Текст книги "Осколки судеб"

– Прошло два года, – негромко произнес Тео. – Большой срок. Нам тебя не хватало.

– Прости.

Отец казался старше, чем он его помнил. И рука его с этими искривленными обрубками пальцев выглядела совершенно кошмарно. Не выдержав, Стив отвернулся.

– Я совсем не против того, чтобы ты видел мою руку, Стив.

– Но я против… – На мгновение спазм сжал его горло. – Думаю, я не отдавал себе отчет… насколько тяжело все это было для тебя и мамы. Рука, расходы и… я.

Тео дал ему салфетку, и Стив поспешно вытер глаза. Устыдившись внезапной слабости, он попытался объяснить:

– Что-то я сегодня сам не свой. Обычно я так не расклеиваюсь… я…

– Ну, это мне хорошо известно! – Тео улыбнулся. – Не стыдись своих слез, сынок, я знаю, через что тебе пришлось пройти. Пол рассказал мне о твоей девушке. Больше я ничего не скажу, чтобы еще больше тебя не расстроить, кроме того, что я понимаю. Понимаю, что ты сейчас чувствуешь.

– Кто все-таки такой Пол? Он удивительный человек.

– Да, ты прав, он удивительный.

– Ты давно с ним знаком? Не помню, чтобы я когда-либо видел его у нас дома.

– Ну, я знаю его скорее с профессиональной стороны, как врач. Мы знакомы с ним давно. Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить его в полной мере за то, что он для нас сделал. Для твоей матери началась по существу новая жизнь.

Внезапно в душе Стива вспыхнуло страстное желание сделать что-нибудь для отца. И так как в этот момент он ничего другого сделать не мог, он налил ему еще чашку чая и придвинул поближе блюдо с бисквитом. И так же внезапно сказал:

– Со мной теперь все будет в полном порядке, папа.

– Ты действительно навсегда расстался с этими людьми?

– Да. Им совсем не нужен мир. Они хотят только войны, войны в их духе. Должно было случиться нечто ужасное, чтобы я это понял.

– Не ты один, сынок.

Тео положил на руку Стива свою, и какое-то время они сидели так, испытывая нечто вроде умиротворения, чего никогда до сих пор не чувствовали в присутствии друг друга.

Наконец настало время отправляться в путь.

– Мы должны идти, если хотим успеть на обратный рейс, – сказал Стив и сделал то, чего не делал уже несколько лет: поцеловал отца в щеку.

22

– Помню, – сказал Пол, – мне и про Тимоти, и про Стива говорили, что они самые умные в семье. Что случилось с их умом?

Ильза вздохнула.

– Какие-нибудь личные обиды. Чувство неуверенности. Это такое же хорошее объяснение, как и любое другое. А теперь мне хотелось бы обо всем этом забыть и лишь радоваться тому, что ты, наконец, снова дома.

– Я радуюсь этому. – Пол лег на диване поудобнее, вытянув ноги. – Но я иногда спрашиваю Себя, а был ли Тим действительно простаком, которого парни наверху лишь использовали для дестабилизации правительств? Если это так, то смерть» Мартильини выбила, должно быть, почву у него из-под ног. Или он сам является одним из этих парней наверху?

Ильза не ответила. Она сидела, устремив взгляд на мерцающий экран телевизора, где мелькали в этот момент буйволы, рисовые поля, бегущие куда-то люди, вертолеты, носилки и костры пожарищ.

– Мне иногда кажется, – заговорил снова Пол, – что если мы не победим, этих людей в Камбодже постигнет ужасная судьба. И в то же время я думаю, что нам следует убраться оттуда как можно скорее, что, как предостерегал Эйзенхауэр, мы вообще не должны были в это ввязываться.

Ильза выключила телевизор.

– Довольно. Завтра в парке вечером концерт, и мы ужинаем на лоне природы.

– Ты думаешь, Тим – один из международных заправил?

Ильза вздохнула.

– Полагаю, что да. Что берем на пикник?

– Все, что приготовишь. Это всегда вкусно. Что, ты думаешь, могло произойти с Тимом?

– За него не тревожься. Если он не прячется где-нибудь в стране, то наверняка устроился со всеми удобствами в Ливии. Или на Кубе, а может быть, и в Ливане, на какой-нибудь белой вилле на средиземноморском побережье.

– Ты хочешь сказать, мир еще услышит о нем и ему подобных?

– Вечер совершенно изумительный. Пойдем погуляем и возьмем с собой Лу. А потом ты купишь мне мороженое.

– О'кей, твой намек понял. Молчу. – Он рассмеялся. – Бери поводок… – На мгновение Пол заколебался. – Еще одно, и обещаю, что на этом закончу. Я все думаю… Я хочу попросить Тео Штерна, чтобы он пригласил меня к ним в гости. Я подожду какое-то время, а потом попрошу его об этом, ну, скажем, через месяц или около того. Мне очень этого хочется.

Она погладила его по щеке.

– Ты меня удивляешь. Я думал, ты, как обычно, поднимешь шум, утверждая, что это полнейшее безумие и я сошел с ума.

– Нет, – мягко проговорила она. – То, что было верно когда-то, не обязательно остается верным всегда.

* * *

Все получилось по-настоящему чудесно, думала Айрис, оглядывая собравшихся за столом. На ужине присутствовали девять человек, почти столько, сколько могло разместиться с удобством в такой маленькой комнате. Здесь были Тео, Филипп и она сама, Джимми с женой и Лаура с мужем и, конечно, мистер и миссис Вернер, ради которых они и устроили сегодняшнее торжество. Пропадал где-то, как всегда, только Стив. И, подумав это, она мысленно тут же поправила себя: не пропадал, лишь отсутствовал.

Стол, на котором красовался старинный французский фарфор Анны и одна из ее самых прелестных вышитых скатертей, был поистине великолепен. Правда, немного тесновато, но теснота тоже может способствовать созданию интимной обстановки. Этим утром Вернеры, словно зная заранее, что в маленькой комнате, да еще и на небольшом столе, пышный букет будет выглядеть громоздким, прислали пять зеленых орхидей в лаликской[28]28
  Название декоративных изделий из стекла с нанесенным на них рельефным изображением цветов, птиц и животных; по имени Рене Лалика (1860–1945), французского эмальера, ювелира и резчика по стеклу


[Закрыть] вазе, которые смотрелись довольно необычно и чрезвычайно изысканно.

Одновременно велось два или три оживленных разговора, и время от времени до Айрис долетали обрывки.

– Никто не знает, что может принести будущее, – услышала она голос Филиппа. – Мой преподаватель сказал нам, что в 1937 году Американскую академию наук попросили предсказать, какие изобретения могут быть сделаны в ближайшие десять лет, и ни один из ученых ни слова не сказал о радаре, реактивном двигателе или атомной энергии…

– …те же самые бабочки, которых мы видели на Кейп-Код, данаиды, – это говорила Лаура. – Можешь ты представить, что такие хрупкие создания проделывают весь этот долгий путь до Мексики, чтобы перезимовать там и отложить личинки?

Умные у нее дети. Умные, красивые и хорошие. Джимми, уже крепко стоящий на ногах и так быстро, так успешно делающий карьеру; Лаура, иногда своевольная и всегда очаровательная; Филипп, превращающийся сейчас из мальчика в мужчину и обладающий таким легким, покладистым характером… Естественно, что такие дети вызывали в Айрис чувство гордости. И тут же она мысленно поправила себя: не гордости, но благодарности. Огромной благодарности.

Мистер Вернер, сидевший справа от нее, хотел, судя по всему, чтобы она уделила ему внимание.

– Ваши цветы, – сказала она, оборачиваясь к нему. – Я должна снова поблагодарить вас за них. Они прекрасны.

– А я должен поблагодарить вас за самое прекрасное письмо, какое я когда-либо получал. Оно меня чрезвычайно тронуло.

– Я рада. Мне пришлось над ним немало потрудиться.

Он выглядел удивленным. – Потрудиться?

– Конечно! Я не знала, с чего начать, как сказать вам о нашей бесконечной благодарности за все то, что вы для нас сделали. Это чудо! Настоящее чудо! Если бы нам, мне и Тео, предстояло прожить еще тысячу лет, то и тогда не хватило бы времени, чтобы сказать вам о нашем облегчении, нашей радости…

Он прервал се.

– Я тоже рад. Мне всегда доставляло огромное удовольствие делать что-либо для молодежи. Клубы мальчиков, летние лагеря, дома для поселенцев, ну и остальное, в том же духе. Правда, на этот раз все было несколько иначе. – Он улыбнулся; улыбка была очень доброй.

В первую минуту, когда он вошел, Айрис была поражена, поняв, что узнала его, хотя они виделись с ним всего несколько раз и встречи эти были краткими, если не сказать мимолетными. Затем ей стало ясно, что некоторые черты, главным образом, рост и элегантность, делали Пола действительно незабываемой личностью. Мало найдется на свете людей с такими изысканными и в то же время простыми манерами. Тео тоже был из их числа, подумала она сейчас и улыбнулась.

– …радиология, – донесся до нее голос Джэнет. – Тогда я фактически смогу сама определять свои часы работы. Неотложная медицинская помощь и воспитание детей не очень-то хорошо согласуются.

– Как вы правы, – ответила Ильза Вернер. – Я тоже это помню.

Робби, обращаясь к Джимми, спросил:

– И будешь оперировать?

– Надеюсь.

– Он продолжит там, где я остановился, – сказал Тео.

– Ваш муж прекрасно приспособился к изменению в своей карьере, – заметил Пол.

– Он мужественный человек, мистер Вернер.

– Я был бы рад, если бы вы называли меня Пол.

Эта дружеская просьба вызвала в Айрис смутное чувство вины. Не сделай он всего этого для Стива, она, без сомнения, до сих пор вспоминала бы его с неприязнью, если бы вообще вспоминала. И она еще упрекала бедную маму за то, что та разговаривала с ним, хотя он был, очевидно, лишь старым знакомым! Со стыда можно сгореть!

С удвоенной теплотой она сказала:

– Тео, должно быть, говорил вам, что мы теперь регулярно получаем известия от Стива, мистер… Пол?

– Да, и я рад этому.

– Судя по всему, ему нравится новая работа. С вашей стороны это было великолепное предложение.

– Хорошо, что вы не ожидаете слишком много так скоро. Он должен перестроиться, вновь обрести себя, а это требует времени.

– По крайней мере, он сейчас строит, а не взрывает.

Послышался голос Тео:

– Он никогда ничего не взрывал, Айрис. Он мне в этом поклялся.

– Слава Богу!

Взгляд ее обратился к портрету матери на противоположной стороне, который, сколько она могла помнить, всегда висел над каминной полкой в гостиной родителей. Тео решил повесить его здесь, на самом видном месте, в простенке между двумя окнами, и сейчас Анна в своем розовом вечернем платье, которое муж заказал для нее в Париже, смотрела на своих потомков.

– Мама была бы рада, если бы могла все это видеть, – сказала Айрис. – Она так за всех нас тревожилась.

– Хорошая мать.

– Да, с родителями мне повезло. Я часто думаю, как же отличалась их жизнь от моей. Как многого они добились! Папа вырос в Нижнем Ист-Сайде, в бакалейной лавке. Когда его отец ослеп, матери пришлось содержать всю их семью. И затем, когда папа добился успеха… думаю, поэтому-то он ничего не жалел для моей мамы. Ему, вероятно, хотелось возместить ей все то, чего они оба были лишены в молодости.

Неожиданно Айрис почувствовала на себе пристальный взгляд Вернера. Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее. У нее мелькнула мысль, что, возможно, его утомили ее личные воспоминания, и она поспешила сменить тему.

– Вы тоже выросли в Нью-Йорке, мистер… Пол?

– О чем это вы так серьезно думаете? – спросила сидевшая напротив них Ильза Вернер.

– Да нет, ничего серьезного, – ответила Айрис. – Я только спросила Пола, вырос ли он в Нью-Йорке.

– Да, он вырос в Нью-Йорке и может рассказать вам удивительные вещи об этом городе, вещи, о которых вы даже не подозреваете, – проговорила Ильза с любовной гордостью.

Подал голос Робби:

– Расскажите же нам. Я сам со Среднего Запада, и Нью-Йорк до сих пор поражает меня.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал Пол. – В голове у меня всплывает такое множество картин. Электрические автомобили и шарманщики с обезьянками. И многоквартирный дом «Дакота» на Сентрал-Парк-Вест. Он вздымался, казалось, в самое небо, и я всегда мог по нему определить, где нахожусь, когда был ребенком. Моя бабушка говорила, что он мозолит всем глаза. Однако отец уверял, что он великолепен, и когда-нибудь весь Вест-Сайд будет застроен такими домами до самого Гудзона, где были фермы.

– Фермы? – воскликнула Лаура.

– Да, – продолжал Пол с явным удовольствием, – это были в основном овощные хозяйства, и за домами паслись козы. Помню, я думал, как чудесно жить в одном из таких домов. Но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это были, конечно, обыкновенные лачуги.

– Нью-Йорк поразителен, – сказала Джэнет. – Не могу дождаться, когда мы туда переедем.

Лаура заметно содрогнулась.

– Мы с Робби не согласились бы на это ни за какие деньги. Мы предпочитаем жить за городом, как можно дальше от всех этих толп и шума.

– Ну а мы с вашей мамой выбрали золотую середину, – заметил Тео. – Нам нравится сейчас этот дом и наш маленький садик. Хотя, вероятно, мы предпочли бы уехать чуть подальше и иметь сад побольше.

– И место для бассейна, – вставила Айрис. – Плавание, как-никак, твой любимый вид спорта.

– Дорого, – ответил Тео.

– Ты заслужил, – твердо произнесла она. – Тебе всегда это нравилось, и у тебя должно это быть.

Тео работал не покладая рук и зарабатывал сейчас вполне достаточно для того, чтобы они, наконец, могли позволить себе некоторую роскошь. К ее легкому удивлению, ее поддержал Пол Вернер.

– Да, я думаю, ваш муж вполне этого заслуживает. Да и вы тоже кое-что заслужили в качестве награды за ваш труд.

– Какой труд?

– Ваша докторская. Тео говорил мне, что вы почти закончили свою диссертацию.

– Она доставляет мне слишком большое удовольствие, чтобы я могла назвать это «трудом», – ответила она, довольная, тем не менее, его словами.

Появился десерт, лимонный мусс с малиновым сиропом.

– Это творение Лауры, – громко объявила Айрис. – Все вы прекрасно знаете, что моих заслуг тут нет. По части готовки я ей и в подметки не гожусь.

Все рассмеялись, и Лаура сказала:

– Это, естественно, по рецепту Наны. Моя бабушка была замечательной кулинаркой, – добавила она, повернувшись к Полу.

Наконец ужин закончился, и все перешли в гостиную. Тео раздал всем бренди, Филипп согласился сыграть какой-нибудь джаз, и Джимми, один из тех редких людей, которые запоминают анекдоты, попотчевал компанию целой серией.

Маленький дом весь искрился радостью и весельем, и Айрис, наблюдая и слушая, ощущала это каждой клеточкой своего существа. Ей было жаль, что они не пригласили Пола Вернера раньше. Они фактически пренебрегли своими обязанностями, о чем она и сказала Тео днем, когда они одевались.

– Ты ведь не думал, что теперь, когда он столько для нас сделал, у меня будет к нему какое-либо другое чувство, кроме благодарности?

– Конечно же нет. Мне просто в голову не приходило, что ему захочется прийти.

– Но почему, ради Бога, он мог этого не хотеть? Мы ведь приятные люди, как ты считаешь?

Тео ничего не это не ответил. Ну ладно, решила она.

В сущности, это не имеет никакого значения. Мы непременно пригласим их снова.

Вечер подошел к концу, когда Пол Вернер сказал:

– Ну а теперь, когда мы все так хорошо провели время и решили почти все мировые проблемы, пора отправляться по домам. Во всяком случае, мне.

Он поблагодарил хозяйку за ужин и всех за гостеприимство, пожав по очереди каждому руку. Все смотрели, как Вернеры вместе с Тео, который пошел их проводить, идут по дорожке к машине.

– Какой приятный человек, – сказала Айрис. – У меня такое чувство, будто я знаю его всю жизнь. И его жена мне тоже очень понравилась. Сразу видно, как сильно она его любит.

– Хорошо провели время, – заметил Тео позже в их спальне наверху.

– Очень. Но ты весь вечер сидел так тихо! Я привыкла, что ты всегда руководишь разговором, а сегодня ты наблюдал за всем со стороны. Была какая-то причина?

– Никакой причины. Я даже не сознавал этого. Вероятно, я просто заслушался Пола.

– Да, он очень обаятелен и полон жизни! Даже не верится, что когда-то он мне не нравился!

В это самое время, когда Тео и Айрис разговаривали друг с другом, Пол с Ильзой были в дороге, направляясь в Нью-Йорк. Прошедший вечер казался сейчас Полу сном; он все еще не мог поверить, что то, о чем мечтал он столько лет, было, наконец, даровано ему судьбой.

– Как она хороша! Как хороша, – прошептал он. – Все они… Эти две влюбленные пары… Джимми, такой уравновешенный и серьезный, тип молодого человека, который мне нравится… Должно быть, он для родителей своего рода утешение за все их мытарства с другим сыном… Хотя меня не покидает чувство, что и со Стивом все будет в порядке; он, конечно, никогда не будет пай-мальчиком, это уж точно, при его прямоте и резкости суждений. Но, по крайней мере, с работой у него все в порядке, и это уже прогресс. Он немного напоминает мне мою тетю-социалистку. Да, в нашей семье рождаются неординарные личности. Хотя, вероятно, такое происходит во всех семьях… У мальчика, который нам играл, светлый ум… И Лаура… – Он умолк, подумав: Лаура – это Анна… почти. Ты была права, Анна… ты сохранила семью, вместо того чтобы уйти ко мне, когда я умолял тебя оставить мужа… Ты была права… ты дала им то, на что они смогли опираться в жизни…

Темнота в машине скрыла появившуюся на его губах улыбку.

Я тоже помог, сказал он себе. В тот день, когда я вошел в кабинет Тео и узнал про весь этот хаос, я тоже помог. И я благодарю Господа, что мне удалось это сделать, лучшим доказательством чего явился сегодняшний вечер. У них двоих все в полном порядке, они вместе. Даже слепой мог бы это увидеть. Тео… Айрис…

– Я чувствую, ты улыбаешься, – проговорила Ильза.

– Да, я счастлив. Я так счастлив сегодня. – Да, дорогой, я знаю это, и я рада.

– Надеюсь, они пригласят нас еще когда-нибудь?

– Я уверена, что они это сделают, дорогой мой, – огни за окном автомобиля ярко осветили ее лицо, на котором было выражение одной только беспредельной любви.

– Как бы мне хотелось, чтобы какое-то время жизнь оставалась такой, как сейчас, – сказал он.

Не прошло и нескольких дней, как боль возвратилась, и Пола увезли в больницу.

Он лежал в блоке интенсивной терапии. Что-то, казалось, произошло с его головой, так как ему с большим трудом удавалось складывать слова. Может, подумал он, у меня не только инфаркт, но еще и инсульт, двойной удар? Осторожно он попытался пошевелить руками и ногами; они двигались, так что паралича не было. Он облегченно вздохнул.

Люди приходили и уходили. Ему были слышны их приглушенные голоса. Он знал, не открывая глаз, когда кто-нибудь стоял у его постели. Так, он знал, что Ильза была подле него постоянно. Сознавал он и присутствие Тео. Когда пришла Лия, он узнал звон ее браслетов и мысленно улыбнулся. Узнал и голос Мег. Ему очень хотелось, чтобы пришла Айрис с детьми, но он понимал, что это невозможно. Они ведь были только знакомыми, людьми, которых он едва знал.

Однажды он проснулся и увидел перед собой карие, с влажным блеском глаза индуса-интерна.

– Он очнулся, – сказала Ильза.

– Я хочу тебя кое о чем попросить, – прошептал он, и она склонилась ниже.

– Пес. Отдай его Мег, если только ты не решишь забрать его с собой в Израиль.

– Дорогой мой, кто говорит, что я еду в Израиль?

– Ты уедешь. Ты должна. Ты осталась со мной, так как знала, что я скоро умру.

Полу казалось, будто он куда-то плывет. В голове его вспыхивали, таяли, накладывались одна на другую картины. Они были окрашены в мириады различных цветов: его родители и бабушка Анжелика в черном с серым; Мег в голубой дымке с младенцами на руках, так много младенцев; Ильза, молодая, с черными блестящими волосами в своем белом медицинском халате; Анна, она возвращалась вновь и вновь, сплошное золото и багрянец; и лицо Айрис… ее лицо.

Медсестра над его головой произнесла:

– Он улыбается.

И кто-то ей ответил:

– Это только рефлекс. Он не может в его состоянии.

Всегда говорили, вспомнилось ему, что в действительности никто не знает, может ли человек в коме слышать или понимать. Он мог бы им сейчас сказать, что, да, он слышит и он понимает. Но у него не было на это сил, и потом, это не имело никакого значения. Я стар, подумал он снова. Чудесно, что мне довелось жить на этом свете, но теперь пора.

Его похоронили в Вестчестере золотым осенним утром. День был необыкновенно теплым и солнечным. В безветренном воздухе последние кленовые листья, медленно кружась, падали с легким шорохом на крышу усыпальницы, где уже лежало два поколения Вернеров.

Просто удивительно, думал Тео, как много людей пришло на кладбище. За катафалком следовали почти сто человек. Тут были и молодые люди с Уолл-стрит, судя по их одежде, зажиточные пожилые пары, группа хорошо одетых негров, представляющих, как он предположил, какую-нибудь организацию, которой Пол оказал щедрое пожертвование; здесь было даже несколько молодых людей в джинсах. И, однако, среди всех собравшихся не было ни одного его потомка, кроме Айрис.

Раввин попросил членов семьи занять места в переднем ряду. Первой, как и следовало ожидать, вышла Ильза, стройная, в строгом черном костюме с печатью глубокого горя на прекрасном энергичном лице. Рядом с ней села какая-то женщина помоложе в похожем на индейский наряде; ее седые волосы были заплетены в косу, которая лежала у нее на спине. Были тут и две пожилые пары: одна, одетая богато и по-городскому, другая – с виду деревенские жители; женщина была русоволосой, с нежно-розовым, типично английским лицом, в туфлях на низком каблуке и старом твидовом костюме.

– Иди сюда, Лия, садись рядом, – сказала русоволосая.

– Это Леа, из салона, – прошептала Айрис. Она не испытывала сейчас ничего, кроме любопытства; все остальные чувства и воспоминания, связанные с тем местом и временем, были забыты.

Раввин начал читать каддиш.[29]29
  Поминальная еврейская молитва.


[Закрыть] Вторившие ему приглушенные голоса поднимались, казалось, к самому небу.

Удивительная молитва, подумала Айрис. Благодарить Бога даже в смерти за жизнь и не просить никакого вознаграждения на небесах. Одна только благодарность. Удивительно, если вдуматься. На глаза ее навернулись слезы.

Тео был уверен, что она думает о родителях. Хотя она как-то заплакала и при виде незнакомой пары, отъезжавшей от синагоги после бракосочетания. Нежная душа! И он взял жену за руку, подумав, как странно, что из всех присутствующих он один знал правду о ней.

Он понимал, что в эти дни молодые, конечно, не все и не везде, но уж в этом повидавшем многое и ничему уже не удивлявшемся городе, несомненно, ничуть не были бы шокированы, узнай они эту правду. Но он дал слово, и его сдержит. Нарушить его – значило бы не только проявить жестокость по отношению к Айрис, но и слышать вечно в своей душе упреки Анны – он представил ее огромные, в обрамлении золотистых ресниц, глаза так ясно, словно она стояла с ним рядом – и человека, чье тело вносили сейчас в маленькое каменное серое здание.

Нет. Никогда. Эта правда уйдет вместе с ним в могилу.

Церемония закончилась, и люди начали расходиться, медленно шагая по траве к своим автомобилям. Позади Тео какая-то женщина сказала:

– Он помогал всем в семье. Мы все на него опирались. Он был такой сильный и в то же время такой скромный.

Кто-то еще спросил:

– Итак, ты собираешься вернуться в Израиль, Ильза?

– Да. Во всяком случае, он так хотел, – услышал он голос Ильзы.

Когда она проходила мимо, в глаза Тео бросилось видневшееся в вырезе ее блузки золотое колье с усыпанной бриллиантами миниатюрой. Ему смутно припомнилось, что в другом мире, в другой жизни его мать носила точно такое же.

Он завел машину и они отъехали. Вокруг простирался район, где оставалось несколько крупных имений с участками леса и неогороженными полями, все еще ярко-зелеными. На одно из них только что села стая диких гусей, летевших на юг. Они гоготали и шумно хлопали крыльями.

– О, ты только взгляни на них! – воскликнула Айрис. – Давай на минутку остановимся и посмотрим на них поближе. О, как красиво!

Они вышли и зашагали вниз по склону холма туда, где гоготали гуси.

– Ты помнишь, – заметила Айрис, – как мама всегда любила птиц? Всех, от попугаев до орлов.

Гуси кричали и размахивали крыльями. Солнце не пекло, лишь пригревало, так что создавалось впечатление, что ты находишься в теплой приятной ванне. Рука Тео, слегка обнимающая Айрис за плечи, скользнула ниже, к талии, и он крепко прижал ее к себе.

– Тео, дорогой, – прошептала она.

Он приподнял другой рукой ее лицо за подбородок и впился в ее губы долгим поцелуем. Несколько мгновений они стояли так, овеваемые теплым воздухом, и вокруг царила тишина, нарушаемая лишь криками гусей да изредка шуршанием шин проносившихся наверху, на дороге, машин.

– Я чувствую себя такой счастливой, – произнесла Айрис, когда, наконец, он выпустил се из своих объятий. – Это, наверное, ужасно, чувствовать себя так, возвращаясь с похорон?

– Такова жизнь. Люди всегда устраивали поминки, не так ли? Потому что радовались, что сами они пока еще живы и у них есть еще время. Только и всего.

– Но испытывать желание заняться любовью, – проговорила она чуть ли не со смущением, – после того, как только что похоронили хорошего человека?

– Он бы это понял. Он знал, что такое любовь, – ответил серьезно Тео и подумал: вряд ли мне доведется испытать и пережить столько, сколько выпало на долю этого человека. В глубине глаз Пола всегда таилась смешинка, словно про себя он посмеивался над окружающим миром.

– Я никак не могу забыть тех отвратительных слов, которые говорила, когда бы ни шла о нем речь, даже тогда, когда ты сказал мне, что он собирается искать Стива. Как же я жестоко ошибалась!

– Мы все иногда ошибаемся. Не стоит об этом тревожиться.

– Я действительно хотела вскоре пригласить его к нам снова. Мне показалось, что ему у нас очень понравилось. И знаешь, у меня сложилось впечатление, что он уделял особое внимание мне! Я хочу сказать, что на его лице, когда он на меня смотрел, а смотрел он часто, всегда появлялось странное выражение, и хотя при других обстоятельствах это было бы мне неприятно, тогда у меня не возникло никакого чувства неловкости. Это было хотя и странно, но как-то по-доброму. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Я не сказала об этом в тот вечер, так как это казалось таким глупым.

– Я так не думаю.

– И когда он прощался, когда он благодарил меня за приятно проведенный вечер, он сказал: «Благослови вас Господь». Это было чудесно, но совсем не то, что обычно говорят в таких случаях люди. И он сказал это с такой… такой страстью! Тебе не кажется это странным?

– О, – сказал Тео, – может, ты ему кого-то напомнила, только и всего. Такое бывает. Кто знает? Пойдем, дорогая, пора ехать домой.