Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе"

Вот и все, что я хотел рассказать вам, мистер Холмс, о своем прошлом и об отношениях с мистером Блессингтоном. Остается только поведать вам о том, что заставило меня сегодня явиться к вам.

Несколько недель назад мистер Блессингтон появился у меня в весьма возбужденном состоянии. Он принялся рассказывать о каком-то ограблении в Вест-Энде и наконец заявил, что нам необходимо срочно укрепить окна и двери. Я, помнится, удивился, но и после этого целую неделю Блессингтон места себе не находил, то и дело выглядывал в окно и даже перестал выходить перед ужином на прогулку. Я наблюдал за его поведением, и мне стало ясно, что он смертельно боится кого-то или чего-то. Когда я его об этом спросил, Блессингтон так оскорбился, что мне пришлось перевести разговор на другие темы. Постепенно его страх прошел, и он вернулся к прежним привычкам. Но затем случилось событие, которое повергло его в такое ужасное состояние, что на него просто жалко было смотреть. В таком состоянии Блессингтон пребывает по сей день.

Вот что произошло. Два дня назад я получил письмо без подписи и обратного адреса. Вот его содержание: «Русский дворянин, проживающий в настоящее время в Англии, был бы весьма признателен, если бы доктор Перси Тревельян согласился оказать ему медицинскую помощь. Дело в том, что уже несколько лет он страдает от каталептических припадков, а доктор Тревельян, как известно, специалист по этому недугу. Он намеревается зайти завтра вечером, в четверть седьмого, к доктору Тревельяну, если доктор Тревельян сочтет для себя удобным быть в это время дома».

Меня очень заинтересовало это письмо. Самая большая трудность в изучении каталепсии заключается в том, что болезнь эта встречается крайне редко. Поэтому я оставался дома, и точно в назначенное время ко мне пришел пациент.

Это был пожилой мужчина самой заурядной внешности – не таким я представлял себе русского аристократа. Гораздо большее впечатление на меня произвел его спутник: рослый молодой человек, на удивление красивый, смуглый, с мужественным лицом и прекрасно развитой мускулатурой, настоящий Геркулес. Когда они входили, молодой человек поддерживал старика под руку и тотчас бережно усадил на стул. Такая заботливость совершенно не сочеталась с его внешностью.

«Прошу прощения за то, что отрываем вас от дел, доктор, – обратился ко мне молодой человек на английском. – Но это мой отец, и его здоровье для меня превыше всего».

«Может быть, вы хотите присутствовать при осмотре?» – спросил я. «Ни в коем случае, – почему-то испугался молодой человек. – Не могу передать, как больно мне смотреть на отца. Если у него случится один из тех ужасных припадков, которыми он страдает, я этого просто не вынесу. С вашего позволения, пока вы будете обследовать отца, я подожду в приемной».

Когда он вышел, мы стали беседовать с пациентом о его болезни, я вел подробные записи. Умом он, скажем прямо, не блистал, отвечал на мои вопросы односложно и часто невпопад. Я решил, что он плохо владеет английским языком, но когда снова задал ему какой-то вопрос, старик вовсе перестал отвечать. Я взглянул на него и обнаружил, что мой пациент сидит на стуле совершенно прямо, глядя на меня застывшими пустыми глазами. Несомненно, начался приступ его загадочной болезни.

Сначала я почувствовал жалость и страх. Но потом врач взял во мне верх. Я измерил пульс и температуру пациента, прощупал мышцы, проверил рефлексы. Все показатели оставались в норме, как я и ожидал. В подобных случаях я добивался хороших результатов вдыханием паров амилнитрита и, похоже, получил возможность лишний раз убедиться в действенности этого метода. Бутылочка с лекарством находилась внизу, в моей лаборатории, поэтому, оставив пациента на стуле, я поспешил вниз. На поиски я потратил не более пяти минут и сразу же поднялся в кабинет. Представьте мое удивление, когда я увидел, что комната пуста, а пациента и след простыл!

В приемной также никого не было, а мальчик-слуга, в обязанности которого входит провожать пациентов после того, как я позвоню в колокольчик, ничего не видел и не слышал. Я нанял его недавно, к тому же он не особенно расторопен.

Все это осталось для меня полной загадкой. Вскоре с прогулки вернулся мистер Блессингтон, но я не стал ему рассказывать о странном случае, потому что в последнее время вообще старался общаться с ним как можно реже.

Я уж и не думал, что когда-нибудь снова увижу этого странного русского и его сына, поэтому был удивлен, когда сегодня в то же самое время оба опять явились ко мне.

«Я должен извиниться за то, что вчера так неожиданно вас покинул», – начал оправдываться мой пациент. «Признаюсь, вы меня озадачили», – сказал я. «Понимаете ли, – пустился он в объяснения, – я, когда прихожу в себя после приступов, то почти ничего не помню о том, что было до этого. В голове у меня словно туман. Вчера я очнулся в какой-то незнакомой комнате, никого рядом не было, и я поспешил выйти на улицу». – «А я, – вставил его сын, – увидев, что отец спускается к выходу, решил, что консультация закончена. Только когда мы уже приближались к дому, я начал понимать, что произошло». – «Что ж, – рассмеялся я, – ничего страшного ведь не случилось, так что, если угодно, сэр, продолжим осмотр, прерванный столь неожиданно».

Примерно с полчаса я обсуждал с этим господином его болезнь, потом выписал ему рецепт и он удалился, опираясь на руку сына.

Я уже говорил вам, что мистер Блессингтон в это время обычно отправлялся на прогулку. Вскоре он вернулся и поднялся к себе наверх, но почти сразу же кубарем слетел вниз и ворвался в мой кабинет. Вид у него был до смерти напуганный.

«Кто побывал в моей комнате?» – набросился он на меня. «Я никого не видел», – ответил я. «Врете! – завопил он. – Поднимитесь ко мне, и сами убедитесь».

Я пропустил мимо ушей его грубость – было похоже, что он повредился в уме от страха. Когда я проследовал за Блессингтоном наверх, он показал мне несколько следов на светлом ковре.

«Вы что, хотите сказать, что это мои?» – не унимался он.

И действительно, таких крупных следов он оставить не мог, к тому же они были совершенно свежие. Сегодня днем шел сильный дождь, а к нам, кроме моих пациентов, никто не приходил. Выходит, молодой человек, сидевший в приемной, пока я занимался его отцом, по какой-то причине поднялся в комнату моего постоянного пациента. Ничего не пропало, все оставалось на своих местах, но следы на ковре указывали на то, что здесь кто-то побывал. Мистера Блессингтона это взволновало чрезвычайно – кому понравится, что в твою комнату наведываются посторонние. Мне так и не удалось его успокоить, и, кстати, именно по его просьбе я обращаюсь к вам. Хотя, если бы не он, я и сам нашел бы дорогу к вам, поскольку дело это очень необычное, хотя и не столь ужасное, как представляется Блессингтону. Не согласитесь ли вы отправиться со мной? Может быть, вам, мистер Холмс, удастся хоть как-то объяснить это странное происшествие.

Шерлок Холмс выслушал рассказ доктора с глубоким вниманием. Лицо моего друга оставалось, как всегда, непроницаемым, но с последними словами нашего посетителя он, не говоря ни слова, вскочил, сунул мне в руки мою шляпу, схватил свою и устремился к двери вслед за доктором Тревельяном.

Через пятнадцать минут мы уже стояли у дома на Брук-стрит. Это было одно из тех невзрачных серых зданий, в которых обычно живут врачи, имеющие практику в Вест-Энде. Нас встретил мальчик-слуга, и мы, не теряя ни секунды, поднялись по широкой лестнице, покрытой ковровой дорожкой.

Однако на полпути нас задержало странное происшествие: наверху внезапно погас свет. Из темноты донесся визгливый вопль:

– У меня пистолет! Если вы приблизитесь еще хоть на шаг, клянусь, я буду стрелять!

– Право, мистер Блессингтон, это уже переходит все границы, – крикнул в ответ доктор Тревельян.

– А, так это вы, доктор, – донеслось сверху. – А что это за джентльмены с вами? Им можно доверять?

Хотя нашего собеседника и не было видно, мы почувствовали, что нас внимательно изучают.

– Ну, хорошо, поднимайтесь, – наконец разрешил голос. – Извините, если мои меры предосторожности вас напугали.

Тут газовый рожок на лестнице снова вспыхнул и мы увидели стоящего наверху человека. Внешность его, как и голос, свидетельствовала о том, в каком плачевном состоянии находятся нервы Блессингтона. Он был очень упитан, хотя прежде явно был еще толще, на что указывали складки кожи, свисавшие со щек, как у бладхаунда. Лицо имело нездоровый цвет, а жидкие волосы стояли торчком от пережитого страха. В руке он сжимал пистолет, но как только мы двинулись к нему, сунул оружие в карман.

– Добрый вечер, мистер Холмс, – сказал Блессингтон. – Огромное спасибо, что нашли для меня время. Наверняка никто еще не нуждался в вашем совете так, как я. Доктор Тревельян уже рассказал вам о вторжении в мою комнату?

– Да, – кивнул Холмс. – Кто эти люди, мистер Блессингтон? Почему они вас преследуют?

– Они… – постоянный пациент доктора вздрогнул. – Трудно сказать. Вряд ли я смогу вам ответить.

– Вы хотите сказать, что не знаете?

– Давайте пройдем ко мне.

Он провел нас в свою спальню – уютную комнату с удобной мебелью.

– Видите вот это? – Он указал на большой черный ящик, стоявший за спинкой кровати. – Я не богач, мистер Холмс… За всю свою жизнь я сделал всего одно капиталовложение, доктор Тревельян может подтвердить. Но я совершенно не доверяю банкирам, мистер Холмс. В этом ящике – все, что у меня есть, поэтому вы можете понять, какого я страху натерпелся, когда обнаружил, что у меня в комнате побывали посторонние.

Холмс с легким удивлением взглянул на Блессингтона и покачал головой.

– Я бы не советовал вам пытаться водить меня за нос, – сказал мой друг.

– Но я говорю чистую правду!

Холмс махнул рукой и повернулся к двери.

– Спокойной ночи, доктор Тревельян, – обронил он.

– А как же я? Неужели вы ничего мне не посоветуете? – Голос Блессингтона срывался от волнения.

– Посоветую. Говорить правду, сэр.

Через минуту мы уже возвращались домой. Мы миновали Оксфорд-стрит и добрались до половины Харли-стрит, прежде чем мой друг произнес:

– Ватсон, вы уж меня простите, что я впутал вас в эту глупость. Хотя само по себе дело небезынтересное.

– Я, честно говоря, ничего не понимаю, – признался я.

– Существуют как минимум два человека, которые по какой-то причине хотят во что бы то ни стало добраться до этого Блессингтона. Не сомневаюсь, что и в первый, и во второй раз младший из посетителей побывал в его комнате, пока сообщник довольно находчиво отвлекал внимание доктора. Вся эта каталепсия – обычная симуляция, Ватсон, хоть я и не стал говорить об этом мистеру Тревельяну. Эти люди оба раза выбирали вечернее время для посещения врача, чтобы не столкнуться в приемной с другими посетителями, но как раз в эту пору Блессингтон выходит на прогулку – и это свидетельствует, что они не слишком хорошо знакомы с укладом его жизни. Если бы они хотели что-то украсть, то давным-давно сделали бы это. К тому же по поведению Блессингтона я вижу, что на самом деле больше всего он боится за свою шкуру. Я уверен, что ему известно, кто эти люди, но по каким-то причинам он их не желает назвать. Полагаю, что уже завтра мы снова увидимся с Блессингтоном, и он будет поразговорчивее.

– А что, если, хоть это и звучит дико, вся эта история с русским каталептиком и его сыном выдумана самим доктором Тревельяном, которому зачем-то понадобилось посетить комнату своего постоянного пациента?

В свете газового рожка я заметил довольную ухмылку на лице Холмса.

– Друг мой, – проговорил он, – это была первая версия, которая пришла мне в голову. Но затем я получил подтверждение правдивости слов доктора. Молодой человек, о котором он рассказывал, наследил еще и на ковровой дорожке на лестнице, так что осматривать комнату мистера Блессингтона мне не пришлось. Его ботинки имеют квадратные носки, в отличие от остроносых туфель Блессингтона, и на дюйм с третью длиннее обуви доктора. Согласитесь, что в его существовании не стоит сомневаться. И повторяю – я буду сильно удивлен, если наутро мы не получим каких-нибудь известий с Брук-стрит.

Предсказание Холмса сбылось, причем самым драматическим образом. В половине восьмого утра я открыл глаза и увидел Холмса, стоящего рядом с моей постелью в халате.

– Вставайте, Ватсон, нас ждет экипаж, – сказал он.

– А что случилось?

– Мы едем на Брук-стрит.

– Значит, есть новости?

– Скверные, но какие именно, я пока не знаю, – сказал он, поднимая шторы. – Вот, взгляните. Этот листок вырван из записной книжки. На нем – всего несколько неразборчивых слов карандашом: «Умоляю, ради всего святого, приезжайте немедленно. П. Т.». Наш друг доктор очень волновался, когда это писал. Собирайтесь живее, Ватсон, дело действительно срочное.

Через пятнадцать минут мы были у дома на Брук-стрит. Доктор Тревельян выбежал нам навстречу с искаженным лицом.

– У нас ужасное несчастье! – воскликнул он, хватаясь за виски. – Мистер Блессингтон покончил с собой!

Холмс удивленно присвистнул.

– Этой ночью он повесился.

Мы вошли в дом, и доктор провел нас в комнату, которая, очевидно, была его приемной.

– Простите, я сейчас ничего не соображаю, – пробормотал он. – Полиция уже наверху. Меня это потрясло до глубины души!

– Когда вы его обнаружили?

– По утрам Блессингтону всегда приносят чашку чая. Сегодня, около семи, к нему вошла горничная… и увидела… что он… висит прямо посреди комнаты. Он привязал веревку к крюку, на котором раньше висела лампа, и оттолкнул… тот самый ящик, который вчера нам показывал.

Холмс задумался.

– Если позволите, – наконец проговорил он, – я бы хотел осмотреть его комнату.

В спальне наверху перед нами предстала ужасная картина. Я уже упоминал о том, что кожа у Блессингтона была дряблой, но в петле он окончательно потерял человеческий облик. Шея самоубийцы была вытянута, как у ощипанной курицы, и от этого тело казалось еще более грузным. Он был одет в ночную рубашку, из-под которой торчали окоченевшие распухшие лодыжки. Рядом с телом стоял щеголеватого вида полисмен, записывая что-то в свою тетрадь.

– А, мистер Холмс, – сердечно приветствовал он моего друга. – Очень рад вас видеть.

– Доброе утро, Лэннер, – отозвался Холмс. – Надеюсь, вам уже известно, что тут происходило до сегодняшней ночи?

– Да, мне кое-что порассказали.

– И у вас уже есть какие-нибудь соображения?

– Насколько я понимаю, этот человек просто спятил от страха. Взгляните, простыни смяты, на постели четкий и глубокий отпечаток его тела – значит, он спал. Самоубийства чаще всего происходят около пяти утра. Примерно в это время он и сунул голову в петлю, наверняка заранее все обдумав.

– Судя по состоянию мышц, смерть наступила часа три назад, – заметил я.

– В комнате обнаружили что-нибудь примечательное? – спросил Холмс.

– На умывальнике лежала отвертка и несколько винтов. Ночью он, похоже, много курил. В камине я нашел четыре сигарных окурка.

– Хм, – Холмс с интересом осмотрел окурки, – а его мундштук отыскали?

– Нет, мне он не попадался.

– А портсигар?

– Он лежал в кармане пальто покойника.

Холмс раскрыл портсигар и понюхал единственную сигару, которая находилась внутри.

– Это гаванская сигара. А два окурка того сорта, который голландцы завозят из своих ост-индских колоний. Их обычно перекладывают соломой, так как они тоньше, чем любые другие сигары такой длины.

Он разложил окурки и рассмотрел их через карманную лупу.

– Две из них выкурили с мундштуком, две без, – сказал Холмс. – У двух кончики обрезаны не очень острым ножом, у двух откушены, причем у кусавшего превосходные зубы. Блессингтон не покончил с собой, мистер Лэннер. Это хладнокровное убийство.

– Но это невозможно! – воскликнул инспектор.

– Почему?

– Зачем кого-то убивать таким идиотским способом? К чему эта возня с веревкой, когда все можно было сделать намного проще.

– Вот это нам и предстоит выяснить.

– А как они проникли в дом?

– Через дверь.

– Утром она была заперта на засов.

– Значит, ее заперли после того, как они ушли.

– Откуда вы это взяли?

– Я видел следы. Подождите минуту, и я смогу вам еще кое-что рассказать.

Холмс подошел к двери, повернул ручку замка и исследовал ее со свойственной ему методичностью. Затем вынул торчавший с внутренней стороны двери ключ и осмотрел его. Кровать, ковер, стулья, каминная полка, труп и веревка – все подверглось осмотру. Наконец Холмс кивнул, после чего мы вместе с инспектором перерезали веревку, сняли тело, уложили на кровать и накрыли простыней.

– Что скажете о веревке? – спросил Холмс.

– Ее отрезали отсюда, – сказал доктор Тревельян, доставая из-под кровати большой моток веревки, сложенной кольцами. – Блессингтон до смерти боялся пожара, поэтому держал у себя веревку, чтобы спуститься по ней через окно.

– И этим упростил убийцам задачу, – задумчиво проговорил Холмс. – Картина почти ясна. Я буду сильно удивлен, если в течение дня не выясню мотивов убийства. Мне понадобится фотография Блессингтона – та, что стоит на камине.

– Но объясните же, что здесь произошло! – взмолился доктор.

– Последовательность событий такова, – сказал Холмс. – Их было трое: молодой человек, старик и некто третий, о ком я пока ничего не знаю. Первые двое – та самая парочка, которая выдавала себя за русского дворянина и его отпрыска, так что у нас есть их полное словесное описание. Впустил их кто-то из обитателей дома. Советую вам, инспектор, арестовать мальчишку-слугу. Он ведь работает у вас совсем недавно, доктор?

– Да, но этого чертенка нигде не могут найти, – сказал доктор Тревельян. – Горничная и кухарка сбились с ног.

– В этом деле он сыграл заметную роль, – продолжал мой друг. – Затем все трое крадучись поднялись по лестнице. Сначала пожилой, за ним тот, что помоложе, а последним – неизвестный третий. Это легко определить по тому, как накладываются один на другой следы. Итак, они подошли к комнате мистера Блессингтона. Дверь была заперта, но при помощи проволочной отмычки им удалось повернуть ключ, находившийся внутри. Даже без лупы хорошо видны царапины, которые остались на бородке ключа.

Оказавшись внутри, преступники первым делом связали Блессингтона. Возможно, он крепко спал или его парализовал страх, и поэтому он не закричал. К тому же стены в этом доме настолько толстые, что его могли просто не услышать.

Совершенно очевидно, что, скрутив Блессингтона, злоумышленники устроили что-то вроде совета. Возможно, это был своего рода суд. Заняло это довольно продолжительное время, тогда-то и были выкурены сигары. Старик сидел на плетеном стуле – кстати, именно он пользовался мундштуком. Молодой человек уселся вон там и стряхивал пепел на комод. Третий расхаживал по комнате. Блессингтон оставался в постели, но утверждать это я не могу.

Кончилось тем, что они накинули на шею Блессингтона петлю и повесили его. Вся операция была хорошо продумана, они даже прихватили с собой что-то вроде блока, чтобы использовать в качестве виселицы. Отвертка и винты были нужны, чтобы собрать это устройство, но преступники заметили на потолке крюк, и это избавило их от хлопот. Сделав свое дело, они удалились, а сообщник задвинул за ними засов.

Мы с жгучим интересом выслушали этот рассказ о ночных событиях, которые Холмс восстановил по ничтожным деталям. Инспектор тут же умчался на поиски мальчишки-слуги, а мы с Холмсом отправились на Бейкер-стрит обедать.

– Я вернусь к трем, – сказал Холмс, когда мы покончили с десертом. – К этому времени сюда явятся инспектор с доктором, и я надеюсь, что смогу ответить на все их вопросы.

Гости прибыли точно в указанное время, но мой друг вошел в нашу гостиную только тогда, когда на часах уже было без четверти четыре. Он находился в отличном расположении духа.

– Какие новости, инспектор?

– Мы нашли мальчишку, сэр.

– Прекрасно, а я нашел убийц.

– Нашли убийц! – вскричали мы в один голос.

– Ну, по крайней мере, я знаю, кто они. Этот Блессингтон оказался личностью, хорошо известной полиции, как и его убийцы. Их имена Биддл, Хэйворд и Моффат.

– Это же та банда, которая ограбила Уортингдонский банк! – воскликнул инспектор. – Выходит, Блессингтон – это Саттон?

– Совершенно верно.

Мы с доктором Тревельяном обменялись изумленными взглядами.

– Вы наверняка помните громкое дело об ограблении Уортингдонского банка, – сказал Холмс. – В деле участвовали пятеро: эти четверо и еще один – некто Картрайт. Был убит охранник банка, а грабителям удалось уйти с семью тысячами фунтов. Это было восемь лет назад. Всех пятерых вскоре арестовали, однако улик против них не хватало для суда. Но Блессингтон, он же Саттон, самый подлый из всей банды, согласился сотрудничать с полицией и выдал остальных. На основании его показаний Картрайт был повешен, а остальные трое получили по пятнадцать лет каторги. За примерное поведение их выпустили после отбытия половины срока, и, выйдя на свободу, они первым делом взялись за поиски предателя. Дважды они пытались добраться до Блессингтона, но без успеха. На третий раз им, как видите, повезло. Вам что-нибудь еще неясно, доктор Тревельян?

– Нет-нет, вы все объяснили, – сказал доктор. – Теперь я понимаю, что Блессингтон начал паниковать, прочитав сообщение об освобождении этих людей в газетах. А болтовня об ограблении понадобилась ему для отвода глаз. Но почему он не сказал вам правду?

– Тайна его была настолько позорной, что он просто не смог заставить себя ее раскрыть. Но каким бы гнусным ни был этот человек, он жил под защитой британских законов, и я не сомневаюсь, инспектор, что теперь вы примете все меры, чтобы правосудие покарало его убийц.

Такова история пациента и его врача с Брук-стрит. Полиции так и не удалось напасть на след убийц, и в Скотланд-Ярде полагают, что они были среди пассажиров парохода «Нора Крейн», который несколько лет назад вместе со всеми находившимися на борту пошел ко дну у берегов Португалии. Из-за отсутствия улик следствие не смогло доказать причастность мальчика-слуги к этому делу, которое со временем окрестили «Загадкой Брук-стрит».