Текст книги "Осколки судеб"

20

Хорошо было вновь оказаться дома. Если бы когда-нибудь Полу сказали, что он, с его любовью к безбрежным пространствам и бескрайнему морю зелени, будет действительно рад очутиться в Нью-Йорке летом, он бы этому не поверил. Он смотрел на раскинувшийся перед ним город с таким чувством, будто никогда его до этого не видел. В центре выросли новые административные здания, между которыми были разбиты крошечные скверы – приятное нововведение – где люди могли посидеть на скамейке, съесть в полдень сэндвичи или прочесть газеты под только что высаженным в грунт деревом гинго. Привилась, похоже, и европейская традиция обедать прямо на тротуаре, за столиками под тентом, словно нью-йоркцы наконец решили наслаждаться жизнью в своем родном городе даже в июльскую жару.

Кейти, предупрежденная заранее, сняла с мебели чехлы, закупила продукты и, отмыв до блеска старую квартиру, украсила ее цветами. В кабинете на работе ничего не изменилось за время его отсутствия, словно он никуда и не уезжал. Фикус в углу, правда, прибавил в росте несколько дюймов, но суровые глаза деда на портрете все также следовали за ним по всей комнате, как они делали это еще в то время, когда зеленым юнцом, только что окончившим колледж, он пришел в фирму, дабы продолжить семейное дело.

В кабинет толпой вошли поздороваться младшие партнеры.

– Мы знали, что вы вернетесь. Вы не могли нас оставить, – раздалось со всех сторон.

И Пол, довольный теплой встречей, ответил:

– Полагаю, вы от меня никогда не избавитесь, если только не пристрелите.

Однако он не собирался возвращаться к старому распорядку. Время для этого прошло, и он это понимал. Кроме того, ему захотелось как можно больше бывать в обществе Ильзы, которая все еще никак не могла решить, оставить ли ей, наконец, работу или попытаться возобновить какое-то подобие практики в Нью-Йорке. Так что провести в конторе утро два-три раза в неделю – для него вполне достаточно.

Чувствовал он себя прекрасно. Естественно, он посетил своего врача, что сделал бы в любом случае, даже если бы Ильза не настаивала на этом. В конце концов, сказал он ей, он же не был полным идиотом. Нельзя же совершенно проигнорировать приступ, случившийся у него в Италии. После того как ему сделали повторную кардиограмму, выяснилось, что Пол действительно перенес инфаркт, правда, в легкой форме, как сказал ему врач. Затем, желая, очевидно, его приободрить, добавил, что известны случаи, когда люди прожили еще тридцать лет после такого инфаркта.

Пол ответил, что тридцать лет он вряд ли проживет, но может ли он рассчитывать, по крайней мере, на десять?

– Вполне можете, – уверил его врач. – Принимайте регулярно свои лекарства, ведите разумный образ жизни и на всякий случай носите всегда с собой нитроглицерин.

– Вот видишь, – сказал он Ильзе, когда они вышли на улицу, – у нас с тобой впереди еще несколько хороших, добрых лет.

– Я никогда в этом и не сомневалась, – был ее ответ. Она взяла его под руку и они зашагали по Мэдисон-авеню. – О, смотри! – воскликнула она вдруг, – открылась новая выставка. Американские примитивисты. Зайдем?

Да, прекрасно все-таки снова быть дома.

И, однако, радость была неполной… Прошло уже три недели, как Пол возвратился; он понимал, что должен сделать, что ему давно уже следует сделать. И все же, всей душой желая этого, он все еще никак не мог решиться. Выглянув в окно, он увидел Ильзу, которая возвращалась из парка, ведя на поводке Лу. Растянувшись в длинную цепочку, группа японских туристов, как ученики за учителем, следовала за своим руководителем в музей «Метрополитен». Две молодые женщины в летних платьях катили перед собой высокие английские детские коляски… Господи, какое все это имело отношение к тому, почему он возвратился домой в такой спешке?!

– Я должен увидеться с Тео, – внезапно сказал он, когда Ильза вошла в комнату.

Он ожидал, что она примется его отговаривать, приводя различные доводы против такого решения, но она лишь ответила:

– Да, конечно, если от этого тебе будет легче.

Пол сидел в приемной Тео, ожидая, когда уйдет последний пациент. Какой разительный контраст с тем кабинетом, в котором Тео принял его в первый раз! Хорошая мебель, мною воздуха и света, все соответствует своему прямому назначению, и ничего такого, что бы, как раньше, так и кричало: деньги! Вместо картин, которые украшали прежнюю приемную, здесь висели фотографии, сделанные настоящим художником: песчаные дюны, усыпанный желтыми цветами золотарника у забора, юная рыжеволосая девушка на зеленой траве…

Регистраторша заметила устремленный на фотографии взгляд Пола.

– Они чудесны, не правда ли? Снимал сам доктор.

Это все его.

Девушка с пламенеющими волосами, должно быть, дочь, подумал Пол, и в этот момент дверь отворилась, и на пороге появился Штерн.

– Восхищаетесь моими работами? – шутливо заметил он, когда они обменялись рукопожатием.

– Да, как и вами. Вы великолепно выглядите.

– Да, все мне об этом говорят. Работа всегда была мне на пользу, и я благодарен судьбе, что ее у меня много, хотя онкологическое заболевание – это нередко трагедия для пациента. А вы? Как у вас дела?

– Спасибо, хорошо.

– Италия как всегда прекрасна?

– Да. Но я пришел поговорить с вами о том, как обстоят у вас дела. Вы писали, что у вас неприятности.

Полу не терпелось поскорее покончить со всеми любезностями и перейти к делу. Что-то, казалось, так и подталкивало его изнутри.

– Входите.

Кабинет тоже претерпел изменения. На полу уже не было роскошного восточного ковра, и на стенах не висели картины импрессионистов в золоченых рамах. От прежней роскоши остался лишь массивный письменный стол.

– Расскажите мне все, – начал Пол. – Я должен знать.

– Хорошо. В общем, все сводится к одному. Стива так и не нашли. Никаких следов. Ничего. В доме царит похоронное настроение. Что я могу вам сказать? Как каждая мать, Айрис… – Голос Тео прервался.

Пол отвел взгляд. Легче, наверное, знать, что кто-то умер, чем пропал, подумал он. Когда в прошлом году Лу исчез на два дня, я не мог спать, все думал о том, как это нежное создание бродит где-то, скуля от боли, или его раздавило машиной. А ведь это всего лишь собака.

– Что вы собираетесь предпринять? – спросил он мягко.

– А что мы можем? Он наверняка где-нибудь с этим Пауэрсом. Во всяком случае, мы так думаем. Стив чуть ли не молился на него. Он был для него чем-то вроде гуру. Но где искать? Страна огромна. И потом его может и не быть в стране.

– Я постараюсь вам помочь. Сделаю все, что в моих силах.

Фраза была совершенно бессмысленной. Это было все равно что сказать человеку: «Приходите к нам как-нибудь», не уточняя, когда именно. Но это было лучшее, что он мог сделать.

– Такое впечатление, – сказал Тео, что когда бы вы ни пришли, я ни о чем другом не говорю, как только о наших бедах. Для нас это было особенно тяжелое время. – Он на мгновение замолчал, вглядываясь в лицо Пола. – Одно за другим, и так скоро после смерти Анны.

Пол вздрогнул, как от удара.

– Анна умерла?

– Прошлым летом. Во сне. Она совсем не болела. Ее… мы просто нашли ее утром.

То, что он чувствовал в эту минуту, Пол не смог бы описать, потому что боль неописуема. Это было то, что врачи называют «инсульт», независимо от того, нанесен ли этот удар по сердцу, легким или еще какому-нибудь органу. Невольно у него вырвались горькие слова:

– Почему вы ничего мне об этом не сообщили? Вы писали обо всем, кроме… – Он чуть было не сказал «кроме самого важного», но вовремя остановился.

– Простите. Мне следовало бы вам сказать, но я все откладывал. Думаю, мне не хотелось вас огорчать.

Пол не ответил.

– Это была легкая смерть, хорошая смерть.

– Да.

В комнате не было слышно ни звука, кроме скрипа вращающегося стула Тео. Наконец он сказал:

– Странно, но Анне, в отличие от других, всегда удавалось найти подход к Стиву. Не знаю почему. Может, это особый строй души, эмоциональный склад характера, чем мы всегда и пытаемся объяснить, почему люди влюбляются или, наоборот, не влюбляются друг в друга. Непонятно.

– Да.

– Думаю, если даже нам когда-нибудь и удастся отыскать Стива, мы с ним все равно останемся далекими друг другу. Айрис, бедная мать, никак не может с этим смириться.

Слова словно повисли в воздухе: «Айрис, бедная мать»…

Не Айрис и не Стив занимали в эту минуту все мысли Пола. Молча он спрашивал себя: что ты предполагал? Что она будет жить вечно? Всегда где-то будет, недосягаемая, недоступная, но будет? Словно воочию он увидел, как Анна стояла тогда в желтом платье рядом с усыпанным белоснежными цветами кустом, подняв в прощальном жесте руку.

С усилием прогнав от себя это видение, Пол резко поднялся.

– Мне пора. Я уже опаздываю. Я вам позвоню. Тео тоже встал.

– Простите, Пол. Я вас расстроил. Ведите машину осторожнее. Я вам тоже позвоню.

Уже подъезжая к парку, Пол вдруг резко развернул автомобиль. В нем внезапно вспыхнуло неодолимое, не поддающееся какому-либо разумному объяснению желание увидеть дом Анны. Это был небольшой крюк, в полмили, не больше, но он, вероятно, отправился бы и на край света в эту минуту, только бы взглянуть на него еще раз. Он видел его однажды, когда собирался поехать в Италию, и ему вспомнилось вспыхнувшее в нем тогда удивление и то, как он тут же подумал: дом ей вполне подходит.

Он остановил машину и устремил взгляд на дом. Мало кто в эти дни предпочитал жить в таком старом деревянном доме конца прошлого века. Большой, крепко сколоченный, с верандой, предназначенной для того, чтобы сидеть на ней вечерами всей семьей в ожидании прохожего, который бы развеял ненадолго скуку. Толстый стебель глицинии обвивал колонны веранды и свисал, словно бахрома, с ее крыши. Огромный вяз, выше, чем сам дом, бросал густую прохладную тень на одну половину переднего дворика. Вероятно, она весьма дорожила этим вязом, мелькнула у него мысль. Удивительно, как это он до сих пор помнил, что она любила деревья.

Так он и сидел в своем автомобиле, не сводя глаз с дома. Нетрудно было представить, каким он был внутри; слева от холла столовая, за которой располагались кухня и кладовая для провизии – довольно большая, как обычно бывает в таких домах; справа гостиная, состоящая из двух комнат, соединенных, скорее всего раздвижной дверью, и за нею солярий. Остекленный выступ над колоннами был, судя по всему, окном просторной комнаты, очевидно, спальни хозяев.

Спальня хозяев была сердцем дома, потому что сердце – в спальне, всегда. Всегда.

– Я хочу этого, – произнес Пол вслух какое-то время спустя. – Как бы ни было это поздно, чудовищно поздно, я этого хочу. Солидного законного брака. У меня такого никогда не было. То, что соединяло меня с бедной Мариан, было, Бог свидетель, законным, но это не было браком. Я не знаю, что чувствовала Анна в той комнате наверху, да и откуда мне это знать? Это могло быть для нее тайной пыткой, а может, она со временем смирилась, или это что-то среднее? Но что бы это ни было, это было не со мной. И я хочу испытать, наконец, что это такое, хотя я уже и стар.

Он завел машину и поехал домой. Когда он вошел, Ильза читала. На столике перед ней стояла чашка с кофе, и собака лежала у ее ног. При виде этой домашней сцены он сразу почувствовал, как на него снисходит покой. И снова спросил себя: сколько видов любви может испытать человек? Вероятно, столько же, сколько существует в мире мужчин и женщин, а может, и больше, так как любовь одного и того же мужчины к разным женщинам будет различной.

Он продолжал стоять у двери, не сводя с нее глаз.

Ильза подняла голову.

– Что новенького?

– Новенького ничего. Просто я люблю тебя, Ильза, и думаю, что мы с тобой должны пожениться.

– Пожениться? Это действительно что-то новенькое.

– Неправда. Разве ты забыла, как я просил тебя стать моей женой еще до того, как ты решила остаться в Израиле?

– Ах, да, правда, ты говорил мне об этом! – Называемые почему-то морщинами, тонкие, как паутинка, лужки в углах бездонных черных глаз придавали ее лицу лукавое выражение. – Но почему именно сейчас? Разве нам не хорошо и так?

Он подошел к ней и положил ей руки на плечи.

– Недостаточно хорошо. Слишком долго все это находится в подвешенном состоянии. Мне хочется чего-то конкретного, определенного. Я хочу… – он попытался отыскать верные слова, – я хочу, наконец, упорядочить свою жизнь, сделать ее такой, какой она должна быть.

– Конкретного, определенного? Как подарок ко дню рождения, в блестящей красивой обертке и с бантиком сверху?

– Если тебе так хочется. Но почему нет? Это и будет настоящим подарком. Мы отправимся к рабби с двумя свидетелями, выбирай сама, кого хочешь. – Мысль его работала четко, целенаправленно; он уже планировал, как все лучше устроить. – Только не Мег. Она сейчас у Тома в госпитале на Тихоокеанском побережье. Может, Лия с Биллом? В общем-то, мне все равно кого ты выберешь. А потом мы все это отпразднуем, устроим ланч или обед в каком-нибудь ресторанчике. Только мы вдвоем…

Смеясь, она прервала его:

– И ты не пригласишь свидетелей? Истинный джентльмен, каким тебя все считают? Ты подумал, как это будет выглядеть?

– Это будет выглядеть ужасно. Ты абсолютно права. Ладно, мы пообедаем вчетвером. А потом мы с тобой вернемся сюда и выставим всех за дверь, кроме Кейти.

– А Лу? – Она смеялась.

– Лу может тоже остаться. Ильза, я хочу этого! Она встала, обняла его и положила голову ему на плечо.

– О, мой дорогой, разумеется все будет так, как ты хочешь. Все…

Билл и Лия, к которым они обратились с просьбой быть свидетелями у них на свадьбе, пришли в настоящий восторг.

– Давно пора, – шепнула Лия на ухо Полу.

– Только никаких подарков, – сказала Ильза. – Я говорю абсолютно серьезно. В этой квартире столько фарфора, серебра и разных антикварных безделушек, чрезвычайно красивых, должна признать, что ими можно заполнить два магазина.

– Присоединяюсь, – поддакнул Пол.

– Хорошо, ловлю вас на слове, – ухмыльнулась Лия. – Но тогда за мной наряд для невесты, и если вы его не примете, то мы не придем. Вот так-то.

Итак, в назначенный день Ильза вышла из дома в самом, как она клялась, красивом костюме, какой ей когда-либо приходилось носить. Бледно-голубого шелка с отделкой из шелка цвета нефрита и такого же цвета нижней юбкой. В вырезе блузы сверкало золотое колье.

– Какое чудо! – воскликнула Лия, знавшая всех ювелиров от Тиффани и Ван Клифа на Пятьдесят седьмой улице до Гарри Уинсона и Картье на Пятой авеню, не считая множества других, не столь известных.

– Из Вены через Израиль, – только и сказал на это Пол.

Церемония была краткой и, как всегда, необычайно волнующей. После благословения рабби вся четверка на такси отправилась в ресторанчик «Таверна на лоне природы». Так решила Ильза, по словам которой, был «слишком прекрасный летний день, чтобы сидеть в помещении». Миновал полдень, а они все еще сидели и ели омаров, запивая их вином, к чему Лия, приятно всех удивив, добавила в качестве десерта испеченный ею свадебный пирог.

– Мы знаем друг друга уже много лет, – проговорила она; глядя с нежностью на Пола и Ильзу повлажневшими глазами, – и это один из лучших дней, какие у нас когда-либо были.

Ильза послала ей через стол воздушный поцелуй. Затем они все пошли пешком через парк к Пятой авеню и дому. По дорожкам на роликовых коньках катались дети, какой-то длинноволосый юнец играл на гитаре, и день был необычайно теплым и тихим. Ильза то и дело вытягивала перед собой руку, чтобы взглянуть на обручальное кольцо. Глядя на эту умиротворяющую картину и край неба, где голубой цвет незаметно переходил в нежно-зеленый, Пол почувствовал, что она навечно запечатлелась у него в мозгу; никогда он не был так счастлив. И он сказал это вслух:

– Я никогда не был так счастлив.

21

Эта идея пришла к Полу в голову после того, как они вместе с Ильзой навестили Мег. Здесь, как и в кабинете Тео, атмосфера резко изменилась. Причиной была война. Мег была в полном отчаянии из-за изуродованного лица Тома, и к этому чувству примешивались стыд и гнев на Тима.

– Никогда не думала, да и как я могла такое даже предположить, – повторяла она вновь и вновь, – что мой сын будет в списке лиц, разыскиваемых ФБР! Как я рада, что мои родители не дожили до этого часа!

– Всегда мы возвращаемся к нашим родителям, – проговорил Пол со вздохом, когда они ехали назад. – Гордость соединяет семью воедино, а когда этого нет, семья рушится.

Ильза задумчиво заметила:

– Тим – настоящий пророк, хотя и не похож на заросшего волосами пустынника с безумными глазами. Такие люди несут или добро, или разрушение.

Пол позволил ей и дальше размышлять вслух, едва вслушиваясь в высказываемые ею предположения. Весь этот день он был обращен мыслями в себя – настроение, по его мнению, совершенно ему не свойственное, хотя Ильза и уверяла его не раз в обратном, говоря, что в этом он ошибается, что только его воспитание и привычка заставляют его держать свои эмоции глубоко внутри, спрятанными от всех. Во всяком случае, в этот день все его чувства необычайно обострились. Запахи казались сильнее, звуки громче и краски ярче. Он словно весь дрожал внутри.

Но в этот вечер он ничего не сказал. И только утром на следующий день, после завтрака, он сделал свое заявление. Какое-то время он задумчиво наблюдал за Ильзой, расчесывающей перед туалетным столиком волосы, машинально следя за сверканием, в такт движениям руки с расческой, бриллиантового обручального кольца, затем неожиданно сказал:

– Я хочу попытаться найти сына Айрис. Расческа, стукнувшись о край столика, упала на пол.

– Пол! Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать? Ее тон, предвещавший в следующую минуту целый град возражений – он понимал, что все они будут разумны – лишь укрепил его решимость. Он твердо ответил:

– Именно то, что сказал.

– О Господи! – вскричала она. – Но это же полнейшее безумие! Ты что, не понимаешь этого? Я могу привести тебе сотни доводов, почему…

Он поднял руку, не дав ей договорить.

– Я знаю все, что ты мне скажешь. Это не мое дело. Это все равно, что иск иголку в стоге сена… Ты права, это, конечно, безумие. И все же я собираюсь попытаться это сделать.

Тон Ильзы изменился, она заговорила с ним как с непослушным ребенком:

– Ты ведь уже не молод. Ты не можешь позволить себе подобные нагрузки, гоняясь за ним по всей стране. Я знаю, каким ты становишься, когда в голову тебе приходит какая-нибудь идея.

– Я же не собираюсь прыгать с парашютом или участвовать в забеге на двадцать миль.

– Ты все время меня прерываешь! Я хочу сказать только то, что эмоциональное возбуждение, которое тебя всегда охватывает, когда ты берешься за какое-то дело, может принести вред не меньший, а больший, чем забег на двадцать миль. О, Пол! – В голосе ее зазвучало откровенное отчаяние. – Может, ты мне расскажешь, где ты собираешься его искать? Главная улица – США, дом номер 1?

– У меня возникло несколько идей. Но сначала я повидаюсь с Мег. У меня такое чувство, что она догадывается, где может находиться Тим.

– Даже если у нее и есть какие-либо догадки, в чем я сомневаюсь, неужели ты действительно думаешь, что она тебе что-то скажет? Сделал бы ты это, если бы он был твоим сыном? – Ильза на мгновение замолчала и окинула взглядом Пола с ног до головы, от сверкающих кончиков ботинок до его волнистой шевелюры. – Хотя, нет, ты не такой. Ты вполне мог бы донести властям па своего сына ради блага нации. И ради его собственного, добавил бы ты при этом. Бог свидетель, я не собираюсь тебе здесь что-либо доказывать, но молю тебя, пожалуйста, не лезь ты в это дело, останься в стороне, а?

Он почувствовал, как им овладевает печаль. И, неожиданно устав от всей этой дискуссии, спокойно положил ей конец.

– Ильза, дорогая, ты помнишь – конечно, ты должна это помнить – ту дождливую ночь в Иерусалиме, когда ты, рыдая, сказала мне, что должна остаться, что иначе поступить ты просто не можешь? Так вот, со мной сейчас происходит нечто подобное. Я должен это сделать. Не могу тебе даже объяснить толком, почему.

Я и сам этого до конца не понимаю. Знаю только, что я должен это сделать.

Просидев вместе с Мег и ее мужем около часа, Пол окончательно понял, что здесь он ничего не узнает.

– Полагаю, – начал он без обиняков, когда вошел, – о Тиме ничего нового не слышно?

– Если бы было иначе, разве бы я тебе не сказала? – ответила ему вопросом на вопрос Мег.

– Могу только на это надеяться.

– Чего ты от меня хочешь?

– Коротко, дело заключается в следующем. Есть некий молодой человек, сын очень близких моих друзей, которые в полном отчаянии, так как он пропал. Он был студентом Тима, обожал его. Я хочу отыскать этого молодого человека, никак… – он повысил голос, – никак не повредив при этом Тиму. Я подумал, что ты… в общем, я надеялся, что ты сможешь мне чем-нибудь помочь. Я хочу лишь найти этого молодого человека, ничего больше.

– Понимаю. Но никто из нас ничего не знает, Пол. Мы в полном шоке. Даже Том в армейском госпитале, даже он, самый законопослушный человек на свете и полная противоположность своему брату, совершенно ошеломлен. И Агнес, которая его так любит, ты ведь помнишь, как близки были эти двое – Тим и Агнес – еще когда они были детьми?.. – Спазм сжал горло Мег, и она умолкла.

Нет, решил Пол, она ничего не знает. Как и говорила Ильза, ему ничего не удалось узнать у Мег.

Но всю дорогу назад, в город, ее слова продолжали звучать в мозгу: «Как близки были эти двое».

Он не виделся с Агнес несколько лет и, вероятно, не увидит еще столько же, если только чья-нибудь смерть или свадьба не приведут ее сюда из Нью-Мексико.

И все то время, пока он, умело лавируя в потоке машин, ехал через Линкольновский тоннель в Манхэттен, эта мысль, мысль о близости Тима и Агнес, не давала ему покоя. Дурацкая затея, погоня за химерами… Ему казалось, что он слышит голос Ильзы. Как с теми лебедями на озере Гарда. Ну хорошо, он узнал, кто такой был Джордан, и что это ему дало? Еще один бессмысленный факт, чтобы присоединить его к тысяче других таких же бессмысленных фактов. И однако… И все же…

Ладно, пусть они все считают его полным идиотом, гоняющимся за химерами! Это было написано на всех лицах. Это явственно прозвучало и в вежливом удивлении Тео, когда он попросил у него несколько фотографий Стива, с бородой и без, и в его осторожных расспросах насчет здоровья. Моего душевного здоровья, с иронией подумал Пол. Он, верно, решил, что я спятил, или что я всегда был своего рода богатым эксцентриком, как те богачи, о которых иногда читаешь в газетах, бросающие в толпу деньги, словно это конфетти.

– Могу я спросить, с чего вы думаете начать? – задал вопрос Тео.

– Спросить вы можете, но я не могу вам ответить.

– Понимаю. – Голос Тео звучал все так же мягко и вежливо, словно он думал про себя: «Господи, сжалься над ним, у него добрые намерения, у этого совсем выжившего из ума бедняги; он пытается сделать это ради дочери. Да-да, его стоит пожалеть».

Они распрощались, и Пол ушел, унося в бумажнике фотографии Стива.

– Как долго ты собираешься отсутствовать? – спросила Ильза.

– Если в течение месяца ничего не добьюсь, то вернусь домой.

– Ради Бога, береги себя, – взмолилась она и тут же, со свойственным ей веселым лукавством добавила: я все-таки новобрачная, не делай из меня, пожалуйста, вдовы так скоро после свадьбы, хорошо?

– Не волнуйся. Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас.

Самолет, направлявшийся на запад, оставил внизу Миссисипи, которая, грохоча и извиваясь, несла свои свинцовые воды в Мексиканский залив, пролетел над Миссури, где поля напоминали собой спину черепахи в зеленых и коричневых пятнах, и повернул на юг – земля там была кирпично-красного теплого цвета. Когда самолет начал спуск, Пол увидел перед собой огромные пустынные пространства, где стояли одни лишь голые месы.[25]25
  Столовая гора; плоский холм-останец.


[Закрыть] И само одиночество этой земли вызвало вдруг перемену в его настроении.

Это ни к чему не приведет, уныло подумал он, обращаясь к здравому смыслу, словно пытаясь таким образом смягчить удар, который неизбежно предстоит испытать, когда его постигнет неудача.

– Это ни к чему не приведет, – прошептал он вслух, так что сидевший рядом пассажир удивленно к нему повернулся.

И все же, когда самолет сел в Альбукерке, его вновь охватило радостное возбуждение. И оно росло по мере того, как шаг за шагом он претворял в жизнь намеченный им план: взять напрокат машину, доехать до Санта-Фе, куда он должен был добраться с наступлением сумерек, заночевать там, и на следующее утро отправиться в Таос. Там он обойдет все выставки картин и наверняка у кого-нибудь из художников выяснит, где живет Агнес Пауэрс.

Сам он знал только, что это было где-то в горах за Таосом. Что-то, он даже толком не мог объяснить себе что, подсказало ему не просить ее адреса у Мег. У него было ощущение, что лучше нагрянуть к Агнес неожиданно, без всякого предупреждения. Все же, устроившись в отеле в Санта-Фе, Пол решил ей позвонить, но все попытки узнать номер ее телефона через телефонную компанию оказались безуспешными. Очевидно, сказал он себе, у нее вообще нет телефона, но, зная Агнес, этому не приходится удивляться.

Но как-то, он пока еще не знал, как, он все равно ее разыщет. Вероятно, подумал он, внутренне усмехнувшись, не унаследуй я банковского бизнеса, из меня бы вышел неплохой сыщик.

Было раннее утро, когда Пол выехал из Санта-Фе. Индейские женщины из пуэбло[26]26
  Деревня или поселение индейцев.


[Закрыть] уже расстилали на тротуаре перед древним дворцом губернатора яркие коврики, раскладывая на них свои изделия из бирюзы и серебра. Воздух был необыкновенно чистым и бодрящим, небо – глубокого синего цвета, и когда, повернув, он поехал на север, справа засияли касавшиеся облаков белые пики гор Сангре де Кристо.

Простор! Бескрайний, безграничный простор! Как можно даже думать о том, чтобы что-то найти в такой беспредельности?

И, однако… и, однако, такое бывало.

Прибыв в Таос, где, казалось, в каждом доме была картинная галерея, он отправился бродить по переулкам и внутренним дворикам, расспрашивая всех и каждого об Агнес Пауэрс.

– Да, конечно, – сказали ему, – она приносит время от времени свои картины.

Но она жила отшельницей, видели ее редко, и ее дом был в пятнадцати милях или около того к северу от города. Он, вероятней всего, было сказано, никогда его не отыщет.

Тем не менее, получив в руки клочок бумаги с приблизительным планом, Пол двинулся в путь. По обе стороны дороги, среди бескрайнего пустынного пространства, поросшего кактусом и мелким кустарником, возвышались кирпично-красные утесы с ровными, как крышка стола, вершинами. Иногда, когда дорога поворачивала, прямо перед ним вырастали крутые горные склоны, густо поросшие зеленью. Время от времени он останавливался и выходил из машины, чтобы полюбоваться этим безбрежным простором, где не было и следа человека. Невольно у него мелькнула мысль, что никогда еще ему не доводилось слышать такой абсолютной тишины.

Через какое-то время показалась деревушка, кучка серых глинобитных хижин. В ответ на его расспросы индеец с суровым лицом сказал, что, да, он знает эту даму-художницу. Она покупает иногда у них в магазинчике продукты.

Следуя указаниям индейца, Пол Вернер продолжил путь. День уже клонился к вечеру, когда он, по изрытой колеями дороге, поднялся меж двух огромных гор к небольшому глинобитному домику, который, ничем не отличаясь от них по цвету, совершенно терялся на их фоне. Он открыл калитку и вошел во дворик, полный цветов. Двустворчатая дверь темно-коричневого дерева с резным индейским орнаментом была открыта.

Можно прожить здесь сколько угодно времени и даже умереть, и об этом никто не узнает, подумал Пол. Если кому-то требовалось укрыться…

– Пол! – услышал он голос Агнес. – Пол! Я не верю своим глазам!

Она стояла на пороге, босая, в индейском одеянии – черной кофте и юбке, схваченной на талии усыпанным бирюзой кожаным поясом, глядя на него в полном изумлении. Ее заплетенные в косу волосы густо посеребрила седина, хотя ей не было еще и сорока лет.

Вслед за ней он вошел в большую комнату, где на стенах висели индейские коврики, корзины и картины. В углу, рядом с небольшим камином, стоял мольберт, за которым она, очевидно, работала.

– Я все еще не могу поверить, – повторила она, когда они сели. – Что привело тебя в эти места?

Не готовый еще сообщить о цели своего приезда, он сказал лишь, что не был на Юго-Западе уже много лет и у него возникло желание побывать здесь снова.

– А как твои дела, Агнес? Тебе, наверное, здесь очень нравится?

– Конечно. Для меня это – вершина красоты. Я много работаю и гуляю. И у меня есть здесь несколько друзей, живущих в домах, подобных этому. Они стоят в таких местах, где ты их никогда не отыщешь.

– Сегодня я только и слышал, что никогда не отыщу тебя, – заметил Пол. Он все еще не знал, как приступить к своему делу. – Не покажешь мне свои работы? Мне хотелось бы взглянуть на них, раз уж я здесь.

– Разумеется.

Она повела его по комнате, показывая картины, расставленные в большинстве своем вдоль стен. Это были преимущественно пейзажи Юго-Запада: красные утесы и крупные, словно дышащие жаром, яркие подсолнухи.

– Я знаю, что я не Джорджия О'Кифф,[27]27
  О'Кифф Джорджия – американская художница (род. в 1887 г.).


[Закрыть] – проговорила Агнес с полной искренностью, – но я не собираюсь на этом останавливаться и со временем, думаю, сумею кое-чего достичь.

– Здорово! – В голосе Пола тоже звучала искренность, хотя, в общем-то, его не слишком интересовали подобные сюжеты. Неожиданно на заляпанном краской столе он заметил небольшую акварель, написанную в совершенно иной манере. Это было изображение золотой рыбки в чаше с водорослями, увиденной под каким-то странным углом.

– Мне это нравится, – сказал он. – Она продается?

– Не тебе. Тебе это подарок.

– Ну, нет. Заработал – получи. – И он выписал чек на сумму, которая вызвала у нее протест, полностью им проигнорированный. – Отправь ее мне домой, хорошо? И не спорь. Я сказал тебе, что она мне понравилась. Это бизнес.

– Ну хорошо. Тогда иди присядь где-нибудь, пока я соображу что-нибудь на ужин. Я собиралась потушить в печи цыпленка, долго, медленно. Ты просто пальчики оближешь.

Он встревожился.

– Агнес, я не могу задерживаться. Я никогда отсюда не выберусь в темноте.

– А кто об этом говорит? Разумеется, ты останешься здесь на ночь, или на столько ночей, сколько захочешь, если тебя устроит раскладушка в задней комнате, вместе с моими картинами. Несмотря на некоторый беспорядок, уверяю тебя, там чисто.

– Ну хорошо, я согласен. Остаюсь до утра.

Во время ужина они говорили обо всем: об искусстве, Италии и даже войне во Вьетнаме, которую, как выяснилось, оба не одобряли.