Текст книги "Маракотова бездна. Страна туманов (сборник)"

Глава 13,
в которой профессор Челленджер бросается в бой

Профессор Челленджер с утра находился в дурном расположении духа. Домочадцам хорошо было известно, что с ним происходит, и они как мыши попрятались по углам. Гнева профессора опасались не только близкие. Будучи в таком настроении, он писал яростные письма в газеты, в которых изливал безудержную ярость и едкий сарказм на перепуганных до смерти оппонентов. Челленджер казался Юпитером, который мечет громы и молнии, сидя на высоком троне в квартире у вокзала Виктория. Слуги не решались войти в комнату, опасаясь встретить хмурый взгляд, рычание или гневный окрик. Реакция профессора на вторжение была сходна с реакцией льва, у которого наглец пытается отобрать кость. Лишь Энид осмеливалась пренебрегать опасностью, которая исходила от отца, хотя иногда девушке казалось, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди от ужаса. Челленджер не сдерживался в выражениях даже в присутствии дочери, но Энид хотя бы могла не опасаться физического насилия. Профессор, будучи в дурном настроении, запросто пускал в ход кулаки.

Иногда вспышки ярости были вызваны естественными причинами.

– Печень, сэр, печень, – бормотал профессор в оправдание после особенно яростного приступа.

Но сегодня его ярость была направлена на вполне определенный объект. Имя ему было – спиритуализм.

Казалось, что профессору никуда не деться от проклятого суеверия, которое вступало в противоречие с философией всей его жизни. Поначалу Челленджер пытался не придавать спиритуализму значения, высмеивать, игнорировать и презирать его, но нелепое псевдонаучное течение постоянно напоминало о себе. Не далее как в понедельник профессор окончательно сбросил мошенников со счета, но в субботу они снова оказались в поле его зрения. Сама идея выглядела настолько абсурдной, что Челленджеру казалось, что вместо того, чтобы посвятить себя изучению реальных проблем, познанию вселенной, он вынужден тратить время на обсуждение сказок братьев Гримм{131}131
  …сказок братьев Гримм. – Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859) Гримм – немецкие филологи, фольклористы, авторы книг «Детские и семейные сказки» (1812–1814), «Немецкие предания» (1816–1818).


[Закрыть].

Затем дела пошли еще хуже. Сначала Мэлоун, который казался образцом здравомыслящего, думающего человека, оказался околдован этими людьми и посвятил свой журналистский талант распространению их пагубных идей. Затем Энид, любимая дочь профессора, последнее звено, связывающее его с этим миром, попала в хитро расставленные сети. Каким-то образом Энид согласилась с доводами Мэлоуна и раскопала немало фактов самостоятельно. Не помогло даже то, что профессор расследовал один особо одиозный случай и доказал, что медиум является мошенником, который втерся в доверие к убитой горем вдове, чтобы вытянуть последние деньги. Факты оказались настолько очевидными, что Энид пришлось признать правоту отца. Но ни она, ни Мэлоун не соглашались с обобщениями.

– Во всех профессиях есть жулики, – таков был ответ. – Мы должны рассматривать каждый случай в отдельности.

Все это казалось печальным само по себе, но худшее ожидало впереди. Профессор был публично высмеян спиритуалистами. Виновником унижения оказался человек без какого-либо образования, который и в подметки не годился великому ученому. Но в публичных дебатах… Впрочем, историю нужно рассказать с начала.

Читателю следует знать, что профессор с величайшим презрением относился к любой оппозиции, готов был участвовать в дебатах на любую, самую щекотливую тему и ответить на любой, даже самый каверзный вопрос. Челленджер являл собой образец небожителя, который спустился с Олимпа и настаивал на том, что способен расправиться с каждым, кто осмелится встать на его пути.

«Я вполне отдаю себе отчет, – писал профессор, – что, согласившись принять участие в дебатах, я, как любой ученый моего уровня, рискую уделить слишком много внимания представителям абсурдного, гротескного, основанного на средневековых заблуждениях течения. Но я должен выполнить свой долг перед обществом, оторваться от серьезной работы, для того чтобы смахнуть паутину невежества, которая становится все более прочной. Метла науки должна очистить мир от средневекового хлама».

Именно так могучий Голиаф{132}132
  …Голиаф… – В Ветхом Завете – великан-единоборец, которого в поединке победил будущий царь пастух Давид (Первая книга Царств, глава 17).


[Закрыть], абсолютно уверенный в своей непобедимости, отправлялся сразиться с крохотным антагонистом. Противостоять профессору должен был некогда подмастерье печатника, а ныне издатель газеты, которую Челленджер называл не иначе как грязным листком.

Обстоятельства диспута давно стали достоянием широкой общественности, поэтому нет необходимости пересказывать этот неприятный эпизод в подробностях. Никто не забудет тот воистину великий момент, когда выдающийся ученый муж вошел в Куинс-Холл в сопровождении своих сторонников-рационалистов, которые желали стать свидетелями полного и окончательного разгрома мистиков. В зале присутствовало большое количество этих несчастных обманутых душ. Они надеялись, что их представитель не будет безжалостно брошен на алтарь разгневанной науки. Сторонники обоих течений до отказа заполнили зал и рассматривали друг друга с нескрываемой враждебностью. Такие же чувства, должно быть, испытывали голубые и зеленые, которые сходились на Константинопольском ипподроме за тысячу лет до описываемого события{133}133
  Такие же чувства, должно быть, испытывали голубые и зеленые, которые сходились на Константинопольском ипподроме за тысячу лет до описываемого события. – Имеются в виду состязания на колесницах, где участники представляли четыре политические партии, отличавшиеся, в том числе, и цветом одежда: красные, белые, голубые и зеленые. Последние две были наиболее влиятельными: зеленые представляли аристократический имперский двор, а голубые – демократические слои населения.


[Закрыть]. Слева от сцены дружными рядами расположились несгибаемые рационалисты, которые искренне считали викторианцев-агностиков наивными простаками и укрепляли свою веру регулярным чтением «Свободомыслящего» и «Литературной газеты».

На собрании присутствовали доктор Джозеф Баумер, прославившийся своими лекциями о несостоятельности религиозных представлений, и мистер Эдуард Моулд, который был известен разглагольствованиями о праве человека на бренное тело и смертную душу. Напротив воинственно размахивал ярко-рыжей бородой Мэйли. По одну сторону от него сидела жена, по другую – известный журналист Марвин. Вокруг плотным кольцом расположились убежденные сторонники спиритуализма: представители Куин-сквер, Спиритического альянса, слушатели Парапсихологического колледжа, а также активные прихожане церквей и религиозных общин, которые собрались для того, чтобы поддержать своего отважного собрата в безнадежном сражении. Внимательный наблюдатель мог различить в плотных рядах зрителей искренние лица бакалейщика Болсовера и его супруги, форменный сюртук станционного смотрителя медиума Тербейна, аскетическую фигуру преподобного Чарльза Мейсона, наконец-то освобожденного из заключения Тома Линдена, добродушное лицо миссис Линден, а также многих других, включая доктора Аткинсона, лорда Рокстона и Мэлоуна. Посередине, словно разделяя две партии, восседал величественный и флегматичный судья Гейверсон из Королевской палаты, который согласился председательствовать. Обращал на себя внимание тот факт, что официальная церковь осталась в стороне, не проявила никакого интереса к животрепещущему спору, который затрагивал самые основы, осмелюсь заявить, столпы истинной религии. Впавшие в глубокую спячку либо пребывающие в благодушном состоянии святые отцы никак не могли осознать, что взгляды всей нации прикованы к ним. Люди пытаются разглядеть, обречена ли церковь на исчезновение или способна возродиться в ближайшем будущем, но уже в новой ипостаси.

Впереди, окруженный многочисленными последователями, восседал профессор Челленджер, торжественный и грозный, с окладистой ассирийской бородой и легкой улыбкой на губах. Его живые серые глаза были полузакрыты, что придавало профессору еще более высокомерный и воинственный вид. В другом углу сцены примостился скромный невзрачный человечек с маленькой головой, которая утонула бы в широкой шляпе Челленджера. Оппонент профессора казался чрезвычайно бледным и не переставал робко, даже с мольбой поглядывать на своего осанистого противника. Но те, кто был знаком с Джеймсом Смитом ближе, не слишком беспокоились за него. Друзья Смита знали, что за кроткой и непритязательной наружностью скрывается блестящее владение предметом, как его практической, так и теоретической стороной. Вряд ли кто-то иной мог похвастаться столь широкими познаниями. Ученые мужи из Общества парапсихологических исследований казались сущими детьми по сравнению с ним, особенно если речь шла о понимании духовных проблем. Не зря вся жизнь мистера Смита была посвящена разнообразным способам общения с неведомыми силами. Часто случается так, что люди, подобные ему, утрачивают связь с миром, в котором живут, и абсолютно беспомощны в повседневных делах. Но мистер Смит не принадлежал к их числу. Издание газеты и руководство большой, разбросанной по всей стране общиной заставляло его крепко стоять на ногах, а выдающиеся природные способности, не испорченные бесполезными знаниями, позволили ему посвятить всего себя той единственной области науки, которая открывает широкие горизонты для самого яркого ума. Вряд ли Челленджер отдавал себе отчет в том, что предстоящая дискуссия станет поединком между блестяще эрудированным дилетантом и сосредоточенным, досконально изучившим предмет профессионалом, каковым являлся его оппонент.

Собравшиеся были едины во мнении: первые полчаса речь Челленджера являлась шедевром ораторского искусства и замечательным образцом убедительной аргументации. Глубокий голос профессора то взлетал, то стремительно падал вниз. Подобные звуки способен издавать лишь человек, объем грудной клетки которого составляет более пятидесяти дюймов. Речь Челленджера подчинялась точно выверенному ритму, который завораживал слушателей. Профессор был рожден для того, чтобы покорять аудиторию, вести людей за собой. Он был истинным лидером. Как всегда остроумный и убедительный, Челленджер остановился на зарождении анимизма у дикарей. Первобытные люди были открыты всем стихиям, неспособны объяснить, почему идет дождь или гремит гром, и видели доброе или дурное предзнаменование в природных явлениях, которые давно сумела описать и объяснить современная наука.

Следовательно, вера в существование духов или иных неведомых существ является атавизмом, который возрождается в наши дни и пользуется поддержкой среди наименее образованных слоев населения. Наука обязана противостоять подобным регрессивным тенденциям, и чувство долга заставило профессора покинуть тишь кабинета и выйти на сцену для участия в дискуссии. Затем Челленджер вкратце охарактеризовал спиритизм. При этом профессор не стеснялся в выражениях. Он нарисовал весьма неприглядную картину, в которой фигурировали постукивающие в темноте суставы, фосфоресцирующая краска, наскоро сшитые из холста привидения, отвратительные, грязные спекуляции над останками покойных мужей, безутешные слезы вдов. Люди, которые наживаются на чужом горе – настоящие гиены в человеческом обличье. Речь профессора сопровождалась восторженными возгласами рационалистов и ироническими насмешками спиритуалистов.

– Однако не следует подозревать в мошенничестве всех подряд. («Спасибо, профессор!» – громко выкрикнул кто-то из его оппонентов.) Тот, кто не мошенник, – попросту идиот. (Смех.) Ну разве будет преувеличением назвать идиотом человека, который с легкостью верит, что его покойная бабушка посылает известия с того света, постукивая по ножке обеденного стола? Даже дикари не опускались до столь примитивных предрассудков. Спиритуалисты отняли у смерти ее величие и своим грубым вторжением нарушили безмятежный покой склепа. Их действия, по меньшей мере, отвратительны.

Профессор сожалел, что вынужден прибегать к столь сильным выражениям, но настаивал на том, что лишь скальпель или прижигание могут остановить злокачественную опухоль. Человеку не следует строить догадки о том, что ждет его после смерти. В этом мире и так достаточно дел. Жизнь прекрасна, а человек, способный ценить жизненные радости и выполнять повседневные обязанности, не станет тратить драгоценное время на лженауку, в основе которой лежит неоднократно разоблаченный, но все равно привлекающий толпы полоумных фанатиков обман. Патологическая доверчивость и противоречащие здравому смыслу предрассудки делают некоторых простаков глухими к голосу разума.

Таковыми в общих чертах оказались положения речи, которой профессор открыл дискуссию. Материалисты разразились бурными аплодисментами, спиритуалисты выглядели подавленными и разбитыми. В эту минуту поднялся оратор спиритуалистов, ужасно бледный, но преисполненный решимости дать отпор.

В голосе Смита, да и во всем его облике, не было и намека на те качества, которые делали Челленджера столь привлекательным, но говорил Смит отчетливо и внятно. Его аргументы были подобраны со старательностью мастерового, который досконально изучил свой предмет. Поначалу оратор держался в высшей степени деликатно. Казалось даже, что он несколько робеет. Смит, безусловно, сознавал, насколько самонадеянно поступил, скрестив меч с прославленным человеком, перед которым искренне благоговел. И в то же время он полагал, что среди многочисленных достижений профессора Челленджера, достижений, заставивших весь мир говорить о нем, присутствует одно упущение, о котором следует упомянуть. Красноречие профессора привело Смита в восторг, но что касается содержащихся в речи постулатов, то при более тщательном изучении они удивляют, если не сказать больше: вызывают презрение. Совершенно очевидно, что, готовясь к дискуссии, профессор обложился всей антиспиритуалисткой литературой, какую только смог найти. Но данная литература представляет собой весьма ненадежный источник информации. Кроме того, профессор совершенно упустил из виду работы, основанные на экспериментах.

Бесконечные разговоры о щелканье суставами и прочих жульнических приемах более соответствуют невежеству викторианской эпохи. Что же касается общения мертвой бабушки с внуком посредством ножки стола, то оратор не верит в правдивость описания данного спиритического феномена. Подобные сравнения напоминают шутки о пляшущих лягушках, которые препятствовали признанию результатов ранних опытов Вольты{134}134
  …Вольты. – Алессандро Вольта (1745–1827) – итальянский физик и физиолог, один из основоположников учения об электричестве.


[Закрыть]. Этот пример не делает чести профессору Челленджеру. Уважаемый оппонент наверняка знает о том, что нечистый на руку медиум является злейшим врагом спиритуализма, а его имя выставляют на всеобщее обозрение в специальных журналах. Как только становится известно о случае мошенничества, сами спиритуалисты сообщают об этом. Мы осуждаем гиен в человеческом обличье так же яростно, как и наши оппоненты. Ведь никому не приходит в голову обвинить банки в том, что фальшивомонетчики используют их в своих грязных целях. Более того, опускаться до такого уровня аргументации перед аудиторией означает терять время зря. Если бы профессор Челленджер подверг сомнению религиозную сторону спиритизма, одновременно признавая связанные со спиритизмом явления, спорить с ним было бы гораздо сложнее, но, отрицая решительно все, он поставил себя в безвыходное положение. Несомненно, профессор Челленджер знаком с последними работами известного физиолога профессора Рише. Рише проводил эксперименты более тридцати лет и убедительно доказал истинность феномена.

Вероятно, профессор Челленджер пожелает сообщить аудитории, какие именно опыты и личные наблюдения позволяют ему утверждать, что Рише, Ломброзо и Крукс – суеверные дикари. Должно быть, уважаемый оппонент самостоятельно проводил эксперименты, о которых ничего не известно миру? В таком случае стоит предъявить результаты общественности. Пока этого не произошло, заявления профессора Челленджера являются антинаучными. Недопустимо высмеивать людей, репутация которых в научной среде ничем не уступает репутации самого профессора. Кроме того, эти люди самостоятельно проводили опыты и доложили о результатах.

Что касается тезиса о самодостаточности нашего мира, то, конечно, столь успешный человек, как профессор, обладающий к тому же хорошим пищеварением, может позволить себе придерживаться подобных взглядов. Но умирающий от рака желудка бедняга, который влачит существование где-нибудь в лондонской трущобе, скорее всего, усомнится в доктрине, предлагающей ему отказаться от стремления к лучшей доле, нежели та, которая уготована ему на земле.

Это была искусная речь, иллюстрированная фактами, цифрами и датами. Хотя она не отличалась красноречием, но в ней содержались вопросы, требующие особого внимания. Грустно признать, что Челленджер не смог достойно ответить. Он зачитал собственную речь, но не придал значения выступлению оппонента, уподобившись тем поверхностным щелкоперам, которые пишут о предмете, не изучив его самостоятельно. Вместо ответа Челленджер вышел из себя. Лев начал рычать. Его черная грива встала дыбом, глаза сверкали, а голос грохотал под сводами зала. Кто все эти люди, которые прикрываются авторитетом нескольких заблудших ученых? И какое право имеют они требовать от серьезного исследователя, чтобы тот приостановил собственные изыскания и стал тратить драгоценное время на опровержение безумных предположений? Некоторые факты настолько очевидны, что не нуждаются в доказательствах! Бремя доказательства всегда лежит на том, кто выдвигает предположение. Если этот джентльмен, чье имя никому не известно, утверждает, что может вызывать духов, то пусть вызовет хотя бы одного, прямо сейчас, перед лицом здравомыслящей и непредубежденной аудитории. Он заявляет, что получает послания. Пусть тогда познакомит нас с новостями, о которых еще не сообщили агентства. (Выкрики спиритуалистов: «Это уже делалось, и не раз!») А я не верю! Слишком часто я слышал ваши дикие утверждения, чтобы принимать их всерьез. (Шум в зале, и судья Гейверсон вскакивает со своего места). Если его посещают откровения свыше, пусть раскроет тайну убийства в Пекхем Рае{135}135
  …в Пекхем Рае. – Пекхем Рай – предместье Лондона.


[Закрыть]. Если он находится в контакте с ангелами, пусть подарит миру философию, которая была бы выше той, что создал человеческий разум. Пародия на науку, служащая обычным камуфляжем невежеству, мыльный пузырь эктоплазмы и прочей мифической чепухи, все это не что иное, как обскурантизм{136}136
  …обскурантизм… – Крайне враждебное отношение к просвещению и науке; мракобесие. От лат. obscurans – затемняющий.


[Закрыть], ублюдочное порождение дикости и предрассудков. И всегда, как только дело доходит до проверки, исследователь сталкивается с порочностью и ментальным разложением. Каждый медиум является злостным шарлатаном. («Вы лжете!» – послышался женский голос из угла, в котором сидели Линдены). Голоса покойников несут пустой вздор. Сумасшедшие дома переполнены последователями культа. В них вообще не останется свободного места, если все спиритуалисты получат то, чего заслуживают.

Речь оказалась яростной, но неэффективной. Стало очевидно, что выдающийся человек находится в замешательстве. Челленджер понял, что случай не простой и требует серьезной подготовки. Он же по легкомыслию не придал предстоящей дискуссии особого значения. Тогда профессор решил спрятаться за грубыми словами, нападками и недоказанными утверждениями. Подобная тактика срабатывает в кругу единомышленников, но ни в коем случае не является серьезным аргументом для антагонистов, которые ищут любую возможность, чтобы отыграться. Спиритуалисты казались, скорее, удивленными, чем разгневанными. Материалисты беспокойно заерзали в креслах. Джеймс Смит поднялся на ноги ради заключительного сражения. В его облике ощущалась неотвратимая угроза.

Смит заявил, что просит своего выдающегося оппонента проявить более научный подход. Экстраординарным фактом является то, что многие ученые мужи, когда затронуты их пристрастия и предубеждения, выказывают смехотворное неуважение к собственным принципам. Что может быть важнее правила, которое гласит: сначала следует изучить предмет, а лишь затем осуждать его. В последние годы на примере беспроволочного телеграфа и летательных аппаратов, которые тяжелее воздуха, мы убедились, что невероятное зачастую становится реальным. Поэтому весьма опасно заявлять a priori[15]15
  A priori – знание, полученное до опыта и независимо от него, буквально – «от предшествующего» (лат.).


[Закрыть], что некое явление невозможно в принципе. Профессор Челленджер совершает именно эту ошибку. Он воспользовался известностью, приобретенной в определенных областях науки, для того чтобы дискредитировать предмет, в котором совершенно не разбирается. Если человек является выдающимся физиком и физиологом, это еще не значит, что он может стать авторитетом в области парапсихологии.

Совершенно очевидно, что профессор Челленджер не ознакомился с основными трудами по вопросу, в котором мнит себя знатоком. А между тем может ли он сообщить уважаемой публике, кто является медиумом у Шренк-Нотцинга? Смит замолчал в ожидании ответа. А имя медиума у доктора Кроуфорда? Нет? Может быть, профессор знает, какую цель ставил перед собой профессор Цольнер из Лейпцига? Что, вы и этого не знаете? Но ведь это основные вопросы дискуссии! Смит некоторое время колебался, стоит ли переходить на личности, но сильные выражения, которые использовал Челленджер, требовали достойного ответа. Например, известно ли уважаемому профессору Челленджеру, что эктоплазма, над которой он так искренне насмехался, была недавно тщательно изучена двадцатью немецкими профессорами. Вот их имена! Немецкие ученые как один подтвердили существование эктоплазмы. Каким образом профессор Челленджер может отрицать то, что доказано этими почтенными джентльменами? Может, их также обозвать дураками и преступниками? Проблема в том, что профессор явился сюда, не имея ни малейшего представления о фактах. Он о многом услышал здесь впервые. Профессор не знает, что наука о сверхъестественных явлениях имеет свои законы, иначе не стал бы выдвигать наивного требования о том, чтобы создание из эктоплазмы появилось на сцене при свете дня. Ведь каждый, кто начинает изучать спиритуализм, знает, что эктоплазма распадается при ярком свете. Что касается убийства в Пекхем Рае, то до сих пор никто не предполагал, что мир ангелов является филиалом Скотленд-Ярда. Подобные требования не что иное, как пускание пыли в глаза уважаемой публики. Такому человеку, как профессор Челленджер, негоже…

Именно в этот момент произошел взрыв. Челленджер ерзал на стуле. Челленджер подергивал бороду. Челленджер свирепо пялился на оратора. Неожиданно профессор вскочил и, как раненый лев, одним прыжком приблизился к столу председателя. Почтенный джентльмен дремал, откинувшись в кресле и сложив пухлые ручки на объемном животике. Яростная атака профессора заставила его вздрогнуть. Бедняга с перепугу чуть было не свалился в оркестровую яму.

– Садитесь, сэр! Садитесь! – закричал он.

– Я отказываюсь садиться! – зарычал в ответ Челленджер. – Сэр, я обращаюсь к вам как к председательствующему. Неужели я присутствую здесь, чтобы подвергаться оскорблениям? Это невозможно вынести! Я более не потерплю подобных выпадов! Так как затронута моя честь, полагаю, я должен взять инициативу в свои руки.

Как все люди, не привыкшие считаться с мнением окружающих, Челленджер весьма болезненно воспринимал любое покушение на собственное «я». Каждое едкое замечание оппонента болезненно ранило его, словно бандерилья{137}137
  …бандерилья… – Копьецо, украшенное лентами, употребляемое в корриде (исп. banderilla).


[Закрыть], вонзающаяся в бок разъяренного быка. В безмолвной ярости Челленджер потрясал огромным волосатым кулаком над головой председателя, хотя угрозы профессора предназначались непосредственному противнику, насмешливая улыбка которого вынудила его к более решительным действиям.

Челленджер стал подталкивать толстяка председателя вдоль края сцены. Зал немедленно превратился в сумасшедший дом. Половина рационалистов была шокирована, остальные, желая поддержать своего лидера, гневно кричали: «Стыд! Позор!» Спиритуалисты позволяли себе отдельные ехидные выкрики, а некоторые бросились к Смиту, чтобы защитить его от физической расправы.

– Мы должны вывести старика из зала, – обратился лорд Рокстон к Мэлоуну. – Если мы его не остановим, то он кого-то убьет. Он может избить кого-нибудь и попадет за это в тюрьму.

На сцене тем временем бушевала разъяренная толпа. Обстановка в зале была несколько спокойней. Мэлоун и Рокстон, растолкав скандалящих участников, пробились на сцену и частично уговорами, частично силой вывели извергающего проклятья Челленджера из зала. Растерянный председатель никак не мог навести порядок. Собрание превратилось в шумную потасовку.

«Этот прискорбный случай, – писала на следующее утро “Таймс”, – доказывает, что публичные дебаты, в которых обсуждаются столь взрывоопасные темы, по-настоящему вредны. Такие выражения, как «патологический идиот» и «безмозглая обезьяна», которыми всемирно известный профессор осыпал своего оппонента, демонстрируют, как далеко способны зайти участники подобных дискуссий».

Итак, после продолжительного отступления мы вновь возвращаемся к находящемуся в самом дурном расположении духа профессору Челленджеру. Выдающийся ученый, сердито нахмурившись, сидел за столом. Перед ним лежал упомянутый выпуск «Таймс». Именно в этот совершенно неподходящий момент Мэлоун опрометчиво обратился к профессору с сокровенным вопросом, самым сокровенным, который один мужчина может задать другому.

Справедливости ради стоит заметить, что наш герой не выбирал этот момент. Мэлоун зашел удостовериться, что человек, к которому, несмотря на все его причуды, он питал глубокое уважение и даже любовь, не пострадал в результате событий предыдущего вечера. Журналист немедленно убедился в том, что волноваться нет причин.

– Невыносимо! – яростно рычал профессор жутким тоном. Казалось, что он не смолкал на протяжении всей ночи. – Вы лично присутствовали на дискуссии, Мэлоун. Несмотря на вашу необъяснимую, ничем не оправданную симпатию к дурацким взглядам этих людей, вы должны признать, что сама процедура была совершенно невыносимой. Поэтому мой справедливый протест был более чем оправдан. Возможно, я слегка перешел границы дозволенного, когда швырнул столом в президента Парапсихологического колледжа, но он сам спровоцировал меня на подобный поступок. Вы обратили внимание, что этот Смит, или Браун, – его фамилия столь же незначительна, как и он сам, – посмел обвинить меня в невежестве и пускании пыли в глаза публики?

– Заметил, – произнес Мэлоун умиротворяющим тоном. – Ничего страшного, профессор. Вы также нанесли ему парочку неплохих ударов.

Угрюмое лицо Челленджера разгладилось. Профессор весело потер ладони.

– Да, да. Рад, что некоторые пинки достигли цели. Надеюсь, что они не скоро забудутся. Когда я сказал, что в сумасшедших домах не останется свободного места, если туда попадут спиритуалисты, бедняги чуть не попадали со стульев. Они даже завизжали от негодования, словно слепые щенки в конуре. Абсурдная идея о том, что я должен ознакомиться с их бредовой литературой, привела меня в ярость. Надеюсь, мой мальчик, что вы пришли сегодня утром, для того чтобы признаться, что мои слова возымели эффект и вы готовы отказаться от своих былых заблуждений, которые, без сомнения, негативно влияли на нашу дружбу.

Учуяв опасность, Мэлоун как настоящий мужчина не стал отступать.

– У меня в голове сейчас нечто иное, – сказал он. – Вы прекрасно знаете, что в последнее время я довольно близко общался с вашей дочерью Энид. Сэр, Энид стала для меня единственной женщиной на земле. Поэтому я не могу быть счастлив до тех пор, пока Энид не станет моей женой. Я не богат, но мне предложили неплохо оплачиваемое место заместителя главного редактора. Думаю, что могу позволить себе содержать семью. Сэр, вы знакомы со мной довольно долго. Надеюсь, что вы неплохо ко мне относитесь. Поэтому скажите: смею ли я рассчитывать на ваше благословение?

Челленджер погладил бороду рукой. Его глаза опасно прищурились.

– Я не настолько слеп, – произнес профессор, – чтобы не заметить, какие отношения складываются между моей дочерью и вами. Но вопрос ваших отношений тесно переплетен с тем, который мы сегодня обсуждали. Боюсь, что вы оба впитали в себя ядовитый обман, а я все более склоняюсь к тому, чтобы приложить максимум усилий для его уничтожения. Даже исходя из соображений евгеники{138}138
  …евгеники… – Евгеника (от греч. eugenès – хорошего рода) – наука о наследственном здоровье человека и способах его улучшения. Принципы евгеники были сформулированы в 1869 году английским психологом и антропологом Фрэнсисом Гальтоном, предложившим изучать факторы, которые смогут улучшить наследственные качества (здоровье, умственные способности, одаренность) будущих поколений. В современной науке многие проблемы евгеники решаются в рамках генетики.


[Закрыть] я бы не позволил построить брачный союз на столь непрочной основе. Поэтому прежде чем давать благословение, я должен убедиться, что ваши взгляды претерпели изменения. То же самое я потребую от своей дочери.

Таким образом, Мэлоун пополнил собой долгий список страдальцев за идею. Ему предстоял нелегкий выбор, но он принял вызов по-мужски.

– Уверен, сэр, что вы знаете это лучше меня: если я убежден в истинности чего-либо, то никакие меркантильные соображения не заставят меня изменить свою точку зрения. Я не стану отказываться от своих убеждений даже ради руки Энид. Верю, что и она придерживается того же мнения.

– Разве вчера я не был убедителен?

– Мне кажется, вы были исключительно красноречивы.

– Я не убедил вас?

– Нет, так как ваши слова противоречили моим собственным ощущениям.

– Любой фокусник способен повлиять на ваши чувства.

– Боюсь, сэр, что я уже принял решение по этому вопросу.

– Тогда я тоже принял решение! – заревел Челленджер, пожирая глазами журналиста. – Покиньте мой дом и не возвращайтесь до тех пор, пока не признаете, что были неправы.

– Прошу вас, сэр, – произнес Мэлоун, – не принимайте опрометчивых решений. Я ценю вашу дружбу слишком сильно, чтобы вмиг ее потерять. Возможно, находясь под вашим руководством, я бы смог избежать многочисленных ловушек и не совершить ужасных ошибок. Если не возражаете, я организую специальный сеанс для вас. Тогда, вероятно, ваш могучий интеллект и наблюдательность позволят пролить свет на вещи, которые озадачили меня.

Челленджер был чрезвычайно падок на лесть. Он распустил хохолок и хорохорился, как зазнавшийся воробей.

– Если, дорогой Мэлоун, вам понадобится моя помощь, чтобы избавиться от смертоносного микроба, – как еще называть спиритуализм? – то я всегда к вашим услугам. Я буду счастлив посвятить некоторое время разоблачению злостного мошенничества, доверчивой жертвой которого вы стали. Не хочу сказать, что вы абсолютно лишены мозгов, но вы слишком легко поддаетесь чужому влиянию. Предупреждаю, я буду дотошным экспертом и тщательно изучу методологию. Вам ведь известно, что я всемирно признанный специалист в этом деле?

– Это именно то, чего я желаю.

– Тогда начинайте приготовления, а я не задержусь с визитом. Но пока вы должны четко уразуметь: я требую честного слова. Ваши отношения с моей дочерью не должны заходить далеко.

Мэлоун колебался.

– Обещаю, что не буду торопить события в течение шести месяцев, – наконец выдавил он из себя.

– Что вы собираетесь делать по окончании этого срока?

– Будет видно, – дипломатично ответил Мэлоун, тем самым с честью выйдя из опасной ситуации.

Случилось так, что, выскочив на лестничную площадку, журналист столкнулся с Энид, которая возвращалась домой после утреннего похода по магазинам. Присущая ирландцам гибкость стала главным аргументом: Мэлоун решил, что шестимесячный срок не обязательно должен начаться немедленно. Молодой человек уговорил девушку войти с ним в лифт. Лифт в доме профессора принадлежал к тому типу подъемных механизмов, которыми управляют изнутри. Кабинка застряла между этажами и, несмотря на нетерпеливые звонки снизу, находилась в таком положении добрую четверть часа. Когда лифт возобновил работу и Мэлоун смог выйти на улицу, а Энид подняться в квартиру, влюбленные оказались морально готовы к длительному шестимесячному ожиданию без всякой надежды на счастливый финал.