Текст книги "Деррида"

II
Деррида. 1963–1983

Глава 1
От Гуссерля к Арто. 1963–1964

«Начало геометрии» было опубликовано под именем одного Гуссерля, а о «переводе и введении Жака Деррида» упомянуто лишь в подзаголовке. Этой первой ж ж публикацией официально объявляется об окончательном прощании с именем Жаки. Это более серьезное, чем можно подумать, решение для того, кто из подписи вскоре сделает отдельную философскую тему. Объяснит он это впоследствии так:

Я сменил имя, когда начал публиковаться; в момент вступления в пространство литературной или философской легитимации как таковой, приличия которой я по-своему соблюдал. Посчитав, что Жаки не может быть именем автора, выбрав в каком-то смысле полупсевдоним, близкий, конечно, к настоящему имени, но вполне французский, христианский, простой, я должен был стереть больше вещей, чем мог бы сказать в двух словах[272]272
  Derrida J. Points de suspension. P. 354.


[Закрыть].

«Начало геометрии» – книга во многих отношениях любопытная. Прежде всего по количеству страниц: текст Гуссерля занимает всего лишь 43 страницы, тогда как введение – 170. Но также, и это главное, по причине фундаментальной двусмысленности. На первых же страницах Деррида описывает свою задачу крайне скромно: «…единственной нашей целью будет узнать и определить положение в этом тексте одного этапа гуссерлевской мысли со всеми свойственными ей предпосылками и незавершенностью»[273]273
  Деррида Ж. Введение // Гуссерль Э. Начало геометрии/пер. с фр. и нем. М.Маяцкого. М.: Ad Marginem, 1996. G. 12.


[Закрыть]. Можно подумать, что речь будет идти лишь о том, чтобы по возможности приблизиться к намерениям самого Гуссерля. На самом деле по мере углубления в этот двигающийся по лабиринту анализ, испещренный крайне длинными сносками, Деррида, похоже, все больше «воодушевляется не слишком умеренным желанием познакомить нас с гуссерлевской феноменологией в целом»[274]274
  Bernet R. La voie et le phénomène // Derrida, la tradition de la philosophie. P: Galilée, 2008. Р. 67. Вопреки тому, что можно было бы подумать относительно этого заголовка, в тексте предлагается очень подробное и внимательное прочтение «Введения» к «Началу геометрии».


[Закрыть] и даже поставить ее под вопрос. А на последних страницах этого текста появляются понятия или пока еще намеки на них, которым суждено большое будущее в его собственных произведениях, – понятия изначального запаздывания и различения.

Если не считать Поля Рикера и Тран Дук Тао, Деррида почти не ссылается на современных философов. У Деррида ощущается желание выйти напрямую на текст Гуссерля, не задерживаясь на официальных интерпретаторах. Ни разу не процитирован Сартр, а когда Деррида упоминает Мерло-Понти, он не скрывает, что «можно соблазниться интерпретацией, диаметрально противоположной Мерло-Понти»[275]275
  Деррида Ж. Введение // Начало геометрии. С. 153. Как ни странно, у Деррида практически не было личных контактов с Морисом Мерло-Понти. Похоже, он видел его один-единственный раз, в 1950 или 1951 г., когда автор «Феноменологии восприятия» принимал устные экзамены по философии на вступительном конкурсе в Высшую нормальную школу. По словам Франсуазы Дастюр, у Деррида был только один телефонный разговор с Мерло-Понти – в 1956 или 1957 г., когда он занялся переводом «Начала геометрии». За четыре года, проведенных Деррида на улице Ульм, он ни разу не посещал лекции Мерло-Понти в соседнем Коллеж де Франс, где последний преподавал с 1952 г. до своей смерти в 1961 г. В 1959–1960 гг., когда Деррида был в Ле-Мане, Мерло-Понти посвятил свой курс тому, что он называл «непродуманным» у Гуссерля, опираясь в основном на «Начало геометрии» (его «Записи» к лекциям по «Началу геометрии» были опубликованы в 1998 г. в издательстве «PUF»). Однако исследования Деррида и Мерло-Понти развивались совершенно независимо друг от друга. Несмотря на ожесточенность некоторых выпадов против Сартра, Деррида чувствовал себя намного ближе к нему, да и читал его намного больше. Он вернется к подробному разговору о Мерло-Понти в «Воспоминаниях слепого» (Mémoires d’aveugle, 1990) и особенно в «Касании. Жан-Люк Нанси» (Le toucher. Jean-Luc Nancy, 2000), но по-прежнему в довольно критическом ключе.


[Закрыть]. Зато главным пунктом своего «Введения» Деррида делает развитие неожиданной параллели между траекториями Эдмунда Гуссерля и Джеймса Джойса. Несколько страниц он посвящает сопоставлению «искомой Гуссерлем однозначности и обобщенной Джойсом двусмысленности». Первый желает «редуцировать или методически обеднить эмпирический язык вплоть до непосредственной прозрачности», тогда как второй задействует письмо, которое обнажит «в самой большой из возможных синхроний величайшую мощь интенций, погребенных, накопленных и перемешанных в душе каждого языкового атома», письмо, которое «вращается по всем языкам сразу, впитывает их энергии, выявляет их самые тайные созвучия»[276]276
  Деррида Ж. Введение // Начало геометрии. С. 133.


[Закрыть]. Эта странная параллель, стоящая особняком по отношению к остальному комментарию Деррида, похоже, нужна именно для того, чтобы столкнуть Деррида-феноменолога с его собственным двойником, преследуемым литературой и таким письмом, которое выходит за пределы любого значения.

Несмотря на высокий технический уровень первой публикации, Деррида не желает отказываться от своих более литературных проектов. Попробовав сотрудничать с разными журналами, он теперь собирается написать небольшую книгу с Мишелем Монори, который после возвращения из армии преподает французский язык в Орлеане. Его друг написал дипломную работу по филологии на тему «„Гаспар из Тьмы“ и рождение стихотворения в прозе». Деррида предлагает ему написать вместе книгу об Алоизиюсе Бертране для серии «Современные поэты» издательства Сегера[277]277
  Письмо Деррида и Мишеля Монори Пьеру Сегеру, 2 ноября 1962 г.


[Закрыть]. Эта мысль, возможно, и получила бы воплощение, если бы издатель проявил чуть больше заинтересованности вместо того, чтобы известить Деррида, что «не может рассмотреть… публикацию о некоем Алоизиюсе Бертране», поскольку его программа расписана на несколько лет вперед[278]278
  Письмо Пьера Сегера Деррида и Мишелю Монори, 15 ноября 1962 г.


[Закрыть]. Но не был ли этот несколько странный проект в первую очередь попыткой воскресить большую дружбу, которая к тому времени начала увядать?

Публикация «Начала геометрии» не была замечена ведущими периодическими изданиями и широким кругом читателей, однако в философской среде ее заметили и приветствовали. Крупный эпистемолог Жорж Кангийем, которым Деррида искренне восхищается и которого порой называет своим «философским Сверх-Я», поздравил его первым:

Давно уже – многие и многие месяцы не приходилось мне читать, бросив все дела, книгу от корки до корки, одним залпом. Этим я измеряю качество вашей работы, поскольку я прочитал ваше «Введение» к «Началу геометрии» без перерывов, получив необычайное интеллектуальное удовлетворение… Сначала я улыбнулся, сравнив размер введения и самого текста. Но теперь я уже не улыбаюсь, а просто радуюсь тому, что «Введение» такое длинное, поскольку в конечном счете все в нем по делу. Ни одного слова для балласта… Первым в вас поверил не я, а Жан Ипполит. Моя вера производна от его веры, но теперь она полностью подтвердилась[279]279
  Письмо Жоржа Кангийема Деррида, 1 января 1963 г.


[Закрыть].

Поздравляя Деррида, Кангийем желает ему, чтобы его работа и далее оставалась «столь же плодотворной, как и та, что только что снискала такой успех». Перейдя от слов к делу, он станет главным инициатором присуждения «Введению» к «Началу геометрии» престижной премии Жана Кавайеса.

Через несколько недель Мишель Фуко, репутация которого заметно укрепилась после публикации в 1961 году «Истории безумия в классическую эпоху», также говорит «дорогому другу» о своем воодушевлении:

Чтобы поблагодарить тебя за твое «Введение» к «Началу геометрии», я осмотрительно выждал, пока его прочитаю – и перечитаю. Теперь дело сделано. Мне остается лишь сказать тебе прямо, что я просто в восхищении. И кое-что еще: я хорошо знал, каким прекрасным знатоком Гуссерля ты являешься, и у меня было впечатление, читая тебя, что ты вскрываешь такие возможности философствования, которые феноменология все время только и делала, что обещала, но при этом их, возможно, обнуляла и что эти возможности оказались в твоих руках, попали тебе в руки. Возможно, для нас первый акт философии состоит в чтении, причем он будет оставаться им еще долго: твой как раз дается, очевидно, в качестве такового акта. Вот почему он отличается этой великолепной честностью[280]280
  Письмо Мишеля Фуко Деррида, 27 января 1963 г., цит. по: Derrida, Cahier de L’Herne. R: Ed. de l’Herne, 2004. P. 109–110.


[Закрыть].

В рамках Сорбонны эта первая публикация приводит к благоприятным последствиям. Рикер начинает вести семинар для исследователей, целиком посвященный Гуссерлю. Он хотел бы, чтобы Деррида уже на первом заседании представил свою работу по «Началу геометрии». «Это приглашение служит выражению… моего восхищения вашей книгой, которую я только что внимательно проштудировал»[281]281
  Письмо Поля Рикера Деррида, 5 марта 1963 г.


[Закрыть]. В следующие месяцы Деррида часто принимает участие в дискуссиях на этом семинаре, где царит одновременно дружеская и строгая атмосфера. В Париже в настоящее время хранится часть микропленок, сделанных в Лувене. В одном из писем Поль Рикер указывает на работу, проведенную вместе с Деррида, над этими рукописями, вызывавшими у них «воодушевление трудом, для которого характерна образцовая интеллектуальная честность»[282]282
  Письмо Поля Рикера Деррида, 7 апреля 2000 г.


[Закрыть].

Публикация «Начала геометрии» повышает также авторитет Деррида в глазах лучших студентов Сорбонны. По словам Франсуазы Дастюр, «в начале 1960-х годов, несмотря на скоропостижную смерть Мерло-Понти, феноменология все еще представляется главной философией. Деррида в рамках руководимых им занятий посоветовал студентам, которые хотели у него учиться, создать небольшие группы, каждая из которых работала бы над отдельной темой, связанной с гуссерлевской феноменологией. Так-то я и попала в две рабочие группы, которые собирались за пределами университета раз в неделю: первая работала с „Логическими исследованиями“, а вторая, состоящая из таких же германистов, как и я, занималась переводом „Идей II“. Деррида раз в триместр приходил позаниматься с каждой из групп. Для большинства из нас это был неслыханный шанс погрузиться в мысль Гуссерля под руководством одного из тех, кто внес наибольший вклад в то, чтобы поставить ее под вопрос»[283]283
  Интервью с Франсуазой Дастюр.


[Закрыть].

В течение нескольких месяцев положение Деррида, словно чтобы наверстать упущенное, стремительно меняется. Завязываются важные контакты, с разных сторон поступают просьбы о статьях или выступлениях. На завершение «Введения» к «Началу геометрии» ему понадобилось несколько лет, но теперь он напишет несколько фундаментальных текстов на очень разные темы. Словно бы эти заказы ему самому показали, кто он такой; в письме Мишелю Фуко он объясняет, что в это время ищет такое письмо, которое было бы именно его собственным:

Академическая работа в той форме, которая придана ей сегодня в нашем обществе, особенно университетском, отвлекает меня, принося страдания… от того, что было бы для меня главной задачей, жизненно важной (и при этом смертельной, а поэтому то, что скрывает эту задачу, в то же время защищает меня и успокаивает): определенного типа философского письма, в котором я мог бы сказать «Я», рассказать о себе без стыда и без приторности «Метафизического дневника»[284]284
  Письмо Деррида Мишелю Фуко, 3 февраля 1963 г. «Метафизический дневник» – произведение Габриэля Марселя, впервые опубликованное в издательстве Gallimard в 1927 г.


[Закрыть].

Жан Валь недавно пригласил его выступить в престижном Философском коллеже по теме, которую он сам выберет. Деррида принимает решение рассказать об «Истории безумия», которая произвела на него сильное впечатление, несмотря на то, что после первого прочтения он не стал скрывать от Фуко, что «в глубине души какой-то немой протест, неформулируемый или пока еще не сформулированный» побуждает его написать «нечто вроде похвалы разуму, которая была бы верна его книге»[285]285
  Письмо Деррида Мишелю Фуко, q февраля 1963 г.


[Закрыть]. Год спустя Деррида скромно представляет ему план текста, которому было суждено впоследствии стать известным, а также испортить отношения с его бывшим преподавателем: он перечитал книгу на рождественских каникулах, «испытывая неизменную радость», и теперь пытается «составить лекцию», которая будет опираться в основном на несколько страниц, посвященных Декарту: «Я попытаюсь показать – в общих чертах, – что твое прочтение Декарта законно и проницательно, но находится на таком уровне глубины, который, как мне кажется, не может быть уровнем используемого тобой текста, который, думаю, я все же истолкую не совсем так, как ты»[286]286
  Письмо Деррида Мишелю Фуко, 3 февраля 1963 г.


[Закрыть].

Постскриптум к письму тоже далеко не формальный. Деррида поздравляет Фуко с его радиопередачами, которые он ведет по вечерам каждый понедельник. Особое впечатление на него произвела передача про Антонена Арто на предыдущей неделе. «Я уже давно разделяю то, что ты говоришь и, видимо, думаешь об Арто. И нужно его бы тоже перечитать – или даже просто прочитать лучше и терпеливее…»

4 марта 1963 года в 18 часов 30 минут Деррида в Философском коллеже, что находится в доме 44 по улице Ренн, напротив храма Сен-Жермен-де-Пре, читает свою первую парижскую лекцию «Когито и история безумия». Мишель Фуко тоже в аудитории. Деррида вначале воздает должное «Безумию и неразумию. Истории безумия в классическую эпоху» – «книге, замечательной во многих отношениях, сильной по стилю и по настроенности». Поскольку Деррида был учеником Фуко, он, по его собственным словам, чувствует себя неловко в положении «признательного и восхищенного ученика», начавшего вдруг «не то чтобы спорить», но просто «вести диалог со своим учителем». Но вскоре Деррида выкладывает карты:

Мой отправной пункт может показаться ничтожным и надуманным. В своей книге из 673 страниц Мишель Фуко посвящает три (с. 54–57) – да еще и где-то в предисловии ко второй главе – одному отрывку из «Размышлений» Декарта, где безумие, сумасбродство, невменяемость и нелепость, кажется – я. подчеркиваю это кажется, – подвергаются исключению, удалению, изгнанию из достойного философии круга, лишаются гражданства в философском городе и права на философское рассмотрение, будучи отозваны, как только Декарт передает их трибуналу, последней инстанции Когито, которое по своему существу не может быть безумным[287]287
  Деррида Ж. Письмо и различие/пер. с фр. Д. Кралечкина; под ред. В. Кузнецова. М.: Академический проект, 2000. С. 55 (альтернативный перевод: Деррида Ж. Письмо и различие/пер. с фр. А. Гараджи, В. Лапицкого, С. Фокина; под ред. В. Лапицкого. СПб.: Академический проект, 2000. С. 44).


[Закрыть].

С точки зрения Деррида, прочтение этого отрывка, каким бы предвзятым оно ни казалось, имеет огромное значение. Собственно, по его словам, «смысл всего проекта сосредоточивается в этих на что-то намекающих и немного загадочных страницах». Читая пословно первое из «Метафизических размышлений» и сверяясь с латинским оригиналом, Деррида терпеливо и методично ставит под вопрос предложенную Фуко интерпретацию. И постепенно в его анализе под вопрос ставятся главные постулаты книги, вплоть до определения безумия, которые кажутся уже не столь обоснованными.

Первая реакция Мишеля Фуко более чем положительная. Он, похоже, вполне готов учесть критику Деррида, поэтому ничто не предвещает ожесточенной полемики, которая разразится девять лет спустя:

На днях, как ты можешь догадаться, я не смог тебя поблагодарить так, как мне бы хотелось: не только и не столько за то, что ты очень доброжелательно высказался обо мне, но и за беспримерное и просто удивительное внимание, которое ты мне уделил. Я был впечатлен – и на какое-то время даже настолько обескуражен тем, что мог наговорить, – прямотой твоей речи, в которой тебе удалось без малейших промедлений выйти на то, что я хотел бы сделать, и даже дальше этого. Несомненно, за эту связь Когито и безумия я в своем изложении взялся немного с наскока: через Батая и Ницше я возвращался к ней медленно, двигаясь тысячью окольных путей. Ты великолепно показал прямой путь и понимаешь, почему я крайне тебе признателен. Бесконечное удовольствие доставила бы мне встреча с тобой… как только пожелаешь. И не сомневайся, прошу тебя, в моих глубочайших дружеских чувствах и в моей верности тебе[288]288
  Письмо Мишеля Фуко Деррида, 11 марта 1963 г., цит. по: Derrida, Cahier de L’Herne. P. 115–116.


[Закрыть].

Через несколько месяцев Фуко снова успокоит Деррида, несколько более аргументированно, когда речь зайдет о публикации текста лекции в Revue de métaphysique et de morale: «Если твой текст будет опубликован, я думаю, что в конечном счете это хорошо (я говорю с эгоистической позиции): только слепцы сочтут твою критику суровой»[289]289
  Письмо Мишеля Фуко Деррида 25 октября 1963 г.


[Закрыть]. «Прочитав с воодушевлением» текст в его изданной версии, он опять же заявит, что «убежден в том, что он [текст] выходит на глубочайшие вопросы, причем с таким радикализмом и размахом, что просто не позволяет мне избежать апории и в то же время открывает для меня совершенно особую мысль, которую я не продумал»[290]290
  Письмо Мишеля Фуко Деррида, и февраля 1964 г.


[Закрыть]. Эти дружеские реляции будут приходить еще несколько лет. Далее мы выясним, при каких обстоятельствах они переродятся в нечто совсем другое.

Публикация «Начала геометрии» позволила Деррида восстановить контакт с некоторыми однокурсниками по лицею Людовика Великого и Высшей нормальной школе. Поэтому Мишель Деги, уже опубликовавший четыре работы, в том числе два сборника стихов в издательстве Gallimard, предлагает ему направить свои тексты в престижный журнал Critique. Журналом этим, основанным Жоржем Батаем в 1946 году, после того, как последний умер в июле 1962 года, руководит Жан Пьель, свояк Батая, который сформировал редколлегию, в то время состоявшую из Ролана Барта, Мишеля Деги и Мишеля Фуко.

Для молодого интеллектуала начала 1960-х годов Critique – идеальное место для публикаций. Там уже издавались и другие бывшие сокурсники Деррида, например Абирашед, Гранель и Женетт, как и большинство других значимых авторов этого поколения. В отличие от Temps modernes, Esprit или Tel Quel Critique не является производной какой-то секты или клана. Как и хотел Батай, журнал сохраняет общую направленность. Здесь постоянно печатаются исследования, посвященные книгам и статьям, публикующимся во Франции и за границей, и вовсе не сводящиеся к простым рецензиям: «Журнал Critique хотел бы дать по возможности полный обзор различных проявлений человеческого духа в областях литературного творчества, философских исследований, исторических, научных, политических и экономических знаний»[291]291
  Редакционная статья в первом номере за июнь 1946 г. Дополнительную информацию можно найти в работе: Patron S. Critique, 1946–1996, une encyclopédie de l’esprit moderne. R: Éditions de l’iMEC, 1999.


[Закрыть].

Деги, который в будущем опубликует в журнале первую статью о Деррида («Гуссерль во втором чтении»[292]292
  См.: Deguy M. Husserl en seconde lecture // Critique. 1963. n° 192.


[Закрыть]), заверяет его, что туда можно предложить «тексты почти любого объема»[293]293
  Письмо Мишеля Деги Деррида, 6 января 1963 г.


[Закрыть].

Он еще не знает, что у Деррида это «почти» приобретет очень точный смысл. Деррида поначалу задумывается о рецензии на «Тотальность и бесконечное» Эммануэля Левинаса. Но поскольку он чувствует, что ему понадобится спокойное лето, чтобы ее написать, он планирует на первое время статью о работе Жана Руссе, недавно вышедшей в издательстве Жозе Корти, «Форма и значение. Очерки литературных структур от Корнеля до Клоделя». Мишель Фуко также очень рад этому началу сотрудничества Деррида с Critique.

Для Деррида уже в это время письмо – серьезное занятие, целиком его поглощающее. После того как все заметки собраны, он пишет текст от руки, соблюдая особый торжественный ритуал:

В случае важных для меня текстов, которые я именно «писал», испытывая своего рода религиозное чувство, я отказывался даже от шариковой ручки. Я обмакивал в чернила длинную перьевую ручку со слегка изогнутым чертежным пером, делал множество черновиков и предварительных версий, прежде чем прийти к варианту, который печатал на своей маленькой «Оливетти» с международной раскладкой, купленной мной за границей[294]294
  Derrida J. Papier Machine. P. 152–153.


[Закрыть].

Он заканчивает статью к концу апреля 1963 года. Жан Пьель тотчас отвечает на послание, воодушевленно, но в то же время смущенно. Текст оказывается такого качества и поднимает настолько актуальные проблемы, что опубликовать его в Critique было бы просто замечательно. Но его пугает объем – примерно 40 страниц: возможно, лучше было бы разделить его на две части. Эта мысль Деррида не нравится, и Пьель в итоге принимает решение опубликовать «Силу и значение» целиком, в двойном номере за июнь и июль.

Фраза в условном наклонении, с которой начинается статья, кажется тяжеловесной, величественной и одновременно меланхоличной: «Структуралистское нашествие стало бы особым вопросом для историка идей, если бы однажды оно отступило, оставляя на отмелях нашей культуры свои творения и знаки»[295]295
  Derrida J. Force et signification // Gritique. n° 193–194, переиздано в: Деррида Ж. Письмо и различие. G. g (пер. под ред. В. Лапицкого); я специально использую строчные буквы в названиях статей, как того хотел Деррида, который стремился избежать излишней торжественности, придаваемой прописными буквами таким словам, как «письмо», «различие», «голос» или «феномен».


[Закрыть]. Структурализм, который, с точки зрения широкой публики, достигнет во Франции своего апогея лишь через три или четыре года, для молодого Деррида – дело прошлое, пережиток.

Тон «Силы значения» взялся непонятно откуда – если только не от Мориса Бланшо. В силу свойственной ему широты взгляда и многообразия отсылок – к Лейбницу и Арто, Гегелю и Малларме текст кажется пришедшим из ниоткуда, однако в нем задаются такое письмо и такая мысль, с которыми, как должны были почувствовать современники, придется считаться. Хотя в статье дан хвалебный отзыв на книгу Жана Руссе, фундаментальные предпосылки последней оспариваются, что позволит нанести несколько ощутимых ударов тому, что Деррида довольно жестко называет «болезненным опьянением утонченнейшим структуралистским формализмом». «То, что в перечитывании, к которому нас приглашает Руссе, изнутри грозит свету, – это также и то, что метафизически угрожает всякому структурализму: сокрытие смысла тем самым актом, в котором мы его и открываем»[296]296
  Деррида Ж. Письмо и различие. G. 42 (перевод изменен; пер. под ред. В. Лапицкого – с. 38).


[Закрыть]. Если парафразировать известное выражение Мальро, здесь мы видим яростное вторжение философских понятий в литературную критику. Эта длинная статья, которая через четыре года откроет «Письмо и различие», возможно, выступает основополагающим актом того, что вскоре назовут cultural studies.

В 1963 году Деррида, похоже, неутомим. Утвердив свою репутацию в качестве превосходного специалиста по Гуссерлю, он постепенно становится важной фигурой парижской интеллектуальной сцены, одним из тех, с кем придется считаться. Вскоре после рождения 10 апреля его старшего сына Пьера он принимается за написание новой статьи для Critique, более скромного по размерам текста, посвященного недавно вышедшей в издательстве Gallimard книге Эдмона Жабеса «Книга вопросов». Жабес, писатель, с которым Деррида пока еще лично не знаком, родился в Каире в 1912 году, в еврейской франкоговорящей семье; будучи евреем, он должен был уехать из Египта в 1956 году во время Суэцкого кризиса. Первый сборник его стихов «Я строю свое жилище», опубликованный в 1959 году, заслужил положительные отклики Сюпервьеля, Башляра и Камю. «Книга вопросов» – первый том из семитомного цикла.

Статья «Эдмон Жабес и вопрос книги» не имеет ничего общего с классическим комментарием. Часто цитируя писателя, перемещаясь от одной фразы к другой ради того, чтобы найти удачное для них продолжение, Деррида опирается на своего рода эмпатию. Здесь он впервые берется за тему иудаизма; близость интересов Жабеса и его собственных представляется совершенно очевидной:

Для Жабеса, который признает, что довольно поздно открыл определенную принадлежность иудаизму, еврей – это лишь страдающая метафора. «Все вы евреи, даже антисемиты, покуда вам предназначено мученичество». Тогда ему приходится объясняться со своими братьями по роду и с уже не воображаемыми раввинами. И все его будут упрекать в этом универсализме, эссенциализме, вымученном аллегоризме, нейтрализации события в символическом и воображаемом.

«Обращаясь ко мне, мои братья по роду сказали:

Ты не еврей, ты не ходишь в синагогу…»[297]297
  Деррида Ж. Письмо и различие. С. 118 (пер. под ред. В. Лапицкого – с. 94).


[Закрыть]

Но по крайней мере так же захватывает Деррида и постоянно проводимая Жабесом связь между письмом и иудаизмом: «…сложность быть евреем смешивается с трудностью писать, ведь иудаизм и письмо – это одно и то же ожидание, одна и та же надежда, один и тот же износ»[298]298
  Там же. С. 106 (пер. под ред. В. Лапицкого – с. 84).


[Закрыть].

Текст будет опубликован лишь в феврале 1964 года. Но Жабес узнал о нем через друзей и впервые написал Деррида 4 октября 1963 года. Сразу после прочтения рукописи он делится с ним своим энтузиазмом: «Я должен сразу вам сказать, что это превосходно… Пути, открываемые вами, – те, по которым я отважился пойти, не зная заранее, куда они ведут. Читая вас, я вижу, что они прочерчены так хорошо, что мне кажется, будто я всегда знал их название»[299]299
  Письмо Эдмона Жабеса Деррида, 10 октября 1963 г.


[Закрыть]. Спустя несколько месяцев он снова выскажет Деррида благодарность за проницательность его анализа: «Вы меня очень сильно порадовали. Теперь те, кто прочтет вас, смогут по-настоящему глубоко прочитать и меня»[300]300
  Письмо Эдмона Жабеса Деррида, 13 февраля 1964 г.


[Закрыть]. Так началась искренняя дружба с Эдмоном Жабесом и его женой Арлетт; их встречам способствует то, что чета живет на улице Эпеде-Буа, совсем рядом с Высшей нормальной школой.

Сближению с Жабесом сопутствует и начало другой дружбы, еще более важной, которая свяжет Деррида с Габриэлем Бунуром, в те времена достаточной важной, но сегодня почти забытой фигурой. Габриэль Бунур, родившийся в 1886 году, а потому уже довольно пожилой на момент знакомства с Деррида, опубликовал одну-единственную книгу «Игра в классики на паперти» в серии Cheminement, которой руководил Чоран. Но его регулярные статьи в La Nouvelle Revue française и многих других журналах позволили ему стать наиболее влиятельным для своего времени литературным критиком, специализирующимся в области поэзии. Поспособствовав признанию Макса Жакоба, Пьера Жана Жува, Анри Мишо, Пьера Реверди и Жюля Сюпервьеля, он открыл для широкой публики Жоржа Шеаде и написал предисловие к первой книге Жабеса, который отметил, что писал «под его присмотром». Выпускник Школы на улице Ульм, одним из первых ушедший в Сопротивление, преподаватель в университетах Каира и Раба, Бунур представляется мастером диалога между арабской и западной культурами, что как раз и является вопросом, волнующим уже и Деррида[301]301
  См.: Baglione D., Dichy A. Georges Schehadé, poète des deux rives. P.: IMЕС, 1999. p. 47.


[Закрыть].

По совету Жабеса он отправляет ему оттиски всех своих первых статей, сопровождаемые длинными письмами. Габриэль Бунур на каждое письмо дает обстоятельный ответ. С начала переписки, пока еще заочной, Деррида полностью доверяется Бунуру. Говоря о своем положении, которое он сам считает неудобным, Деррида не пытается скрыть свою ранимость и колебания:

Ваше письмо тронуло меня больше, чем позволила бы признать скромность. Ничто не может воодушевить меня так же, как знание о том, что я был услышан вами – услышан с той доверительной и щедрой симпатией, которую вы захотели мне засвидетельствовать. Будьте уверены, что я ценю это, ведь мое восхищение вами давно меня к этому подготовило. Я как никто другой нуждаюсь в вашем поощрении, в вашем авторитете. По тысячам причин, а особенно потому, что я живу в обществе… философов и на краю другого общества – парижской литературы, – в котором я чувствую себя очень плохо, очень одиноко, в постоянной опасности, порождаемой недоброжелательностью и недоразумением, так что мне неизменно хочется повернуться спиной, но я не знаю точно, к чему именно. Я люблю преподавание, но оно меня немного утомляет и, по сути, отвлекает (в той мере, в какой дает мне весьма достойное алиби и возможности для так называемого успеха) от того, что, как я уже чувствую, является для меня важным, от того, что я хотел бы писать и для чего мне нужно жить другой жизнью[302]302
  Письмо Деррида Габриэлю Бунуру, 25 января 1964 г.


[Закрыть].

Бунур и Деррида встречаются в Париже весной 1964 года. С этого момента дружба между молодым философом и «дозорным этого странного пути», которым, с его точки зрения, является Габриэль Бунур, становится особенно тесной. Деррида взволнован и одновременно смущен тем, что ему уделяется столько внимания, «щедрость, сила и требовательность которого ему давно» известны.

Помимо ощущения смелости, порождаемого близостью к вам, которое меня успокаивает и подкрепляет, есть, конечно, и взволнованность, которая рождается в нас потому, что мы знаем, что взволнованы вместе, выставлены, назначены одному и тому же ветру, присутствию одной и той же угрозы, того же вопрошания. Вот почему для меня в жизни так важно то, что, прочитав вас, я встретился с вами и мы смогли поговорить[303]303
  Письмо Деррида Габриэлю Бунуру, 27 апреля 1964 г.


[Закрыть].

Наиболее важную статью этого периода Деррида посвятит Эммануэлю Левинасу. Это первое основательное исследование работ этого философа, родившегося в Литве в 1906 году (Левинасу, таким образом, 58 лет на момент выхода статьи). Левинас, друг Бланшо с 1920-х годов, ученик Гуссерля, а потом и Хайдеггера, всю Вторую мировую войну провел в лагерях в Германии. В 1947 году он публикует первую большую работу «От существования к существующему». Затем он регулярно принимает участие в конференциях в Философском коллеже, параллельно руководя нормальной школой Всемирного израильского союза. Его диссертация «Тотальность и бесконечное» издается крошечным тиражом в 1961 году в Гааге, в издательстве Нейхофа. Благодаря Полю Рикеру Деррида вскоре узнает об этой работе, о чем он напомнит ему в одном позднем письме:

Я вспоминаю день, который, думаю, вы забыли (это был 1961 или 1962 год, я тогда был вашим ассистентом по общей философии в Сорбонне): мы шли по вашему саду. Вы только что прочитали «Тотальность и бесконечное», до защиты этой диссертации в совете, в котором, как мне кажется, вы состояли. И вы говорили мне об этой «большой книге» как о важнейшем событии. Я ее тогда еще не прочитал и знал из Левинаса только его «классические», хотя и поразительные, работы о Гуссерле, Хайдеггере и т. д. Следующим летом я тоже прочитал «Тотальность и бесконечное» и начал набрасывать большую статью, а потом и другую – мысль эта меня уже не оставляла[304]304
  Письмо Деррида Полю Рикеру, 4 января 1996 г.


[Закрыть].

Деррида пользуется относительным спокойствием лета 1963 года, чтобы написать статью «Насилие и метафизика. Очерк мысли Эммануэля Левинаса». Но, перепечатав ее на машинке, он тут же понимает, что она «очень, слишком длинная»[305]305
  Письмо Деррида Мишелю Деги, без даты (лето 1963 г.).


[Закрыть]. И Мишель Деги тотчас подтверждает это, как только знакомится с текстом: «Ты написал целую книгу! С твоей системой сносок тут в сумме около сотни страниц»[306]306
  Письмо Мишеля Деги Деррида, без даты (сентябрь 1963 г.).


[Закрыть]. Так что либо Деррида согласится сократить свое исследование примерно до 30 страниц, с чем ему может помочь Деги, либо он должен искать издателя, чтобы выпустить его отдельно. Но второй вариант, несомненно, сложно воплотить на практике, поскольку в то время Левинас еще не особенно известен.

В начале декабря Мишель Деги снова принимается убеждать Деррида, но уже не так уверенно: «Что бы ты сказал, если бы я предложил… обрезать и искромсать твою статью? Будешь ли ты и правда безмерно страдать, если она благодаря усилиям другого выйдет усеченной и ужатой, как голова бушмена?»[307]307
  Письмо Мишеля Деги Деррида, 6 декабря 1963 г.


[Закрыть] Затем и Жан Пьель просит Деррида попробовать отредактировать статью, потому что ему представляется «необходимым без промедления напечатать в Critique статью о Левинасе»[308]308
  Письмо Жана Пьеля Деррида, 25 декабря 1963 г.


[Закрыть]. Он пользуется этим случаем, чтобы сказать Деррида, что очень ценит сотрудничество с ним и что все его проекты 1964 года будут обязательно приняты.

Деррида обсуждает этот «чудовищный» текст с Мишелем Деги, раздумывая о возможности уменьшить его, не повредив сути. Однако жертвы, на которые пришлось бы пойти, слишком велики. 30 января он отказывается публиковать свое исследование в Critique, надеясь, что Пьель не будет слишком зол на него за это: «Я пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз сказать вам, насколько рад тому, что могу сотрудничать с Critique и что прием, который оказывает мне главный редактор, я считаю честью»[309]309
  Письмо Деррида Жану Пьелю, 30 января 1964 г.


[Закрыть]. В конце концов статью «Насилие и метафизика. Очерк мысли Эммануэля Левинаса» соглашается опубликовать Жан Валь в двух выпусках Revue de métaphysique et de morale.

Начало этого текста еще больше, чем в «Силе и значении», отличается возвышенным, властным тоном, который совершенно не подходит для критической рецензии. На первых страницах, впрочем, речь идет даже не о Левинасе, а о философии как таковой:

Умерла ли философия вчера, после Гегеля, Маркса, Хайдеггера или Ницше – так что ей еще только предстоит направиться к смыслу своей смерти, – или же она всегда только и жила тем, что чувствовала свое приближение к смерти… умирает ли она однажды, внутри истории, или же она всегда жила в агонии, насильственным образом открывая историю и выставляя свою собственную возможность против не-философии… есть ли у мысли некое будущее по ту сторону своей собственной смерти или смертности, или же, как сегодня можно услышать, это будущее еще только должно прийти, исходя из того, что еще сохранилось в философии; так что странным образом у самого будущего еще есть будущее, – все это вопросы, на которые не ответишь[310]310
  Деррида Ж. Насилие и метафизика // Письмо и различие. С. 124–125 (пер. под ред. В. Лапицкого – с. 99–100).


[Закрыть].

Далее Деррида предпринимает, по его словам, «весьма частичное» прочтение произведений Левинаса. Особое внимание он уделяет намеченной в них встрече «двух исторических сказаний – еврейского и греческого». Задача представляется, по-видимому, скромной: «Сначала мы хотели бы оставаться верными темам и ставкам мысли, используя стилистические ресурсы комментария (оставляя в стороне несколько скобок и примечаний, содержащих наше недоумение)». Деррида подчеркивает сложность такого проекта: поскольку «стилистический жест… особенно в „Тотальности и бесконечном“, менее всего позволяет отделить себя от интенции», Деррида боится «прозаического выхолащивания в понятийной схеме, являющегося первым насилием всякого комментария»[311]311
  Там же. С. 231 (перевод изменен; пер. под ред. В. Лапицкого – с. 105).


[Закрыть].