роял Манстерз», расквартированного в Олдершоте. Вот что там произошло два дня назад.

«Роял Манстерз», как вы знаете, один из самых знаменитых ирландских полков в составе британской армии. И в крымскую кампанию, и во время восстания сипаев он творил настоящие чудеса, да и после этого проявил себя не раз. До этого понедельника полк находился под командованием Джеймса Баркли, доблестного ветерана. Баркли начал службу рядовым, за редкую доблесть был произведен в офицеры и в конце концов стал командиром полка, в котором когда-то носил на плече ружье.

Полковник Баркли женился еще будучи сержантом. Жена его, в девичестве носившая имя мисс Нэнси Дэвой, была дочерью отставного сержанта-знаменщика, служившего в том же полку. Нетрудно представить, что поначалу у молодой пары возникли некоторые трения с их новым окружением. Однако довольно скоро они освоились, и миссис Баркли стала пользоваться такой же популярностью среди полковых дам, как и ее муж среди сослуживцев. Она была удивительно красива в ту пору, и даже сейчас, после тридцати лет брака, сохранила королевскую осанку.

Семейная жизнь полковника Баркли выглядит просто-таки идеальной. Майор Мерфи, главный поставщик фактов в этом деле, уверяет, что ни разу не слышал, чтобы эта пара ссорилась. Баркли любил жену даже больше, чем она его, и с трудом переносил разлуки с ней. Миссис Баркли же, напротив, хоть и любила мужа и была всецело предана ему, была гораздо сдержаннее. В полку они считались образцовой для своего возраста парой, и ничто в их отношениях не предвещало беды.

Характер у полковника Баркли был довольно ровный. Однако в этом добросовестном и неунывающем старом служаке временами пробуждалась склонность к насилию и злопамятность. Впрочем, жены это никогда не касалось. Была в нем еще одна особенность, которая удивляла майора Мерфи и других офицеров, с которыми я разговаривал. Порой полковник на несколько минут впадал в крайне подавленное состояние – словно чья-то невидимая рука стирала с его лица улыбку. Это и еще некоторая склонность к суевериям – вот и все особенности характера полковника, известные сослуживцам. Склонность эта выражалась в том, что Баркли очень не любил оставаться по ночам один. Такая ребяческая черта у бесстрашного солдата часто вызывала всякие толки и предположения.

Первый батальон полка «Роял Манстерз» расквартирован в Олдершоте уже несколько лет. Офицеры, у которых есть семьи, не живут в казармах, и полковник все это время занимал виллу Лечайн примерно в полумиле от полкового лагеря. Возле дома имеется участок земли, западная сторона его выходит на большую дорогу, до которой каких-нибудь тридцать ярдов. Из прислуги на вилле только кучер и две горничные. Хозяин, хозяйка и трое слуг – вот и все обитатели виллы. Детей у Баркли нет, гости у них случались нечасто.

Теперь о событиях, происшедших на вилле в понедельник между девятью и десятью часами вечера.

Миссис Баркли католичка, она принимает активное участие в деятельности Гильдии святого Георгия при церкви на Уотт-стрит. Организация эта занимается раздачей подержанной одежды беднякам. В тот день на восемь часов было назначено собрание гильдии, поэтому миссис Баркли не стала засиживаться за обедом. Когда она выходила из дому, кучер услышал, как она, попрощавшись с мужем, добавила, что скоро вернется. Затем миссис Баркли зашла за мисс Моррисон, молодой леди, живущей на соседней вилле, и вместе они отправились на собрание, которое продолжалось сорок минут. В пятнадцать минут десятого миссис Баркли вернулась домой, расставшись с мисс Моррисон у ворот ее виллы.

На вилле Лечайн есть так называемая «солнечная» комната – веранда. Это просторное помещение выходит окнами на дорогу и имеет отдельный вход – большую раздвижную стеклянную дверь. Тридцать ярдов между домом и дорогой занимает газон, отделенный невысокой каменной оградой с решеткой. Именно в эту комнату вошла миссис Баркли, когда вернулась домой. Шторы не были опущены, поскольку по вечерам там редко кто бывал. Миссис Баркли зажгла лампу, после чего позвонила в колокольчик и попросила Джейн Стюарт, одну из горничных, принести чаю, хотя раньше никогда так не поступала. Полковник в это время находился в столовой. Услышав, что жена вернулась, он поспешил присоединиться к ней. Кучер видел, как он прошел по коридору и вошел в комнату. Больше полковника Баркли живым не видели.

Горничная принесла чай через десять минут, но, подойдя к двери, услышала голоса хозяев, которые ожесточенно спорили. Она постучала и, не получив ответа, решила войти, но оказалось, что дверь заперта изнутри. Тогда она побежала на кухню за кухаркой. Обе женщины в сопровождении кучера вернулись к «солнечной» комнате и стали прислушиваться к спору, который все еще продолжался. Все трое утверждают, что слышали лишь голоса полковника Баркли и его жены. Баркли говорил невнятно и отрывисто, поэтому слов нельзя было разобрать. Леди же, наоборот, не сдерживалась. «Трус! – восклицала она. – Что же теперь делать? Я потратила на тебя всю жизнь! Видеть тебя больше не желаю! Трус! Трус!» Вдруг раздался истошный крик полковника, грохот и пронзительный женский визг. Кучер, думая, что случилось непоправимое, бросился к двери и стал выбивать ее.

Крики не умолкали, дверь не поддавалась, и тут у кучера появилась идея: он выскочил через коридор на улицу, обежал дом и оказался у стеклянной двери. Одна створка была открыта, поэтому он без труда проник в комнату. Хозяйка уже лежала без чувств на кушетке. На кресле, перекинув ноги через подлокотник и свесив голову на пол рядом с каминной решеткой, в луже собственной крови лежал бездыханный полковник.

Кучер сообразил, что хозяину уже не поможешь. Первое, что пришло ему в голову – отпереть дверь. Но тут возникла трудность: ключа в замочной скважине не оказалось. Его не было нигде, поэтому кучер выскочил через стеклянную дверь и побежал за полицией и врачом. Леди, на которую, разумеется, немедленно пало подозрение, все еще не пришла в себя, и ее отнесли в спальню. Труп полковника переместили на кушетку, а место, где разыгралась трагедия, тщательно осмотрели.

Несчастный Баркли умер от нанесенного со страшной силой удара тупым предметом в затылок. Рваная рана была длиной два дюйма. Установить орудие убийства было несложно – на полу рядом с телом валялась странной формы дубинка из твердой древесины с костяной рукоятью. Баркли приобретал оружие во всех странах, где ему приходилось служить, и у него собралась довольно обширная коллекция. Слуги уверяют, что никогда раньше этой дубинки не видели, но в доме такое количество экзотических предметов, что на дубинку могли и не обратить внимания. Больше ничего в «солнечной» комнате обнаружить не удалось, а ключа от двери не нашли ни у миссис Баркли, ни у жертвы, ни в каком-либо ином месте.

Так обстояли дела, Ватсон, когда во вторник утром я по просьбе майора Мерфи приехал в Олдершот. Согласитесь, что дело само по себе интересное, но вскоре я понял, что оно еще более необычное, чем кажется на первый взгляд.

Перед тем как осмотреть комнату, я опросил слуг, но ничего нового не выяснил. Только горничная Джейн Стюарт припомнила одну деталь. Когда она в первый раз подошла к двери, хозяин и хозяйка разговаривали так тихо, что о том, что за дверью происходит ссора, она догадалась только по интонациям. Я нажал на горничную, и она вспомнила, что леди два раза негромко произнесла имя Давид. Это крайне важно, так как, если вы помните, полковника звали Джеймс.

В этом деле есть также обстоятельство, которое произвело неизгладимое впечатление даже на полицейских. На лице убитого, как они говорят, застыла маска нечеловеческого ужаса, исказившая его черты до неузнаваемости. То есть перед смертью Баркли сознавал, что его ждет. Полиция решила, что полковника привел в такое состояние вид жены, устремившейся к нему с дубинкой, правда, они позабыли, что рана находится на затылке. От самой леди добиться ничего невозможно, потому что она до сих пор пребывает в беспамятстве, вызванном нервной горячкой.

От полицейских я узнал, что мисс Моррисон, с которой в тот вечер миссис Баркли ходила в церковь, не имеет ни малейшего представления о том, что могло расстроить ее приятельницу после того, как они расстались.

Собрав все эти факты, я, Ватсон, выкурил несколько трубок, пока не понял, что самое необычное в этом деле – исчезновение дверного ключа. Обыск не дал результатов, из чего следует, что его унесли оттуда. Но ни полковник, ни его жена сделать этого не могли. Значит, в «солнечную» комнату входил еще кто-то, причем только через стеклянную дверь. Мне подумалось, что тщательный осмотр комнаты и газона перед домом может навести на след этой загадочной личности, и я все-таки сумел найти следы, но совсем не те, каких ожидал. В комнате действительно побывал посторонний. Я нашел пять отчетливых следов его ног: один на дороге – в том месте, где он вскарабкался на каменную ограду с решеткой, два на газоне и два едва заметных на ступенях, ведущих к стеклянной двери. Через газон он бежал, так как отпечатки носков обуви намного глубже отпечатков каблуков. Но меня поразил даже не этот человек, а его спутник.