Текст книги "Нордическая мифология"

Гудрун оплакала смерть Сигурда; конь его Грани в печали повесил голову до самой земли. Гудрун убежала в лес и пришла, наконец, к датскому конунгу Хьялпреку, где вместе с Торой, дочерью Хакона, вышила повесть о подвигах героев¹⁰⁶. После смерти Сигурда Гуннар и Хёгни забрали себе все сокровище, которое назвали наследием Фафнира. Между Гьюкингами и Атли, обвинявшим их в смерти своей сестры Брюнхильд, возникла вражда. В качестве мирного дара было решено, что Гудрун будет отдана в жены Атли. Обнаружив ее убежище, Гримхильд отправилась за Гудрун в обществе сыновей и многочисленной свитой из лангобардов, франков и саксов. Когда Гудрун не захотела слушать послов, Гримхильд дала ей напиток забвения¹⁰⁷  и тем самым добилась согласия Гудрун на брак с Атли, предвещавший ей плохую участь. Четыре дня ехали они верхом, но женщин везли в повозках; потом четыре дня провели на корабле и еще четыре дня снова ехали по суше, прежде чем попали в резиденцию Атли, где бракосочетание справили с великой торжественностью и великолепием, но Гудрун ни разу не улыбнулась Атли.

Однажды ночью Атли приснился дурной сон, однако Гудрун истолковала его в благоприятном смысле. Потом он вспомнил, что Гьюкингам досталось все золото Сигурда, и поэтому он послал Винги пригласить их на пир; однако Гудрун обратила внимание на то, как давались наставления посланцу, заподозрила неладное, вырезала руны и послала их братьям вместе с золотым кольцом, обмотанным волчьим волосом. Винги исправил руны еще до того, как ступил на берег. Он завлекал Гьюкингов к королю Атли великими посулами. Гуннар не имел никакого желания путешествовать, и Хёгни тоже возражал против поездки; однако умягчившись вином на продолжительном пиру в честь Винги, Гуннар склонился в пользу путешествия.

Тем временем жена Хёгни Костбера прочла посланные Гудрун руны и обнаружила, что они были подделаны. Она попыталась отговорить мужа от путешествия, пересказывая ему свои зловещие сны, которые он истолковывал в противоположном смысле. Глаумвёр, жене Гуннара, также снились предвещавшие предательство сны, но Гуннар сказал, что никому не под силу изменить свою судьбу. Невзирая на все уговоры, они тем не менее поднялись вместе с Винги на борт его корабля, в обществе горстки своих людей. Гребцы гребли с таким рвением, что киль корабля лопнул наполовину, а весла переломились. Потом они какое-то время ехали сквозь мрачный лес, в котором заметили могучее войско, но тем не менее въехали в ворота твердыни. Винги сразу же дал Гьюкингам понять, что они обмануты, после чего они забили его булавами.

Конунг Атли приказал своим людям схватить братьев в чертоге. Услышав звон оружия, Гудрун отбросила плащ, вошла в чертог и, обняв братьев, попыталась сыграть роль посредницы, но без успеха. Тогда она надела кольчугу, взяла меч и вступила в сражение как могучий воин. Битва затянулась надолго, и Атли потерял многих своих воинов. Наконец, из всех прибывших в живых остались только оба брата: их одолели и связали. Атли приказал вырезать сердце Хёгни, хотя советники предпочли бы воспользоваться сердцем трэла Хьялли; однако, когда на того наложили руки, Хёгни сказал, что чем слушать вопли его, проще самому сыграть в эту игру, и трэл ненадолго избежал опасности. Гуннара и Хёгни заковали в цепи. Атли предложил Гуннару сохранить жизнь, открыв, где спрятано золото; но тот ответил: «Скорее я увижу окровавленное сердце моего брата Хёгни». Тогда вновь схватили того трэла, вырезали его сердце и положили перед Гуннаром. «Это, – сказал он, – сердце труса, не похожее на сердце отважного Хёгни, ибо оно трепещет даже сейчас, хотя и дважды слабее, чем дрожало в груди своего владельца». Тогда вырезали сердце Хёгни, смеявшегося при этом. Увидев, что сердце это не дрожит, Гуннар признал в нем сердце Хёгни, и сказал, что теперь он один знает, где спрятано золото, и что оно скорее достанется Рейну, чем будет сверкать на пальцах врагов. Тогда Гуннара со связанными руками бросили в полный змей дворик. Гудрун прислала ему арфу, на которой он играл ногами так, что убаюкал всех змей, кроме одной гадюки, впившейся ему прямо в сердце¹⁰⁸.

Возбужденный своей победой, Атли посмеялся было над Гудрун, однако, заметив ее волнение, попробовал умягчить ее. Она прогнала его сомнения и подозрения, прикинувшись ласковой, и была устроена великолепная тризна¹⁰⁹  в память павших. Гудрун взяла своих маленьких сыновей, занятых игрой, и перерезала им обоим горло. Когда Атли позвал своих детей, она ответила, что их черепа были превращены в пиршественные чаши, оправленные в золото и серебро, и что в вине он пил их кровь, а в пище ел их сердца. Сын Хёгни, которого звали Нифлунг, горел желанием отомстить за отца и обратился за помощью к Гудрун, и когда Атли после трапезы лег отдохнуть, они убили его¹¹⁰. После этого Гудрун со всех сторон подожгла палаты, и все люди Атли погибли в огне.

После этого Гудрун бросилась в море, но волны вынесли ее на берег, и она пришла к городу великого конунга Йонакура, который женился на ней и имел от нее троих сыновей: Хамдира (Hamthir), Сорли и Эрпа (Erpr). Там же воспитали и Сванхильд, дочь Гудрун от Сигурда. Услышав о красоте Сванхильд, могущественный конунг Йормунрек послал своего сына Рандве вместе с советником Бики просватать ее за себя. Девушку выдали за конунга против воли Гудрун. Когда они плыли домой, Бики подучил Рандве с нежностью подойти к Сванхильд, сказав, что обладать столь прекрасной девой скорее подобает молодому человеку, чем старому конунгу. После прибытия домой Бики сообщил старому конунгу о том, что Сванхильд стала любовницей Рандве, в результате чего тот приказал повесить Рандве. По пути на виселицу тот вырвал у ястреба несколько перьев и послал их отцу, который понял, что послание это означает, что он лишился чести, и приказал вынуть сына из петли, однако Бики устроил так, что тот был уже мертв. По наущению Бики Сванхильд также осудили на позорную смерть. Ее бросили перед городскими воротами, чтобы ее затоптали кони. Но когда девушка посмотрела на них, животные не стали наступать на нее; тогда Бики набросил мешок на ее голову, тем самым оборвав ее жизнь¹¹¹.

Гудрун послала своих сыновей Сорли и Хамдира мстить за сестру, изливая громкие жалобы на свою несчастную судьбу. Сыновья отправились в поход в доспехах, которые не могла пробить сталь, однако мать велела им опасаться камня. на пути они встретили своего брата Эрпа, которого спросили о том. какую помощь может он им предоставить. Тот ответил, что поможет им как рука помогает руке, а нога ноге. Это им не понравилось, и они убили его. Вскоре после этого Хамдир споткнулся и опершись рукой промолвил: «Правду сказал Эрп; я упал бы, если бы не поддержал себя рукой». Он последовали далее но через несколько шагов споткнулся Сорли; «Я упал бы», сказал он, «если бы не оперся на вторую ногу». Придя к Йормунреку, они немедленно напали на него. Хамдир отсек ему руки, а Сорли ноги. Хамдир тогда промолвил: «Отрубили бы и голову, будь с нами Эрп». Они мужественно сопротивлялись появившимся людям Йормунрека, тем более, что панцири их были непроницаемы для стали, пока не появился одноглазый старик и посоветовал забить их камнями, таким образом послужив их погибели¹¹².

На всем севере широкое распространение имела повесть о юной дочери готландского ярла Херауда (Heraud) Торе, чаще известной под прозвищем Домашняя Лань (Borgar-hjort), данном ей, потому что, в отличие от отважных амазонок того времени, она скорее напоминала нежную и пугливую лань; учитывая исключительную красоту и доброту девушки, отец поместил ее в укрепленный замок, а не в девичьи покои. Некоторые рассказывают, что замок охранял воин по имени Орм, однако в соответствии с Сагой: «Однажды Херауд подарил дочери дракона в маленькой шкатулке, в которой тот размещался, свернувшись клубком на золоте. Змей рос, вместе с ним умножалось и золото, наконец, стало необходимо удалить дракона из замка. Наконец он превратился в истинное чудовище, охватившее кольцом весь замок, так что в него никто не мог войти, кроме приносивших ему пищу». Посему ярл собрал совет, и было решено, что тот, кто убьет чудовище, получит его дочь в жены. Узнав об этом, Рагнар Лодброк, сын шведского конунга Сигурда, победившего в знаменитой битве при Бравалле, приказал сделать пять шерстяных плащей и рейтуз и проварить их в смоле¹¹⁴. После этого он вступил в бой с драконом, или, как иногда сказывают, с медведем, охранявшим жилье прекрасной Домашней Лани, которого победил после многих трудов и опасностей. Лодброк оставил наконечник копья в спине дракона, а с древком явился к прекрасной Торе, к которой обратился со следующими словами:

 
Своей юной жизнью рискнул я;
Лет мне пятнадцать;
Ненавистного червя убил я
Ради тебя, о, прекрасная дева.
 

Далее он отправился к ярлу и потребовал выполнения обещания, доказав то, что именно он является освободителем его дочери с помощью древка и наконечника, оставшегося в теле дракона. Наконец, выяснилось и то, что молодой человек является конунгом, сыном Сигурда. Брак был совершен со всей подобающей рангу торжественностью. От жены Торы у Рагнара было двое сыновей, Эрик и Агнар; однако счастье их продлилось недолго: Торa умерла, и Рагнар оставил свой край под правлением сыновей и мудрых советников, вновь стал вести жизнь морского скитальца, чтобы в обществе викингов утопить или хотя бы смягчить боль утраты.

Когда Хеймир из Хлиндаля получил известие о смерти Сигурда и Брюнхильд и о том, что их дочь и его воспитанницу собираются погубить, он приказал сделать огромную арфу, в которой укрыл ребенка вместе со множеством драгоценных камней, и отправился на север. Он дал ей отведать лука, который способен значительное время поддержать в теле жизнь. Хеймир описывается как гигантская и величественная фигура; хотя одежда попрошайки и нищего мало соответствовали внешности, манеры и мелодичное пение арфы свидетельствовали совсем о другом. Оказываясь в уединенном месте, в лесу или на поле, он выпускал девочку погулять, однако, если она начинала плакать, находясь внутри арфы, когда он находился среди людей или в чьем-нибудь доме, он играл и пел до тех пор, пока ребенок не успокаивался и не замолкал.

Наконец, поздним вечером Хеймир явился к одному маленькому и уединенному жилищу в Норвегии, носящему имя Спангархеде¹¹⁵ , в котором жили старик по имени Айд и его жена Грима. Старуха сидела одна, и Хеймир едва уговорил ее развести огонь в очаге, чтобы он мог согреться. Она не отводила глаз от арфы, из которой торчал краешек дорогого платья; однако ее подозрения вспыхнули с еще большей силой, когда под рукавами одеяния бродячего арфиста, когда он протянул руки к огню, блеснул яркий золотой браслет. Она провела Хеймира в комнатушку, где, утомленный путешествием, он скоро крепко заснул. Ночью возвратился крестьянин. Утомленный дневными трудами, он был недоволен тем, что ужин еще не готов, и принялся горестно жаловаться на участь бедняка. Тогда старуха сказала мужу, что он может поправить свое состояние до конца дней своих, если убьет незнакомца, у которого, как она видела, в арфе спрятано много золота и драгоценностей. Сперва старик не хотел совершать столь низменный поступок, однако жена в итоге все-таки заставила его убить спящего Хеймира. Когда старики открыли арфу и из нее вышла маленькая Аслауг, оба они пришли в ужас и вне сомнения убили бы и ее, если бы трогательное личико не пробудило в них совесть. Чтобы избавиться от подозрений, они переодели ее как собственного ребенка в грубую одежду и назвали Кракой. Шли годы, Крака выросла и прославилась своим разумением и красотой. В основном время свое она проводила в лесу, где пасла скот своего приемного отца. Она прекрасно знала о своем происхождении, о котором помнила по многократным рассказам Хеймира; но со своими приемным родителями держалась, словно немая, и не произносила ни слова.

Однажды вечером корабль Рагнара вошел в гавань возле Спангархеде, и он послал часть своих людей на берег – печь хлеб. Когда они вернулись, оказалось, что весь хлеб пригорел и испортился. В качестве извинения они сказали конунгу, что их смутила своей красой сельская девушка по имени Крака, настолько прекрасная, что они не могли отвести от нее глаз; они даже решили, что она столь же прекрасна, как и Торa. Они много рассказали Рагнару о ее уме и остром языке. Рагнару захотелось проверить их рассказ, и он приказал, чтобы Крака явилась к его кораблю, не одна, но и не в чьем-либо обществе; не одетой, но и не без одежды; не голодной, но и не сытой. Она выполнила все условия, но только после того как конунг гарантировал ей право невозбранно прийти и уйти. Она пришла закутанной в сети, распустив как плащ густые гладкие волосы; сопровождала ее только собака, и она надкусила луковицу, но ничего не ела. Конунг был не менее удивлен ее разумом, чем красотой. Он обратился с молитвой к Одину, чтобы тот вдохнул в девушку такую любовь к нему, чтобы она немедленно уступила его желанию. Однако Крака слишком ценила собственную честь и отвергла его ухаживания. Рагнар попытался купить ее подарком – вышитым платьем, принадлежавшим его покойной княгине, со словами:

«Умеешь ли ты так вышивать? Примешь ли серебром шитое платье? Будет тебе к лицу платье, принадлежавшее некогда прекрасной Домашней Лани? Своими лилейными руками выткала она эту чудную ткань. Мне, вождю героев, верной была она до смерти».

Крака ответила:

«Не могу принять я серебром шитое платье, прежде принадлежавшее Домашней Лани. Зовусь я Кракой, одетой в черную как уголь вадмель¹¹⁶ ; ибо я должна ходить по камням и пасти коз на морском берегу».

Удивленный всем, что он увидел и услышал, конунг готов был, пообещав ей жениться, уговорить девушку провести с ним ночь; однако она осталась непреклонной, а честь не позволяла ему нарушить данное обещание. Наконец, Крака согласилась на то, что, если конунг вернется, сохранив желание сделать ее своей княгиней, она будет готова последовать за ним. Спустя некоторое время конунг вернулся, и Крака, распрощавшись со своими приемными родителями, отправилась в его замок, где и был совершен их брак со всей подобающей пышностью.

Однажды случилось, что Рагнар посетил своего друга конунга Ёстена, правившего в Упсале. Вечером юная дочь Ёстена принялась обходить чертог, угощая вином и медом Рагнара и его людей. Конунг был потрясен красотой юной княжны, и спутники его решили, что конунгу их скорее подобает иметь своей княгиней прекрасную дочь царственного друга, чем крестьянскую дочь Краку. Тогда оба конунга договорились на том, что Рагнар вернется домой, отпустит Краку, возвратится обратно и женится на дочери Ёстена. Когда Краке стало это известно, она открыла конунгу свое настоящее имя Аслауг и что она дочь конунга Сигурда и Брюнхильд, последняя из знаменитого рода Вёлсунгов; и что Хеймир после гибели ее родителей бежал с ней от врагов, спрятав ее в арфе, и был убит Аки в Спангархеде, после чего она получила имя Крака. Рассказ этот пробудил Рагнара от его увлечения, и, тронутый привязанностью жены, Рагнар более не возвращался в Упсалу. Дружбе его с конунгом Ёстеном пришел теперь конец, и с той поры Аслауг сделалась свирепой и мстительной, как и вся ее родня.

Фюлгии представляли собой ангелов-хранителей или духов помощников конкретной личности или же целого народа. Фюлгию мог увидеть находящийся на грани смерти. «“Нужно быть обреченным (умирающим), чтобы увидеть свою Фюлгию”, – сказал Исландец имевшему видение¹¹⁷». Фюлгии иногда являлись и другим людям. Мы читаем, что Хедин, возвращаясь домой в канун Рождества, встретил в лесу ехавшую верхом на волке, взнузданном змеями, троллиху, предложившую разделить его общество. Когда он поведал о случившемся своему брату Хельги, тот понял, что эта встреча предвещает его смерть, поскольку это его собственная фюлгия приставала к его брату под видом женщины, ехавшей верхом на волке. Когда человек умирает или приближается к смерти, его фюлгия стремится последовать за его ближайшим родственником или за членом его семьи. Если человек видит свою фюлгию окровавленной, это предвещает насильственную смерть.

Очевидно, идентичны фюлгиям хам (Hamr, induviae) и хамингии. В Atlamal Костбере снится, что она видит как хам или гений Атли вошел в дом в обличье орла и окропил всех кровью. В Речах Вафтруднира и Vegtams-quitha хамингии идентичны норнам.

С изложенным выше связано английское суеверие в отношении так называемой рубашки, в которой может родиться ребенок. В Германии такие дети считаются счастливцами¹¹⁸ , а саму «рубашку» старательно сохраняют или зашивают в пояс, который носит ребенок. Среди исландцев такая рубашка носит название «фюлгия»; они верят, что в ней обитает ангел-хранитель или часть души ребенка; посему повитухи стараются не повредить ее, но закапывают под порогом, через который должна переступить мать. Тот, кто выбрасывает ее или сжигает, лишает ребенка ангела-хранителя. Такой хранитель также именуется фюлгией, поскольку предполагается, что он будет следовать за человеком; он также носит имя форинии, так как рассматривается и как предшественник¹¹⁹.

Предания и верования в существа, сопровождающие каждого человека, распространены в значительной части Норвегии, хотя название их и само представление в различных местах варьируются. В некоторых местах их называют Folgie или фюлгиями; в других вардёгл, вардигр, вардивил или вардойель, а иногда хам или хау.

В некоторых краях вардёгл считается добрым духом, всегда сопровождающим человека и ограждающим его от всех опасностей и несчастий, почему принято провожать человека или глядеть ему вослед или сразу же закрывать за вышедшим дверь, чтобы вардёгл обязательно последовал за ним, иначе, в отсутствие хозяина, он может сделаться шаловливым и проказливым, или даже попасть в лапы злого духа тусбет, также следующего за каждым смертным.

В других местностях в фолги или вардёгл видят предупреждающего советника, который, постучав в окно или дверь, постучав по стене, погремев задвижкой и др. предупреждает о приходе знакомого или о том, что кто-то хочет прийти, или о том, что близка смерть или другое несчастье¹²⁰. Фолги показывается людям в основном в виде животного, напоминающего конкретного человека. Поэтому бесстрашным фолги является в виде смелого зверя – волка, медведя, орла и т. п.; хитрецам в виде лисы или кота; робким в облике зайца и т. д. Вардёгл иногда является и в виде человека, похожего на его господина, но немедленно исчезает; тогда бывает, что одного и того же человека одновременно видят в двух местах. Одним из них тогда является фолги, иногда являющийся и самому человеку, который в таких случаях, как говорят, видит собственного двойника¹²¹. Еще более удивительный случай приключился с мальчишкой, споткнувшимся о собственную фюлгию. В Fornmanna Sögur (3, 113) рассказывается, что Торстен Оксефод в возрасте семи лет вбежал в комнату и растянулся на полу под смешок старого мудрого Гейтера. Когда мальчик спросил о том, что в этом смешного, старик ответил: «Я видел то, чего не видел ты. Когда ты вбежал в комнату, за тобой последовал белый медвежонок, который обогнал тебя и, увидев меня, замер на месте, отчего ты и споткнулся». Это была собственная фюлгия Торстена.

Если человек хочет узнать, вид какого животного принимает его вардёгл, ему достаточно с некоторыми церемониями просто обернуть нож салфеткой и поднять его вверх, называя при этом известных ему животных. Когда он назовет собственную фюлгию, нож сам собой выпадет из салфетки.

В старину наши священники также считали, что у каждого человека есть свой хранитель или помощник. В Jernpostil (edit. 1513, p. 142) сказано: «В тот момент, когда любой человек появляется на свет, Господь наш посылает ангела, охранять его душу от дьявола и всякого прочего зла»; утверждение это подтверждaется свидетельствами Св. Иеронима и Св. Бернара».

Дисами (мн. ч. Dîsir) называются все мифические существа женского пола, хотя слово это обыкновенно прилагается к духу-помощнику человека или фолги. Некоторые из них дружелюбны к человеку, другие враждебны ему. Дружественные или охраняющие дисы зовутся Spâdîsir, то есть пророческими дисами: шотландское spae, как в spae-wife, означает пророчицу или предсказательницу. В Норвегии к дисам относились с большим уважением. В сагах часто упоминаются Dîsa blot, или жертвы дисам. Часть храмов носила там наименование Dîsa-sal (Dîsarsalr)¹²².

Ваетт (Vaettr, мн. ч. Vaettir) в своем оригинальном толковании представляет собой не больше и не меньше чем вещь, существо, человек, хотя в Скандинавии (особенно Норвегии и Исландии) словом этим пользуются для обозначения гения – покровителя края женского пола, который зовется тогда Land-vaett. В законе Гулатинга (Gulathing) сказано, что «omni diligentia perquirant rex et episcopus ne exerceantur errores et superstitio ethnica, uti sunt incantationes et artes magicae… si in Landvaettas (genios locorum) credunt quod tumulos aut cataractas inhabitent», и т. д.¹²³ Ландваетт принимает самые разные обличья. Халлагер описывает ваетт как тролля или ниссу (Nisse), обитающую в курганах, которые по этой причине зовутся Vaette-houer. Ваетт напоминает мальчика в серой одежде и черной шляпе¹²⁴. Само слово тем не менее относится к женскому роду. В законе Ульфлиота сказано, чтобы, завидев землю, снимали главу каждого корабля, дабы разверстой пастью или клювом не испугала она ландваетта.

Драуг (Draugr), призрак. Один зовется Драуга Дрот (повелитель призраков), поскольку он может поднять мертвецов из могил (как в Vegtams Kvida). Явление человеку его драуга предвещает смерть. В Херварар Саге о драугах говорят как о лежащих вместе с мертвецами в курганах. Драуг следует за обреченным, куда бы тот ни пошел, часто в облике насекомого, пищащего по вечерам. Иногда он предстает в одежде рыбака. Появление самого драуга или его слюны (разновидности пены, иногда обнаруживающейся в лодках) являются знаками приближения смерти.