Текст книги "Часть от целого, или История Уолтера Коннора. История о том, как важно не потерять самого себя"

Часть 5. Lately

Я всегда чувствовал себя одним и одиноким. Мне казалось, чуть позже настанет лучшая пора моей жизни, но эта лучшая пора прошла мимо… Я мечтаю чего-то добиться, мечтаю гордиться своими успехами, мечтаю идти вперёд. И ведь одно дело, когда человек мечтает и ничего не делает, а я постоянно что-то делаю, обнадёживая себя светлыми мечтами… Может, я слишком раним? Может, этой жизни нужны другие? Тогда зачем этой Вселенной я? Зачем ей безнадёжные люди? Или, может, они как раз нужны этому миру, чтобы показать, что и такие люди есть… Тогда бы мир никогда не узнал о «безнадёжных людях», если бы их не было. Значит, всё-таки немного мир знает меня… Кого я обманываю? Разве я нужен этому миру? Я просто атом или даже субатомная частица… Я расплываюсь в космосе, как и другие субатомные частицы… Среди этих субатомных частиц есть и атомы, есть и молекулы, атомы и молекулы заполняют пространство «небезнадёжных людей», а мы, субатомные частицы, заполняем пространство «безнадёжных людей». И вот мы постоянно сталкиваемся друг об друга, кто-то давит, кто-то кого-то выталкивает, кто-то кого-то уничтожает, а кто-то из атома переходит в молекулу… Такое пространство. Выживает не сильнейший, а мудрейший. Я думал, я мудрый, но, чёрт возьми, сколько мне лет? Какая мудрость… Вряд ли я могу быть мудрым в свои годы, хотя я уже в 10 лет считал себя мудрецом. Какой максимализм… Какой юношеский максимализм… И ради чего? Ради того, чтобы потешить свое альтер-эго? Ради чего нужен этот максимализм? Я не знаю. Не знаю, чёрт возьми. Я вообще уже ничего не знаю, и себя никогда не узнаю, как и Аврелий Августин, написавший «Исповедь», но даже она не помогла ему узнать себя. Видимо, самое тяжелое знание – знание о самом себе. Или, когда Хома Брут посмотрел на Вия, посмотрев на себя, на свои роковые ошибки. Что с ним стало? Правильно, он умер, не выдержав этого тяжелого знания на себе. Странные мы люди, да, Моррисон? Да, PEOPLE ARE STRANGE……

У меня было не такое уж и плохое детство, в самом деле. Я родился в Солсбери, 19 октября, в графстве Уилтшир, в окружной больнице. У мамы были очень тяжелые роды, они длились почти двое суток. Помню, отец как-то рассказывал в мой 16 день рождения, как чертовски сложно было меня рожать. Мама моя была миниатюрной и очень хилой, она не смогла выдержать этих родов… И спустя неделю после родов она скончалась. Конечно, я не помню свою маму. Всё, что у меня есть от неё – это жизнь. Жизнь, которую она мне подарила, отдав свою взамен. Я до сих пор не знаю, как принять тот факт, что это я убил свою маму, хотя это глупо так рассуждать, ведь я думать не мог в утробе… В общем, моему отцу пришлось нелегко. Он так любил маму, что до сих пор не снимает обручальное кольцо, хотя прошло уже 23 года с момента смерти Аделины, моей мамы. Я храню её фотографии с отцом и иногда просматриваю, пускаю слёзы… Честно говоря, я до сих пор не видел, чтобы отец с кем-то встречался, пробовал найти себе кого-то. Мне кажется, что он не может этого сделать из-за безмерной любви к матери. Вот и такое случается… После этого начинаешь невольно задумываться, есть ли любовь? И, думаешь, что да, есть.

Я помню, когда мне исполнилось 6 лет, отец тогда впервые мне улыбнулся. Я помню эту улыбку очень хорошо, она отпечаталась в моей памяти. С тех пор я не видел у него на лице такой искренней улыбки. Почему он тогда так улыбнулся? Понятия не имею… Сложно сказать, я был совсем ребёнком. В общем, отец меня растил как мог, хотя без руки мамы сделать это очень тяжело, поэтому ему во многом помогала моя бабушка, Прия. О, эти воспоминания с ней я помню как вчерашний день… Она всецело меня любила, гладила по голове, учила чтению, математике, гуляла со мной, так мило улыбалась… Она заботилась обо мне как никто в жизни. Но самое главное – она не оставляла отца. Меня поражала её безмерная любовь к нам… Благодаря бабушке отец встал на ноги, смог пережить утрату, пойти работать в издательство, как он и мечтал. Благодаря бабушке отец в моих глазах стал примером для подражания. Я знал, что хочу вырасти таким же мужественным, храбрым, сильным и любящим мужчиной, как и он.

На самом деле, лет 8 было всё спокойно, то есть нам помогала бабушка морально, отец работал, обеспечивал нас, я ходил в школу, в целом учился неплохо, но бабушке хотелось большего, она видела во мне потенциал и всячески помогала со школьными дисциплинами. В общем, я расплывчато помню эти 8 лет, потому что, благо, ничего страшного не происходило, но, к сожалению, когда мне исполнилось 14 лет, бабушка скончалась… Ей было на тот момент 91 год, у неё часто скакало давление, врачи жаждали её положить в больницу, но она не хотела ложиться, чтобы нас не оставлять… Мы её пытались положить в больницу, но бабушку было не унять, она всё время вставала, готовила для нас, продолжала нам всячески помогать… Но в одну ночь её сердце уже не выдержало… И в общем да, ещё одно горе для нашей небольшой мужской семьи… Бабушка оставалась последней нашей родней, поэтому нам было очень тяжело. Мы первое время не могли без неё. Я чувствовал, что отец находится на грани, ещё немного, и он свалится в пропасть, поэтому я начал искать заработок уже в 14 лет. Я хотел его поддержать. В целом, я нашёл себе не такую сложную работу, поэтому не особо перетруждался. Я в совершенстве знал английский язык, поэтому занимался с теми, кто хотел повысить свой уровень. Отец гордился мной, что я приношу в семью деньги, морально и материально поддерживаю его и нашу семью. Как бы не было больно от утраты Прии, я всё равно находил в себе силы заниматься и зарабатывать деньги. В какой-то момент и поднакопил денег, купил отцу путёвку в «Челтенхем». Я очень хотел, чтобы он на три недели смог абстрагироваться от реальности и смог позволить себе отдохнуть, расслабиться. Помню, отец пустил скупую мужскую слезу, когда увидел, что я для него сделал. Он очень гордился мной, а я гордился своим отцом, который, несмотря на всё дерьмо в жизни, оставался прекрасным отцом и крепким мужчиной.

Пока отец находился в отъезде, я жил то один, то у Джеки. Вообще, мы не сразу начали с ним общаться, потому что он меня очень раздражал в первых начальных классах, ему постоянно хотелось быть первым во всём и вся, а меня очень бесила эта черта. Общаться мы начали уже во вторых начальных классах, где-то лет в 10. Тогда его пыл утих, он стал немного спокойнее. Джеки подошёл ко мне первым и, честно сказать, если бы он не подошёл, то я вряд ли сделал бы первый шаг, мне как-то было всё равно. Сейчас я понимаю, что Джеки хоть и очень своенравный человек, но он замечательный друг. Именно друг. Он всегда мне помогал… И вот когда отец уехал в санаторий, я иногда оставался у него. Его родители по-доброму относились ко мне, к отцу, они всегда звали к себе и говорили не стесняться, если нам с отцом нужна помощь. Я всегда поражался их добротой… И понимал, что эта безмерная доброта жила и в Джеки. Когда я приходил к нему с ночёвкой, он покупал море сладостей, родители готовили сумасшедшие обеды, ужины, Джеки стелил мне свою постель, а сам спал на полу. Я говорил, что не стоит, но его было не переспорить. В общем, Джеки всегда оставался мне самым надёжным другом. Я до сих пор жалею, что был плохого мнения о нём. Он ещё так смешил меня всегда… Джеки занимался профессионально баскетболом, внешностью он не блистал, но был выше меня (мой рост примерно составлял 5 футов и 10.2 дюймов), поэтому девочки в возрасте 14—15 лет вешались на него, тем более, его мускулы светили на всю школу. И вот однажды я пришёл к нему на ночёвку, и пока мы играли в какую-то игру (я уже не помню, в какую), к нам вломились его родители и начали возмущаться, почему под холодильником валяется какой-то красный бюстгальтер. Конечно, Джеки играл в дурачка и говорил своей маме, что это её, она просто не помнит. Точно помню, что она так сильно разозлилась на Джеки, что взяла этот бюстгальтер и одела на голову Джеки. Мы, конечно, смеялись и недоумевали, что происходит, но Ева ещё долгое время злилась на Джеки, что вместо учёбы он занимается не пойми чем. В целом, понять можно, я бы тоже разозлился на своего сына, если б он начал меня уверять, что я уже не помню, какое нижнее белье храню и ношу. С той девчонкой у него ничего не сложилось, они даже не целовались, я даже не понял, как там оказался её бюстгальтер… Только Джеки мог снять с девчонки бюстгальтер, не поцеловав её. Какая-то сумасшедшая история. Но мне было очень смешно. И вот так Джеки меня постоянно веселил, если бы не он, я бы вообще не узнал, чем занимаются спортсмены с девчонками, хотя, судя по всему, неудачные спортсмены занимаются с ними ничем.

Ну и в общем так прошли ещё 4 года. Всё было спокойно, отец тогда был в пиковой форме, ему заметно полегчало на курорте. Я был счастлив, что подарил отцу возможность восстановиться. Все эти 4 года я пытался уверить отца, что нет ничего страшного, если он найдет себе другую женщину. Он всё считал, что предаст маму… Его было не сломать. У меня опускались руки, я очень хотел, чтобы он нашёл себе женщину, чтобы он не оставался один, чтобы он чувствовал женское тепло… Но я ничего не смог поделать. Отец любил только одну женщину. Я не смог этому сопротивляться. В конце концов влюбиться не удастся, пока сердце не покинет первая любовь. В любом случае я был счастлив видеть его в спокойном состоянии. Я вообще был счастлив просто его видеть.

Что касается моей личной жизни, то её вообще не было… Даже сейчас не могу сказать, есть ли она. До 16 лет меня вообще не беспокоило, что на меня никто не смотрит, что и я ни на кого не заглядываюсь. В целом, я не могу сказать, что урод. Хороший рост, зелёные глаза, короткие каштановые волосы, не тощий, я любил качать руки, ноги, поэтому и мускулы тоже были. Не такие, как у Джеки, но всё же были. Так что сложно сказать, почему на меня никто не заглядывался. Наверное потому, что я ни на кого не смотрел, не знаю. Помню только, что в 16 лет я отправился в поход по шотландскому высокогорью, там была одна дама, вроде Роззи её звали, не вспомню точно. У неё были такие красивые голубые глаза… Сама она была небольшого роста, немного полновата, но мне нравилась эта полнота в ней, она ей очень подходила… Не знаю, понравилась мне Роззи. Я тогда впервые подошёл к ней, она была не против со мной поговорить. Помню, мы говорили о силе природы, о том, как природа заряжает нас, а мы заряжаем её, и её состояние контрастирует с нашим. Этот разговор мне очень запомнился, потому что именно в этот момент Роззи немного облокотилась на меня и поцеловала… В начале я не понял, что она делает, на секунду прервался, посмотрел на неё, на её щенячий взгляд и нежно вновь поцеловал. Всё внутри у меня трепетало от счастья, восторга, на губах разливался вкус её сладких губ, по всему телу шли мурашки, такая Роззи была хорошенькая… Я думал, что влюбился без памяти, гормоны меня поглотили, мне постоянно хотелось после этого её целовать, но мы дальше не пошли… Не знаю, как-то на этом всё закончилось. Думаю, эту интрижку можно назвать «курортным романом», потому что после этой поездки я почти не думал о самой Роззи, я только думал о том поцелуе… Мне после этого так хотелось целоваться. Я себя приземлял, говорил, что это неправильно, но гормоны были выше меня. Не знаю, сублимация немного меня спасала, я занимался спортом, писал стихи, учил детей английскому языку. Все эти занятия помогали выплескивать скопившееся во мне. Я ещё помню, как заслушивался песней «Lately» Dreams We’ve Had. Вообще эта песня многое для меня значит, я её впервые услышал на ночёвке у Джеки в 14 лет. Тогда я переживал утрату Прии, и Джеки всячески мне помогал её пережить. Однажды мы с ним разговорились, он поставил музыку на колонке в хаотичном порядке, там было много электронной музыки, альтернативы. Джеки любил очень такую музыку, она его успокаивала, поэтому он никогда не мог понять моего пристрастия к рок-музыке, он не мог понять, как рок-музыка может успокаивать. Для него всегда было важно именно такое воздействие музыки на человека. Не знаю, сам не могу сказать, что рок-музыка меня успокаивала, но она впитывала все мои страдания и мысли, а для меня это было важнее всех. Я был не против электронной музыки Джеки, иногда и такая музыка нужна, чтобы отключить мозг, как, наверное, Cigarettes after sex делают… Джеки вообще был таким фанатом этой группы, он раз 5 был на их концертах. Удивительно, что его всегда пускали на концерты, хотя ему ещё 16 не было. Но да ладно. Это Джеки. Джеки у нас особенный парень. В общем, заиграла там эта песня, и я чуть разума не лишился, так она на меня подействовала… Я был и счастлив, и разбит. Она меня и успокаивала, и будоражила… В моей голове постоянно жили мысли о том, насколько я одинок, насколько мы одиноки с отцом, а эта песня ещё раз убедила меня в этом, но ещё она убедила меня в том, что в этой пучине одиночества есть и счастье, и это счастье можно найти в том, кто протянет тебе руку помощи. Тогда я подумал о Прии… После смерти матери мы были одни… Чертовски одни… Прия заменила в какой-то степени мне мать, мы были тоже одни, но не одиноки, с нами была бабушка, которая протянула руку помощи. И мы втроем стали одни. Одни, но не одиноки. Мы были друг у друга. Мы растворялись в страданиях, хотя всё это время нужно было растворяться в счастье, что мы есть друг у друга. И тогда я лежал у Джеки, уже не было моей любимой бабушки… Но зато был Джеки и его семья. Я вновь был один, но не одинок. Скупая мужская слеза скатилась с моих щёк, я обнял Джеки, хотя вообще обниматься не любил… Обнял и сказал, что он лучший друг, и я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы стать таким же лучшим другом для него.

Такая чертовски лирическая песня… Я до сих пор ею заслушиваюсь, когда мне плохо и когда мне хорошо. После похода я вновь ею заслушивался, потому что постоянно чувствовал своё одиночество, чувствовал свою безнадежность, свою бренность. Я даже не смог удержать Роззи. Хотя надо было мне оно? Нет, конечно, ведь я думал не о ней, а о поцелуях. Но всё равно… Что со мной не так? Что я за парень такой, у которого ничего не клеится в жизни? Что, черт возьми, со мной не так? Я слушал эту песню, думал о своём одиночестве, успокаивал себя тем, что со мной рядом дорогие мне люди, но на этом мой поток мыслей не закончился. Я убедил себя, что нет смысла страдать. Я один, но не одинок. Не важно, что ничего не клеится. Не важно. Пора перестать страдать. Всё придёт позже. Всё обязательно придёт. Надо отпустить. Нет смысла страдать из-за того, чего нет. Всё придёт… И я отпустил своё одиночество.

В 18 лет я как-то по-особенному загорелся идеей переехать во Францию. Честно говоря, не могу дать обоснование этому желанию… Мне тяжело давался французский язык, я вообще считал их язык каким-то дьявольским, так чертовски сложно мне было изучать грамматику, орфоэпию… Просто l’enfer (сущий ад). В общем, в любом случае, разговаривал я неплохо, даже свободно, хотя, честно говоря, Джеки французский нравился больше, поэтому он и говорил на нём гораздо лучше. Как раз именно перед летними каникулами нам предоставили возможность поехать в Париж по обмену, пожить в чужой семье в паре с кем-то из класса. Естественно, девочки жили с девочками, а мальчики с мальчиками, хотя многие мечтали провернуть аферу и как-нибудь обменяться, чтобы переспать там со своей девушкой. Удивительно, что девочки ничего такого не планировали, только мальчики. Сразу можно понять, у кого гормоны бушуют гораздо сильнее. Девочки хотели, не спорю, но они были поскромнее. Мы с Джеки ничего такого не планировали, хотя Джеки был настроен подцепить в Париже каких-нибудь красоток. Да, в общем, думаю, эту поездку запомнил каждый из нас…

Не знаю, я вообще сошёл со своей тропы после той поездки. Просто не понимал, что происходит в моей жизни. Я отчаянно старался быть уверенным в себе парнем, я отчаянно помогал отцу, другу, помогал всем, кому необходимо было протянуть руку. Может, я переборщил… Может, не нужно было быть для всех «хорошим» парнем. Но в конце концов, сколько можно скитаться? Сколько можно плестись по этой сложной жизни одному? Я поверил… Как дурак, как последний болван… Поверил… Поверил в лучшую часть своей жизни, то бишь в свою юность, которой у меня практически не было. Я слишком рано повзрослел, начал зарабатывать деньги. Я вообще не знаю, каково это, быть молодым? Я не знаю. Девушка из Парижа вскружила мне голову, я не мог ровно дышать рядом с ней, у меня замирало сердце, я трепетал от восторга видеть её, заниматься с ней английским, говорить о жизни, о Париже, о её прошлом… Я трепетал от одного её взгляда. Безусловно, она была чертовски привлекательной. Чертовски. Её кудрявые чёрные волосы всегда закрывали половину её личика, иногда закрывали эти волшебные голубые глаза… А её наряды… Она всегда так женственно, но при этом по-бунтарски была одета: белый сарафан немного в обтяжку, который подчёркивал её тонкий стан, а ещё этот ремень-корсет на шнурках, который она надевала на наши прогулки… Он так подчёркивал её изящные, стройные члены. Она всегда носила чёрные ботильоны на платформе и чёрную косуху. Ещё я практически не видел её без макияжа, она всегда ходила со смоки айс, поэтому я не представлял, как она выглядит без него. Эта девушка свела меня с ума… Я часто слышал, как она наигрывает ночью какие-то мелодии, мне даже показалось, что после нашей вечерней прогулки на теплоходе она перед сном играла «Kiss me», но было так тихо, что я не расслышал и уснул…

У меня и по сей день такой сумбур в голове, я просто ничего не понимаю, что случилось с моей жизнью. Я будто её сломал. Сломал… Как и предупреждал Джеки… Он был прав… Он был прав, что Эмили сломает мне жизнь. Просто я был слишком юн и молод, во мне жили надежды, мечты, во мне жила безмерная любовь…

После того вечера, когда я её поцеловал, я больше её не видел во Франции. Она не появлялась дома, не появилась и чтобы с нами проститься. Нет, она ушла на «репетицию» и больше не вернулась. Не знаю, почему она так со мной поступила. Не знаю. У меня нет ответов. Я знаю только то, что мне было чертовски больно, внутри меня всё разлагалось, внутри всё сжигалось… Я чувствовал, как сердце треснуло на множество осколков. Я думал, что нет ничего тяжелее, чем утрата родного человека, но нет… Есть… И это чертова любовь. Может, Джеки был прав. Может, и мне тоже было лучше одному, а я нашёл приключения на свою пятую точку… Не знаю. Всю поездку я старался не показывать виду, чтобы Джеки не узнал о случившемся. Он спрашивал, конечно, как прошла наша встреча, но я отвечал, что всё хорошо… Может, стоило ему рассказать… Не знаю. В любом случае мне нужно было пережить это одному. Долгое время в Великобритании я отходил от этой поездки. Честно говоря, на тот момент у меня и пропало желание куда-либо переезжать. Я ничего не хотел. Отец постоянно спрашивал, что со мной, а я не осмеливался ему рассказать. Я знал одно: мне нужно пережить это одному. Я долго рылся и искал свои накопления, просто не мог вспомнить, куда их положил. Через несколько часов всё-таки вспомнил, нашёл там немного денег и решил отправиться в одиночку в поход на Грампианские горы. Отец был удивлён моему порыву, с учётом того, что я только приехал из Парижа, но тем не менее не мог препятствовать моему желанию. Я собрал быстро рюкзак, купил билеты на поезд до Лондона, оттуда до Эдинбурга тоже на поезде и из Эдинбурга на автобусе до Грампианских гор. Денег хватало впритык, лишь на билеты, но я не стал просить у отца денег, просто закинул в рюкзак консервов, потому что они всегда пригодятся, если деньги закончатся. В Лондон я отправился уже на следующий день, там я провёл две ночи в хостеле, потому что поезда из Лондона в Эдинбург ходили не каждый день. Я не очень любил Лондон, там всегда такое огромное скопление людей, но тем не менее позволил себе прогуляться по Тауэрскому мосту, прокатиться на Лондонском глазу, посмотреть на весь Лондон с высоты птичьего полёта. Я не так много успел посмотреть за эти два дня, мне больше всего нравилось гулять вечером по набережной Виктории. Я думал об Эмили. Я постоянно думал о ней. Просто сходил с ума… В моём воображении всплывали её силуэты, её легкая походка, кроткая улыбка… Мне хотелось сгрызть себя за эту слабость… Я вспоминал наш горячий поцелуй и вспоминал то, что произошло после него. Всё пытался проанализировать, что я сделал не так? Может, я слишком плохо её знал? Хотя я однозначно плохо её знал, но это не помешало мне её полюбить. В какой-то момент в моих ушах заиграла песня «Lately»… Чёрт возьми, я не слушал её с тех самых пор, когда произошла вся эта история с Роззи. И теперь iPod решил меня вновь порадовать этой музыкальной композицией. Стыдно мне говорить, признавать это, но я разрыдался, как маленький ребёнок. Я вообще никогда так не плакал, даже когда умерла Прия, хотя это было самое тяжелое испытание в моей жизни. Не знаю, что случилось с 18-летним парнем, но он сошёл с ума. Что я могу ещё сказать? Просто эта песня воспламенила во мне тёплые воспоминания, воспламенила мою детскую наивность… Я вспомнил, как слушал эту песню, чтобы успокоить себя, что я вовсе не одинок, что в этом одиночестве есть и отец, и Джеки, и Прия. Я заставил самого себя поверить в лучшую часть жизни: «Ну нет у тебя сейчас кого-то рядом, Уолтер, это не беда. Этот человек придёт, ты подожди, тебе всего 16 лет, Уолтер!» Да, ты просто подожди, Уолтер… Наверное, я так разрыдался, потому что надеялся, что дождался этого времени, но на самом деле… На самом деле я стал ещё более одинок. Я погряз в этом одиночестве. И нет больше никакого «lately», нет и «earlier», нет ничего… Лишь пустота и эта набережная, по которой я ходил один. Совершенно один. В моём сердце пылала любовь, а я один среди всех, среди всех субатомных частиц, среди этих «безнадёжных людей».

В общем, из Лондона я отправился на поезде до Эдинбурга. Всё это время мне постоянно написывал Джеки, который недоумевал, куда я исчез. Я не хотел ни с кем контактировать, поэтому ответил ему, что отправился в поход и хочу побыть один… Думаю, Джеки изрядно на меня обиделся в тот момент. В прочем, во мне жил такой эгоизм, что было не до Джеки, не до никого… В Эдинбурге мне пришлось провести три ночи в хостеле. Денег у меня было мало, поэтому я старался не питаться в кафешках и ресторанах, покупал кое-какие продукты, варил себе супы, ел консервы, старался не ездить на транспорте, а в основном ходить пешком. В Эдинбурге мне понравилось уже гораздо больше, чем в Лондоне. Я очень хотел подняться на Трон Артура, но понимал, что впереди меня ждут ещё Грампианские горы, поэтому силы были нужны. Так что просто гулял по знаменитой Castle Street… В начале я попал к эспланаде и зданиям у ворот Эдинбургского замка (Gatehouse), было очень много людей, в основном туристов, конечно же, я не стал путаться в этой толпе и решил пойти по маленьким улочкам, где уже было не так много людей. Я бродил мимо сувенирного магазина Museum Context – Harry Potter and Game of Thrones merchandise, там было огромное количество детей, я даже почувствовал себя на Косом переулке, честно говоря. Тем не менее я старался сохранять спокойствие и двигался дальше, встретил Музей Детства, хотел туда зайти, но количество карманных сбережений мне не позволило. Там было очень много магазинов: сувенирных, винных, посвященных вселенной Гарри Поттера и пр., но я старался их обходить стороной, потому что, как правило, там толпились люди, было довольно грязно и шумно. Я увидел монумент Вальтера Скотта и немного обезумел, ведь в детстве я обожал перечитывать его исторические романы… Особенно мне нравился роман «Айвенго». Не знаю, я перечитывал этот роман раза 3 точно, и каждый раз я его читал будто с чистого листа, так он мне нравился… В общем, я ловил кураж от этих маленьких улочек, представлял, как остаюсь в Шотландии на несколько дней и начинаю свой поход по различным замкам, горам, улочкам, городам и пр. Может, я бы даже отправился на поезде Jacobite Steam из Форт Вильяма в Маллэг, почувствовал бы себя тоже настоящим волшебником и другом Гарри Поттера, хотя, честно говоря, вряд ли бы я сел на такой поезд, но кто меня знает, может и да? Почему бы и нет, если да? Вот куда бы я точно отправился – так это в замок Дун, как раз в гости к Старкам. Столкнулся бы бок-о-бок с вымышленным миром Джорджа Мартина. Думаю, я бы закончил колесить по Шотландии именно на острове Скай. Меня бы окутали пьесы Шекспира, базальтовые скалы, туман, утесы, покрытые травой, нависающей над лазурной гладью моря… Я бы столкнулся с силой неизбежной на этом северном и суровом ландшафте! Вот так я ходил по узловатым улочкам и мечтал… Много мечтал…

На четвёртый день я сел уже на туристический автобус до Грампианских гор. Видимо, все были готовы для похода, потому что я увидел эти огромные рюкзаки, в которых лежали палатки. В автобусе было довольно душно и вообще я еле выдержал эту поездку, потому что меня чуть не укачало. Я был довольно здоровым парнем, но в том автобусе мне действительно стало плохо. Я жаждал уже поскорее приехать на место. Доехали мы довольно быстро, приблизительно за четыре часа, хотя это время длилось вечность для меня. Всё это время у меня играли какие-то грустные песни по типу «Dreaming» Fool’s Garden, «O’City Lights» Gregory Alan Isakov, «Tomorrow never came» Lana del Ray и т. п. Честно говоря, даже не знаю, может, меня ещё укачало от этих сопливых песен – без понятия. Я стал превращаться в какого-то сопляка, по крайней мере мне так казалось. Любовь явно меня не красила как мужчину. Где-то через часа два я уже выключил эту музыку и ехал в тишине. Меня очень раздражали парочки, которые не удерживались и целовались минут 20 в засос. Мне было тошно от этих влюблённых. Нельзя было сдержаться? Я уже думал, что они прямо в автобусе и разденутся. Какая-то во мне ярость проснулась на тот момент, хотя я вообще был и остаюсь довольно спокойным и мирным парнем. Не знаю, видимо, во мне просыпалась какая-то вторая стадия моей влюблённости, – злость. Злость от того, как она со мной поступила. Чёрт возьми, зачем надо было так сбегать? За что она так меня кинула? Хотя кого я спрашиваю… Она была знакома со мной всего-ничего. С чего бы ей вдруг оправдываться передо мной? С чего бы вдруг ей ждать меня… Кто я такой для неё… В общем, меня было не унять, я уже поскорее хотел отправиться в поход, чтобы потерять сознание от атмосферного давления на вершине горы. Да и вообще, чтобы заснуть там и никогда уже не проснуться. Честно говоря, я ещё так забросил себя, что перестал бриться, поэтому за неделю я уже был похож на Робинзона Крузо.

Когда мы прибыли на место, каждый разошелся по своей дороге, честно говоря, я в начале растерялся, передо мной открылся такой вид, такая панорама… Я несколько минут стоял в оцепенении, потому что не мог поверить, что вижу шотландское богатство природы своими глазами. В тот вечер горы расплывались в каком-то небольшом тумане, но тем не менее это не помешало нам всем начать свой поход. Честно говоря, мне было довольно тяжело идти, на меня давил вес рюкзака, на меня словно давили эти горы, перехватывали дыхание, сдавливали голову. Но я старался идти дальше. Я представлял, как иду потихоньку к исцелению. Словно всё это нужно мне пережить сейчас, чтобы в конце концов испытать катарсис и уйти оттуда обновлённым, чистым, здоровым человеком. Помню, мне звонил отец, но у меня была такая плохая связь, что я толком не смог с ним связаться, кое-как отправил смс, что нахожусь в горах, чтобы он не переживал, где меня черти носят уже неделю. Я поднялся не то чтобы очень высоко, но всё-таки почувствовал, что пора поставить палатку и лечь спать. Есть я не хотел, и это даже было хорошо, так я мог дольше продержаться на этих горах. Я очень любил вставать где-то на рассвете, чтобы вдыхать свежий, проснувшийся воздух. Такого воздуха даже не вдохнуть на каком-нибудь озере. Нет, это совершенно другой воздух… Я словно им и насыщался. Ничего мне уже не нужно было более. Я включал музыку, ел эти ужасные консервы и мечтал. Да, во мне проснулись мечты. Я мечтал, что это мгновение разделяет со мной Эмили… Будто мы просыпаемся вместе в одной палатке, целуем друг друга легко и нежно в губы, выглядываем наружу, встречаем такой же нежный рассвет, как и наши поцелуи, которые растекаются в этой дымовой завесе на рассвете… Она играла бы на гитаре свои или другие музыкальные композиции, я бы слушал, внимал, созерцал и больше в неё влюблялся. Я бы парил от счастья. Но как только меня покрывали такие мечты, я сразу продолжал идти дальше в гору. Я не хотел уплывать за буйки, не хотел расплываться в этих сладких грёзах. Я знал, что надо идти дальше. Помню, я мне как-то стало не очень хорошо, невдалеке увидел чью-то палатку, решил спросить, есть ли у них какие-нибудь лекарства от снятия головной боли. Я оставил рюкзак и направился к ним, вокруг палатки никого не было, а из самой палатки раздавались такие стоны, что мне резко полегчало, и я убежал прочь. Я подумал, что люди выбрали действительно замечательное место для секса. И вправду укромное местечко. Молодцы. В общем, собрался с силами и пошёл дальше. Мои запасы потихоньку заканчивались, в особенности вода, поэтому я знал, что через пару дней придётся идти обратно. Я был уже довольно высоко, порой мне даже было страшно смотреть вниз, мне казалось, что я забрался на Трон Артура. Так высоко я уже был. Чем выше я шёл, тем сильнее меня брала жажда. Не рассчитал я с запасами, но мне так хотелось задержаться, что я воздерживался от еды, морил себя голодом, не давал лишний раз глотнуть воды, мне нравилось подвергать себя таким испытаниям. Мне казалось, так я очищаюсь от всего дерьма, что было в моей жизни. В какой-то момент я призадумался, чего хочу от этой жизни? Я спросил у себя, у этого безнадежного человека, чего хочется больше всего. Я был удивлён, но ответ у меня появился сразу. Я сказал себе, что хочу пойти по стопам отца и стать лучшим редактором, любящим парнем, любящим мужем и любящим отцом. Я просто понял, что большего мне и не нужно от жизни. Я хочу познать любовь… Настоящую любовь. А потом я подумал, может, она уже ко мне пришла? И тогда всё, что со мной произошло – вовсе не дерьмо. Да, может, она невзаимна, но ведь важнее то, что она есть, а не то, что она взаимна.