Текст книги "Восемнадцатый легион"

8

– Деда, – перебил старика Катон, – а что было дальше? А как же хатты?

Старик отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Было видно, что воспоминания о друге даются ему нелегко.

– С хаттами, – помедлив, ответил он. – Лагерь снялся в тот же день, и наши разгромили это варварское племя в течение суток. Командующий Друз с дикарями не церемонился. Огонь и меч лучше всего укрощают этих зверей.

Дети с восторгом слушали рассказ. Старший Катон даже обнял своего маленького братца в порыве чувств и объявил, что когда они вырастут и пойдут в легион, то будут так же дружны, как их дед и его сослуживец.

Старик заметно истощился. «Рассказчик-то из меня так себе», – думал он. Конечно, он умолчал о том, что случилось с ним и Аудаксом на ночлеге в лесу. Детям будет сложно понять такие вещи.

Он обернулся и увидел сквозь штору, как над горизонтом уже плывет молодая луна. Подле нее, словно играясь, плыли курчавые облака, погоняемые ветром. Да, возможно, где-то среди них плывет теперь душа Аудакса. Стремится навстречу вечности. Вот бы скорее оказаться рядом с ним. Восемнадцатый, навечно в строю.

– Идите-ка спать, безобразники, – сказал он внукам, тепло улыбаясь.

– Ну деда, – стал канючить Катон, – мы хотим еще историю!

Даже маленький Фигул согласно закивал. Дескать, давай, дед, развлекай.

– А ну марш отсюда! – гаркнул Кастул. – Командование дало приказ! Выполнять!

Дети заметно погрустнели и начали хныкать. «М-да, – отметил про себя Кастул, – рановато еще ковать римскую воинскую дисциплину».

Он хлопнул в ладоши, и на пороге тут же появился домашний раб.

– Альба, веди их спать, – махнул Кастул.

Когда детей увели, он остался один на один с собой. И своими воспоминаниями.

Сколько раз он думал о том, что, наверное, с радостью бы променял вот это все, что у него есть, на сырую землю в лесах Германии. Ведь это он должен был лежать там, а не Аудакс. Кто угодно, только не самый близкий друг.

А потом корил себя за эти мысли. Как же вилла, сын-всадник, внуки опять же. Всем он нужен. Его любят и чтят, почти что как настоящего доминуса[12]12
  Доминус – хозяин, глава дома.


[Закрыть]. Будто бы он патриций.

Но это все ничто. Если б тогда он не потерял Аудакса, может, все сложилось бы по-другому. Они бы осели вместе с какой-нибудь колонии для ветеранов. Пили бы вино без просыху, травили свои солдатские байки и щупали девок.

Да. Такого друга уже больше никогда не будет.

– Бывай, центурион. Даст Юпитер, свидимся!

В который раз перед его глазами всплыла эта прощальная сцена. Где Аудакс, гремя калигами, уходит навсегда.

Старик лег на свое ложе и закрыл глаза, втайне надеясь, что хоть в эту ночь во сне сможет увидеть того, кто стал ему братом.

Сон навалился на него неожиданно. И в эту ночь пришел Аудакс.

9

Кастул снова был молод. Все еще служил простым легионером.

Зима в Германии суровая. Здесь, в отличие от Рима, постоянно идет снег. Хмурые небеса затянуты тучами, и просвета не видать.

Легион осел на зимних квартирах на реке, близ небольшого поселения покоренных германских варваров. Местные относилось к захватчикам с почтенным трепетом и даже ужасом, стараясь как можно меньше вступать в контакт с римскими легионерами.

Кастул за это время, проведенное на службе, уже успел привыкнуть к суровому армейскому быту. Так что особенных проблем у него не возникало. Единственной трудностью была рутина. Каждодневное несение караула, выполнение одних и тех же обязанностей утомляло его и вызывало скуку.

Ведь невозможно же постоянно развлекать себя играми в кости. Тем более с его-то везучестью он скоро все жалованье проиграет.

Как-то раз, в один из вечеров, когда они, коротая свободное время, сидели вдвоем с Аудаксом, задумавшись на тему того, чем бы заняться, в казарму ввалился Фабул.

– Ребята! – воскликнул он, – что вы сидите здесь, как мыши на зерне?

Это был невысокий круглолицый парень, кажется, откуда-то из провинции. Его призвали вместе с Кастулом и Аудаксом, но раньше толком им не удавалось общаться. Кастул знал Фабула относительно неплохо, этот молодчик был большой хвастун и весельчак. Любитель выпивки и игр.

Гай успел в свое время проиграть ему четыре асса[13]13
  Асс – древнеримская медная монета.


[Закрыть]. Несмотря на кажущуюся безалаберность, Фабул, однако, когда надо, умел проявить в сражении доблесть. Он даже имел награду в виде отличительного значка.

Для Кастула Фабул был скорее приятелем, во всяком случае, относился он к нему хорошо. Даже с изрядной толикой любопытства.

А вот Аудаксу этот толстощекий лиходей категорически не нравился. Якобы Фабул регулярно жульничал в игре в кости.

– Тебе чего нужно-то? – мрачно спросил Аудакс. – Шел бы своей дорогой, весельчак недоделанный.

Остальные легионеры даже оторвались от своих дел и стали прислушиваться к перепалке. Кое-кто одобрительно закивал.

– Эй, Кастул, – подмигнул Фабул и наклонился к Гаю, – почему твой друг такой злой? Я ведь всего лишь предложил вам развлечься!

– Опять в кости мухлевать собрался? Или снова баб каких-то нашел? – брезгливо поморщился Аудакс. – Знаем мы твои развлечения.

– Ага, точно, – хихикнул Гай, – половина обоза за тобой тащится, и все твердят: Фабул, Фабул! Когда-нибудь они тебя точно убьют.

– Вы просто мне завидуете, – надулся Фабул. – Но в одном вы правы. Женщины – это моя страсть! – Легионер заговорщицки подмигнул Кастулу и продолжил: – Знаете, тут неподалеку в таверне обитает создание неземной красоты! Кожа белая, белее снега! Волосы как смоль, фигура точеная, как мурринская ваза! И зовут это божество, не поверите, Фистула!

Он громогласно рассмеялся, схватившись за живот.

– Чудесное имя, да? И испить из этого дивного кубка можно всего два асса!

– Ты, часом, не грек? – подняв бровь, спросил его Аудакс. – Уж слишком навороченно болтаешь, а речь всего-навсего о проститутке.

– Да ладно вам, парни, – заметно стушевался Фабул, – пойдемте повеселимся. Хотя бы просто выпьем.

– А чего же ты один не пойдешь к своей богине? – стараясь скрыть свою заинтересованность, спросил Кастул.

Этот вопрос вертелся у него на языке, но он все не решался его задать. На самом деле ему было очень любопытно, что же там за чудо обитает в грязной таверне. Судя по описанию, это не просто люпа[14]14
  Люпа – проститутка.


[Закрыть]. Может быть, только начинает работать. Ему ведь ни разу не доводилось быть с женщиной, и сейчас-то просто шанс для него.

– Мне скучно одному, – признался Фабул, – кроме того, я уже бывал у нее в гостях и хочу поделиться красотой с друзьями.

– Не знаю, – с сомнением ответил Кастул, – вообще-то мне бы не хотелось тратиться. Я и так должен тебе четыре асса за ту игру.

– Не беда, мой друг! – воскликнул Фабул, вскидывая руки. – Если ты и твой угрюмый приятель сегодня составите мне компанию, долг будет прощен!

Кастул неуверенно глянул на Аудакса, ища у того поддержки. Но лицо Квинта оставалось бесстрастным, он отвернулся, желая продемонстрировать свое безразличие.

– Я хочу пойти, – наконец решился Кастул. – Давай, Квинт, просто посмотрим. Вина выпьем, повеселимся.

– Что, я, по-твоему, в борделях не был? – резко процедил Аудакс. Это показалось очень странным Кастулу. Вдруг почему-то вспомнился тот случай в лесу.

Впрочем, спустя пару минут раздумий Аудакс все же согласился.

– Хрен с тобой, Фабул, – сказал он, хлопнув по столу рукой. – Давай показывай нам свою красоту.

– Не свою, а Фистулы, – уточнил легионер. – Идемте.

И они пошли сквозь вечерний сумрак. Погода портилась. Снаружи собиралась вьюга, и новорожденная метель кружила небольшие вихри снега по булыжной мостовой.

Идти пришлось недолго. Таверна «Поросячий визг» находилась на первом этаже жилого дома, кои варвары, потихоньку перенимая римскую цивилизованность, научились строить.

На входе легионеров уже ждали. Мальчишка-привратник рассадил их за небольшим круглым столиком. Он был суетлив в желании угодить почетным гостям.

Таверна в это время дня оказалась до отказу забита всякого рода людом. В основном это были простые работяги, ремесленники. За каждым столиком сидело по несколько человек. Кто-то играл в кости, кто-то что-то шумно обсуждал. Вся эта пьяная публика развлекалась как могла, хохоча и переругиваясь во всю мощь луженых глоток.

– Проходите, господа, проходите, – без устали трещал мальчишка, – лучшее для вас.

Тут же на столике появились пузатые амфоры с вином и незамысловатая закуска.

Кастул, глядя на этого мальчика, вспомнил себя в ранней юности, когда так же помогал отцу. Кастул-старший держал небольшую остерию в Риме, на одной из главных улиц. Дела шли хорошо, гостей всегда было много, и мальчишка Гай трудился в поте лица.

– Мы хотим видеть Фистулу, – объявил Фабул, – желательно поскорее.

– Фистулу? – растерялся привратник. Задумавшись, он утер нос рукавом грязной туники. – Она сейчас не может. Принимает, хм, гостей.

– Ну так как освободится, путь примет нас!

– Что, прямо втроем, что ли?! – опешил мальчишка. От удивления он открыл рот и уставился на них круглыми глазами. Аудакс, видя это, в голос расхохотался.

– Но это же сложно, нет, даже почти невозможно, – затараторил привратник. – Я схожу за доминой, она что-нибудь придумает. Предложит вам Луцию или Аишу…

– Нет! – категорически отмел предложение Фабул. – Только Фистулу желаем!

Кастул отметил про себя, что в заведении эту самую Фистулу берегут. Наверно, и вправду местная жемчужина. От этого ему еще больше захотелось ее увидеть. Вместе с желанием пришел и стыд. А вдруг она высмеет его? Ведь он никогда не был с женщиной, и этого не скроешь от опытной ночной волчицы. Украдкой он взглянул на Аудакса. Тот состроил презрительную физиономию и сплюнул на пол.

– Тебе не нравится здесь? – спросил Кастул. Квинт словно поменялся в лице. Глядел на друга хмуро, исподлобья. Даже, как Кастулу показалось, зло.

– Не люблю лупанариев[15]15
  Публичный дом в Древнем Риме.


[Закрыть], – бросил он, – еще с Субуры.

– Почему же это? – удивился Кастул. – Я думал, ты часто туда заглядывал… Ну, почему-то мне так казалось.

– Я же сказал – не люблю, – отрезал Аудакс.

Но Кастулу этого ответа было недостаточно. В его мыслях образ Аудакса навсегда ассоциировался с образом любимца женщин. Да, наверняка на него вешались толпы. И что же, он всем отказывал?

– И все же почему? – не унимался Кастул. – Я не думаю, что причина в том, что ты просто брезгуешь.

Все это время сидящий рядом Фабул молча наблюдал за перепалкой друзей, не решаясь сказать ни слова. Хотя его особенно не интересовало, что они там себе спорят. Ему хотелось увидеть Фистулу. Странная эта штука – любовь легионера. Ведь нельзя жениться, пока проходишь службу. А уж привязываться к проститутке – верх глупости.

– Я тебе потом как-нибудь расскажу, – нехотя ответил Аудакс, – почему так сложилось.

Внезапно догадка поразила Кастула, и вмиг все стало ясно. Вот почему его суровый друг морщит нос от девушек и простых солдатских радостей! Вообще, от него трудно ждать такого благородства, все-таки уроженец Субуры, там у них свои нравы. Кастул припомнил вдруг, как Аудакс с легкостью придушил того хатта, когда они попали в плен. Конечно, после этого была еще куча кровопролитных стычек, когда приходилось убивать и ранить людей. Но это другое! Это открытая война. Короче, неважно. Кажется, Кастул пустился в какие-то ненужные рассуждения, уходя от главного.

– Так ты влюблен! – выдал он свою догадку. – Влюблен ведь, признайся!

Аудакс, отхлебнув вина, взглянул на него еще мрачнее, чем прежде, и Гай догадался, что попал в самую точку.

– Кто же она? – настойчиво попросил Кастул. – Не томи. Как ее имя? Она, наверное, ждет тебя там, в Риме.

В ответ Аудакс пробурчал что-то невразумительное себе под нос и покраснел. А затем, собравшись, запрокинул голову и, глубоко вздохнув, начал говорить.

– Нет, – резко ответил он. – И хватит об этом. Там, откуда я родом, не принято говорить о таких вещах.

Слова друга удивили Квинта. С другой стороны, Субура. Там можно ожидать всего, чего угодно. Может быть, Аудакс так болезненно воспринимает эту тему из-за каких-то связанных с этим страшных воспоминаний?

– Расскажи мне о своей жизни, пожалуйста, – попросил он. – Я хочу знать.

– Хорошо, – кивнул Аудакс. – Тогда пойдем отсюда, прямо сейчас же.

Не успел Кастул ответить, как его перебили.

В этот момент послышался какой-то гомон. Люди в таверне резко оживились, кто-то начал свистеть и хлопать в ладоши. Тому была весомая причина: из-за ширмы, стоявшей в отдаленном конце помещения, явилась она. Фистула. Это была богиня! Высокого роста, белокожая брюнетка. Волосы черные как смоль, элегантными кудрями спускались до середины ее тонкой спины. Пышная грудь, скрытая в изысканном лифе, украшенном драгоценными камнями, осиная талия. Люпапокровительственно улыбнулась публике и направилась прямиком к трем друзьям.

– Привет вам, легионеры, – произнесла, нет, проворковала она, призывно улыбаясь. – Кто из вас первый хочет повеселиться со мной?

– Я! Я хочу! – не помня себя от увиденной красоты, выпалил Кастул. Позднее он сам дивился своей решительности. Ведь он совсем не представлял, что двигало им в тот момент. Какой-то импульс, как у ребенка, который видит новую игрушку. Тотчас же хочется ее схватить. Наверное, в тот вечер на его решимость резко воздействовало выпитое вино. И он совсем забыл просьбу друга.

– Ясно, – пробормотал Аудакс, – поговорим в другой раз.

И счастливый Кастул направился вместе с Фистулой в соседнюю комнату, оставив Фабула негодовать, а вдруг резко погрустневшего Аудакса – упиваться дешевым вином.

Те несколько часов, проведенные с Фистулой, вопреки ожиданиям, Кастулу пришлись совсем не по душе. Молодой легионер, уже отлично знавший, как колоть гладиусом и метать пилум[16]16
  Пилум – метательное копье, состоявшее на вооружении легионов Древнего Рима.


[Закрыть], имел куда более скудную подготовку во владении своим естественным оружием. Проще говоря, дел-то получилось всего минут на десять судорожной возни на высоком ложе с матрасом.

Все остальное время они просто сидели, молча глядя друг на друга. Кастулу было ужасно стыдно, а вот Фистула, наоборот, не выражала никаких чувств. Ей-то не привыкать. Гай, как натура любознательная, попытался порасспрашивать ее, отчасти и для того, чтобы сгладить неловкость, но девушка была молчалива и все попытки к разговору пресекала.

– Твое время вышло, – наконец изрекла она, – зови следующего.

И Кастул вышел, понурив голову, в крайне подавленном настроении. Правда, подойдя к друзьям, он нацепил на лицо блаженную маску-улыбку, чтобы те, не дай Юпитер, ничего не заподозрили. Аудакс-то, наверно, нет, а вот Фабул точно высмеет его на весь восемнадцатый.

– Ну как она? – встрепенулся тут же Фабул. – Правда божественна?

– Изумительна, – наврал Кастул, – ненасытная фемина[17]17
  Фемина – от лат. femina – женщина.


[Закрыть], гетера[18]18
  Гетера – в древней Греции: незамужняя женщина, обычно с артистическими способностями, живущая самостоятельно и ведущая свободный образ жизни.


[Закрыть]…

И откуда только он понабрался таких выражений? Наверное, слишком много общается с Фабулом.

– Ты мне противен, – буркнул Аудакс. Кастул невзначай глянул на него и понял, что тот был вусмерть пьян. Красные, налитые кровью глаза выдавали в нем крайнюю степень озлобленности.

– Ты похож на грека, – проворчал он. – И говоришь, как они.

– Твой друг меня достал, – шепнул Кастулу на ухо Фабул. – Вы, ребята, похоже, вообще не умеете развлекаться. Вместо того чтобы сыграть со мной в «дюжину», этот угрюмый булыжник только и делал, что глушил вино, словно он бездонная бочка.

– Я все слышал, ты, драный пес. – Аудакс поднял взгляд и злобно уставился на Фабула. – По роже захотел?

– Веди-ка ты лучше его назад, Кастул, – посоветовал Фабул, – а я пока здесь с Фистулой развлекусь. Тем паче мой черед.

С этими словами он поспешил убраться из поля зрения Аудакса и, подхватив Фистулу под руку, скрылся за той самой ширмой.

– Пойдем уже отсюда, а? – Кастул подошел к своему другу и, взяв за руку, потянул из-за стола. Украдкой он взглянул в окно и увидел, как снаружи уже давно наступила ночь. Легкий снежок припорошил улицу и ближайшие дома. В свете звезд мрачные кособокие строения варваров выглядели, словно покрытые серебряным напылением.

– Пойдем, нам пора. По дороге поговорим. Расскажи мне про лупанарий, пожалуйста.

Вопреки ожидаемой вспышке гнева, друг посмотрел на него с какой-то грустью во взгляде. Кастул заметил, что глаза у Аудакса сильно покраснели и опухли. «Наверное, слишком дрянное вино, – решил он про себя. – Эдакой пакостью отравиться проще простого».

Поддавшись на уговоры, Квинт встал и, ухватив Кастула за руку, шатаясь, побрел к выходу.

Идти им приходилось очень медленно, иначе Аудакс рисковал упасть. На сей раз Кастул, аккуратно закинув руку друга на плечо, вел его в лагерь.

Конечно, не поле битвы, но тоже сойдет.

Он решил не задавать лишних вопросов, дожидаясь, когда Аудакс сам начнет говорить. Очевидно, что воспоминания о его прошлом болезненны, и они всегда остаются с ним. Аудакс носит их с собой, как Сизиф свой камень, и почему-то не может выбросить. Наверное, Кастул все еще действительно плохо знает своего друга.

– Ты действительно хочешь знать о том, что было? – неожиданно спросил Аудакс. Он поднял голову, чтобы сфокусировать пьяный взгляд на лице друга, но у него ничего не получилось.

– Да, – кивнул Кастул.

– Смотри, как бы это не убило тебя, – ухмыльнулся Квинт. – Я не люблю лупанарии потому, что я родился в лупанарии.

10

Ответ Аудакса шокировал Кастула. Он остановился как вкопанный и с удивлением глядел на своего спутника. Аудакс?! Сын люпы?! Не может быть такого! Кто угодно, но только не Аудакс.

В Риме участь таких детей была незавидной. Чаще всего их сразу убивали, но в редких исключениях, если все же младенец оставался жить, его ждало клеймо позора на всю жизнь.

Положение хуже, чем у рабов.

– Что, не ожидал? – хохотнул легионер. – А ты думал, я на Субуре просто так оказался?

Кастулу не хватало слов, чтобы что-то ответить, так он был шокирован. Поэтому просто отрицательно помотал головой.

– Не знаю уж, по какому такому странному делу моя мамашка сразу меня не задушила, – тихим голосом сказал Аудакс. – Спасибо ей, конечно, за это, иначе б мы с тобой сейчас не болтали так мило. Я не знаю, кем она была до того, как стать проституткой. Знаю точно, что рабыней, но потом патрон дал ей вольную. Как дальше получилось – я тебе не скажу. Да и она теперь уже тоже не скажет.

– Почему? – с трудом задал вопрос Кастул.

Слова застряли в горле, говорить ему не хотелось совсем. Больше бы слушать, чтобы услышать, кем является в действительности его друг. Однако про себя Гай решил, что все равно останется с ним.

Кем бы ни был, пусть хоть сейчас откроется, что он на самом деле василиск в человеческом обличье. Плевать.

– Ее прирезали, когда мне было пятнадцать, – просто ответил Аудакс, – но я все равно недолго прожил с ней. В лупанарии жизнь нелегкая, лишний рот там не нужен. Поэтому с самого детства я был вынужден трудиться как раб, несмотря на то что свободен. Конечно, мне доставалась самая грязная работа. Лет в десять я сбежал. На Субуру, как ты понимаешь. В бараки, где встретил его.

– Кого? – спросил Кастул.

– Успокойся, – приказным тоном сказал Аудакс, видя панику на лице друга, – это не то, о чем ты думаешь. Прежде чем придумывать что-то, сперва дослушай.

Видя, что Кастул кивнул, дескать, понял, Квинт продолжил:

– Его звали Неро. На два года младше меня. Он был всегда хитер и изворотлив. Прожил среди отбросов всю свою жизнь. На этой почве мы подружились. Я старался всегда быть рядом с ним, потому что, несмотря на свою ловкость, часто Неро попадал в неприятности. Однажды ему, едва ли не при мне же, чуть не отрубили руку прямо на месте преступления, когда он стащил у лавочника часть выручки. Я его спас тогда, понимаешь? Вместе мы прожили шесть лет. Спали под открытым небом. Делили еду и скудный кров. Он был мне как брат. Я поклялся, что стану оберегать его всю жизнь.

Задумавшись, он поднял голову к небу и замолчал, глядя на звезды. Повисла пауза, длившаяся несколько минут. Но Кастул не торопил Аудакса, хотя ему очень хотелось услышать конец этой истории.

– И вот однажды, – сказал Квинт, – Неро познакомился кое с кем. И я стал ему не нужен. Я ужасно злился по этому поводу, но ничего сделать не мог. Этим кое-кем был старый, вонючий грек по имени Аргос.

Аудакс прервался, а потом, собравшись с мыслями, продолжил:

– Он жил на Палатине. Там у него вилла. Он был известным поэтом, но повадился ходить на Субуру, к нам, беднякам. Теперь я понимаю зачем. Его соблазняли мальчики. Такие, знаешь, из грязи. Как мы с Неро.

Аргос часто приходил в одну из остерий, где болтал всякую чушь про Элладу и тому подобное.

Ну и Неро купился.

Дело было зимой. Он стал часто пропадать где-то ночи напролет. Я искал его и никак не мог найти. Беспокоился, ведь произойти могло всякое. Ты же знаешь, Рим – не место для бродяжек.

И вот однажды, в одну из таких ночей, он явился к нам в барак и принес целых пять сестерциев[19]19
  Сестерций – древнеримская серебряная монета достоинством в два асса и один семис, что и зафиксировано в ее названии. Дословно оно означает «половина третьего», то есть два асса и половина третьего.


[Закрыть]. Подумать только, мать твою, пять сестерциев! Я сперва порадовался за него.

– Славный улов, братишка, – сказал ему я и улыбнулся. Дела тогда у нас шли туго, мы были неопытные, и не часто удавалось выудить из кошельков простофиль что-то достойное.

– Да, славный. Хватит нам с тобой на неделю, – ответил мне Неро. – Мне Аргос дал.

– За что это? – удивился я. Тогда мне не могло прийти в голову, что значат эти слова.

– Ну, там, – неопределенно махнул рукой мой друг, – мы были с ним в термах[20]20
  Термы – римские бани.


[Закрыть]. Вот и дал.

Тут у меня мир перед глазами поплыл. Все встало на свои места, до меня наконец дошло, каким путем он заработал эти сестерции. Он, кого я считал равным себе, своим братом, превратился в шлюху. Надо сказать, дорогую шлюху.

– Аргос и тебя зовет в термы, – сказал Неро, – мы можем хорошо заработать.

Этого выдержать я уже не мог. Да, мы были ворами. Нас считали отбросами, и только ленивый не плевал в нас. Но я никогда бы не опустился до проститутки. В тот вечер я задал ему взбучку. Сильную.

Шокированный Кастул стоял рядом с Аудаксом и не мог вымолвить ни слова. В горле как будто пересохло. Его тонкая натура отказывалась принимать такое. Во всяком случае, по отношению к Аудаксу. Ему было жаль друга. Но одновременно с жалостью он испытывал чувство отвращения.

– И что же ты сделал? – спросил он.

– Я разбил ему нос, – ответил Аудакс. – Врезал со всей силы, так что у него аж кровь брызнула, и сказал, чтобы он убирался. И он ушел.

– Слушай, это был его выбор! – возмутился Кастул. – Не стоило так поступать с ним, раз он был тебе дорог.

– Нет, не был! – воскликнул Аудакс, гневно сжимая кулаки. – Я не мог позволить ему! Впрочем, ты прав… – Последние слова были сказаны им почти шепотом. – Той ночью я пожалел об этом. Кинулся искать его, оббегал половину Рима, но нигде не мог найти. Я прогнал его из барака. Нашли его уже утром, мертвого. Он замерз. Пытаясь согреться, забрался в какой-то переулок здесь же, на Субуре. Но до утра не дожил.

А я остался. Один. Помню, как выл от отчаяния подле его трупа. Это я виноват, я заставил его отправиться сюда. Я убил своего братишку. Он умер по моей вине, я не смог уследить за ним. Остановить, когда он падал в бездну.

– Что же случилось потом с тем греком?

– Ничего хорошего, – злорадно произнес Квинт, и глаза его гневно сверкнули. – Сдох как собака. Кто-то добрый буквально на следующий день перерезал ему глотку.

Квинт внимательно взглянул на друга и увидел у того на лице плотоядную улыбку. Так может улыбаться человек, свершивший месть. Сладостная радость после удовлетворенной жажды крови. И ему стало страшно.

– А нашли его в том же переулке, представляешь? Безлюдный, темный переулок. На Субуре таких масса, и людей в них погибает столько, что никаким битвам не снилась.

Конечно, потом шерстили все наши клоповники. Даже преторианская гвардия пожаловала. Все искали того убийцу. Большой шишкой, видать, был этот поэт. Но конечно, – Аудакс выдержал паузу, – они никого не нашли.

Окончив свой рассказ, он замолчал. Теперь надолго. А Кастул снова не решался что-либо говорить.

– Это был ты, – утвердительно произнес он. – Ты убил его, да? Этого Аргоса. Понятно теперь, почему ты так не любишь греков.

Аудакс сочувственно поглядел на него, но промолчал.

– Знаешь, – сказал он после небольшой паузы, – тому, кто опорочил брата, мало такой смерти.

– Понятно, – кивнул Гай. – Ну, идем дальше?

– То есть тебе нечего сказать? – Квинт удивленно взглянул на друга. Он ожидал какой угодно реакции, но никак не такой. Равнодушие на лице Кастула, наверное, ранило его куда больше, чем предполагаемое осуждение. А может, наоборот, одобрение? Но нет, кажется, тому было все равно. А может, ему и вовсе наплевать на Аудакса? Просто кое-кто слишком много напридумывал у себя в голове. Кастул не Неро и явно никогда им не будет. Что ж, это к лучшему.

Они продолжили путь в полном молчании. Каждый из них думал о своем. Точнее, Аудакс уже ни о чем не думал. Хмель полностью затуманил его мозг, и мысли путались. А вот Кастул, кажется, открыл для себя много нового. Чувство жалости и отвращения никак не покидало его. Нет, он знал и раньше, на что способен Аудакс и кем он был. Но та привязанность к мальчишке и последовавшее убийство пугали его. Возможно, ему жилось бы спокойнее, не знай он такого о прошлом своего друга.

Уже позже, в казарме, когда все наконец улеглись спать и даже Аудакс был отправлен на свою койку, Кастул размышлял об этом. В ту ночь ему не спалось. Все время что-то мешало: то соломенный матрац впивался в бока, то храп товарищей прерывал его начинающуюся дрему. Но главной причиной бессонницы были мысли. Этот человек стал ему близок. Он не раз спасал его. Он был его другом. И в то же время Кастул не мог смириться с тем, что Аудакс из себя представляет. Убийца и вор, сын люпы. Но ведь способен на настоящую дружбу и братство. Разве это возможно? А не убьет ли его Аудакс, если тому что-то придет в голову? А, тартар!

Внезапно пришедшая мысль вогнала Кастула в ужас. Проклятый матрас пуще прежнего впился в бока, заставляя бедного легионера то и дело вертеться, выискивая удобное положение. На лбу выступила испарина.

– Эй ты! Хорош возиться! Не то я тебя выкину! – Недовольный голос соседа снизу на секунду вернул его в реальность. Кастул лег на бок и затих. Но озарившая его мысль не давала покоя. Он так и пролежал до утра, не сомкнув глаз. После утреннего построения к нему на плацу как ни в чем не бывало подошел Аудакс. Вид он имел весьма опухший и помятый.

– В голову будто кошки насрали, – доверительно сообщил он другу, – я уже цистерну воды выпил, да ни хрена не помогает.

Наверное, он хотел обсудить что-то. Кажется, судя по виду, даже забыл о вчерашнем разговоре. Но Кастул все равно чувствовал себя крайне некомфортно рядом с ним. Ему хотелось уйти и как можно скорее.

– Сочувствую, друг, – нарочито радостно выдал он и похлопал Аудакса по плечу. – Ну, мне пора. Много дел.

И поспешно развернувшись, он потопал на свой пост, оставив опешившего Квинта наедине со своим похмельем.

Того, кажется, очень удивило равнодушие друга, но он не стал предпринимать никаких попыток, чтобы его остановить.

Уже позднее, встав на дежурство, Кастул узнал, что Фабул вернулся под утро, пьяный вдрабадан, но зато довольный. И главное, никто из лагерных его не сдал! Вот повезло-то парню, а то могли бы казнить за дезертирство.

– Ну, хоть кто-то остался доволен вчерашним вечером, – вяло подумал Кастул.

Он всеми силами старался гнать от себя прочь мысли об Аудаксе, но тот разговор упорно лез ему в голову. Наконец он решил, что лучше какое-то время держаться подальше от Квинта. Только как бы ему сообщить об этом поделикатнее? Зная вспыльчивый характер своего друга, Кастул всерьез опасался, что тот может выкинуть что-то из ряда вон, отчего сам пострадает. А этого все же Кастулу не хотелось.

Весь день он всеми силами старался избегать встреч с Аудаксом. Как только тот появлялся рядом, у Кастула тут же намечались какие-то важные дела и срочные приказы командования. Проще говоря, он трусливо убегал от неминуемого и корил себя за это. Но поделать ничего не мог.

Наконец, когда возможности убегать полностью иссякли, Аудаксу все же удалось завести с ним разговор.

– Слушай, я не понимаю, что происходит, – сказал Аудакс, – у тебя такое лицо, как будто ты отраву проглотил. В чем дело?

– Ни в чем, – коротко бросил Кастул, – все хорошо. Просто много дел.

– И причем таким твое лицо становится, когда ты видишь меня! – Аудакс встал перед ним, уперев руки в боки, и внимательно взглянул другу в глаза, надеясь узнать причину произошедшего. На миг Кастулу показалось, что тот действительно ничего не понимает.

– Скажи, друг, что так ранило твою нежную задницу? – Аудакс рассмеялся и по-дружески закинул руку на плечо Квинту. Отчего-то это разозлило последнего. Да что себе позволяет этот босяк? Вор. Сын проститутки, убийца.

– Хватит, – злобно сказал Кастул, – правда, хватит. Отвали от меня.

Он жестко скинул с себя руку Аудакса и решительно зашагал прочь. Куда-нибудь подальше отсюда. «Может, стоит попросить центуриона о переводе в другое подразделение? – подумал он на ходу. – Нет. Так просто меня не отпустят. Нужна веская причина».

– Да и пошел ты на хрен, псина! – крикнул ему вслед Аудакс. В его голосе Квинт услышал явные ноты обиды. – Долбишься со своей мамашей, да и та дает тебе только в Сатурналии!

Кастул сделал вид, что пропустил последнее замечание мимо ушей, и пошел дальше, не оборачиваясь и не обращая внимания на крики за спиной.

Следующие несколько дней прошли для Кастула, как в тартаре. Аудакс больше не пытался с ним поговорить. Очевидно, глубоко оскорбленный словами и поведением друга, он считал Кастула предателем. А предательства Аудакс не терпел. Хотя, конечно, за маской презрения и постоянных оскорблений опытный человек разглядел бы глубокую обиду и сильнейшие переживания.

Ни одного дня не обходилось без оскорблений. Конечно, при офицерах и во время тренировок на плацу Аудакс вел себя в рамках дозволенного. Но стоило им соприкоснуться в свободные часы, начиналось безумие. Даже другие легионеры, видя это, недоумевали – что случилось? Кое-кто подходил к Кастулу с вопросами: как же так вышло, что два лучших друга, два верных боевых товарища вдруг стали врагами? Кто-то считал необходимым высказаться о недопустимости такого в легионе. Ведь легионер, напоминали ему, сражается в первую очередь за товарища, а уже потом за деньги и империю.

«У тебя вместо головы задница, коровий сын», – самое мягкое, что приходилось слушать Кастулу в свой адрес. Притом, что он внутренне понимал причину, почему его друг ведет себя так. Аудакс словно провоцировал его на стычку. Правда, чего он хотел этим добиться? В любом случае Кастул максимально, насколько мог, избегал общения с Аудаксом. Предпочитал выходить из бараков, если он появлялся там. У него всегда оказывались важные дела, если рядом был Аудакс. Одни раз он даже заперся в нужнике до тех пор, пока Аудакс не ушел подальше. Ребята в центурии уже начали посмеиваться над ним, считая его, Кастула, трусом. Напряжение росло, и вот-вот должно было во что-то вылиться. Либо, думал Кастул, кто-то сообщит центуриону, что его легионер допускает болезненную слабость, своим поведением напоминая женщину, и его накажут. Скорее всего, это будет унизительное публичное наказание. Заставят стоять в рубахе перед строем, чтобы «опустить» его. Или, опять же перед строем, центурион хорошенько высечет, не забыв, конечно, сломать пару витисов о его спину. Но это казалось не таким уж и плохим вариантом. Позор можно пережить. В конце концов, искупить в какой-нибудь битве. Не навсегда же лагерь застрял в зимних квартирах. Авось куда-то и двинемся.