Текст книги "Осколки судеб"

Фу, какой ходульный ответ, подумала она, смутившись. И смутилась еще больше, увидев в стекле витрины отражение самой себя рядом с незнакомым мужчиной.

Он был интересный мужчина, хорошо сложенный, хорошо одетый. Густые ухоженные волосы, прекрасные зубы, строгие золотые запонки. Забавно, мелькнула у нее мысль, я фиксирую все эти внешние детали, пытаясь составить о нем какое-то представление, а он, должно быть, делает сейчас то же самое. И она порадовалась тому, что надела сегодня свое лучшее летнее платье из черного льна, выгодно подчеркивавшее ее тонкую талию и оставлявшее открытыми красивые округлые плечи.

– В Нью-Йорке лето как в тропиках, – прервал ее размышления голос Джордана.

– Да, я рада, что живу за городом.

– А где вы живете?

– Вестчестер. – И испугавшись, как бы такой короткий ответ не прозвучал грубо, добавила: – Я приехала на машине. Оставила ее на стоянке недалеко от Третьей авеню.

Они перешли через Парк-авеню и направились к центру. Его покупки должны доставить в «Уолдорф», значит, он там остановился, подумала Айрис.

– Я остановился в «Уолдорфс», – сказал Джордан. – Собирался купить небольшой дом, чтобы было где жить, когда я бываю в Нью-Йорке, а я провожу здесь ежегодно месяца по два, но сделка не состоялась, так что я снял квартиру в «Уолдорф-Тауэрсе». Вам доводилось бывать в квартирах «Тауэрса»?

– Нет, у нас… у меня не много знакомых в городе. Мы… я не часто выезжаю. С четырьмя детьми, знаете ли…

Она замолчала, почувствовав, как неуместно все это звучит. Но он, видимо, не придал этому значения и продолжал:

– По мне, лучшего и желать нельзя. Может, я куплю эту квартиру, пусть будет моей постоянной нью-йоркской резиденцией.

Айрис хотелось сказать что-нибудь остроумное, и в то же время она задавала себе вопрос, зачем ей вообще что-то говорить, ведь через пару минут они подойдут к «Уолдорфу» и расстанутся. Жаль! Идти с мужчиной по Парк-авеню было приятно. Если бы, Тео ее видел.

Внезапно и ответ пришел ей в голову:

– Резиденцией на то время, пока вы не в Швейцарии?

– А откуда вы знаете о Швейцарии?

– Слышала ваш разговор из примерочной.

– Вот как? Хорошо, что я не открыл никаких своих секретов.

– Я умею хранить чужие секреты, – вырвалось у нее.

Как странно, что она это сказала. Слова выскочили сами собой и прозвучали чуточку кокетливо, а может, в них можно даже усмотреть какой-то намек? Она вспыхнула.

– Я в этом не сомневаюсь, – серьезно ответил он.

– Как вы можете знать?

– Я довольно хорошо разбираюсь в людях. Вы, безусловно, благородный человек.

Последовала пауза, затем он сказал:

– Не знаю, как вам, а мне от этой жары ужасно хочется пить. Если у вас есть время, я бы хотел пригласить вас выпить чего-нибудь.

У Айрис подпрыгнуло сердце. Она спросила себя, означает ли это приглашение к нему в квартиру. Некоторые женщины не боятся пойти в квартиру мужчины даже после десятиминутного знакомства. Некоторые потом расплачиваются за свою смелость, становясь жертвами какого-нибудь психопата. Конечно, в данном случае такая мысль смехотворна. Этот мужчина – джентльмен, вежливый европейский джентльмен. Но все же она ни за что не пойдет к нему.

– Можем зайти в бар. На Пикок-Элли, например. Выпьем охлажденного чаю, – он улыбнулся. – За моими рекомендациями обращайтесь к Леа. Я их давний клиент.

Айрис почувствовала себя дурой.

– Да нет, конечно же, мне не нужны рекомендации. И я с удовольствием выпью холодного чаю.

– Я так и знал, что вы выберете чай, – заметил он, подводя ее к столику.

– Я не особенно люблю спиртные напитки. Бокал вина за обедом – вот, пожалуй, и все, что я себе позволяю.

Сердце у нее билось все так же учащенно. Ей не верилось, что это она сидит за столиком с незнакомым мужчиной, заказывая чай и пирожные. Он смотрел на нее поверх вазы с пахучими белыми цветами. По комнате сновали туда сюда какие-то люди. От запаха цветов и этого беспрестанного движения у нее закружилась голова.

– Неожиданное у нас получилось знакомство, – начал он.

– Да. Здесь очень приятно: прохладно, солнце не бьет в глаза.

– Возможность расслабиться перед тем как возвращаться домой к четверым детям?

– Они все разъехались на лето. Двое уже совсем взрослые.

– Глядя на вас, этого не скажешь. Айрис попыталась пошутить:

– Вот видите, какая я уже старая.

– Совсем нет. Особенно в том платье, которое вы сегодня купили. Надеюсь, вы пойдете в нем в такое место, где его смогут оценить.

– Это для торжественного вечера в клинике мужа. Его назначили главным хирургом.

Платье, пожалуй, было чересчур роскошным для подобного случая. У многих брови поползут вверх. Ну и пусть. Пусть они будут смотреть на нее так же, как смотрел в магазине этот мужчина, он и сейчас так смотрит.

– Вы не привыкли к тому, чтобы вами восхищались, – сказал он к се величайшему удивлению.

– Почему вы так считаете?

– Вы так застенчиво наклоняете голову. Застенчиво, почти стыдливо.

– Правда? Я за собой этого не замечала. – И словно желая доказать обратное, она посмотрела ему прямо в глаза.

Он ответил на ее взгляд, и Айрис, слишком смущенная, чтобы отвернуться, продолжала смотреть на него; глаза смотрели в глаза.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Айрис.[21]21
  По-английски имя Айрис и название цветка «ирис» произносятся одинаково.


[Закрыть]

– Вам подходит это имя. Такой элегантный и строгий цветок.

– Но я совсем не строгая.

– Наверное, такое впечатление складывается из-за вашей застенчивости. Кстати, меня зовут Виктор.

Ах, если бы ей пришло в голову, что на это ответить, что-нибудь необычное, не столь избитое как «какое красивое имя». Но она никогда не разговаривала с мужчиной так долго. Если она и оставалась наедине с мужчиной, то не больше, чем на пару минут, да и то с мужем какой-нибудь приятельницы, с которым они, как правило, обменивались замечаниями об учительнице в пятом классе – настоящее чудовище – или о ценах на недвижимость в городке.

– Вы не обижаетесь, что я назвал вас застенчивой? Я хотел сделать вам комплимент. Это прекрасное качество для женщины.

– Да, если оно не заходит чересчур далеко.

– Уверен, в вас этого нет. Просто вам нужно время, чтобы освоиться.

– Вы правы, – признала она.

– Вы чувствуете себя неуютно с так называемыми заправскими остряками, на вечеринках с коктейлями, где каждый стремится перещеголять другого в остроумии.

– О, мне такие вечеринки никогда не нравились, более того, я их ненавижу.

Он кивнул.

– Понимаю. Показуха. Кто есть кто. Приходишь домой с головной болью. Я во всяком случае.

И он принялся рассказывать ей разные анекдотичные случаи о вечеринках, которые ему пришлось посещать. Рассказывал он занимательно, делая много метких замечаний, и вообще вел себя так просто и по-дружески, что Айрис полностью расслабилась.

Откинувшись на стуле, она откусила пирожное и искренне воскликнула:

– Ой, как вкусно!

– Я рад, что вам нравится. Сначала вы были в нерешительности, боялись со мной пойти.

Она опустила глаза и посмотрела на свои руки – дорогие кольца, изящные загорелые запястья. Созерцание собственных рук почему-то прибавило ей уверенности в себе, и у нее вновь возникло ощущение одержанной победы, как и тогда, когда он смотрел на нее в салоне Леа.

– Вы не поверите, – сказала она чуть ли не весело, – но со мной такое не часто случается.

– Или совсем не случается? – И так как она молчала, добавил: – Ревнивый муж, надо полагать?

– Да. – Если бы Тео знал, если бы он только знал!

– Ну, это же совсем невинно. Я был один, меня мучила жажда, а любой напиток покажется в десять раз вкуснее, если с тобой за столом сидит очаровательная женщина. Вы смело можете рассказать об этом мужу, когда вернетесь домой.

Но это не было «совсем невинно», иначе чем объяснить ее волнение, эмоциональный подъем, вообще сложную гамму чувств, которые она испытывала. И этот мужчина, казалось, с первого взгляда сумел понять, что она из себя представляет, видимо, угадал, в каком она состоянии.

– Ну хорошо, тогда не говорите вашему мужу.

– Но я же не сказала, что не сделаю этого.

– У вас был такой вид. А может, не говорить действительно лучше. Мужья и жены умеют все усложнять, не правда ли?

– А вы женаты, мистер… Виктор?

– Развелся шесть лет назад. Но мы по-прежнему друзья. Если нам случается оказаться одновременно в одном городе, я обязательно приглашаю ее на обед.

– Я знаю, так бывает, но представить этого не могу. Если бы я… мы развелись, я бы его возненавидела. – Неожиданно спазм сжал ей горло. – Мне бы пришлось его возненавидеть.

– В самом деле? – заинтересовался Джордан. – Но это же, простите меня, так старомодно. Сегодня люди ведут себя честнее. К чему ждать, пока долго подавляемая неприязнь не перейдет в ненависть. Ждать горького конца, когда вы не сможете выносить друг друга и минуты. Уходить надо вовремя, так я считаю.

К ее неописуемому ужасу и стыду, глаза Айрис наполнились слезами. Она быстро сморгнула слезы, но он все же успел их заметить.

– О, извините. Я огорчил вас. Извините.

Она вытерла глаза, чувствуя себя жалкой и смешной.

– Ничего. Как глупо с моей стороны.

– Что же тут глупого, если у вас неприятности.

– Да нет, не знаю, что на меня нашло. – И поскольку необходимо было как-то объяснить этот приступ слабости, она сказала: – Мы поссорились. Вообще-то мы не часто ссоримся, поэтому это меня так задело.

Он легонько потрепал ее по руке, спокойно заметив:

– Ну, стыдиться тут нечего.

– Вы очень добры, – ответила Айрис, именно это и имея в виду.

– Я многое повидал в жизни, много путешествовал, я знаю, когда человеку плохо.

Какой необыкновенный мужчина, подумала она, такой мягкий, такой понимающий.

– Но давайте поговорим о чем-нибудь приятном, Айрис, – продолжал он. – Расскажите мне о своих детях, то есть, если вам хочется.

Это была более безопасная тема, если, конечно, не касаться Стива. Ни к чему снова приходить в возбужденное состояние, что непременно случится, если она заговорит про Стива. Поэтому она рассказала о Лауре, стараясь быть не слишком многословной, чтобы не наскучить, и о Филиппе и его способностях к музыке.

– Я сама начала заниматься с ним, но он меня быстро обогнал и теперь ходит в музыкальную школу.

– Вы и сами, наверное, хорошо играете.

– Всего лишь как любитель. Играю для собственного удовольствия. Я люблю рояль.

Глаза Джордана вспыхнули.

– У меня идея. Я случайно увидел в газете объявление, что завтра в Карнеги-холле, а может, в Линкольн-центре, не помню точно, состоится фортепьянный концерт. Какой-то южноамериканец, лауреат конкурса Клайберна в Техасе. Если я достану билеты, а я наверняка достану, вы не хотели бы пойти со мной на этот концерт?

Это был вызов, а Айрис всегда уклонялась от вызовов. Она вспомнила, как еще в средней школе старалась остаться в стороне, когда предлагали сделать что-либо недозволенное – например, подойти к кому-нибудь и сказать какую-нибудь гадость. Но она вспомнила также и собственное решение, принятое не далее как сегодня утром. Если Тео можно, почему мне нельзя?

– Да, с удовольствием, – ответила она.

Ночью она то и дело просыпалась и начинала думать о предстоящем свидании, испытывая то радостное возбуждение, то угрызения совести. Все утро – пока ходила на рынок, а потом занималась счетами, сидя за письменным столом – продолжался этот конфликт чувств, но ближе к полудню чувство возбуждения возобладало. От сознания, что она желанна такому завидному мужчине, она ощущала себя молодой девушкой. За ланчем она ни к чему не притронулась, так велико было ее возбуждение. В три Айрис достала из шкафа платье – красное с белым, с кружевным гофрированным воротником. Разглядывая себя в зеркало, она подумала, что ей следует чаще покупать себе вещи с такими вот гофрированными воротниками: они удлиняли лицо, придавая ему романтическое очарование. Затем надела свои лучшие золотые браслеты, подушилась и пошла вниз заводить машину. Было начало пятого.

В то же самое время Виктор Джордан вошел в салон «У Леа».

– А, вот и вы, – приветствовала его Лия. – А вот и сумочка. Прислали сегодня утром. Взгляните, как сделана. Чудесная, изумительная работа.

Он посмотрел на белую, из кожи ящерицы, сумочку, изящную, гладкую, как шелк, с позолоченной филигранной отделкой.

– Очень красивая, но я передумал. Возьму черную. Упакуйте ее как подарок. И заверните в вашу фирменную оберточную бумагу, если у вас есть.

– Конечно. Я вложу вашу карточку.

– Не обязательно. Я вручу ее лично.

Джордан, очевидно, спешил. Пока заворачивали его покупку, он безостановочно ходил по магазину, то выглядывая в окно, то скользя взглядом по вещам, выставленным в прилавках. Однако, когда Лия вручила ему сумочку, он не ушел.

– Подойдет она к черному гипюровому платью? – спросил он.

– Прекрасно подойдет, – ответила Лия. – Господи, вы закупили этих сумочек всех возможных цветов.

– Бьюсь об заклад, вы не догадаетесь, для кого предназначена эта, – сказал он с некоторым даже озорством.

– Танцовщица с размером четыре?

– Господи, нет, конечно. Ей нужно что-нибудь расшитое блестками. Она такую вещь и оценить-то не сумеет.

Сдаюсь. Так для кого же?

– А если я скажу, что для дамы, купившей вчера черное гипюровое платье?

Лия в изумлении уставилась на него.

– Для мисс Штерн? Не может быть!

– Именно для нее.

– Но вы же ее не знаете.

– Не знал, а теперь знаю.

– Мистер Джордан! Вы что, и ее подцепили?

– Что за вульгарное выражение! Мы вышли отсюда вместе, разговорились, а сегодня я веду ее на фортепьянный концерт.

Лия, нахмурившись, крутила в пальцах карандаш.

– Не понимаю.

– Вы шокированы. В чем дело?

– Но она же замужем. И у нее четверо детей.

– Ну и что? Вы что, проповедник-евангелист из Арканзаса?

– Едва ли. Но я знаю ее. Знаю о ней немного. – Лия говорила быстро и убежденно. – Сразу же видно, что она скромная неискушенная женщина, невинная как младенец. Она всегда была защищена от внешнего мира. Вот почему я не понимаю.

– А так еще интереснее. Она недурна собой, да, довольно привлекательная смуглянка, такой тип меня притягивает. Серьезная. Загадочная. А в сочетании с невинностью… это все равно что иметь дело с девственницей.

Лия отпрянула.

– Мистер Джордан, имейте же совесть. Возможно, она поссорилась с мужем и…

– Проницательное замечание. Поссорилась и, я думаю, крупно.

– Не знаю, что и сказать. Это так на нее не похоже, так…

– О, в этом нет ничего необычного.

– Есть, иначе вы не стали бы мне об этом рассказывать.

– Ну хорошо, есть. Небольшое приключение, пикантное, знаете ли.

Голос Лии, почти шепот, дрожал от гнева.

– Мистер Джордан, я скажу, что я думаю, и если из-за этого лишусь хорошего клиента, что ж, так тому и быть. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, черт вас возьми?

Джордан засмеялся.

– Я же ее не принуждал. Можно подумать, что я собираюсь соблазнить пятнадцатилетнюю девочку. Ну, пока! Может, я зайду, еще, а может и нет.

– Скатертью дорога, – пробормотала Лия.

– Слушая Шопена, – сказала Айрис, когда поток людей вынес их из концертного зала, – мне всегда хочется танцевать вальс. – И она сделала по тротуару несколько па.

Джордан, взяв ее под руку, перевел на другую сторону улицы.

– Я рад, что вам понравилось.

– Это было чудесно. Такая радостная и в то же время печальная музыка. Когда думаешь о пребывании Шопена и Жорж Санд на Мальорке, об их любви, вспоминаешь, как он умирал, такой молодой, сердце наполняется светлой печалью. Наверное, это звучит сентиментально?

– Нет, это звучит очаровательно. Вам говорили, что у вас очень мелодичный голос?

– Иногда говорили.

Тео не раз повторял, что сначала влюбился в ее голос. Где-то сейчас Тео? «Работает» в своем кабинете, так же, как пару дней назад? Айрис была в приподнятом настроении, идя в столь поздний час рядом с мужчиной под розоватым мягким летним небом, и не испытывала ни малейших угрызений совести.

– Вы принадлежите к веку вальса, – заметил Джордан. – В вас есть грация, которую утратили многие современные женщины. Я представляю вас в более спокойном и замкнутом мире, например, в университетском городке Старого Света, студенткой консерватории или преподавательницей.

– Я была преподавательницей, вы верно угадали.

– Это не догадка, это понимание. За короткое время я узнал о вас больше, чем вы можете предположить. Значит, вы преподавали?

– Да, и мне это нравилось. Мне бы очень хотелось получить степень магистра или даже докторскую и вернуться к преподаванию.

– За чем же дело стало? Поколебавшись, Айрис ответила:

– Все не так просто.

– А, ваш муж против, – и так как она не опровергла, не подтвердила его слова, он продолжал: – Но это же устаревший подход. Сейчас как-никак 1968 год.

– О, значит, вы одобряете? – с надеждой спросила Айрис.

– Безоговорочно. Ваши способности – это ваши способности, и вы вправе распоряжаться ими по своему усмотрению. – Он защищал ее! Даже мама, бывшая «на ее стороне», подрывала ее решимость, постоянно напоминая, что на первом месте должны стоять ее обязанности по отношению к Тео, и с течением времени Айрис стала все меньше и меньше думать о собственных устремлениях. Теперь этот мужчина всего несколькими словами завоевал ее горячую благодарность.

Они подошли к гаражу и стояли в ярком свете ламп, дожидаясь, когда выведут машину Айрис. Джордан протянул ей небольшой сверток.

– Я бы хотел сделать вам подарок, – серьезно сказал он.

Айрис еще раньше заметила у него в руках этот обернутый в глянцевую бумагу сверток, но ей и в голову не пришло, что это может быть подарок для нее. Она совсем смутилась, узнав вдруг фирменную бумагу Леа.

– Нет, нет, вы не должны, – запротестовала она.

– Почему же? Это доставит мне удовольствие. Не обижайте меня отказом, – в свою очередь возразил Джордан.

Она была в нерешительности, размышляя про себя: я понятия не имею, как следует поступать в таких случаях; абсурдно не знать этого в мои годы. Возможно, он влюбился в меня, но, с другой стороны, я буду идиоткой, вообразив такое.

Он все еще держал сверток в протянутой руке, и она была вынуждена посмотреть на него. Волевое лицо с энергичным ртом, выпуклым лбом и густыми бровями – его нельзя было назвать красивым, но он, безусловно, был видным мужчиной. Никогда ни за что не выходи замуж за красивых мужчин, они, как магнит, притягивают женщин. Она до боли прикусила губу.

– Не расстраивайтесь вы так. Я кладу его на заднее сиденье, и вопрос решен. Когда я увижу вас, Айрис? Вы сказали, что собираетесь к дантисту.

Должно быть, она упомянула об этом, сама того не заметив.

– Да, послезавтра.

– Давайте пообедаем вместе. У нас будет время поговорить. Приезжайте поездом. Это безопаснее, чем возвращаться одной на машине поздно вечером.

Она уже сидела за рулем, когда он, наклонившись через окно, поцеловал ее в губы.

– Вы пахнете розами.

– Нет, это жасмин.

– Ну, все равно, запах такой сладкий. Вы сама сладкая. Итак, я буду ждать вас послезавтра в «Уолдорфе» в переднем холле. В шесть, чтобы мы смогли пораньше пообедать и подольше побыть вместе, прежде чем вам нужно будет возвращаться.

Всю дорогу домой она перебирала в уме события вечера. Что-то происходило между Виктором Джорданом и ею, но что – она не знала. Она поняла, что ей и не хочется этого знать, а хочется лишь наслаждаться новизной происходящего, этой немного пугающей, но такой волнующей тайной, обострившей все ее чувства.

В доме было тихо. Однако едва она поднялась на второй этаж, из комнаты Джимми вышел Тео, все еще в деловом костюме.

– Я не мог заснуть. Где, черт возьми, ты пропадала?

– Не разговаривай со мной таким тоном, – ответила она, вздернув подбородок.

– Послушай, Айрис. Это продолжается уже целую неделю, и я сыт по горло. Где ты была?

– А где ты был? Тоже вопрос.

– Здесь. Я пришел домой и пообедал в одиночестве. Пирл сказала, что ты уехала в четыре часа. И вчера ты тоже уезжала.

– Ну и что? Ты же сам сказал, что мне нужно купить платье.

Он посмотрел на сверток, который она держала под мышкой.

– Но не до полуночи же ты ходила по магазинам.

– Я ходила в кино.

– Что-то ты слишком разоделась для кино. Что ты смотрела?

– Не приставай ко мне с расспросами, Тео. Я этого не потерплю.

– Айрис, ты… – он запнулся. – Если ты прекратишь эту нелепую смехотворную демонстрацию, я вернусь в нашу спальню. Я не понимаю… ты никогда прежде так себя не вела.

– Когда-то все случается в первый раз, не так ли? И, торжествующе посмотрев на мужа, она ушла в спальню и закрыла за собой дверь, оставив того в полнейшем изумлении.

Знал бы он, подумала она, что в любой момент я могу сделать то же, что и он, это поколебало бы его уверенность в себе. Ничего, он узнает, и он перестанет быть таким спесивым. И тогда… тогда мы будем квиты.

В день свидания Айрис решила надеть красное платье. Прелестное платье, в котором она, по выражению Тео, выглядела как стройный алый восклицательный знак. Тео увидел как-то это платье в витрине магазина, когда они вместе ездили за чем-то в город, и настоял, чтобы она купила его. Какая же ирония заключалась в том, что благодаря его вкусу она выглядела привлекательной в глазах другого мужчины. При этой мысли сердце се болезненно сжалось от горя, И она решила, что, должно быть, это своего рода мазохизм – страдать самой, чтобы заставить страдать Тео. Но в то же время она находила удовольствие в самом процессе подготовки к свиданию – в том, как она одевалась, как застегивала перед зеркалом жемчужные с бриллиантами серьги. За окном в ветвях дерева чирикали птички. Прохладный день был чудесным, и впереди был вечер.

Подаренная сумочка все еще лежала в коробке. С детства Айрис усвоила определенные правила касательно того, что можно дарить и что принимать в подарок. Сумочка вызывала у нее сомнение. Она, судя по всему, дорогая, ее нельзя принять так же просто, как, допустим, коробку конфет. Но Виктор был богатым человеком, так что для него покупка этой сумочки значила, возможно, не больше, чем для другого покупка коробки конфет. Было бы грубо не принять в подарок коробку конфет. Но, с другой стороны, зачем ему вообще делать ей подарок? А раз так, сумочку надо вернуть.

– Я оставлю машину на станции, – сказала она Пирл, – и поеду в город поездом.

– Вы вернетесь к обеду? – на смуглом лице Пирл явственно отразилось неодобрение.

– Нет. Я вернусь поздно.

Ну что, Тео, вот тебе! Помучайся-ка еще несколько дней. Занятая этими мыслями, она в спешке забыла взять подарок Джордана. Ничего, верну в следующий раз, подумала она и сама удивилась своей уверенности в том, что этот следующий раз вообще будет.

Кровь прилила ей к лицу. Она почувствовала укол страха, но это был такой незначительный, булавочный укол, что она тут же о нем забыла.

Вино ударило Айрис в голову, лицо ее пылало.

– Я легко краснею, – извинилась она.

– Ничего, вам идет. Вам не скучно?

– Как же мне может быть скучно? Сейчас я живу, рискуя.

– Держу пари, что впервые в жизни.

– Я пьяна, – сказала она. Бутылка шампанского в ведерке со льдом была почти пуста.

– Ничего подобного. Вы испытываете приятную легкость, только и всего.

И это было действительно так. Вокруг них в этой великолепной комнате с мягкой мебелью, где повсюду стояли цветы в сверкающем хрустале, сидели шикарные, искрящиеся весельем пары. Она подумала про себя, много ли среди них таких же пар, как она с Джорданом. Если такие и были, то их это, судя по всему, никак не смущало – все оживленно болтали, то и дело раздавались взрывы смеха.

Виктор наблюдал за ней с интересом, к которому примешивалось удивление.

– Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Мне нравится вас слушать.

– О чем? О чем-то конкретном?

– О вас. О вашей семье. В конце концов, именно об этом люди любят говорить больше всего.

До этого она рассказывала ему о своих родителях, а вернее, отвечала на его вопросы.

– Значит, вы из еврейской семьи.

– Да. А вы нет.

– Нет. Мои предки – европейцы, но кого только среди них нет: и итальянцы, и немцы, и даже греки. Расскажите мне что-нибудь еще о вашем отце.

Она понимала, что, с одной стороны, его вопросы объясняются любезностью человека незаурядного, стремящегося в любой ситуации узнать что-нибудь новое, с другой – он просто старался, чтобы разговор не был ей в тягость. У него хватило проницательности понять, что ей не хотелось говорить о муже.

– Ну, мой отец… я его очень любила. Он был добрым и мудрым человеком. Образования он не получил, был самоучкой. Начал с нуля и, как говорится, сам себя сделал. Он был строителем. Ему принадлежали одни из лучших жилых домов в нашем городе, но во время Депрессии он их, потерял, – закончила она печально.

– Строитель – интересная профессия.

– Да, мне тоже так кажется. Можно воочию увидеть результат своих трудов, буквально потрогать их руками. А чем вы занимаетесь, Виктор?

– Ничем конкретным. Я инвестор. Международные инвестиции. Поэтому столько и разъезжаю. Еще кофе?

– Нет, спасибо.

– Я бы с удовольствием выпил бренди. У меня наверху есть прекрасный старый бренди. Давайте поднимемся, может, и вам понравится, когда попробуете.

– Поднимемся? – озадаченно спросила она. – Но мне же нужно успеть на поезд.

– Сейчас восемь. Многие только садятся за стол. Времени у нас достаточно. Мне хочется показать вам вид сверху. Он впечатляет.

Айрис послушно пошла за ним. Странные мысли вспыхивали у нее в мозгу одна за другой. Я иду за ним, потому что я привыкла к послушанию… Нет, просто я не могу быть невежливой и уйти сразу же после изумительного обеда… Нет, я иду за ним, потому, что он рассердится, если я откажусь. Хотя какая мне разница, рассердится он или нет… Нет, я иду, потому что ввязалась в это приключение и должна довести его до конца…

Все время, пока они поднимались в кабине лифта, малюсенькой, как коробочка для ювелирных изделий, она дрожала. Они стояли так близко друг к другу, что Айрис ощущала запах бритвенного лосьона – свежий, острый, возбуждающий. Но, скорее всего, это шампанское горячило ей кровь, от него она чувствовала такую расслабленность во всем теле.

Она все еще дрожала, когда они вошли в номер, и очертания предметов слегка расплывались у нее в глазах. Она увидела просторную роскошную комнату в изумрудно-белых тонах. На полу лежал ковер снежной белизны; на инкрустированных столах стояли белые цветы. Длинный – во всю стену – буфет из редкой породы дерева, с подсветкой, был заполнен какими-то сверкающими предметами. На стенах висели большие красочные картины, среди которых она узнала Матисса.

Джордан внимательно наблюдал за ней.

– Нравится?

Ей никогда не приходилось видеть столь экстравагантной обстановки. На ее вкус, здесь все было чересчур роскошным, рассчитано на внешний эффект, но тем не менее комната произвела на нее впечатление, и она, кивнув, пробормотала:

– Никогда не видела такой роскоши.

– Я привез все из Европы. Пойдемте посмотрим, какой отсюда вид.

Внизу раскинулся город, прочерченный линиями рек. Расцвеченный огнями, он был похож на темную скатерть, украшенную блестками. Айрис стояла, замерев от восхищения, будто никогда не видела его таким и с такой высоты. За спиной она слышала тяжелое дыхание Джордана; от его тела, казалось, исходил жар. Повернись она сейчас, и оказалась бы прижатой к нему, поэтому она стояла, глядя вниз, на длинную, уходящую на север ленту Парк-авеню, и ждала, что будет дальше.

Положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе, и ее бедра соприкоснулись с его бедрами.

– Ты боишься, – сказал мужчина.

– Нет, не боюсь.

– Боишься, потому что это запретно.

Он прижался горячими губами к ее рту в мягком, но настойчивом поцелуе. Она почувствовала фруктовый запах вина. Его руки умело и нежно ласкали ее тело… так нежно… все плыло вокруг.

Голос словно гипнотизировал ее.

– Еще, еще!

Она положила голову ему на плечо; ноги отказывались держать ее. Это был долгий поцелуй, но вот он оторвался от нее.

– Пойдем в спальню. Я подожду, но прошу, поторопись.

Он открыл дверь, и опять она пошла за ним. В другой просторной комнате стояла огромная кровать, накрытая шелковым покрывалом с вышитыми по нему неяркими цветами. Высокое зеркало в позолоченной раме в стиле рококо стояло напротив кровати. В комнате горела единственная лампа, отбрасывавшая на стену круг розоватого света, да через окно с незадернутыми шторами проникал свет с улицы.

Айрис постояла, глядя на кровать, затем перевела взгляд на стул, стоявший рядом с кроватью, на котором лежал женский пеньюар из плиссированного розового шифона. Она поняла, что ей надо раздеться, надеть этот пеньюар и ждать, когда он войдет и снимет его.

Она нагнулась, чтобы снять туфли: но рука ее замерла. Еще раз Айрис посмотрела на кровать, и ей вдруг показалось, что длинная низкая спинка в изголовье кровати приняла очертания гигантского гримасничающего лица. Это испугало. Неужели она теряет рассудок? Что она делает в этой комнате, на этой кровати? И внутренний жар и томная расслабленность вдруг исчезли, «словно кто-то сделал ей анестезирующий укол. Бесчувственная, застывшая, она уставилась на кровать, не двигаясь с места.

Не может быть, чтобы она, Айрис, стояла в этой комнате. Она была не в силах пошевелиться, не в силах думать, лишь смутно сознавая, что должна уйти, и не зная как. Во рту пересохло, ладони вспотели. Ужас и стыд охватили ее.

В дверь постучали. Когда она не ответила, стук повторился. Затем дверь открылась, и на пороге появился обнаженный Джордан. Его вид вызвал у нее отвращение. Казалось невероятным, что всего несколько минут назад, в другой комнате, она желала этого мужчину. И, однако, это было так.

– В чем дело? – требовательно спросил он.

– Я… я не могу. – Губы у нее дрожали. – Мне жаль. Очень жаль.

– Что значит, ты не можешь? Что, черт возьми, это значит?

Глаза Айрис наполнились слезами.

– Я не знаю. Я ошиблась. Я думала…

– Да? Мне очень интересно. Мне действительно хочется узнать, что ты думала.

– Не сердись. Пожалуйста.

– Ты что, не слышала, что мне интересно, что ты думала?

– Я думала… наверное, я не понимала сама себя. Губы Джордана скривились в издевательской ухмылке.

– Да, видимо, не понимала, – презрительно процедил он. – Я и не знал, что есть такие женщины. Ты на десятилетия отстала от времени. О, я, конечно, разобрался, что ты из себя представляешь, но всему же есть мера. Твое место в музее.

Айрис со страхом смотрела на него. Этот человек был в ярости. Он загораживал дверь, она была в ловушке. Он шагнул к ней, и она отпрянула.

– Убирайся отсюда, ты, идиотка! – заорал он. – Ты что, думаешь, я собираюсь изнасиловать или избить тебя? Нет, такого рода реклама мне не нужна. Выкатывайся отсюда, я сказал, да побыстрее.

Она побежала, и у входной двери он толкнул ее в спину, так что она споткнулась и ударилась щекой о противоположную стену. Дверь за ней захлопнулась.

Выйдя из лифта, она помчалась так быстро, как позволяли трехдюймовые каблуки. На Парк-авеню, над которой возвышалось здание «Пан-Ам» с отливающей золотом плоской крышей, было оживленно: по тротуару неторопливо шли пешеходы, мужчины и женщины, внешний вид которых свидетельствовал о достатке и преуспевании, ловили такси, чтобы ехать по своим серьезным важным делам. Какой-то пьянчужка, нетвердо держась на ногах, выбрел вдруг из боковой улочки. Я так же неуместна в этом окружении, как и он, подумала Айрис.