Текст книги "Сладкое вино любви"

Натали и Карл сидели с друзьями на палубе. Солнце почти село, сгущались сумерки.

Оливия наклонилась к Натали.

– Мы возвращаемся домой, – тихо сказала она. – Я хотела вас поблагодарить. Это был чудесный вечер.

– И вы не останетесь посмотреть фейерверк?

Оливия улыбнулась и покачала головой:

– Я устала. Отвезу Джилл – у нее был тяжелый день.

– Отвезете ее и снова приезжайте, – предложила Натали.

Ее искреннее дружелюбие почти убедило Оливию изменить свое решение. Но Натали здесь с друзьями, и все друг друга знают, а Оливия все еще чувствовала себя немножко чужой.

– Спасибо, но я не могу, – мягко отказалась она и уже собралась идти, как перед ней появилась Сэнди.

– Вот вы где! Тесс говорит, что вы едете домой. Может, отпустите ее с нами? Я ее потом привезу.

Ну конечно, рядом с Сэнди стояла Тесс. Сет тоже тут.

Первым побуждением Оливии было отказаться от приглашения: Тесс не заслужила фейерверка и прогулки на яхте этих очаровательных гостеприимных людей.

Но у девочки такой сокрушенный, виноватый вид. И Сет с надеждой смотрел на Оливию.

– Я так хочу покататься на яхте, – робко сказала Тесс.

Оливии вдруг пришла в голову циничная мысль: что, если Тесс выбрала из двух зол меньшее? Рассерженная мамаша или яхта? Но Оливия сама убеждала ее принять приглашение Сэнди.

– Вам не трудно будет подбросить ее до дома? – спросила Оливия Сэнди.

– Разумеется, нет. – Улыбаясь, Сэнди обняла детей. – Ну, мы пошли.

Глава 15

– Что ты думаешь о Натали и Карле? – спросила Оливия Джилл по дороге домой.

Джилл устало откинулась головой на спинку сиденья.

– Я думаю, это правильно. Натали чиста перед памятью Эла. Он умер. Она может снова выйти замуж. – Джилл усмехнулась. – Мне легко говорить – он же не мой отец.

– Каким он был?

– Веселым, общительным. Одним словом – душа компании. Ему бы политиком быть. – В ее голосе звучало неподдельное восхищение. – У него была прекрасная память на лица и имена. Он мог забыть про годовщину своей свадьбы, но если встречал человека, с которым случайно познакомился лет пять назад, тут же окликал его по имени и радушно протягивал руку.

– Потрясающе.

– Я сама была тому свидетельницей. Он часто навещал нас с Грегом в Вашингтоне. Мы шли в ресторан, и если он встречал знакомого, тут же направлялся к его столику поздороваться. А если это был ветеран войны, он мог говорить с ним часами. Правда, беседа проходила в форме монолога. Те, кому пришлось сидеть в окопах, не любили об этом вспоминать. Но Эл гордился тем, что воевал, хотя и не на передовой.

– Вот как? – отозвалась Оливия. Натали еще не рассказывала ей о войне, но она видела фотографии Александра в военной форме. Вид у него был бравый.

– Он служил в разведке, – сказала Джилл. – У Эла были страсть к внешней помпезности, эффектным жестам. Будь его воля, он бы возвел замок для винного завода, а не мельницу.

– А кто же решил построить мельницу?

Джилл взглянула на нее и коротко ответила:

– Натали. Она всем и руководила.

– Грег утверждает, что это был Карл.

– С Грега станется, – пробормотала Джилл.

Они коснулись запретной темы. Оливии очень хотелось расспросить Джилл, что же произошло между ними, но она благоразумно решила не задавать лишних вопросов и сменили тему:

– Натали семьдесят шесть лет. Кто займет ее место, когда она постепенно отойдет от дел?

Джилл усмехнулась:

– Вряд ли это когда-нибудь случится. В винограднике вся ее жизнь. В любом случае Грег не собирается заниматься виноградарством.

– Он звонил несколько раз, – осторожно заметила Оливия. – Предстоящая свадьбы Натали и Карла очень его расстроила.

– Это потому, что ситуация вышла из-под его контроля. Он страшно злится, когда люди делают то, что им хочется, не считаясь с его желаниями.

И снова скользкая тема. Оливия поспешила ее обойти:

– Может, виноградником займется Сюзанна? Что ты на это скажешь?

– Мне Сюзанна нравится. Грег считает, что из-за большой разницы в возрасте они не могут быть друзьями, но ко мне она всегда относилась очень хорошо. Мне кажется, она искренне рада, что я вошла в их семью.

– Наверное, она надеется, что ты станешь во главе семейного дела.

– Сомневаюсь. – Джилл внимательно посмотрела на Оливию. – Почему тебя так интересует, кто займет место Натали? Разве она нездорова?

– Да нет, она чувствует себя прекрасно. Энергии и сил ей не занимать. Просто сейчас она рассказывает мне о тридцатых годах, и я невольно вспоминаю, что ей не сорок, а семьдесят шесть.

– Грег убежден, что у нее старческий маразм. А ты как думаешь? Она в здравом уме?

– Без сомнения! – Почему же она, Оливия, так тревожится за Натали? Да потому, что Натали одинока, несмотря на то, что у нее много родных. Она делится с Оливией своими мыслями и переживаниями, потому что соскучилась по общению. Но ведь у нее есть Сюзанна и Марк, Грег и Джилл, двое внуков. – Сегодня в яхт-клубе я видела ее с друзьями и их семьями. Рядом с Натали не было родственников – такое впечатление, что прервалась связь поколений.

– Ну да, ведь Саймона не было, – сказала Джилл. – Ты уже познакомилась с Саймоном?

Оливия свернула на посыпанную гравием дорожку.

– Да.

– Как ты думаешь, у него есть планы насчет Асконсета.

– Нет, конечно. – Она готова была биться об заклад, что нет. – Мне кажется, ему просто здесь нравится. Он был бы рад прожить в Асконсете всю жизнь. Хотел бы он завладеть виноградником? – Она покачала головой. – Он хотел бы выращивать виноград – вот и все.

Само собой, поскольку перед тем как разойтись по своим комнатам, они с Джилл говорили о Саймоне, Оливия продолжала думать о нем и потом, представляя, как он сидит один в своем доме, пока все остальные празднуют День независимости в клубе. Нет, человек не должен быть один.

Накинув спортивную майку и шорты, Оливия надела кроссовки и, сделав разминку во дворе, побежала в сторону заката, свернув с главной дорога влево. С океана подул легкий вечерний бриз, обвевая прохладой ее разгоряченное бегом тело.

Она уже не раз устраивала пробежки в этом направлении и даже обежала всю территорию Асконсета по периметру, но нигде так и не заметила указателя к дому Саймона. Надо будет смотреть внимательнее.

На этот раз она замедляла бег перед поворотами и даже свернула на одну такую дорожку, но убедилась, что это всего лишь тропинка к стоянке.

И вдруг взгляд ее поймал яркую вспышку – лучи заходящего солнца отразились от зеркальной поверхности рефлектора, прикрепленного к дереву и указывающего на горы. Тропинка представляла собой две колеи, разделенные полкой травы, – такой след оставляет трактор. Чуть дальше за деревьями виднелась мощеная дорожка, по-видимому, ведущая к жилищу отшельника.

С бьющимся сердцем Оливия свернула на дорожку, однако, побоявшись нарушить покой хозяина, остановилась. Но, подумав о том, что ему там одиноко, решительно побежала вверх по тропинке.

Дорожка шла в гору, и с непривычки бежать было тяжело. Пришлось немного отдышаться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Может, у нее сердечный приступ?

Нет, скорее приступ страха. Но она должна посмотреть, где он живет. Уже темнеет, и он вряд ли ее заметит. А если заметит, тоже не беда. Она умеет ладить с людьми и добиваться своего. Так было и с Саймоном, когда он напустился на Тесс. И с Тесс, когда та отвернулась от Сета. Значит, Оливия справится и на этот раз.

Она собралась с силами и снова побежала вверх по тропинке. Но тут дорожка внезапно кончилась. Неподалеку от Маленького домика стоял забрызганный грязью серебристый пикап Саймона.

Домик? Скорее крохотная хижина, крытая серым шифером. Судя по числу окон, в ней не больше трех-четырех комнат. Фасад дома обращен в сторону от дорожки.

Итак, это дом Саймона. Оливия остановилась, тяжело дыша.

Впрочем, расположение дома было выбрано удачно. С веранды открывался потрясающий вид на залив. Оливия и не заметила, что поднялась так высоко. Последние отблески заката раскрасили облака над серебристой полоской океана.

Отдышавшись, Оливия стала думать, что же ей теперь делать. Свет в окнах не горит. Вокруг тишина, нарушаемая только стрекотом цикад. Если бы не пикап, она бы решила, что Саймон уехал.

Что-то мягкое и пушистое задело ее ногу. Оливия испуганно вскрикнула и отскочила назад, но вместо ласки, хорька или медвежонка увидела Бака.

Склонившись над котом, она почесала его за ушком. То, что Бак здесь, еще не доказывает, что и его хозяин дома.

Саймона мог пригласить к себе приятель. Или женщина. Ну да, разумеется, он ни с кем не встречается, но мужчины не рассматривают секс как серьезные отношения. Значит, Саймон сейчас развлекается в городе с какой-нибудь красоткой.

А может, Саймон привез подружку к себе домой – вот почему здесь стоит его пикап, а в окнах темно. Кота они выставили за дверь, чтобы не мешал.

И Оливия его еще жалела! Она почувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах.

В этот момент со стороны веранды послышались шаги. Оливия затаила дыхание.

– Вы меня искали? – спросил Саймон, показавшись на веранде.

В сгущающихся сумерках трудно было что-либо разобрать. Тень от деревьев опустилась на крыльцо дома. А Оливия стояла освещенная последними лучами заката – бесполезно прятаться.

– Да, – ответила она, – но, как видно, пришла не вовремя. До завтра. – Она повернулась, чтобы уйти.

– Почему вы не в клубе? – спросил он.

Она обернулась. Если он разговаривает с ней, чтобы дать время своей подружке одеться, то бежать поздно. Надо взглянуть на создавшуюся ситуацию с юмором.

– Я была там, – ответила она. – Вечеринка удалась на славу. Мы пожалели, что вас не было.

Он хмыкнул:

– Ну, это вряд ли. Как вы могли заметить, меня нельзя назвать душой компании.

– Я не могу об этом судить. При мне вы общались с другими людьми только в день нашего приезда.

– И с Тесс.

Если она не ошиблась, он хочет знать ее мнение на этот счет. Вряд ли он завел бы разговор о Тесс в присутствии другой женщины.

– У вас неплохо получилось, – сказала Оливия.

– Она меня простила?

– Ну, я не стану говорить за нее, но ваши извинения, несомненно, ей помогли.

Оливия вздрогнула, на этот раз от оглушительного грохота. Обернувшись к океану, она увидела, как на вечернем небе расцвел розовый цветок, а секунду спустя вокруг него вспыхнули желтые звезды.

– Я не знал, что у нее проблемы с чтением, – заметил Саймон, когда фейерверк погас.

– Вам и незачем было это знать, – сказала Оливия, не отрывая взгляда от залива. За первым выстрелом последовал второй, третий, расцвечивая небо в красные, белые, голубые, зеленые, желтые и розовые цвета.

– И насколько это серьезно? – продолжал спрашивать Саймон, не обращая внимания на грохот и вспышки всех цветов радуги.

– Настолько, что у нее возникают трудности с общением. А общение играет большую роль в жизни ребенка ее возраста. Ей сейчас очень тяжело.

– Она не ладит со сверстниками?

– К несчастью, да.

Снова выстрел – и вот уже по небу волнами раскинулись тысячи разноцветных звездочек.

Тесс сейчас любуется фейерверком с палубы яхты. Оливия до сих пор сомневалась, правильно ли сделала, что позволила дочери поехать. Вдруг она обидит Сета? Надо бы вернуться домой.

В этот момент над гаванью вспыхнул фейерверк в виде рога изобилия патриотичной расцветки. Оливия не сдержала восторженного возгласа.

– А когда вы поняли, что она не может читать? – спросил Саймон.

Огни на небе погасли. Оливия решила, что раз он сам вызвал ее на разговор, она вполне может задержаться на минуту-другую. На фоне темнеющего неба вырисовывался его силуэт, освещенный голубыми отблесками очередного чуда пиротехники. Он стоял у края веранды, облокотившись на перила.

Когда Оливия поняла, что у Тесс дислексия? Она помнит этот кошмар вплоть до мельчайших деталей.

– Тесс пошла в школу и никак не хотела делать уроки. То у нее живот болит, то еще что-то. Бесконечные слезы, беседы с учителями. Я должна была раньше это заметить – ей бы с самого начала стали помогать. Но вовремя обнаружить такое отклонение в восприятии очень сложно. Я знала, что она не любит играть в некоторые игры, но ведь я и сама терпеть не могла игрушки-головоломки. Мы с ней играли в те игры, которые ей нравились.

– А вы читали ей, когда она была маленькой?

Прогремел очередной фейерверк, но Оливия больше не смотрела на небо. Что-то в голосе Саймона заставило ее представить себе, как он сам читает своей дочке Лиане. Она хотела было спросить его об этом, но вовремя спохватилась «Воспоминания причиняют ему боль. Не береди его раны, Оливия Джонс».

– Да, конечно, – ответила она на вопрос. – И до сих пор читаю. Когда дочка была совсем маленькой, я читала ей книжки, которые не смогла прочесть в детстве. Просто не умела читать – и все. Когда же научилась, то эти сказки были мне уже не интересны. Поэтому я заново открывала их для себя вместе с Тесс. Наверное, из них я почерпнула для себя больше, чем моя дочь. Мне надо было научить ее различать буквы, и я бы вовек не узнала о ее беде, но я не стала с ней заниматься. Боялась неправильно научить. Мы часто перечитывали книжки, и понемногу Тесс стала прочитывать страницу за страницей. Мы установили очередность – одну страницу читаю я, другую – она. Я радовалась, что у меня такая способная дочка. Она и вправду способная, но мне было приятно, что она опережает в развитии своих сверстников. Обыкновенное родительское тщеславие, не так ли? Однажды мы читали нашу любимую книжку, и я случайно перелестнула две страницы сразу, но Тесс продолжала читать с той страницы, которую я пролистнула. И я поняла, что читать она так и не научилась, а просто выучила книжку наизусть. Но даже тогда мне и в голову не пришло, что это тревожный сигнал. Я радовалась, что у нее такая хорошая память.

Оливия провела рукой по волосам и улыбнулась:

– Вы получили слишком подробный ответ на свой вопрос.

В небе снова расцвел фейерверк, в доме Саймона было по-прежнему тихо. Очевидно, гостей там не было.

– Но я ведь сам вас об этом спросил, – сказал Саймон.

Бак протяжно мяукнул – его тень мелькнула в траве. На залив спустилась ночь. Оливия понимала, что ей придется возвращаться обратно в темноте, и чем скорее она повернет назад, тем лучше, но нельзя же вот так просто взять и уйти!

– Так это ваш дом? – спросила она. Интересно, как он выглядит внутри?

– С женой и дочерью я жил в другом доме. И сжег его, когда они погибли.

– Сожгли? Но зачем?

– Я построил его для них. Но они погибли.

– И ваш дом сгорел?

– Дотла.

– А деревья? Они так плотно обступают дом.

Послышался звук, похожий на сдавленный смех. Оливия никак не ожидала этого от Саймона. Он покачал головой. Бак снова мяукнул.

– Вы пытаетесь меня напугать? – спросила она.

– А мне это удалось?

– Не вполне.

– Вам все равно, что я могу быть жестоким?

Оливия вспомнила, как несколько часов назад кричала на Тесс у яхт-клуба. Как она была зла! Хорошо еще, что дело не дошло до рукоприкладства. Но горе Саймона не сравнить с ее минутным недовольством собственной дочерью.

– Не знаю, что бы со мной было, если бы я потеряла самых дорогих мне людей. Если нельзя уехать из этих мест, тогда лучше всего уничтожить любое напоминание о прошлом.

Он молчал. Его профиль четко вырисовывался на фоне светлой полоски океана, в котором отражались вспышки фейерверков. Но Саймон, казалось, вернулся в свой мир четырехлетней давности.

«Пора уходить», – подумала Оливия.

Но тут он заговорил, и в голосе его слышалась такая боль, что она не смогла уйти.

– Я не должен был этого делать. Я был вне себя от бессильной ярости. Мне надо было выплеснуть на что-нибудь свой гнев. И я стер с лица земли всякое упоминание о том времени, о нашем счастье в этом доме. Я сжег его – остались одни уголья.

– Как, ничего не осталось? Даже фотографий?

– У Карла есть фотоснимки. И у Натали. Они пытались передать их мне. Но прошло немало времени, прежде чем я смог смотреть на них. И до сих пор мне это нелегко. С одними воспоминаниями живется проще.

И в этом он прав. Саймон отгородился от внешнего мира воспоминаниями, как стеной, удерживая Оливию на расстоянии. Она была здесь, а он – вместе со своей погибшей женой и дочкой.

Хорошо, что он не видит ее сейчас в темноте. Как, должно быть, она смешна со своей короткой стрижкой, в промокшей от пота майке.

– Послушайте, если Тесс снова начнет приставать к вам с расспросами, прогоните ее.

– Не могу, это слишком грубо.

– Тогда скажите, что вы заняты, опрыскиваете виноград ядовитыми химикатами. Я постараюсь не пускать ее на плантацию, пока вы работаете. – Бак опять жалобно мяукнул. – Он не болен?

– Да нет, с ним все в порядке.

– А ничего, что он гуляет по лесу один?

– Он не робкого десятка.

– Но здесь полно других котов-забияк.

– Не думаю. Вы перестали гулять во дворе по утрам.

Оливия моментально ощетинилась:

– Но это ваш дом. Ваш виноградник. Вы здесь хозяин!

– А я думал, дело в другом.

Он посмотрел на нее, и в его голосе ей почудился вызов.

– В чем же? – отпарировала она.

– Вы сидите по утрам на подоконнике. О чем вы думаете?

– О том, как мне повезло, что я здесь живу.

– А еще?

– О чем же еще я могу думать?

Он промолчал, но Оливия поняла, что его не проведешь. Она невольно отступила.

– Если вы думаете, что меня волнует еще что-то, то мне нечего вам сказать. Мы уже как-то говорили, что между нами ничего не может быть. Ничего. – Она перевела дух. – А если бы даже я и мечтала о чем-то, то у меня просто нет времени на себя. С меня хватит Тесс – она сущее наказание. – Оливия зашагала к дорожке. – Я, прежде всего мать. Это не значит, что я ничего не чувствую. Я живой человек, я женщина. Но и только. Даже если бы меня влекло к вам, я бы тысячу раз подумала, прежде чем поддаться чувствам. Я же не мазохистка, в конце концов.

Она повернулась и побежала вниз по склону, пристально вглядываясь в ночную тьму, чтобы не сбиться с тропинки.

Но их разговор на этом не закончился. На следующее утро она, как обычно, устроилась на подоконнике в своей комнате. Спала она не больше пяти часов. Вчера вечером Тесс вернулась в половине одиннадцатого. Потом они часа два говорили о сострадании, об уважении к окружающим и материнских чувствах. Оливия заснула не сразу, а открыла глаза с первыми лучами рассвета.

Она решила, что раз сегодня Четвертое июля, то Саймон устроил себе выходной и сейчас спит.

Но он появился точно по расписанию. Первое отличие – в руке у него не было чашки с кофе. Оливия с любопытством следила за ним. Саймон, подбоченившись, смотрел в сторону виноградника. Она поняла – что-то не так.

Он взглянул на нее через плечо и пошел по дорожке, кивком головы пригласив Оливию следовать за ним.

Сердце ее гулко заколотилось в груди. Он хочет с ней поговорить? Или что-то показать?

Она ждала, что он снова обернется и что-нибудь скажет, но он, не оборачиваясь, шел по тропинке, ведущей к винограднику. Оливия проворно стянула с себя ночную рубашку, надела футболку и шорты и, прихватив пляжные шлепанцы, на цыпочках прошла через ванную в комнату Тесс. Убедившись, что дочка спит, она быстро вернулась в свою комнату и сбежала по лестнице во двор.

Ночью прошел дождь, и вымощенные камнем дорожки еще не просохли. Оливия сунула ноги в шлепанцы и решительно зашагала по тропинке.

Июль выдался на редкость жарким и влажным. А тут еще этот дождь. Для созревания винограда погода не слишком подходящая. Наверное, именно это и беспокоит Саймона.

Она уже дошла до виноградника. Влажная земля чавкала под ногами. Оливия всматривалась в ровные ряды кустов, но Саймона нигде не было видно. Ей вдруг пришла в голову мысль, что она ведет себя крайне глупо. Ну, зачем она бросилась за ним? Надо было остаться в своей комнате, в постели.

Но не возвращаться же назад. Только у последнего ряда она заметила его. Саймон стоял у старого клена, скрестив руки на груди.

Он ждал ее. Она медленно приблизилась и остановилась в нескольких шагах, сунув руки в карманы шортов.

– Вы меня звали? – спросила она.

Он усмехнулся – почти улыбнулся.

Если от полуулыбки она чувствует слабость в коленях, то его улыбка, наверное, способна свести ее с ума, подумала Оливия. Он поманил ее пальцем.

Она сделала шаг ему навстречу и снова остановилась.

– Вы что-то сказали?

Он подошел к ней и пристально посмотрел прямо в глаза. В следующую секунду взял в ладони ее лицо и поцеловал.

В его поцелуе не было ни капли нежности – он был страстный, жадный, горячий.

Поцелуй обжег Оливию. Слишком часто она наблюдала за Саймоном по утрам, сидя на окне. Ее влекло к нему, как ко всему таинственному, запретному, несбыточному. У нее перехватило дыхание – она никак не ожидала этого.

И ей было все равно, что его объятия причиняют ей боль, – страсть не бывает спокойной и выдержанной. Оливия обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Внезапно она вспомнила о Тесс. Дочь сказала, что от него воняет. Нет, это запах мужского тела. Его волосы еще влажные после душа, теплая кожа, сильные широкие плечи. Она положила ладони ему на грудь, но тут же снова обняла его за шею – иначе не могла устоять на ногах.

Это были объятия мужчины, изголодавшегося по женщине. Может, для него теперь сойдет любая? Оторвавшись от ее губ, Саймон прижал Оливию к себе. Неужели такую страсть способна вызвать любая женщина?

Нет, она не хочет быть любой, и не будет. Но ведь это ее имя он прошептал срывающимся хриплым шепотом, это он тревожно заглядывал ей в глаза. На лице его отразилось изумление, смущение, робость. И страсть. Чисто выбритый подбородок, суровая линия чуть приоткрытых губ и глаза – темно-синие, широко открытые.

Невероятно! Она же не секс-бомба и не блондинка с обложки мужского журнала.

Саймон снова поцеловал ее – на этот раз скорее нежно, а не страстно. Его ласкающие движения стали замедленными, возбуждающими. Оливия изнемогала от сладкой истомы.

Она прильнула к нему всем телом, упиваясь поцелуем. Но случайный порыв, как и секс с первым встречным, – не в ее правилах. Это не для нее.

Упираясь ладонями в его плечи, она тихонько оттолкнула его от себя и, тяжело дыша, взглянула ему в глаза.

Он посмотрел на нее, и на этот раз она не выдержала его взгляда. Приложив руку к груди, она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но сердце стучало так, словно она пробежала несколько миль.

Надо было бы еще подождать, но Оливия боялась, что передумает и бросится в его объятия, вместо того чтобы убраться прочь.

Она взрослая женщина, вполне способная управлять своими чувствами, и сама решает, целоваться с мужчиной или нет. И сейчас она целоваться не станет.

Резко повернувшись, она гордо вздернула подбородок и удалилась с достоинством, насколько это было возможно на ослабевших ногах.