Текст книги "Деррида"

В этом ускользании я видел ошибку, как в плане мысли, так и в политике. И в том, и в другом… В том, что не были поставлены «фундаментальные» вопросы, вопросы об основаниях, о самих их посылках и их собственной аксиоматике… я видел тогда недостаточную радикальность и пока еще слишком догматичный вклад в его собственный дискурс, что не могло остаться без краткосрочных или долгосрочных политических последствий… Их понятия не были достаточно отточенными, дифференцированными, и за это приходится платить[345]345
  Ibid.


[Закрыть].

В то время эти споры шли внутри маленького мирка, «увлеченного расшифровкой». Словно бы в виртуальной шахматной партии, каждый предвосхищает ходы противника, пытаясь «угадать стратегию другого по малейшему признаку»:

Существовали разные лагеря, стратегические союзы, маневры окружения и исключения… Дипломатия тех времен, когда она вообще применялась (как продолжение войны другими средствами), состояла в исключении: молчание, запрет на цитирование… Я же в каком-то смысле был тогда юнцом, это было не совсем мое поколение. Но в то же время никакой явной враждебности не было. Несмотря на эти различия и распри, я входил в тот же большой «лагерь», у нас были общие враги, и их было много.

Прочитав это позднее интервью Майклу Спринкеру, Этьен Балибар понял, насколько Деррида мог страдать от того, что его задвинули и словно бы принудили молчать. Но он признает, что в этой среде в 1960-х годах вокруг Альтюссера была воздвигнута своеобразная крепость, возможно, действительно невыносимая. «На самом деле нас совсем не смущало то, что Деррида не марксист, мы очень ценили его и как философа, и как человека. Некоторые из нас бывали у него в гостях во Френе. У нас было ощущение сообщничества между ним и Альтюссером, хотя они и не подчинялись друг другу. Это была педагогическая, но не идеологическая команда»[346]346
  Интервью с Жаном Балибаром.


[Закрыть].

В педагогическом отношении роль Деррида остается очень важной, поскольку в конце весны 1965 года у Альтюссера, измотанного семинаром «Читать „Капитал“» и завершением книги «За Маркса», снова случился нервный срыв. Только в июле он вспоминает о результатах экзаменов на звание агреже, особенно Режиса Дебре: хотя на вступительном конкурсе в Школу он занял первое место, этот блестящий студент посещал занятия с изрядными пропусками. Деррида спешит передать сведения Альтюссеру: первым оказался Бувересс, Москони – четвертым, а Дебре – пятым: «Я успокоился после его урока, вот почему я ему позвонил, чтобы подбодрить его… Дочь Лакана тоже прошла первой, наравне с женой Рабана. Вот так. Мне все еще тяжело дышать в этой атмосфере агрегации, нужно видеть 99 эту комедию окончательных результатов»[347]347
  Письмо Деррида Луи Альтюссеру, 2 августа 1965 г.


[Закрыть].

К числу кандидатов, успех которых был ему важен, относится и Бриек Бунур, внук Габриэля. Хотя он не учился в Высшей нормальной школе, Деррида на протяжении всего года удаленно помогал ему с подготовкой к конкурсу. «На экзамен, главное, надо прийти с чувством философской свободы и открытости, необходимым, чтобы не упустить конкретной специфики темы, не выбрать в спешке известный и успокоительный путь и чтобы организовать свое сочинение»[348]348
  Письмо Деррида Бриеку Бунуру, 26 сентября 1964 г. Интервью с Маргерит Деррида.


[Закрыть], – заверяет он его. Но Бриек исчезает в Бретани на следующий день после письменных экзаменов, не осведомившись даже о результатах, поскольку думает о том, не должен ли он, скорее, избрать для себя карьеру морского рыбака. Кангийем, знающий о связях Деррида с этим молодым человеком, просит его как можно быстрее на него выйти: «Скажите этому мальчику, что на устном экзамене он может делать все что угодно. Из-за оценок на письменном экзамене его все равно пропустят». Через несколько недель Деррида рад сообщить Габриэлю Бунуру, что лекция его внука была признана «самой философской из всех, что здесь прослушали». Его успех был Деррида очень дорог, «и было бы неприятно, если бы он лишился его из-за поступка, вызванного упадком духа»[349]349
  Письмо Деррида Габриэлю Бунуру, 25 августа 1965 г.


[Закрыть].

В октябре 1965 года книга Альтюссера «За Маркса» и коллективная работа «Читать „Капитал“»открывают серию «Теория» в издательстве Maspero, вызывая живейший интерес сначала во Франции, а затем и во многих других странах. Уже в следующие месяцы Альтюссер становится «как никто другой» предметом «страсти, почитания и подражания»[350]350
  Слова Жанин Верде-Леру, цит. по: Эрибон Д. Мишель Фуко. С. 202.


[Закрыть]. По словам многих, он представляется кем-то вроде «тайного папы мировой революции»[351]351
  Интервью с Домиником Домбром.


[Закрыть]. В ноябре 1966 года Жан Лакруа сообщит в Le Monde, что два самых цитируемых имени в сочинениях на экзаменах по философии на звание агреже – это Альтюссер и Фуко, также нередко встречаются имена таких очень молодых философов, как Рансьер, Балибар и Машере[352]352
  Цит. по: Эрибон Д. Мишель Фуко. С. 190.


[Закрыть].

В Высшей нормальной школе UEC (Союз студентов-коммунистов) на грани раскола. У итальянского направления, более открытого и ориентированного на Коммунистическую партию Италии, в Школе представителей почти нет. Конфликты в основном происходят между ортодоксами, которые за партию и за СССР, и руководимыми Робером Линаром «маоистами», которые вскоре выйдут из UEC, поскольку считают его «ревизионистским», и создадут UJCml – Союз молодых марксистов-ленинистов. Альтюссер, не скрывающий интереса к теоретическим текстам Мао Дзэдуна, придерживается сложной стратегии: своих студентов он подталкивает к радикализации, но сам ни на одно мгновение не рассматривает возможность выхода из партии[353]353
  Подробное описание марксистских групп и кружков конца 1960-х гг. дано в работе Элизабет Рудинеско. См.: Roudinesco É. Histoire de la psychanalyse en France, II. P. 390–391.


[Закрыть].

За несколько месяцев в Школе создается несколько небольших журналов. Первый – «Марксистско-ленинистские тетради» – открывается формулировкой Ленина, которая вряд ли может воодушевить Деррида: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». После номера, в котором слишком большая часть отводится работам во вкусе Линара, Жак-Ален Миллер, Жан-Клод Милнер и Франсуа Реньо отделяются и создают «Тетради для анализа». Этот журнал, поддерживаемый «эпистемологическим кружком», следует линии, которую можно назвать «альтюссеро-лаканистской»[354]354
  DosseF. Histoire du structuralisme, I. P.: Le Livre de poche, coll. «Biblio», 1995. P.333.


[Закрыть]. Деррида опубликует в нем свой первый текст о Леви-Строссе, который потом станет главой в работе «О грамматологии», также в это время в нем будет переиздан «Опыт о происхождении языков» Руссо, ставший в этом году темой его семинара.

Хотя авторитет Деррида в Школе по-прежнему значительно уступает авторитету Альтюссера, Деррида постепенно начинает оказывать влияние на Школу, а некоторые студенты сближаются с ним. «Вскоре образовалась своего рода биполярная структура, – вспоминает Бернар Потра. – Альтюссер заправлял догматической группой, которая нередко ко всему остальному выражала презрение. Деррида представлял другой полюс, он был более открытым, и многие подозревали его в идеализме. Тем не менее нас, студентов, ходивших на его лекции, набралось человек двадцать. Меня воодушевлял его совершенно новый способ читать философские тексты. Очень быстро я сблизился с ним. Уже в 1964 году он посоветовал мне написать магистерское сочинение о Ницше под руководством Рикера. Незаметно для самого себя я стал, похоже, первым дерридеанцем»[355]355
  Интервью с Бертраном Потра.


[Закрыть].

Также с немалым интересом посещают его занятия и некоторые студенты из числа самых политизированных, в том числе Доминик Лекур, с которым Деррида встретится на своем пути неоднократно. «Вначале я собирался заниматься археологией. Но именно Деррида определил мою специализацию, когда, проверив мое первое сочинение, написанное по его требованию, над своими пометками он написал: „Вы философ“. В течение пяти лет я неизменно оставался его студентом, ходил на все его семинары, несмотря на насмешки товарищей из „Марксистско-ленинистских тетрадей“, которые считали его бесполезным туманным метафизиком. Я же сам никогда не хотел, чтобы политика отдалила меня от Деррида, и думаю, он был к этому очень чуток. Альтюссер и Кангийем были для меня двумя главными ориентирами, но именно с Деррида я чувствовал, что происходит нечто очень важное. Я обращался к нему всякий раз, когда что-то для меня оставалось неясным, и он всегда был готов всеми силами помочь. Я привязался к нему как к преподавателю и человеку. Несмотря на его внешнюю сдержанность, в нем был огонь, у которого я любил погреться»[356]356
  Интервью с Домиником Лекуром.


[Закрыть].

В конце 1966 года, через несколько недель после получения высшего балла на конкурсе на звание агреже, Бертран Потра отправляет Деррида письмо, о котором тот никогда не забудет. Он говорит о своей признательности, о том, что благодарен не только за поддержку, оказанную ему за этот год подготовки, но и за само присутствие Деррида, его «столь ободряющее внимание» и «эту незаменимую глубину», пример которой он с такой настойчивостью подавал студентам:

Я думаю, что в Школе вы занимаетесь неблагодарной и не слишком-то доходной работой. Слишком часто мы демонстрировали досадную «философскую пассивность». Вот почему я позволю себе сказать вам, что ваша работа, несмотря ни на что, не прошла впустую. Без таких ориентиров, как вы и Альтюссер, я давно бы уже ушел из философии; вам хорошо известно, что без вас у нас было бы о ней исключительно блеклое и не особенно воодушевляющее представление[357]357
  Письмо Бертрана Потра Деррида, 5 сентября 1966 г.


[Закрыть].

Глава 3
Само письмо. 1965–1966

Каков бы ни был уровень первых публикаций Деррида, он по-прежнему крайне уязвим. Он нуждается в ободрении со стороны близких, прежде всего Габриэля Бунура. В первые дни 1965 года он пишет ему: «Все, что вы говорите мне об очерке про Левинаса, ободряет меня, одалживает мне немало сил. Мне это нужно, в этом я твердо уверен. И быть может, сила, которую вы, по вашим словам, видите, – это всего лишь сила этой потребности, то есть колоссальной немощи, взывающей каким-то образом к помощи». Деррида ощущает, что место, где он работает, – это место «ускользания, сокрытия, в котором внезапно все смешивается в какой-то черной ясности». Поддержка Бунура позволяет ему проникнуть в эти области, где Бунур уже бывал:

Побывав до меня и лучше меня в центре этого опыта (назовем его именами тех, кто вложился в него душой и телом: Ницше, Хайдеггера, Левинаса, Бланшо), вы заметили мой приход. Отныне, поскольку я пишу для вас, я мог бы лучше направлять свою речь, которой желаю что-то нащупать. Вы видите, что я все еще ищу безмятежности, хочу быть понятым. Да и как могло бы быть иначе? Но я знаю, что безмятежность, которой вы меня теперь наделяете, не имеет ничего общего с удобством, а быть понятым в своих пробных шагах – не значит угнездиться в достоверности. Другая безмятежность, несомненно дурная, – это университет, а теперь Школа, где мое преподавание меня укрепляет, по-другому, более действенно и плоско, стремясь при этом соединиться с той, первой[358]358
  Письмо Деррида Габриэлю Бунуру, 11 января 1965 г.


[Закрыть].

Все большее значение, как друг и писатель, приобретает для него и другой собеседник, гораздо более юный, – Филипп Соллерс. Деррида глубоко тронула «Драма», его новая книга. Он отправляет Соллерсу длинное письмо, робкое и даже смущенное, извиняясь за «велеречивость»:

Не говоря обо всем том, что «Драма» затрагивает в моих ожиданиях, всем том, в чем вы пошли раньше меня по пути, который показался мне знакомым, пусть и беспамятно, всем том, что мог бы сказать мой комментарий, оплетая собой вашу книгу, которая уже комментирует сама себя, то есть стирает себя, когда себя же и пишет… и пишет, устраняясь… не говоря об этом комментарии, который я не осмеливаюсь предпринять или же отвлечь от его движения, продолжающегося во мне, я восхитился – позволено ли это? – писателем, чудесной уверенностью, хранимую им в тот самый момент, когда он на передовой, в предельной опасности письма…[359]359
  Письмо Деррида Филиппу Соллерсу, 28 января 1965 г.


[Закрыть]

Тон становится еще более личным, когда Деррида признается, в какой мере книга Соллерса пробудила в нем любовь к литературе, перед которой он всегда робеет, ощущая себя в каком-то смысле испуганным: «Не рассердитесь ли вы, если я скажу, что написали, ко всему прочему, просто прекрасную книгу? Я, во всяком случае, очень рад ей, поскольку, хотя на публике я бы этого никогда не сказал, я все еще люблю прекрасные книги и верю в них. Во мне со времен молодости все еще сохраняется немного поклонения литературе». Постскриптум показывает, как высоко он ценит книгу Соллерса: «Читали ли вы „Ожидание забвение“ Бланшо? Он только что прислал мне его, не знаю уж почему, через два года после публикации. Я прочитал его как раз перед „Драмой“. И между этими книгами есть какая-то братская связь, устанавливающаяся через бесконечные различия».

Соллерс, без сомнения, очень тронут щедростью этого прочтения. Радуясь этому «общению без оглядки»[360]360
  Письмо Филиппа Соллерса Деррида, 3 марта 1985 г.


[Закрыть] и мысли, которая его сопровождает, он в следующие месяцы очень сближается с Деррида. Они часто переписываются и встречаются. Можно предположить, что Деррида стремится к самой тесной дружбе, как это было с Мишелем Монори.

Статья об Арто опубликована в 20-м номере Tel Quel; в той же самой подборке выходят тексты Соллерса, Поль Тевенен и и неизданных писем Арто Анаис Нин. В первой статье Деррида, посвященной Арто, – »Навеянной речи» предлагается новаторское прочтение мало известного пока автора. К 1965 году в издательстве Gallimard вышло только пять первых томов полного собрания сочинений.

В этой превосходной статье Деррида для начала задается вопросом о специфическом затруднении, связанном с любым высказыванием по поводу Арто. Слишком многие комментарии всего лишь заключают его в удобные категории, заново отрицая «ту загадку во плоти, которая пожелала назваться собственным именем Антонена Арто»[361]361
  Деррида Ж. Письмо и различие. С. 311 (перевод изменен; пер. под ред. В. Лапицкого – с. 251).


[Закрыть]. Даже Морис Бланшо в своих замечательных текстах, посвященных Арто, часто трактует его как клинический случай, поэтому «дикость» его опыта не принимается в расчет.

И если Арто решительно – как, по нашему мнению, никто до него – сопротивляется критическим и клиническим толкованиям, то именно тем, что в его приключении (а этим словом мы называем целостность, предшествующую разделению на жизнь и произведение) выступает протестом как таковым против приведения и выведения примеров как таковых. Критик и медик оказались бы беспомощными перед существованием, отказывающимся что-либо значить, перед искусством, пожелавшим остаться без произведений, перед языком, отрицающим свой след…

Арто пожелал разрушить историю, то есть историю дуалистической метафизики, которая для упомянутых выше эссе служила более или менее сокровенным источником вдохновения: дуализм тела и души, тайно поддерживающий дуализм слова и существования, текста и тела… Арто не хотел, чтобы его слово нашептывалось где-то вдали от его тела[362]362
  Там же. С. 283–284 (перевод изменен; пер. под ред. В. Лапицкого – с. 224).


[Закрыть].

Когда выходит этот номер Tel Quel, с Деррида по телефону связывается отвечающая за издание полного собрания сочинений Поль Тевенен, с которой он ранее никогда не встречался. Ей важно сказать ему, насколько его статья ее вдохновила. Она повторяет ему ту же мысль в длинном письме, отмечая, насколько для нее этот текст важен:

Я благодарна вам за него, поскольку, по сути, мне впервые был сделан такой подарок. Если исключить статьи Бланшо или одну-две фразы Мишеля Фуко в «Истории безумия», в течение 15 лет мне казалось, что я работаю в пустоте и не могу найти отклика. Конечно, я не отождествляю себя с Арто. Просто я считала, что работы Антонена Арто крайне важны для нашей эпохи, что они намного ценнее того времени, которое я им посвящаю, и до сего момента я не встречала никого, кто бы сказал мне, что я не ошибаюсь. Вот почему я благодарю вас и почему я благодарна Филиппу Соллерсу. Но о нем я давно знала, что он по этому поводу думает[363]363
  Письмо Поль Тевенен Деррида, 19 марта 1965 г.


[Закрыть].

Вскоре они встречаются и становятся друзьями. С этого момента Поль Тевенен держит Деррида в курсе своих исследований и регулярно посылает ему пока еще не опубликованные тексты Арто. Она собрала бумаги Арто в день его смерти, в довольно спорных обстоятельствах, и теперь увлеченно и терпеливо занимается расшифровкой этих рукописей, готовя издание полного собрания сочинений, объем которого постоянно растет[364]364
  Все, что касается Поль Тевенен, наследия Антонена Арто и издания его полного собрания сочинений, остается спорным вопросом по сей день. Дополнительную информацию можно найти в книге: Thévenin Р. Antonin Artaud, ce désespéré qui vous parle. P.: Seuil, coll. «Fiction & Cie», 1993. Совершенно иная точка зрения излагается Флоранс де Мердьё в ее работе. См.: Mèredieu F. de. L’Affaire Artaud, journal ethnographique. P.: Fayard, 2009.


[Закрыть].

Именно у Поль и Ива Тевененов Маргерит и Жак Деррида будут приняты в узкий круг писателей и художников первой величины – на званых ужинах, регулярно организуемых в квартире Тевененов на бульваре Бастилии. Среди известных гостей – Франсис Понж, Пьер Клоссовски, Луи-Рене де Форе, Мишель Лейрис, Пьер Булез и Роже Блен. Здесь бывает и Жан Жене, с которым у Деррида вскоре завязываются дружеские отношения.

Жене у Поль Тевенен на особом положении: она его кормит, перепечатывает его тексты на машинке, стирает его белье и занимается его бумагами. Для нее он почти «второй, живой Арто»[365]365
  Интервью с Альбером Диши. Более подробную информацию, касающуюся отношений Жана Жене и Поль Тевенен, см. в: White Е. Jean Genet. P: Gallimard, coll. «Biographies», 1993.


[Закрыть]. Также она ищет новые критические интерпретации, способные оживить интерес к его творчеству, несколько угасший после знаменитой статьи Сартра «Святой Жене, комедиант и мученик», опубликованной в 1952 году в первом томе его полного собрания сочинений.

С первой встречи между Деррида и Жене возникает симпатия. Поль Тевенен немного побаивается оставлять их наедине, когда ей надо заняться ужином. Но, вернувшись с кухни, она видит, что они погружены в столь оживленную беседу, что себя она ощущает немного непрошеной гостьей. Обычно Жене презирает интеллектуалов или по крайней мере не доверяет им. Но с Деррида тут же завязывается дружба, которая сохранится навсегда. В момент их знакомства у Жене довольно болезненный период: Абдалла, семь лет бывший его партнером, покончил с собой в 1964 году. Жене, который отказался писать и сжег многие рукописи, больше и слышать не хочет о литературе, во всяком случае о собственных произведениях. Это не мешает ему по-настоящему сблизиться с Деррида, о чем Деррида сообщает Поль Тевенен:

Не могли бы вы сказать Жану Жене, когда представится случай, в словах, которые покажутся вам уместными, то, что я никогда сам ему сказать не осмелюсь, не смогу сказать, что для меня это настоящий праздник – трезвый, тихий, внутренний, но все равно настоящий – встретить его и говорить с ним, слушать его, видеть его манеру быть… Из всех, с кем мне посчастливилось у вас повстречаться, больше всех я люблю именно его[366]366
  Письмо Деррида Поль Тевенен, без даты.


[Закрыть].

Жене иногда робеет перед Деррида не меньше, чем тот перед ним. Писателя занимают самые острые философские вопросы, о чем свидетельствует отрывок из одного длинного письма:

Когда вы ушли из квартиры Поль, в последний раз, когда мы там виделись, мне надо было вам еще многое сказать и, главное, спросить у вас… Я хотел бы, чтобы вы сказали мне, действительно ли благодаря научной рефлексии в философии можно прийти к «выбору» детерминизма или его противоположности. За счет какой интеллектуальной операции совершают этот выбор? Приходит ли он совершенно естественно, после акта веры? Как бросок костей, который оправдывается после того, как он уже сделан? Почему я коммунист? В силу общего темперамента, подвергшегося на втором шаге рационализации? Или националист – почему и как? Не стоит ли иррациональное – случайное – в начале каждой философской ангажированности? Я хорошо понимаю или думаю, что понимаю, как оправдывается выбор, но не знаю, как этот выбор совершается. Мне кажется, что сначала к нему естественно склоняются, а потом находят для него причины… Это задачка, которую вы и ваши молодые ученики наверняка решили, но мне она не дается. Однажды вы мне об этом расскажете[367]367
  Письмо Жана Жене Деррида, без даты.


[Закрыть].

У Деррида начало лета 1965 года выдалось, как это часто бывало, довольно мрачным. Он остается один во Френе, пока Маргерит и Пьер в Шаранте, и ему кажется, что работа почти не движется. «У меня сложилось впечатление, что я вижу недосягаемые жемчужины, как ловец, который боялся бы воды, хотя он прекрасно разбирается в устрицах», – пишет он Альтюссеру[368]368
  Письмо Деррида Луи Альтюссеру, 2 августа 1965 г.


[Закрыть]. Однако этот «небольшой текст о письме», который он с трудом завершает к концу августа, намереваясь послать его в Critique, вскоре завоюет репутацию одного из главных его произведений.

Решившись в кои-то веки отправиться в настоящий отпуск, Жак и Маргерит весь сентябрь проводят в Венеции, на острове Лидо. Они живут там вместе с Пьером, которому только что исполнилось два года, а также с Лейлой Себбар, алжирской студенткой, их постоянной няней, которая через несколько лет станет известной писательницей. Для Деррида это первая поездка в Италию, одну из стран, которые ему будут наиболее дороги, и одна из тех немногих стран, куда он часто будет ездить не по работе.

По возвращении он находит письмо Мишеля Деги, в котором тот говорит, насколько ему понравилась статья «Письмо до письма»[369]369
  Название этой статьи – «L’ecriture avant la lettre», – которая станет первой частью книги «О грамматологии», представляет собой непереводимую игру слов: его можно прочитать как «Письмо до письменности», Деррида обыгрывает также и обычное выражение «avant la lettre» (букв. – «до буквы»), обозначающее наличие некоего явления в период, когда для него еще не было названия, соответственно «Письмо, когда оно еще так не называлось» или «Письмо, как мы назвали бы его сегодня». – Примеч. пер.


[Закрыть]. Через несколько дней Жан Пьель подтверждает ему, что хочет опубликовать в Critique это «чрезвычайно насыщенное, богатое, новаторское»[370]370
  Письмо Жана Пьеля Деррида, 3 октября 1965 г.


[Закрыть] исследование, пусть даже из-за его объема придется издать его в двух номерах – за декабрь 1965 года и январь 1966 года. Деррида неоднократно признавал, что эта статья, набросок первой части книги «О грамматологии», стала «матрицей», которая впоследствии определит основы его работы.

В соответствии с правилами Critique текст является прежде всего рецензией на «Спор о письме и иероглифе в XVII и XVIII веках» М.-В. Давида, «Жест и речь» Андре Леруа-Гурана, а также конференцию «Письмо и психология народов». Но вопросы, поднимаемые в «Письме до письма», выходят далеко за пределы этих работ. Деррида, предваряя свое собственное рассуждение, упоминает о «конце книги», а потом вводит понятие «грамматологии», или науки о письме.

В статье, в частности, дается тщательный анализ предпосылок лингвистики Соссюра, главного ориентира всей структуралистской мысли. Хотя Деррида отдает должное основному тезису о различии как источнике лингвистического значения, он полагает, что мысль Соссюра все еще остается подчиненной логоцентризму, «метафизике фонетического письма», которая издавна принижает письмо. Однако цели, заявленные на этих страницах, не ограничиваются вопросами лингвистики и антропологии. Развивая подход Хайдеггера, Деррида намеревается заняться работой, которая «сотрясает онтологию, которая в своем внутреннем движении определяла смысл бытия как наличие, а смысл языковой деятельности (langage) – как непрерывную полноту речи»; его задача – «поставить под вопрос все то, что мы, кажется, понимаем под близостью, непосредственностью, наличием»[371]371
  Деррида Ж. О грамматологии/пер. с фр. Н. Автономовой. М.: Ad Marginem, 2000. G. 199.


[Закрыть].

В этой же статье появляется важное понятие, которое часто будет служить названием для мысли Жака Деррида, – понятие деконструкции. В своем «Письме японскому другу» – другу, который не мог найти равноценного термина в своем языке, Деррида яснее всего объяснил свой выбор:

Когда я избрал это слово – или когда оно привлекло к себе мое внимание (мне кажется, это случилось в книге «О грамматологии»), – я не думал, что за ним признают столь неоспоримо центральную роль в интересовавшем меня тогда дискурсе. Среди прочего я пытался перевести, приспособить для своей цели хайдеггеровские слова Destruktion и Abbau. Оба обозначали в данном контексте некую операцию, применяющуюся к традиционной структуре или архитектуре основных понятий западной онтологии или метафизики. Но во французском термин «destruction» слишком очевидно предполагал какую-то аннигиляцию, негативную редукцию, стоящую, возможно, ближе к ницшевскому «разрушению», чем к его хайдеггеровскому толкованию или предлагавшемуся мной типу прочтения. Итак, я отодвинул его в сторону. Помню, что я стал искать подтверждений тому, что это слово, «деконструция» (пришедшее ко мне с виду совершенно спонтанно), действительно есть во французском. Я его обнаружил в словаре Литтре. Грамматическое, лингвистическое или риторическое значения оказались там связанными с неким «машинным» значением. Эта связь показалась мне весьма удачной…[372]372
  Деррида Ж. Письмо японскому другу/пер. с фр. А. Гараджи // Вопросы философии. 1992. № 4. Мне представляется важным отметить, что по-немецки слово «Destruktion» в обычной жизни не употребляется; поскольку оно закреплено за философией, оно не имеет нигилистических коннотаций, которые «destruction» неизбежно сохранило бы по-французски.


[Закрыть][373]373
  Определение глагола «déconstruire», которое приводится в словаре Литтре: «1. Разобрать целое на части. Деконструировать машину, чтобы перевезти ее в другое место.
  Грамматический термин. Производить деконструкцию. Деконструировать стихи, делая их путем устранения размера похожими на прозу…
  Деконструироваться. Утрачивать конструкцию. «Современная эрудиция говорит нам о том, что в краю недвижного Востока язык, достигший совершенства, деконструировался и исказился сам собой, исключительно согласно своему закону изменения, естественно присущему человеческому духу» (Villemain. Préface du Dictionnaire de l’Académie)».


[Закрыть].

Как забавную историческую подробность можно упомянуть то, что глагол «деконструировать» не был совершенно забыт на тот момент, когда Деррида собрался дать ему новую жизнь. В 1960 году он использовался в получившей известность песне Жильбера Беко «Отсутствующий» на слова Луи Амада, поэта и префекта:

 
Как сложно вынести отсутствие друга,
Который каждый вечер садился за этот стол,
Но больше не придет, смерть ничтожна,
Но колет сердце и деконструирует тебя.
 
 
(Qu’elle est lourde à porter l’absence de l’ami
L’ami qui tous les soirs venait à cette table
Et qui ne viendra plus, la mort est misérable
Qui poignarde le coeur et qui te déconstruit.)
 

Когда в Critique выходит первая часть «Письма до письма», в интеллектуальной среде эта статья становится настоящим событием. Мишель Фуко не скрывает своего восторга «этим освободительным текстом»: «В ряду современной рефлексии это самый радикальный текст из всех мной прочитанных»[374]374
  Письмо Мишеля Фуко Деррида, 21 декабря 1965 г.


[Закрыть]. Эммануэль Левинас заявляет, что его тоже «захватили эти раскаленные, ветвящиеся страницы»: «Несмотря на всю вашу верность Хайдеггеру, сила вашей отправной мысли предвещает первую новую книгу после его книг»[375]375
  Письмо Эммануэля Левинаса Деррида, 30 января 1966 г.


[Закрыть].

Что касается Габриэля Бунура, он снова заявляет о своем восхищении «всеми этими капитальными текстами». А Деррида благодарит его лирическим письмом: «Какой же огромной поддержкой является для меня это чудесное и щедрое внимание, не упускающее меня из виду и на протяжении вот уже двух лет постоянно меня сопровождающее. Какая неизмеримая для меня удача! Я никогда не смогу высказать вам в полной мере, насколько вам благодарен». Сожалеет он только об одном – о расстоянии, которое мешает им встречаться так часто, как ему бы хотелось.

Мне так нужны были бы ваши советы, ваш бдительный опыт, свет вашей культуры. Я знаю это давно, но ваше последнее письмо от «старого араба», как вы себя называете, подтверждает это мое чувство. Я так хотел бы, чтобы вы говорили со мной об Ибн Массара, Корбене, Массиньоне[376]376
  Письмо Деррида Габриэлю Бунуру, 21 января 1966 г.


[Закрыть].

По мнению Франсуа Досса, автора монументальной «Истории структурализма», 1966 год стал апогеем этой новой парадигмы. Это год книги «Слова и вещи» Мишеля Фуко, неожиданно хорошо разошедшейся в книжных магазинах, жесткой полемики между Роланом Бартом и Раймоном Пикаром вокруг «Новой критики» и выхода огромного тома «Текстов», в котором Лакан собирает статьи из разных изданий. Хотя Деррида не публикует в этом году никакой работы и для широкой публики остается неизвестным, многие статьи и выступления закрепляют за ним славу того, с кем придется считаться, одного из «великих умов нашего века», как не побоялся написать Франсуа Шателе в Le Nouvel Observateur.

Также именно в это время Деррида постепенно создает для себя новую среду, в которой больше писателей, чем философов и университетских преподавателей. Очень внимательный к книгам, которые ему присылают, Деррида пишет длинные письма, искренние и содержательные, таким друзьям, как Эдмон Жабес или Мишель Деги, а также авторам Tel Quel и людям из близкого круга журнала – Жану-Пьеру Файю, Марслену Плейне, Жану Рикарду и Клоду Оллье.

Надолго свяжет его дружба и с Роже Лапортом, человеком, близким к Бланшо и Левинасу, который старше Деррида на пять лет. Обширный проект под названием «Биография», постепенно развиваемый им, не может не захватить Деррида. Ведь для Лапорта вопрос в том, чтобы «перевернуть издавна установившися отношения между жизнью и письмом»: «Хотя обыденная жизнь предшествует рассказу, который из нее можно сделать, я поставил на то, что есть такая жизнь, которая не является ни предшествующей, ни внешней письму… невозможно было бы сделать рассказ из истории, которая еще не состоялась, из неслыханной жизни, подойти к которой позволило бы только письмо»[377]377
  Слова Роже Лапорта цитируются по: Guichard T. L’épreuve par neuf // Le Matricule des Anges. 2000. n° 32.


[Закрыть].

Первый том этого цикла – «Канун» вышел в издательстве Gallimard в 1963 году, но Деррида узнает о нем только в 1965 году, по подсказке Мишеля Фуко. Он испытывает такой энтузиазм, что Лапорт тотчас отправляет ему рукопись второго тома – «Голоса на краю молчания». Деррида тоже крайне заинтересован этим исследованием пределов языка, акцентами, которые зачастую сближаются с мистикой и негативной теологией: «Я глубоко убежден вопреки Витгенштейну, афоризм которого вам, вероятно, известен, в том, что „то, о чем нельзя говорить, о том (не) нужно молчать“»[378]378
  Письмо Деррида Роже Лапорту, 10 августа 1965 г.


[Закрыть]. Творчество Роже Лапорта представляется Деррида зеркалом его собственных исследований, притягательным и одновременно пугающим. Во многих отношениях оно представляет то, к чему он мечтает направиться, ощущая при этом потребность защититься от этого философией:

Сейчас я полагаю, что у вашего начинания есть смысл, что это, с моей точки зрения, самое радикальное письмо… Держаться вблизи этого предела опасно по крайней мере в двух отношениях, и именно поэтому я держусь от него как можно дальше, чтобы не быть уничтоженным тем, что грозит опасностью (празднеством или смертью), но также и как можно ближе, чтобы не заснуть. Опасно для жизни – для того минимума спокойствия, который необходим для ее поддержки и ее бдительности, – и вместе с тем для Речи (или письма)… У меня часто бывает ощущение, что из-за своего «страха», с которым я, возможно, когда-нибудь покончу, я уклоняюсь от того пути сердца, по которому вам удалось пойти… То есть я пытаюсь поступать, как вы, используя дополнительную маску, то есть одну дополнительную уловку между моей «жизнью» и моей «мыслью», «другое» дополнение и крайне болезненную – поверьте мне – косвенную речь[379]379
  Письмо Деррида Роже Лапорту, 19 февраля 1966 г.


[Закрыть].

Благодаря Мари-Клэр Буне, бельгийскому психоаналитику, близкой к Соллерсу, Деррида встречает также Анри Бошо, писателя, который только начал писательскую карьеру, хотя ему уже больше 50 лет. Бошо, обосновавшийся в швейцарском Гштаде, вместе со своей супругой руководит роскошным пансионатом для американских девушек – «Институтом Монтессано», и он регулярно приезжает в Париж, где проходит дидактический анализ, и, когда удается, посещает семинар Лакана. В 1966 году его первый роман «Разрыв» производит глубокое впечатление на Деррида:

Позвольте мне вам сказать просто, без условностей и преувеличений, что это восхитительный текст – восхитительный своей глубиной и ясностью, силой и скромностью. Насколько я знаю, это первое литературное произведение, в котором с таким мастерством соединены психоаналитический ресурс и поэтический акт, где они связываются и даже смешиваются в столь подлинной и изначальной форме… Оно является образцом не только в силу своей поэтической красоты и завершенности, оно образец для литературы, которая действительно должна пройти через «анализ» и сделать нечто больше простого заимствования у него фетишей[380]380
  Письмо Деррида Анри Бошо, 24 июля 1966 г.


[Закрыть].

Первый роман Бошо произвел такое впечатление на Деррида еще и потому, что он впервые методически занялся текстами Фрейда, которого до этого читал «слишком фрагментарно, недостаточно и избито»[381]381
  Derrida J., Roudinesco É. De quoi demain… P. 275.


[Закрыть]. До середины 1960-х годов, как он будет объяснять впоследствии, он не принимал в расчет необходимость психоанализа для его собственной философской работы. Несомненно, сближению с последним способствовали разговоры с Маргерит: она только что начала проходить дидактический анализ, который она оплачивает, занявшись переводом нескольких статей Мелани Кляйн[382]382
  Интервью с Маргерит Деррида. Деррида узнал о работах Мелани Кляйн через Маргерит, а также, возможно, через своего друга Николя Абрахама, с которым познакомился в 1959 г. Один из ее «Очерков по психоанализу» часто цитируется в «О грамматологии» См.: Деррида Ж. О грамматологии. С. 224–225.


[Закрыть].

Со своей первой лекцией по Фрейду Деррида выступит по приглашению Андре Грина в марте 1966 года. Грин, стремящийся открыть Психоаналитическое общество Парижа для структурализма и современных веяний, захотел устроить на своем семинаре обсуждение недавних статей Деррида, но последний в своем выступлении вышел далеко за эти рамки. В докладе «Фрейд и сцена письма» он подробно анализирует два довольно мало известных текста Фрейда – «Набросок научной психологии» 1895 года и «Заметки о волшебном блокноте» 1925 года. Вопреки Лакану Деррида пытается показать, что бессознательное связано скорее с иероглифическим письмом, чем с речью. Превращая Фрейда в главного союзника деконструкции логоцентризма, он придает немалую значимость понятиям «последействия» (Nachträglichkeit) и «запаздывания» (Verspätung):