Текст книги "Нордическая мифология"

Германцы не получили от предков своей Эдды, и ни один из писателей старины не потрудился собрать остатки германского язычества. Ранние немецкие авторы, принадлежавшие к римской школе и оторванные ото всех воспоминаний об отечестве, напротив, старались не сохранить языческие предания, но изгладить сам след своей древней веры²³¹. Поэтому существенная доля древних германских мифов оказалась безвозвратно утраченной, и я обращаюсь к уцелевшим источникам, отчасти представляемым письменными документами, отчасти – никогда не останавливающимся потоком живых преданий и обычаев. Литературные памятники, сколь далеко ни заходили бы они в прошлое, оказываются фрагментарными и неполными, в то время как существующие обряды висят на нити, связывающей их с древностью²³².

Итак, основными источниками сведений о германской мифологии являются:

I. Народные повествования (былины);

II. Суеверия и древние обряды, в которых присутствуют следы языческих мифов, религиозных идей и способов поклонения богам.

Народные повествования подразделяются на три группы:

I. Героические предания (Heldensagen);

II. Народные предания (Volkssagen);

III. Народные сказки (Märchen).

Присущие им общие элементы – прослеживающиеся только в христианские времена, – сохраняют существенную долю языческих воззрений, что подтверждается тем, что многие из персонажей этих преданий, вне сомнения, относятся к области язычества, то есть гномы, водяные и так далее, в которых нет недостатка в любой вере, которая, подобно германской, обладает представлением о личностных богах²³³.

Основными источниками германских героических преданий являются несколько поэм, передававшихся, начиная с восьмого, десятого, но в основном с двенадцатого по пятнадцатое столетие. Поэмы эти основаны, как было достаточно убедительно доказано, на народных песнях, собранных, отредактированных и составленных в единое целое в основном профессиональными певцами. Герои, основные действующие лица повествования, должно быть, некогда были богами или героями, и ушедшие глубокими корнями в народную почву сказания о них дошли до нас сквозь христианские времена в измененной и искаженной форме. Подобное предположение более чем справедливо в отношении великого германского героического предания – повести о Зигфриде и Нибелунгах, поскольку песнь о нем даже в языческие времена была широко известна на Севере²³⁴.

Если в героических преданиях мифологический материал, в частности тот, который составляет основу повествования, часто оказывается замаскированным, в народных преданиях (Volkssagen) он нередко проступает более очевидным образом. Последним термином мы называем те повествования, которые в огромном количестве и удивительном согласии между собой распространены по всей Германии и рассказывающие о скалах, горах, озерах и других объектах. Собирательство этих еще хранимых простым людом преданий после произведенного братьями Гримм издания Deutsche Sagen достигло значительного прогресса. Конечно, среди подобных повествований многие не затрагивают избранную нами тему; некоторые из них представляют собой неясные исторические воспоминания, другие обязаны своим происхождением этимологическим интерпретациям, даже изваяниям и резьбе, которые народ пытался объяснить на собственный лад; в то время как другие явным образом возникли в христианские времена или являются плодом литературного вымысла. Тем не менее, среди них присутствует значительное количество таких, которые были созданы в древние времена, и германская мифология до сих пор надеется получить некий доход с народных преданий, поскольку те из них, с которыми мы уже знакомы, предлагают изобилие мифологического материала, без которого наши познания в области германского язычества претерпели бы существенный ущерб²³⁵.

Народные сказки (Volksmärchen), обыкновенно не знающие ни имен персонажей, ни времени и места действия, содержат, касательно предмета нашего исследования, в основном мифы, вырванные из первоначальной взаимосвязи и представленные в видоизмененной причудливой форме. Живое воображение, соединение первоначально не связанных друг с другом повествований, адаптация к тому времени, в котором они пересказываются и к меняющимся вкусам слушающей молодежи, передача от одного человека к другому настолько маскируют и искажают мифические элементы народных сказок, что истинная сущность их, в отношении, во всяком случае, к мифологии, становится почти неразличимой²³⁶.

Однако народные предания и народные сказки в конце концов в большей своей части являются зависимыми источниками, способными приобрести любую заметную ценность только в сочетании с более достоверными повествованиями. Еще более несамостоятельный источник представляют собой суеверия, до сих пор бытующие среди сельского населения, значительная часть которых, по моему мнению, не имеет никакой связи с германской мифологией; хотя в последнее время проявилась тенденция считать каждое собрание народных суеверий, представлений и словоупотреблений вкладом в нее²³⁷.

Среди суеверий следует учитывать заговоры или заклинания и произносимые клятвы, часто произносимые при соблюдении особых обрядов и словесных формул для исцеления от болезней или их предотвращения, отчасти сохраняющиеся среди простого народа, отчасти обнаруживаемые в документах²³⁸. По большей части они рифмованы и ритмичны и обыкновенно заканчиваются призыванием Бога Отца, Христа и святых. В начальной части их нередко звучат эпические нотки, а средняя часть отведена словам, способным подействовать на предмет заклинания. То, что многие из таких форм восходят к языческим временам, следует из того обстоятельства, что ими призывают бесспорно языческие по своему характеру сущности²³⁹.

Другим открытым для нас источником являются немецкие манеры и обряды. Поскольку всякий народ стремится соблюдать прежние обычаи даже в том случае, когда предмет их перестает являться понятным, сохранились – или только недавно впали в забвение – многие обычаи, возникновение которых восходит к языческим временам, хотя связь с ними может оказаться либо забытой, либо настолько смешанной с понятиями христианства, что становится едва узнаваемой. Такое наблюдение особенно применимо по отношению к народным развлечениям и шествиям, происходящим в определенное время в различных частях страны. Мероприятия эти, часто совпадающие с христианскими праздниками, не обязательно находятся в связи с ними; по каковой причине многие из них можно считать пережитками языческих обычаев и празднеств. То, что дело действительно обстоит подобным образом, следует из того, что многие из этих праздников, например зажигания огня, во время обращения в христианство находились под запретом как языческие, и также обретаются среди языческого наследия других народов. Однако мы не знаем, с какими из божеств были связаны эти обычаи и в чью честь были учреждены эти праздники. Для некоторых первоначальный предмет удается установить с некоторой степенью достоверности; однако по большей части он так и остается неизвестным. Следует также отметить, что к германским обрядам примешивались славянские и кельтские²⁴⁰.

По этому поводу Гримм²⁴¹  пишет:

«Иудейская и христианская доктрина начала проникать в языческие верования, языческие фантазии и суеверия, которым приходилось занимать всякое место, не занятое новой верой. Иногда христианские воззрения являются облаченными в языческие одежды, и язычество принимает облик христианства. (Примером этому может служить старинное тюрингское языческое заклинание, приведенное в данной книге выше, в статье о Бальдре. – Примеч. Б. Торпа.)

Как богиня Остара (Eastre) преобразовалась в идею времени, так Хеллия (Hel) сделалась воплощением времени. Древние эльфы и великаны преобразились в ангелов и бесов, но старые предания сохранились. Воден, Тор, Тюр сделались злокозненными, дьявольскими созданиями, и традиционные торжественные ежегодные шествия преобразились в сходки буйных фанатиков, от которых люди в ужасе отворачивались, хотя прежде они стремились поучаствовать в них.

Еще более удивительно то, что на Деву Марию были перенесены некоторые благие предания, касающиеся Хольд и Фрувы, норн и валькирий. Насколько восхитительны эти рассказы о Марии, какая другая поэзия способна сравниться с ними! С благими качествами язычества соединено для нас ощущение высшей святости, окружающей эту женщину. Имя Марии носят цветы и растения, изображения Марии носят в процессиях и помещают на лесных деревьях, в точности так, как это делали язычники; Богородица Мария, прядильщица, как добрая дева помогает всякому, кто призовет ее. Однако Мария не одна. И в греческих и в латинских церквях ее окружают сонмы святых, занимающих место богов второго и третьего класса, героев и мудрых жен языческой поры и наполняющих сердце, поскольку они становятся посредниками между человеком и высшим проявлением суровейшего Божества. Среди святых мужского и женского пола также существуют многочисленные деления, и те случаи, в которых они могут помочь, распределены между ними словно обязанности и должности… Героя, победившего дракона, сменили Архангел Михаил и Святой Георгий, языческая гора Сигберг была передана Михаилу; так во Франции из Mons Martis (горы Марса) получилась Mons martyrum (Гора мучеников или Монмартр). Стоит отметить, что у осетин Марсов день сделался днем Св. Георгия, а день Венеры стал днем Марии. Вместо Одина и Фрейи теперь пьют за св. Иоанна и св. Гертруду.

В то время, когда религию скандинавов даже в том виде, в котором она дошла до нас, можно рассматривать как взаимосвязанное целое, в изолированных фрагментах германской мифологии можно усмотреть всего лишь руины некогда существовавшего здания, для восстановления которого не хватает всего лишь общего плана. Однако таковой план нам в существенной мере может предоставить Нордическая мифология, поскольку многие из германских руин превосходно согласуются с ней. Посему мы можем с уверенностью заключить, что религия германцев, если бы она дошла до нас в той же сохранности, что и скандинавская, в целом подчинялась бы той же самой схеме, и потому нам вполне позволительно воспользоваться последней в качестве единственного способа размещения известных нам изолированных фрагментов²⁴².

Хотя сходство языков и обычаев свидетельствует в пользу тесного родства между германской и скандинавской мифологиями, предположение о совершенной идентичности обеих религий все-таки следует считать абсолютно недопустимым; тем более что единственный оригинальный источник по германскому язычеству, Мерзебургское стихотворение²⁴³ , при всем небольшом количестве заключенной в нем информации обнаруживает ряд заметных отличий от северной религиозной системы²⁴⁴.

Естественным образом возникает вопрос о том, каким образом почитание Одина могло распространиться на значительную часть Германии и Нидерландов? Павел Диакон (Paulus Diaconus) (De Gestis Langobard. i, 8) сообщает нам о том, что Водана почитали за бога все германские племена. Иона (Jonas) из Боббио (“Vita St. Columbani”, в Act. Bened., sec. 2, p. 26) упоминает о наполненном пивом сосуде, использовавшемся в качестве жертвоприношения Водану у свевов (аламаннов) на Констанцском озере (Lake of Constance) ²⁴⁵. Отсюда можно с достаточной степенью обоснованности заключить, что почитание этого бога было распространено среди племен, которые согласно собственным преданиям и другим историческим заметкам перемещались с севера на юг²⁴⁶. Неясно, считали ли Водана верховным божеством все германские божества, поскольку следов его почитания не сохранилось среди баварцев; к тому же название четвертого дня недели в честь этого бога характерно в основном на севере Германии и отсутствует в верхненемецком диалекте²⁴⁷.

Вот что говорит Снорри о путешествии Одина от Танаиса к месту последнего поселения в Швеции: «Страна к востоку от Танаиса (Танаксвиля) в Азии зовется Асахейм; и главный город (борг) в этой стране звался Асгард. В этой стране жил вождь по имени Один (Водан), и существовало великое место жертвоприношений (offersted), и др.²⁴⁸ В то время римские полководцы триумфально шествовали по всему миру, покоряя народ за народом; однако Один, будучи провидцем и обладая магической силой, знал, что его потомство займет северную половину мира. Оставив править в Асгарде своих братьев Вили и Ве, сам он вместе с diar²⁴⁹  и большим количеством людей направился на запад в Гардарики²⁵⁰ , после чего повернул на юг в Саксленд²⁵¹. У него было много сыновей, и, подчинив себе внушительное по размерам королевство в Саксленде, Один оставил сыновей оборонять страну. После этого он отправился на север и поселился на острове, носящем название Оденсе на Фьоне²⁵². Однако когда Один узнал, что есть хорошие земли к востоку от королевства Гюльви, он отправился туда, и Гюльви заключил с ним договор… Один поселился у озера Малар, в месте, теперь носящем название Сигтуна. Там он построил большой храм.

Почитание Тунаэра или Донара, северного Тора, среди германцев может быть установлено лишь по нижнегерманской формуле отречения²⁵³  и названию пятого дня недели²⁵⁴.

Прямых упоминаний о боге Зио, идентичном скандинавскому Тю (Тюру), нигде не сохранилось, однако его право на присутствие в общем списке богов установлено в соответствии с тем, что ему был посвящен третий день недели²⁵⁵. Имя его, похоже, сохраняется в ряде топонимов на юге Германии.

Бальдр фигурирует в Мерзебургском заклинании под именем Фол (Рhol).

Фризский бог Фосити (Fosite) по всей видимости соответствует скандинавскому Форсети. О нем сообщается, что в честь его был воздвигнут храм на Гельголанде, прежде называвшемся Фоситесланд. На острове находился источник, из которого можно было набирать воду, лишь пребывая в полном молчании. Никто не мог коснуться также посвященных богу животных, которых разводили на острове, да и ко всему прочему тоже. Св. Вилиброрд однажды весной крестил троих фризов и убил трех животных в пищу себе и своим спутникам, едва не заплатив жизнью за осквернение святыни, за каковое деяние, по мнению язычников, преступника настигала быстрая смерть или безумие²⁵⁶. Как сообщает Адам Бременский, в позднее время пираты считали остров священным²⁵⁷.

Кроме упомянутых выше пяти богов, упоминаются и три богини: Фригг, жена Водана, которую Павел Диакон (i. 8) называет именем Фреа (Frea) ²⁵⁸. В Мерзебургском стихотворении ее зовут Фруа или Фрийя (Frua или Fríía), она считается там сестрой Воллы, то есть скандинавской Фуллы. Шестой день недели назван или в ее честь, или по имени скандинавской богини Фрейи²⁵⁹ , которую германцы, вероятно, называли Фроува. Третьей является богиня Хлудана, которую Торлациус (Тоrlacius) отождествляет с Хлодюн²⁶⁰.

O боге Саксноте нам не известно ничего, кроме имени, упомянутого в недавно процитированной формуле отречения. В генеалогии королей Эссекса Сеакснет (Seaxneât) выступает в качестве сына Водена²⁶¹.

Полагаясь на свидетельство древних поэм, Тацит называет общим предком германских народов возникшего от земли героя или бога Туиско²⁶² , у сына которого Манна было трое сыновей, давших свои имена трем племенам: ингевонам, обитавшим ближе всего к океану; герминонам, жившим посредине; и истевонам²⁶³.

Вообще говоря, большей частью наших знаний о германском язычестве мы обязаны нескольким запретам, содержащимся в решениях соборов или объявленных судами. Из подобных источников наибольшую важность представляет Indiculus Superstitionum et Paganarium, находящийся в конце Капитулярия Карломана (743РХ), содержащемся в ватиканском манускрипте № 577, где приведен перечень языческих обрядов, запрещенных Лестинским (Lestines, Liptinae) собором в диоцезе Камбрай. В манускрипте этому перечислению предшествует уже приведенная формула отречения.

Хотя Indiculus часто публиковался, мы помещаем его в своей работе, учитывая всю важность этого источника для германской мифологии.

INDICULUS SUPERSTITIONUM ET PAGANIARUM

i De Sacrilegio ad Sepulchra Mortuorum. ii De Sacrilegio super Defunctos, id est Dadsisas. iii De Spurcalibus in Februario. iv De Casulis, id est Fanis. v De Sacrilegiis per Ecclesias. vi De Sacris Silvarum, quae Nimidas vocant. vii De his quae faciunt super petras. viii De Sacris Mercurii vel Jovis (Wodan or Thor). ix De Sacrificio quod fit alicui Sanctorum, x De Phylacteriis et Ligaturis. xi De Fontibus Sacrificiorum. xii De Incantationibus. xiii De Auguriis vel avium vel equorum, vel bovum stercore, vel sternutatione. xiv De Divinis vel Sortilegis. xv De Igne fricato de ligno, id est nod fyr. xvi De Cerebro Animalium. xvii De Observatione pagana in foco vel in inchoatione rei alicuius. xviii De Incertis Locis, quae colunt pro Sacris. xix De Petendo quod boni vocant Sanctae Mariae. xx De Feriis, quae faciunt Jovi vel Mercurio. xxi De Lunae defectione, quod dicunt Vinceluna. xxii De Tempestatibus et Cornibus et Cocleis. xxiii De Sulcis circa Villas, xxiv De Pagano Cursu, quem Frias (Vrias, Grim) nominant, scissis pannis vel calceis. xxv De eo quod sibi sanctos fingunt quoslibet mortuos. xxvi De Simulacro de consparsa farina, xxvii De Simulacris de pannis factis. xxviii De Simulacro quod per campos portant. xxix De Ligneis Pedibus vel Manibus pagano ritu. xxx De eo quod credunt, quia Feminae lunam commendent, quod possint corda hominum tollere juxta paganos.

МАЛЫЙ УКАЗАТЕЛЬ СУЕВЕРИЙ И ЯЗЫЧЕСКИХ ПЕРЕЖИТКОВ

1. О святотатстве по отношению к захоронениям мертвых. 2. О святотатстве над усопшими, именуемом Dadsisas. 3. О февральских осквернениях. 4. О кущах, то есть священных местах. 5. О святотатстве в церкви. 6. О священных рощах, которые называют Nimidas. 7. О тех, кто совершает обряды над камнями. 8. О святилищах Меркурия или Юпитера (Водана или Тора). 9. О жертвоприношении кому-либо из святых. 10. Об амулетах и лигатурах. 11. О жертвоприношениях у источников. 12. О заклинаниях. 13. О предсказаниях либо по птицам, либо по лошадям, либо по бычьему навозу, либо по чиханию. 14. О прорицаниях или пророчествах. 15. Об огне, добытом трением из дерева, то есть о том, что именуют nod fyr. 16. О мозгах животных. 17. О языческом почитании очага либо при начинании какого-нибудь дела. 18. О местах, которые неверно почитают за святыню. 19. О прошении того, что относят к милости Святой Марии. 20. О праздниках, которые посвящают Юпитеру либо Меркурию. 21. Об убывании Луны, которое называют Vinceluna. 22. О погоде, о воронах и об улитках. 23. О бороздах, проводимых около поместий. 24. О языческом шествии, именуемом Frias (Vrias у Гримма. – Примеч. автора), в рваных лохмотьях или башмаках. 25. О том, как представляют святыми каких-нибудь умерших. 26. Об изображении из окропленной муки. 27. Об изображениях, сделанных из лохмотьев. 28. Об изображении, которое возят по полям. 29. О языческом ритуале деревянных ног или рук. 30. О том, что верят, будто женщины препоручены Луне, и это может увлечь сердца людей, как полагают язычники²⁶⁴.

Из германских народных преданий и сказок можно получить достаточно отчетливое представление о природе великанов и гномов, населяющих мир тевтонской фантазии. Как в скандинавских верованиях великаны обитают в горах, так и германская традиция называет местом их жительства горы и пещеры. Целые невысокие горы, песчаные дюны или острова образовались из земли, просыпанной девами-великаншами из фартуков при сооружении плотины или насыпи. Каменные россыпи и разбросанные по стране огромные камни, присутствие которых люди не могли объяснить иначе, также являются остатками их древних построек, или же песчинками, вытряхнутыми из башмаков. На таких камнях нередко обнаруживаются отпечатки их пальцев или же других частей тела. Другие предания рассказывают нам о превращенных в камень великанах, некоторые скалы получили прозвание великаньих дубинок²⁶⁵. Пролившаяся на землю кровь великанов, например Имира, часто служит причиной образования болот и топей.

В Германии также существуют следы представления бурных явлений природы в качестве великанов. Сохранилось предание, в котором Фасолта призывают для предотвращения бури²⁶⁶ ; в другой призывают властителя бури Мермеута. Великан Фасолт часто фигурирует в средневековой германской поэзии²⁶⁷ ; он являлся братом Экке, божества потопов и волн²⁶⁸. О Мермеуте нам ничего, кроме самого имени, не известно.

В германских народных сказках дьявол часто заступает место великанов. Подобно им он обитает в скалах²⁶⁹ , бросает огромные камни, на которых часто остаются отпечатки его пальцев или других частей тела²⁷⁰ , вызывает образование болот и топей или живет на них²⁷¹ , вызывает вихри²⁷². В соответствии с общим преданием с дьяволом часто заключаются сделки, согласно которым он должен за короткое время построить церковь, дом, амбар, насыпь, мост и тому подобное; однако завершению сооружения препятствует спасение души, служащей предметом сделки посредством какой-нибудь уловки. Например, заставляют петуха пропеть, потому что, подобно боящимся дневного света великанам и гномам, дьявол также теряет свою силу с рассветом. Перехитренный и обманутый дьявол являет удивительное сходство с великанами, также обладавшими колоссальной силой, но не знавшими, каким образом можно извлечь из нее выгоду, и потому всегда оказывавшимися побежденными в конфликте с богами и героями²⁷³.

В то время как предания и сказки Германии обнаруживают существенную однородность, верованиям в гномов присуще заметное разнообразие; хотя ни одна из прочих ветвей германского народного повествования не обнаруживает подобной смеси с воззрениями соседствовавших с германцами кельтов и славян. Смешение германских и чуждых элементов становится особенно удивительным при сравнении германских и кельтских рассказов об эльфах, между которыми обнаруживается сильное сходство, которое едва ли можно объяснить сходством исходного материала вне зависимости от всякого взаимного общения²⁷⁴.

В соответствии с преданием гномы Германии, как и те, что согласно Эддам населяют Скандинавию, обитают в глубинах земли, особенно в скальных пещерах. Там они живут как люди, добывают руды, занимаются кузнечным делом и собирают сокровища. Жизнь их носит миролюбивый и спокойный характер, их называют тихим (добрым) народом, и поскольку живут они потаенно, им приписывают обладание особой (tarn) чертовой шапочкой или мантией²⁷⁵  или плащом из тумана, с помощью которого они могут сделать себя невидимыми. По этой же самой причине они особенно активны по ночам²⁷⁶.

В общем, гномы являются персонификацией скрытых созидательных сил, благодаря которым происходят ежегодные перемены в природе. Идея эта естественным образом возникает при рассмотрении названных в Эддах имен гномов и связанных с ними мифов. Имена эти по большей части обозначают или род деятельности, или конкретные природные феномены, такие, как фазы луны, ветер и др.²⁷⁷ 

Деятельность гномов, которую народное предание символически понимает как кузнечное дело, следует понимать как происходящую на уровне элементов или космоса. В особенности это приложимо к собиранию ими плодов земных недр. Нередко мы обнаруживаем также, что гномы оказывают помощь людям в сельских трудах, в собирании урожая, заготовке сена и так далее, что попросту является искажением представления о том, что своей деятельностью они содействуют росту и созреванию земных плодов. Предание явно ошибочно изображает гномов в подобных случаях вороватыми, крадущими урожай с полей или собирающими для себя провеянное зерно; однако возможно, что подобные повествования означают, что людей, обижающих эти благие создания, ждут неприятности²⁷⁸.

Те же самые элементалы, которые управляют земными плодами, также оказывают свое воздействие на благосостояние живых существ. Широко известно и распространено предание о том, что гномы способны своим дыханием, прикосновением и даже взглядом наслать болезнь и даже смерть на человека и зверя. То, что они способны наводить, они же способны и исцелять. Насылающий мор Аполлон в то же время является богом-целителем. Подобным образом и гномам приписывается знание целительных свойств камней и растений. В народных сказках мы находим их исцеляющими от болезней и смерти; обладая способностью наслать порчу на скот, они часто способны и взять животных под свое покровительство. Считается, что гномы также заботятся о брошенных и лишенных защиты детях, а в героических преданиях они фигурируют в качестве наставников²⁷⁹. В то же самое время не следует отрицать, что предание куда более часто представляет их в противоположном виде, рассказывая о похищении ими детей, вместо которых они оставляют матерям подменышей: «dickkopfs» или «kielkropfs». Создания эти всегда уродливы, болезненны, невзирая на прожорливость, всегда остаются тощими, и, кроме всего прочего, склонны к проказам и проделкам. Однако подобное представление является всего лишь искажением оригинала, на что указывает то, что когда подменыша забирают, мать всегда находит свое собственное дитя целым, здоровым и улыбающимся, словно бы проснувшимся от глубокого сна. Выходит, ребенку было очень хорошо под опекой гномов, которые сами утверждают, что похищенные ими дети пользуются у них лучшим уходом, чем у собственных родителей. Избавив это верование от мифологической одежды, мы поймем, что гномы вполне обоснованно могли ведать исцелением больных и слабых детей²⁸⁰.

Искажением древних верований можно считать и рассказы о том, что женщин часто приглашают быть повитухами у жен гномов; хотя существование подобных преданий может являться свидетельством близкого и дружественного отношения их к человеку. Однако если перевернуть эту историю и предположить, что гномицы присутствуют при рождении человека, мы получим дополнение к эддическому преданию: норны, появляющиеся при рождении детей, принадлежали к племени гномов. Более того, предания совершенно определенным образом объявляют, что гномы заботятся о продолжении и преуспеянии человеческих родов. Дары гномов способствуют увеличению рода, за утратой их следует упадок семьи; ибо это свидетельствует об отсутствии надлежащего уважения к этим благодетельным существам, что и заставляет их убрать свою защиту. Гнев гномов, если его пробудить, заканчивается уничтожением племени обидчика²⁸¹.

Мы сделали здесь попытку выделить из многочисленных преданий о гномах те их характеристики, которые предполагают их благородную природу, полагая при этом, что христианство могло в такой же мере очернить эти создания, как и высших богов. В то же время вполне вероятно, что природа гномов даже в языческие времена могла иметь в себе нечто шаловливое и проказливое, что нередко отмечается в преданиях²⁸².

Среди злых выходок гномов особенно заслуживает внимания одна: они заманивают к себе юных девиц и оставляют у себя, тем самым напоминая великанов, которые в соответствии с обеими Эддами стремятся завладеть богинями. Если сослужить им службу, гномов можно просить о награде²⁸³ , их можно принудить к этому; однако, покорившись, они становятся верными слугами и помогают героям в их соперничестве с великанами, природными врагами которых они как будто являются, хотя иногда выступают с ними в союзе²⁸⁴.

Народное предание описывает гномов как язычников, хотя и наделяет их властью только над некрещеными детьми. Оно позволяет нам понять, что верование это относится к древним временам, когда сообщает, что гномы более не живут там, где жили прежде. Они ушли оттуда, отогнанные звоном церковных колоколов, ненавистным для этих язычников звуком, или же потому, что люди сделались злыми и стали досаждать им, то есть не испытывали того уважения, как в языческие времена. Однако вера в них была безвредной и вполне могла сосуществовать с христианством, что следует из преданий, в которых гномы наделены христианским мироощущением и надеждой на спасение²⁸⁵.

Многочисленные пассажи англосаксонских и древнесаксонских авторов делают более понятным скандинавское восприятие норн. В англо-саксонской поэзии Вирд явным образом занимает место Урд (Urdr), старшей из норн, как богини судьбы, посещающей человека, находящегося на пороге смерти; а из Codex Exoniensis²⁸⁶ мы узнаем, что влияние норн в определении судьбы человека символически выражается как тканье паутины, в то время когда мойры и парки считаются прядильщицами. В качестве богини смерти персонифицирует Вурт и поэт Хелианда, по словам которого она присутствует при последнем часе жизни человека²⁸⁷.

В Германии мы имеем дело не только с германскими преданиями о мудрых решительницах судеб, присутствующих при рождении ребенка, но и с кельтскими фейри, о которых говорят, что в качестве духов-хранителей они парят над смертными, являясь одновременно в количестве трех, семи или тринадцати. И те и другие приглядывают за новорожденными детьми, предсказывают их судьбу и оделяют их своими дарами, однако среди них обыкновенно оказывается одна злая. Их приглашают в качестве благодетелей, отводят за столом тщательно подготовленное почетное место. Как и норны, они являются прядильщицами²⁸⁸.

Теперь необходимо установить, сохранили ли германцы след веры в валькирий. Англосаксонское слово waelcyrige (waelcyrie) является эквивалентом necis arbiter (лат. «повелитель насильственной смерти»), Беллоны, Алекто, Эриннии, Тисифоны; мн. ч. vaelcyrian служит эквивалентом слов парки, veneficae (лат. «чародейки»); англосаксонские поэты пользуются как именами существительными Хильд и Гуд, соответствующими именам двух северных валькирий, Hildr и Gunnr (ср. hildr, pugna, лат. «сражение»; gunnr, proelium, bellum, лат. «битва, война»). В первом Мерзебургском заклинании говорится о девицах, или idisî, из которых «некоторые надевали колодки, другие останавливали войско, некоторые искали бондов», то есть исполняли функции, имеющие отношение к войне²⁸⁹ ; а следовательно, их можно считать валькириями²⁹⁰.

Следует также отметить суеверие, в некоторых отношениях сходное с верой в валькирий, хотя в основном содержащее странную смесь бессмысленных, ничем не примечательных историй. Мы имеем в виду веру в ведьм и их ночные собрания.

Вера в магию, в злых волшебников и чародеев, способных с помощью определенных искусств наносить вред своим собратьям²⁹¹  – поднимать бури, губить семя в земле, вызывать заболевания людей и животных, – восходит к глубокой древности. Она присутствует на востоке и среди греков и римлян; она была присуща германцам и славянам во времена их язычества независимо от римлян. В ней нечего искать, кроме того, что находится на поверхности, то есть той низшей ступени религиозного чувства, которая видит в событиях, происшедших от неизвестных причин, действие сверхъестественного, произведенное, возможно, и людьми с помощью заклинаний, трав и даже злого взгляда, и способна существовать одновременно с развитием религии, a потому может сохраняться долгое время после введения христианства, а отчасти и до сего дня. Даже в языческие времена, вне сомнения, существовала вера в то, что владеющие соответствующими искусствами волшебницы в определенное время встречаются в им самим известных местах, чтобы обсудить собственное искусство и способы его применения, чтобы сделать магические отвары из трав, и для прочих злых целей. Волшебник вследствие своих оккультных познаний и превосходства над большинством человеческих существ становился как бы в стороне от них и часто питал враждебные чувства к толпе, а, следовательно, ощущал стремление к контакту с теми, кто разделял подобные познания. Следует, однако, признать, что точек соприкосновения оказывается слишком немного, чтобы оправдать стремление увидеть исток верования германцев в собрания ведьм в старинных языческих праздниках и сборищах. К тому же зачем стараться найти историческую основу для верования, в основе своей коренящегося в нечистом и путаном суеверном страхе, пытающемся отыскать сверхъестественное там, где его не существует? То, что местом таких сборищ часто являлись горы, вероятно, объясняется тем обстоятельством, что они являлись местом жертвоприношений наших предков, и естественно было приписать собрания ведьм к уже известным местностям²⁹². Равным образом считалось естественным, что ведьмы попадают на место своего сборища, передвигаясь по воздуху каким-нибудь необычным способом – на метле, козле²⁹³ , вилах и прочей утвари²⁹⁴.