Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе"

– Сделаю! Все сделаю, как вы сказали, – говорил Браун, заискивающе заглядывая Холмсу в глаза.

– Ошибки быть не должно, – сказал Холмс и строго посмотрел на тренера. Тот втянул голову в плечи.

– Нет-нет, как можно! Я буду на месте. Все пока оставить как есть?

Холмс ненадолго задумался и вдруг рассмеялся.

– Оставьте. Я пришлю вам указания. И смотрите, без фокусов, не то…

– Поверьте, я все сделаю!..

– Ну что ж, завтра я с вами свяжусь. – Холмс повернулся, и мы зашагали обратно в Кингс-Пайленд.

– Значит, лошадь все-таки у Брауна? – спросил я.

– Сначала он пытался выкрутиться, но когда я в точности описал ему его действия, он решил, что я видел все собственными глазами. Вы обратили внимание на необычные квадратные носки у тех следов, что мы видели? Его ботинки в точности им соответствуют. Я описал Брауну, как в то утро, встав по обыкновению раньше всех, он заметил чужую лошадь, разгуливавшую по равнине. Приблизившись, по белой отметине у нее на лбу он понял, что в его руки попал Серебряный – единственная лошадь, способная обогнать ту, на которую он поставил. Первым его движением было отвести коня обратно в Кингс-Пайленд, но потом, не совладав с искушением, он решил придержать его до конца состязаний, увел и спрятал в Мейплтоне. После моего рассказа Сайлас Браун думал только о том, как спасти свою шкуру.

– Но ведь его конюшню обыскивали!

– У человека, который столько лет имеет дело с лошадьми, на такой случай наверняка имеются свои приемы.

– А вы не боитесь оставлять здесь лошадь? Он же может с ней что-нибудь сделать.

– Теперь он будет беречь ее как зеницу ока. Браун прекрасно понимает, что надеяться на прощение он может лишь в том случае, если вернет лошадь в целости и сохранности.

– Полковник Росс не производит впечатления человека, способного прощать.

– Не в полковнике дело. Я лицо неофициальное, поэтому сам решу, что ему рассказать. Вы заметили, что полковник разговаривал со мной надменно? Теперь я хочу немного позабавиться. Не говорите ему о лошади. Но все это, конечно же, ерунда по сравнению с главным вопросом: кто убил Джона Стрейкера? Поэтому мы с вами возвращаемся в Лондон вечерним поездом.

Слова моего друга поразили меня как гром среди ясного неба. С какой стати он решил прекратить столь успешно начатое дело? Я был так удивлен, что не проронил ни слова до самого дома Стрейкера. Полковник и инспектор дожидались нас в гостиной.

– Мы с доктором Ватсоном возвращаемся в столицу сегодня вечерним экспрессом, – с порога заявил Холмс.

От удивления глаза инспектора округлились, но полковник лишь презрительно скривил губы.

– Значит, вы поняли, что найти убийцу несчастного Стрейкера вам не удастся?

Холмс неопределенно пожал плечами.

– Здесь есть кое-какие сложности, – сказал он. – Но я склонен думать, что во вторник ваша лошадь выйдет на ипподром. У вас есть фотография мистера Стрейкера?

Инспектор вытащил из конверта карточку и передал ее Холмсу.

– Дорогой Грегори, вы предугадываете мои желания. Если позволите, я оставлю вас на минуту, мне нужно задать один вопрос служанке.

– Должен сказать, я разочарован в нашем помощнике, – проговорил полковник Росс, проводив взглядом Холмса. – По-моему, с его приездом мы не продвинулись ни на шаг.

– Однако он уверен, что ваша лошадь будет участвовать в забеге, – заметил я.

– Это его мнение, – пожал плечами полковник. – Мне было бы спокойнее, если бы конь стоял в своем стойле.

В это время Холмс снова вошел в комнату.

– Итак, джентльмены, – бодро воскликнул он, – теперь я готов ехать!

Когда мы уже уселись в экипаж, один из работников конюшни открыл для нас ворота. Холмс внезапно подался через борт и коснулся рукава конюха.

– У вас в загоне несколько овец, – сказал он. – Кто за ними ухаживает?

– Я, сэр.

– В последнее время с ними не происходило ничего странного?

– Ничего особенного, сэр. Правда, трое начали хромать.

Этот ответ привел Холмса в восторг. Он потер руки.

– Поразительно, Ватсон, удача сама идет к нам в руки! – шепнул он мне и продолжал: – Грегори, советую вам обратить внимание на эту необычную эпидемию. Поехали!

Выражение лица полковника Росса сделалось еще более скептическим, но совет моего друга крайне заинтересовал инспектора.

– Вы считаете, это важно? – спросил Грегори.

– Чрезвычайно. И еще хочу обратить ваше внимание на поведение собаки в ночь преступления.

– Но она вела себя как обычно.

– В этом-то и заключается странность, – заметил Шерлок Холмс.

Спустя четыре дня мы с Холмсом отправились в Винчестер, чтобы посмотреть скачки на Кубок Уэссекса. Полковник Росс встретил нас у вокзала. Он усадил нас в свой экипаж и повез на загородный ипподром. Всю дорогу полковник держался очень холодно.

– О моей лошади до сих пор нет никаких известий, – наконец процедил он.

– Скажите, а вы бы узнали Серебряного, если бы увидели?

– Я двадцать лет занимаюсь лошадьми, но первый раз слышу подобный вопрос, – взорвался полковник. – Даже ребенок узнал бы его по белому лбу и темному пятну на передней правой ноге.

– А какие ставки?

– Творится неладное. Вчера еще были пятнадцать к одному, но затем начали падать, теперь, может быть, уже и трех к одному не будет.

– Хм, – Холмс почесал подбородок. – Значит, кому-то что-то известно.

Когда экипаж подкатил к ограждению трибуны, я взглянул на доску со списком участников состязаний. Вот что я прочел:

Кубок Уэссекса

Главный приз – 1000 соверенов плюс 50 соверенов за каждые дополнительные 100 футов.

Второй приз – 300 фунтов.

Третий приз – 200 фунтов.

Дистанция одна миля пять фарлонгов. Участвуют жеребцы четырех и пяти лет.

Участники:

Негр. Владелец – мистер Хит Ньютон. Жокей – красный шлем, коричневый камзол.

Боксер. Владелец – полковник Уордлоу. Жокей – розовый шлем, сине-черный камзол.

Десборо. Владелец – лорд Бэкуотер. Жокей – желтый шлем, желтые рукава.

Серебряный. Владелец – полковник Росс. Жокей – черный шлем, красный камзол.

Ирис. Владелец – герцог Балморал. Жокей – желтые и черные полосы.

Упрямец. Владелец – лорд Синглфорд. Жокей – фиолетовый шлем, черные рукава.

Прервав молчание, полковник произнес:

– Мы понадеялись на ваше слово и не стали выставлять другую лошадь… Погодите, что это? Серебряный – фаворит?

– Пять к четырем на Серебряного! – неслось с трибун. – Пять к четырем на Серебряного! Пять к пятнадцати на Десборо!

– На старте подняли номера! – воскликнул я. – Все шесть лошадей на дорожке.

– Все шесть? Так что же, моя лошадь участвует? – заволновался полковник. – Но я не вижу там Серебряного!

– Разве это не он?

Как только я произнес эти слова, мимо нас проскакал мощный гнедой жеребец, неся на себе жокея, одетого в красное и черное, в цвета полковника Росса.

– Это не моя лошадь! – вскричал хозяин скакуна. – На этом животном нет ни одной белой шерстинки. Что вы затеяли, мистер Холмс?

– Не волнуйтесь, давайте лучше понаблюдаем за скачкой, – невозмутимо отвечал мой друг, глядя в мой бинокль. – Превосходно! Отличный старт! Сейчас они покажутся!

Из нашего экипажа было прекрасно видно приближающихся лошадей. Все шесть скакунов шли ноздря в ноздрю, но примерно с середины дистанции вперед вырвался Десборо. Однако почти сразу его стремительным броском обошел жеребец полковника. Он первым достиг финиша, обогнав главного соперника на добрых шесть корпусов. Ирис герцога Балморала с большим отрывом пришел третьим.

– Главный приз мой, – задохнулся полковник. – Клянусь, я ничего не понимаю. Мистер Холмс, не пора ли вам объяснить, что здесь происходит?

– Разумеется, полковник, скоро вы все узнаете. Давайте все вместе сходим взглянуть на победителя.

– Вот он, – сказал Холмс, когда мы вошли в паддок, где имеют право находиться только владельцы лошадей и их друзья. – Протрите ему морду и правую переднюю ногу спиртом и убедитесь, что перед вами Серебряный.

– Всемогущий Боже!

– Я нашел его у вора и решил выпустить лошадь на ипподром в том виде, в каком ее сюда доставили.

– Дорогой Холмс, вы просто волшебник! Лошадь выглядит совершенно здоровой, никогда в жизни она не бегала так, как сегодня. Примите мои извинения за то, что я сомневался в ваших способностях. Но я буду благодарен вам еще больше, если вы сумеете найти и убийцу Джона Стрейкера.

– Это уже сделано, – как ни в чем не бывало заявил Холмс.

Мы с полковником ошеломленно уставились на него.

– Вы… нашли убийцу? И где же он?

– Здесь.

– Где?

– Стоит прямо передо мной.

Щеки полковника вспыхнули.

– Я очень обязан вам, мистер Холмс, – сказал он. – Однако то, что вы сейчас говорите, я воспринимаю либо как неудачную шутку, либо как оскорбление.

Шерлок Холмс рассмеялся.

– Уверяю вас, полковник, мне и в голову не приходило считать вас причастным к преступлению, – сказал он. – Настоящий убийца стоит за вашей спиной.

Он сделал шаг вперед и положил руку на холку чистокровного скакуна.

– Серебряный! – в один голос вскричали мы с полковником.

– Да, убийца – этот конь. Но его вину смягчает то обстоятельство, что он был вынужден защищаться, а Джон Стрейкер оказался человеком, не заслуживающим доверия… О, кажется, начинается второй заезд! Я сделал кое-какие ставки и надеюсь немного выиграть, поэтому ненадолго отложим объяснения.

В тот же вечер мы втроем отправились в Лондон. Удобно устроившись в пульмановском вагоне, мы приготовились выслушать рассказ Шерлока Холмса о том, что произошло в Дартмуре в ночь с понедельника на вторник и каким образом ему удалось распутать это дело. И честно признаюсь – нам с полковником путешествие показалось удивительно коротким.

– Сразу скажу, – начал Холмс, – что представление об этом деле, которое возникло у меня на основании газетных статей, оказалось неверным. И это моя вина – я не сумел свести воедино значимые факты, скрывавшиеся под ворохом ненужных подробностей. Я отправился в Девоншир с убеждением, что преступление совершил Фицрой Симпсон, хотя прямые доказательства его вины отсутствовали. Лишь когда мы подъезжали к дому тренера, я вдруг понял, какую роль играет баранина в соусе. Помните, как я остался в экипаже, когда все вышли? В ту минуту я размышлял над тем, почему упустил столь очевидную улику.

Это было первое звено цепочки. Порошок опиума не безвкусен. Если добавить его в пищу, человек почувствует это и, скорее всего, не станет есть. Соус карри – как раз та приправа, которая может скрыть привкус опиума. Невозможно представить, чтобы Фицрой Симпсон, человек совершенно посторонний, сумел подстроить так, чтобы в тот вечер в семье тренера подавали баранину с карри. Таким образом, он выпадает из круга подозреваемых. Стрейкер и его жена – единственные люди, которые могли сделать так, чтобы в тот вечер на тарелках конюхов оказалась баранина, приправленная карри. Опиум же был добавлен только в тарелку, предназначенную для того, кто остался дежурить в конюшне. А кто имел доступ к этой тарелке до того, как ее взяла в руки служанка?

Еще не имея ответа на этот вопрос, я задумался над тем, почему в тот вечер собака вела себя спокойно. Благодаря происшествию с Симпсоном мне было известно, что в конюшне держали собаку, которая даже не залаяла, когда из стойла выводили лошадь, иначе конюхи, спавшие на сеновале, услышали бы ее. Но почему? Потому что похитителем Серебряного был человек, которого собака хорошо знала.

Я был почти уверен, что именно Джон Стрейкер явился той ночью в конюшню и увел коня. Но с какой целью? Очевидно, с преступной, иначе зачем ему было подсыпать опиум своему конюху? Однако я не понимал, что именно задумал Стрейкер. Известны случаи, когда тренеры зарабатывали большие деньги, делая ставки против своих же лошадей и не давая им победить. Для этого существует немало способов. Что было на уме у Стрейкера? Я рассчитывал, что пойму это с помощью содержимого его карманов.

Так и вышло. Помните необычный нож, который был зажат в руке покойного? Ни одному разумному человеку не придет в голову защищаться таким ножом. Подобные инструменты используют в хирургии для тончайших операций. И той ночью его тоже собирались использовать по назначению. Вам, полковник, должно быть известно, что достаточно сделать небольшие подкожные надрезы сухожилий на бедрах лошади, чтобы животное начало прихрамывать. Все сочли бы это следствием растяжения, полученного во время тренировок. Никому не пришло бы в голову заподозрить злой умысел.

– Каков мерзавец! – не сдержался полковник.

– Теперь у нас есть объяснение, зачем Стрейкеру понадобилось выводить коня ночью в поле. Такой горячий жеребец, как Серебряный, наверняка разбудил бы ржанием конюхов, если бы почувствовал укол ножа. Необходимо было отвести его подальше от конюшни.

– Как я не догадался?! – схватился за голову полковник. – Вот зачем Джону понадобилась свеча и спички.

– Верно. Однако содержимое карманов Стрейкера подсказало не только способ, которым он хотел совершить преступление, но и его мотивы. Большинство людей не носят у себя в карманах чужих счетов. Из этого я сделал вывод, что Стрейкер вел двойную жизнь, и в этом была замешана женщина из тех, что привыкли жить на широкую ногу. Как бы хорошо вы ни относились к своим работникам, вряд ли им по карману покупать своим возлюбленным наряды ценой в тридцать с лишним фунтов. Я осторожно расспросил миссис Стрейкер об этом платье, убедился, что к ней оно не попадало, и запомнил адрес модистки. У меня не было сомнений, что если я наведаюсь к ней с фотографией Стрейкера, про загадочного мистера Дербишира можно будет забыть навсегда.

В тот день все стало окончательно ясно. Стрейкер отвел лошадь в лощину, чтобы никто не заметил света его свечи. По пути он подобрал галстук, который потерял Симпсон, удиравший от конюха с собакой. Вероятно, Стрейкер хотел связать галстуком ноги жеребца. На дне лощины он остановился позади коня и зажег спичку. Животные каким-то образом чувствуют приближение опасности, но возможно, что Серебряного испугала неожиданная вспышка. Жеребец рванулся с места, и его заднее копыто с железной подковой угодило Стрейкеру в лоб. До этого, несмотря на дождь, тренер снял с себя макинтош, который мог помешать ему произвести тонкую операцию. В момент падения Стрейкер полоснул себя ножом, и на его бедре остался глубокий порез.

– Изумительно! – воскликнул полковник.

– Не обошлось и без вмешательства случая. Мне вдруг пришло в голову, что такой хитрый человек, как Стрейкер, перед тем как произвести тонкую операцию на сухожилиях, должен был попрактиковаться. Но на ком? Я заметил овец, задал вопрос конюху и, к своему удивлению, получил подтверждение своей догадки. Вернувшись в Лондон, я нанес визит модистке, которая узнала в Стрейкере своего постоянного клиента, чья жена обожает модные туалеты. Эта женщина и заставила Стрейкера наделать долгов и толкнула на бесчестный поступок.

– Вы объяснили все, кроме одного, – сказал полковник. – Где все это время находился Серебряный?

– А он убежал. Его обнаружил один из ваших соседей. Все это время он держал коня у себя, но я думаю, мы можем простить ему это прегрешение… Если не ошибаюсь, мы подъезжаем. Каких-нибудь десять минут, и мы будем на вокзале Виктория. Полковник, а не выкурить ли нам с вами в оставшееся время по сигаре?

Желтое лицо

Публикуя эти короткие очерки о странных, порой драматических событиях, свидетелями которых и даже участниками становились мы с моим другом, я, естественно, чаще останавливаюсь на его успехах, чем на поражениях. Однако иногда случалось, что Холмс совершал ошибку, а правда так или иначе всплывала на поверхность. В моем архиве хранятся записи о пяти-шести подобных делах, и та история, которую я собираюсь рассказать, – из их числа.

Шерлок Холмс редко занимался физическими упражнениями ради тренировки. Мало кто мог сравниться с ним в силе мышц, и он был, несомненно, одним из лучших боксеров в своем весе. Но не имеющее определенной цели напряжение всегда казалось ему пустой тратой энергии, и он редко проявлял активность, когда в его поле зрения не оказывалось какое-либо интересное дело. При этом более неутомимого человека, чем мой друг, мне встречать не приходилось. Удивительно, что ему удавалось держать себя в такой прекрасной форме, поскольку питался Холмс умеренно и жил скромно, если не сказать по-спартански.

Как-то ранней весной, в один из таких периодов вынужденного безделья, мы с Холмсом отправились на прогулку в парк. Часа два мы бродили по дорожкам, почти не разговаривая, как и подобает двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было уже почти пять, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

– Прошу прощения, сэр, – сказал лакей, открывая дверь. – К вам приходил джентльмен.

Холмс укоризненно покосился на меня.

– Вот вам и прогулки, – с досадой обронил он. – Этот джентльмен уже ушел?

– Да, сэр.

– А вы не предложили ему подождать?

– Да, сэр, и он ждал вас около получаса. Только джентльмен этот оказался очень нервным. Войдя в дом, он принялся бегать из угла в угол, а иногда останавливался и топал ногой. Я стоял у двери, сэр, и все слышал. Потом он вышел в коридор и закричал: «Этот господин собирается когда-нибудь возвращаться?» «Сэр, подождите еще немного, он скоро будет», – говорю я ему. А он: «Уж лучше я подожду на свежем воздухе. Я скоро вернусь». После этого он ушел.

– Ну что ж, вы сделали все, что могли, – сказал Холмс, и мы направились в гостиную. – Вот ведь не повезло, Ватсон. Самое время заняться каким-нибудь делом, а у этого человека, судя по его поведению, дело нешуточное. Но что я вижу! Должно быть, нервный джентльмен забыл у нас свою трубку – и очень недурную. Головка из верескового корня, с отличным янтарным мундштуком, – такая стоит семь с половиной шиллингов, не меньше. Похоже, наш гость и в самом деле очень волновался, если забыл вещь, которой так дорожит.

– Откуда вам известно, что он ею так уж дорожит? – поинтересовался я.

– Видите ли, Ватсон, эту трубку дважды чинили – один раз головку, второй раз мундштук. В обоих случаях были наложены серебряные стяжки. Каждая из этих починок стоит больше, чем сама трубка. Раз человек решает отдать трубку в ремонт, вместо того чтобы купить за те же деньги новую, значит, он ею дорожит.

Холмс поднял трубку и постучал по ней указательным пальцем, как профессор, демонстрирующий студентам-медикам кость.

– Ничто не может рассказать о человеке больше, чем его трубка, – сказал Холмс. – Разве что часы и шнурки. Хозяин этой – человек крепкого телосложения, левша, имеет прекрасные зубы, несколько небрежен и далеко не беден.

Мой друг сообщил это как бы между прочим, но я заметил, как он поглядывает на меня – слежу ли я за его рассуждениями.

– Вы считаете, что если человек курит трубку за семь шиллингов, это говорит о том, что он богат? – спросил я.

– В чашечке – остатки табачной смеси, которую торговцы называют «гросвенор» и берут за нее по восемь пенсов за унцию, – сказал Холмс, высыпав на ладонь немного содержимого трубки. – Можно найти отличный табак, который стоит в два раза дешевле, следовательно, экономить ему не приходится.

– А как вы догадались об остальном?

– Он имеет обыкновение прикуривать от ламп и газовых рожков. Как видите, трубка обожжена с одной стороны. След этот на правой стороне трубки, из чего я заключаю, что курильщик – левша. Попробуйте сами прикурить от лампы, и вы, правша, поднесете трубку к огню левой стороной. Далее мы видим, что мундштук прокушен. Только сильный человек с крепкими зубами способен на такое… Если я не ошибаюсь, это как раз его шаги на лестнице. Сейчас мы увидим объект более интересный для исследования, чем трубка.

В следующую секунду дверь распахнулась и в комнату вошел рослый молодой человек. На нем был темно-серый костюм, в руке он держал коричневую широкополую фетровую шляпу. Я бы дал ему лет тридцать, но на самом деле он был немного старше.

– Прошу прощения, – смутился он. – Наверное, я должен был постучать. Конечно же, нужно было постучать, но я немного расстроен, поэтому прошу меня простить.

Он быстро провел рукой по лбу и опустился на стул. Хотя следовало бы сказать «рухнул».

– Я вижу, вы уже несколько суток не спали, – сочувственно сказал Холмс. – Это выматывает больше, чем работа. Чем я могу вам помочь?

– Мне необходим совет, сэр. Я не знаю, что делать, моя жизнь погибла.

– Вам нужна консультация сыщика?

– Не только. Вы – умный человек, и меня интересует ваше мнение… Мнение человека, знающего жизнь. И я очень надеюсь, что вы мне поможете.

Говорил он быстрыми и отрывистыми фразами, и мне показалось, что речь дается ему с трудом.

– Видите ли, это глубоко личное дело, – начал наш посетитель. – Не так уж приятно… нет, это просто ужасно, когда приходится обсуждать поведение своей жены с людьми, которых видишь первый раз в жизни! Но мне просто необходимо с кем-то посоветоваться.

– Дорогой мистер Мунро… – проговорил Холмс. При этом наш гость вскочил со стула.

– Как! Вы знаете мое имя?! – вскричал он.

– Если вы хотите сохранять анонимность, – улыбнулся Холмс, – советую отказаться от привычки писать свое имя на подкладке шляпы. Мы с моим другом слышали немало таких вещей и многим сумели помочь восстановить душевное равновесие. Я вижу, ваше дело не терпит отлагательств, поэтому советую начать прямо с фактов.

Наш посетитель снова схватился за лоб, словно перед ним стояла трудная задача. Каждое движение выдавало в нем человека замкнутого, необщительного, с обостренной чувствительностью, привыкшего скорее скрывать свои раны, чем выставлять их напоказ. Неожиданно он с отчаянным видом махнул рукой и приступил к рассказу.

– Вот вам факты. Я женат. Уже три года. Все это время мы с женой жили счастливо и любили друг друга так крепко, как только могут любить друг друга мужчина и женщина. Мы с ней даже ни разу не поспорили, у нас во всем царила гармония. Но начиная с прошлого понедельника между нами как будто выросла стена. Мне кажется, в жизни моей жены появилось что-то не известное мне. Мистер Холмс, она на глазах превращается в совершенно незнакомую мне женщину. И я хочу знать, в чем тут дело. Эффи любит меня всем сердцем так, как никогда раньше не любила, я это чувствую. Но у нее есть тайна… И пока я не выясню, в чем дело, у меня на душе будет лежать камень.

– Ближе к делу, мистер Мунро, – нетерпеливо сказал Холмс.

– Когда я впервые встретил Эффи, она была вдовой, хотя ей едва исполнилось двадцать пять. Тогда она носила другую фамилию. В ранней юности Эффи уехала в Америку и жила в Атланте. Там она вышла замуж за мистера Хэброна, адвоката с хорошей практикой. У них родился сын, но эпидемия желтой лихорадки унесла жизни и ребенка, и мужа. Я видел свидетельство об их смерти. После этого оставаться в Америке Эффи не могла. Она вернулась в Англию и поселилась у своей тетушки, старой девы, в местечке Пиннер, это в Мидлсексе. От мужа Эффи досталось около четырех с половиной тысяч фунтов, которые были им удачно вложены и приносили семь процентов в год. Когда я познакомился с нею, она прожила в Пиннере всего полгода. Мы полюбили друг друга и через несколько недель поженились.

Сам я торгую хмелем, мой доход составляет семьсот-восемьсот фунтов, и денег нам хватает. Мы сняли славную виллу в Норбери – она похожа на уютный сельский домик, хотя и находится рядом с городом. Выше на холме расположен постоялый двор и еще два дома; за полем, которое примыкает к нашей вилле, стоит коттедж. Вот и все наши соседи. На полпути к вокзалу есть еще дома. По делам мне иногда приходится уезжать в город, но летом у меня меньше работы, так что все свое время я провожу с женой, и каждая минута доставляет нам настоящее счастье. Так было до тех пор, пока все это не началось…

Мне нужно кое-что вам сообщить, прежде чем рассказывать дальше. Когда мы поженились, жена переписала все свое имущество на мое имя… Я был против, но она настаивала, и мы договорились, что я буду как бы ее банкиром и в любую минуту выдам ей сколько потребуется.

«Джек, – однажды сказала она, – когда мы подписывали документы, ты говорил, что я могу взять из этих денег любую сумму». – «Ну конечно, – ответил я. – Это ведь твои деньги». – «Что ж, – произнесла тогда Эффи. – Мне нужно сто фунтов».

Я опешил, так как полагал, что она хочет купить новое платье или что-нибудь в этом роде.

«Господи, зачем тебе столько?» – спросил я. «Ах, – сводя разговор к шутке, сказала Эффи, – ведь ты говорил, что будешь моим банкиром, а банкиры не должны расспрашивать своих клиентов!» – «Конечно же, ты получишь деньги, – сказал я. – И все-таки зачем они тебе понадобились?» – «Когда-нибудь узнаешь, Джек, – улыбнулась она, – но только не сейчас».

Мне пришлось удовлетвориться таким ответом. Я выписал Эффи чек и больше об этом не вспоминал.

Я уже говорил, что недалеко от нашего дома стоит коттедж. Нас от него отделяет поле, но, чтобы добраться до коттеджа, нужно сначала пройти по мощеной дороге, потом свернуть на проселок. За коттеджем небольшой сосновый лесок. Я люблю гулять в лесу и частенько бываю там. В последние восемь месяцев коттедж – красивое двухэтажное здание старой архитектуры – пустовал, вокруг него все поросло жимолостью. Я не раз останавливался там, размышляя, как здорово было бы поселиться в таком живописном месте.

В прошлый понедельник я решил прогуляться к бору, и на проселке мне попался навстречу пустой фургон. Дойдя до коттеджа, я увидел, что у крыльца на траве лежат домашние вещи, ковры, какие-то тюки. Я решил, что дом наконец-то сдан жильцам, и пошел дальше, думая о том, что за люди поселятся рядом с нами. Подняв голову, в одном из верхних окон коттеджа я заметил лицо.

Не могу объяснить, что было не так с этим лицом, мистер Холмс, но при виде его у меня по спине поползли мурашки. Я не мог разобрать черты, но только оно показалось мне каким-то нечеловеческим. Я решил вернуться, чтобы получше рассмотреть того, кто за мной наблюдал, но едва сделал пару шагов, как лицо исчезло – будто растворилось в темноте. Я не понял, кто это был, мужчина или женщина, но больше всего меня поразил цвет лица. Оно было совершенно желтым и неживым. Меня это так обеспокоило, что я подошел к дому и постучал. Дверь открыла высокая худощавая женщина с неприветливым лицом.

«Что вам нужно?» – спросила она. «Я ваш сосед, – сказал я и кивнул в сторону своего дома. – Увидел, что вы только что приехали, и решил, что если вам нужна помощь…» – «Если вы нам понадобитесь, мы вас позовем», – отрезала она и захлопнула дверь.

После такого ответа всякое желание гулять у меня пропало, я повернулся и отправился домой.

Весь вечер, как ни старался я отвлечься, мои мысли возвращались к лицу в окне и к странной грубости женщины. Я решил ничего не говорить жене о видении в окне, потому что Эффи очень впечатлительная женщина. Но о том, что в коттедже новые жильцы, я рассказал ей перед сном. Она никак на это не отреагировала.

Обычно я сплю как убитый. Но в ту ночь (должно быть, необычное происшествие на меня все-таки подействовало) я спал не так крепко, как всегда. Сквозь сон я почувствовал какое-то движение в комнате. Приоткрыв глаза, я увидел, что моя жена, полностью одетая и в шляпке, застегивает на себе плащ. Это меня удивило, я уже хотел было спросить у нее, куда она собралась в такую рань, но тут сквозь полуопущенные веки увидел ее лицо, освещенное свечой. На нем было такое выражение, какого я никогда раньше не видел. Эффи была бледна как смерть, часто дышала и украдкой поглядывала на кровать, проверяя, не проснулся ли я. Наконец она бесшумно выскользнула из комнаты, и через секунду я услышал скрип входной двери. Я приподнялся и достал из-под подушки часы. Было три часа ночи. Что моя жена могла делать в три часа ночи на пустынной дороге?

Двадцать минут я просидел на кровати, пытаясь что-нибудь понять или найти объяснение увиденному. Но чем больше я размышлял, тем более необъяснимым казалось мне поведение жены. Я еще терялся в догадках, когда снова скрипнула дверь и на лестнице раздались шаги.

«Где ты была, Эффи?» – спросил я, когда жена вошла в спальню.

Услышав мой голос, она испуганно вскрикнула. Ее испуг встревожил меня куда сильнее, чем все остальное, потому что за ним стояло чувство вины. Эффи всегда была искренней, открытой, поэтому, когда я увидел, что она, как преступник, крадется в собственную спальню, это меня потрясло.

«Джек, ты не спишь! – воскликнула она с нервным смешком. – А я думала, тебя из пушки не разбудить». – «Где ты была?» – строго спросил я. «Я понимаю, ты удивлен, – сказала Эффи, сбрасывая плащ. Я заметил, как дрожат ее пальцы. – Со мной такое впервые. Я вдруг почувствовала, что начинаю задыхаться, и мне ужасно захотелось на свежий воздух. Я постояла пару минут у двери, и мне стало лучше».

Голос у нее был какой-то странный, и я догадался, что она говорит неправду. Я не стал ее расспрашивать и отвернулся к стене. Сердце у меня ныло, в голове роились тысячи самых скверных подозрений. Что может скрывать от меня жена? Куда она ходила? Я понял, что, пока не узнаю правды, не успокоюсь. До самого утра я не мог заснуть, придумывая самые невероятные объяснения поведения Эффи.

В тот день мне нужно было в город, но я просто не мог заставить себя думать о делах. Жена, похоже, нервничала не меньше меня. По быстрым взглядам, которые она украдкой бросала на меня, было видно, что она понимает – я не поверил ей. За завтраком мы оба молчали. Потом я вышел прогуляться, чтобы обдумать случившееся.

Я гулял недолго и вернулся в Норбери к часу дня. По дороге домой, проходя мимо соседского коттеджа, я остановился и стал всматриваться, не мелькнет ли в окне тот странный лик, который я видел вчера. Внезапно дверь дома открылась и оттуда вышла моя жена.

Я остолбенел, но мои чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что отразилось на ее лице, когда наши глаза встретились. В первое мгновение Эффи отшатнулась, будто хотела броситься обратно в коттедж, но, поняв, что я ее уже заметил, направилась ко мне. Она выдавила из себя улыбку, но при этом ее глаза расширились от страха.

«Джек, это ты! – воскликнула Эффи. – А я решила зайти к новым соседям спросить, не нужна ли помощь. Почему ты так смотришь на меня?» – «Вот, значит, куда ты ходила ночью», – сказал я. «Что ты говоришь?!» – вскричала Эффи. «Ты приходила сюда, я уверен. Кто эти люди? Зачем ты ходишь сюда по ночам?» – «Я никогда раньше не бывала здесь». – «Это заведомая ложь! – закричал я. – Я же чувствую, что ты меня обманываешь. Сейчас я войду туда и выясню, что здесь происходит». – «Нет, нет, Джек, ради Бога! – Она буквально задохнулась от волнения, и когда я направился к двери, отчаянно вцепилась в мой рукав. – Умоляю тебя, Джек, не делай этого!» Когда я попытался освободиться, Эффи вцепилась в меня еще сильнее и глаза ее наполнились слезами. «Поверь мне, Джек! – умоляла она. – Поверь один-единственный раз, и ты никогда не пожалеешь об этом. Ты должен знать, что если я что-то скрываю от тебя, то делаю это ради тебя! От этого зависит наша жизнь, твоя и моя. Если мы сейчас уйдем отсюда, все будет хорошо. Если ты войдешь в этот дом – между нами все кончено».