Текст книги "Деррида"

Дружеская переписка с Филиппом Соллерсом не прекращается. «Я все время думаю о вас, – уверяет его писатель, – как об одной из тех исключительных „инстанций“, которым я хочу показать, что происходит через меня и что пишется»[424]424
  Письмо Филиппа Соллерса Деррида, 20 июля 1967 г.


[Закрыть]. Деррида хотел было написать ему раньше, но время прошло очень быстро, между «какой-то семейной задавленностью, общим окоченением» и «новым „бракосочетанием“ со Средиземным морем». «В бездельничании, в котором я пребываю и которого у меня не было многие месяцы, возможно, тихо делается новая работа, принимаются новые меры»[425]425
  Письмо Деррида Филиппу Соллерсу, 25 июля 1967 г.


[Закрыть].

Именно в этом году дружба Соллерса и Деррида наткнется на первое препятствие, непосредственно связанное с новым героем – Юлией Кристевой. Приехав из Болгарии во Францию в 1965 году для защиты докторской диссертации по сравнительному литературоведению, Юлия Кристева познакомилась с Гольдманом, Женеттом, Бартом, а вскоре и с Филиппом Соллерсом. Красота, ум и харизма молодой женщины, ее престиж «иностранки»[426]426
  «Чужестранка» (L’étrangère) – так будет называться статья Ролана Барта о Юлии Кристевой, которая будет опубликована 1 июня 1970 г. в La Quinzaine littéraire, а потом войдет в сборник «Гул языка» (Barthes R. Le Bruissement de la langue. R: Seuil, 1984).


[Закрыть] – все это тут же становится сенсацией. Новые научные ориентиры, которые она приносит с собой – Михаил Бахтин, русские формалисты, понятия, которые она с легкостью изобретает – интертекстуальность, параграмматизм, – позволяют ей за несколько месяцев утвердиться на парижской интеллектуальной сцене, публикуясь сначала в марксистском журнале La Pensée, а затем, с весны 1967 года, в Critique и Tel Quel.

Вначале отношения Юлии Кристевой и Деррида совершенно безоблачны. Она искренне восхищается новым способом прочтения Гуссерля, предложенным Деррида. Главное же – он представляется ей единственным философом, способным объединить феноменологию, уже отфильтрованную психоанализом и литературным опытом[427]427
  Интервью с Юлией Кристевой.


[Закрыть]. Но вскоре случается первый инцидент: Соллерс резко отчитывает Деррида за то, что тот показал Франсуа Валю статью Юлии Кристевой «Смысл и мода» (посвященную «Системе моды» Барта) до ее публикации в Critique. Когда Деррида не скрывает своего удивления и обиды на этот упрек, Соллерс тотчас приносит ему извинения: по его словам, для него нет ничего невыносимее самой мысли о размолвке между ними. Но он готов сообщить кое-какую дополнительную информацию:

Кристева: вопрос этот сложнее, чем ты, похоже, думаешь. По поводу появления этой мысли, столь же неожиданного, сколь и решительного, было много кривотолков, споров, разных подробностей. Я хорошо помню, как Ф. Валь сказал мне о статье про Бахтина, вышедшей в Critique, что это «бред»; я помню и кое-какие споры из-за того, что Миллер и Бадью выступили с радикальным осуждением текста, опубликованного в Tel Quel, а еще один психоаналитик разразился страстными диатрибами против ее текстов; я вижу, как складываются, словно в пробирке, все симптомы того, что раньше бы назвали первостатейной травлей[428]428
  Письмо Филиппа Соллерса Деррида, 28 сентября 1967 г.


[Закрыть].

Истина, скрываемая в этом письме, как и на встречах в следующие месяцы, состоит в том, что Деррида не было сказано о самом главном – о любовной истории Юлии Кристевой и Филиппа Соллерса, а потом и об их браке, заключенном в кругу самых близких друзей 2 августа 1967 года. В этот период они оба хранят брак в тайне, едва ли не в подполье[429]429
  Более подробную информацию о начале творческого пути Юлии Кристевой во Франции можно найти в книге Филиппа Форе. См.: Forest P. Histoire de Tel Quel. P.: Seuil, coll. «Fiction & Cie», 1995. P. 249–259.


[Закрыть].

Маргерит и Жак, в свою очередь, возвращаются во Френ в начале августа, где ждут рождения второго ребенка. Жан Луи Эммануэль Деррида появился на свет 4 сентября 1967 года, немного раньше срока, что не мешает ребенку родиться крепким и спокойным. Выбор трех имен не случаен: Жан – это имя Женетта, Луи – Альтюссера, Эммануэль – Левинаса. После рождения ребенка Деррида вынужден взять на себя домашние обязанности, к чему он никогда не был привычен. С двумя детьми квартира во Френе становится по-настоящему тесной. Жак и Маргерит подумывают о возможности покупки дома. Хотя их финансовое положение вскоре улучшится благодаря семинару, который Деррида будет вести у небольшой группы американских студентов, они поймут, что им придется поселиться чуть дальше от Парижа.

1967 год – это определенно год многих рождений. Ведь осенью выходят две новые книги Деррида.

«Голос и феномен» опубликован в издательстве PUF в серии Жана Ипполита. Эта небольшая работа представляется в качестве всего лишь «введения в проблему знаков в феноменологии Гуссерля». Но на самом деле в книге развиваются вопросы, затронутые в «Письме и различии» и в «О грамматологии»: они позволяют заново оспорить привилегию, которой на протяжении всей западной истории наделялись присутствие и голос. Во введении Деррида объясняет это так:

Таким образом, у нас есть предписание для самой общей формы нашего вопрошания: не утаивают ли все же феноменологическая необходимость, строгость и проницательность гуссерлевского анализа, нужды, на которые он отвечает и которые мы прежде всего должны распознать, метафизические предпосылки?.. В таком случае то, что является предметом обсуждения в избранном примере понятия знака, позволяет увидеть, что феноменологическая критика выдает себя за момент в истории метафизической самоуверенности. И больше того, мы беремся утверждать, что ресурсом феноменологической критики является собственно метафизический проект в его историческом завершении и в попросту восстановленной чистоте его начала[430]430
  Деррида Ж. Голос и феномен/пер. с фр. С. Г. Кашиной, Н. В. Суслова. СПб.: Алетейя, 1999. С. 13–14 (перевод изменен).


[Закрыть].

С точки зрения Деррида, проблему в целом представляет та глубинная амбиция, которой движутся все исследования Гуссерля, а именно стремление освободить «изначальный» опыт и достичь «самой вещи» в ее «чистом присутствии». В «Голосе и феномене» он пытается прояснить философские предпосылки «зависимости, наличие которой необходимо допустить, между тем, что называют мыслью, и определенной игрой знаков, мет и следов»[431]431
  Kambouchner D. Derrida: déconstruction et raison (лекция, прочитанная в Университете Тунцзи в Шанхае 23 мая 2007 г.; я благодарю Дени Камбушнера за то, что он передал мне этот текст, не издававшийся на французском языке). Также полезна статья: Giovannangeli D. La fidélité à la phénoménologie // Le Magazine littéraire. 2004. n° 430. P. 40.


[Закрыть].

С точки зрения многих философов, «Голос и феномен» – один из главных текстов Деррида. Жорж Кангийем и Элизабет де Фонтене уже после первого прочтения выразили свое восхищение. Крупный бельгийский феноменолог Жак Таминье также не скрывает, что влюблен в эту работу, которую ставит так же высоко, как «Тотальность и бесконечное» Левинаса. А Жан-Люк Нанси и сегодня считает ее одной из вершин творчества Деррида: «„Голос и феномен“ остается, с моей точки зрения, одной из самых главных и в некоторых отношениях наиболее впечатляющих его книг, поскольку в ней содержится сердцевина всей его операции: отклонение присутствия от самого себя и „differance“ с „а“ в его сложном отношении между бесконечным и конечным. Для меня это и правда сердцевина, двигатель, сама энергия его мысли»[432]432
  Письмо Жана-Люка Нанси автору.


[Закрыть].

И все же самым известным из трех произведений, вышедших в 1967 году, остается книга «О грамматологии». Именно благодаря ей взгляды Деррида начнут постепенно утверждаться в США. По признанию самого Деррида, книга складывается из «двух разнородных кусков, несколько искусственно соединенных вместе»[433]433
  Derrida J. Il Gusto del Segreto.


[Закрыть]. Первая часть «Письмо до письма» – это расширенная версия статьи, вышедшей в Critique: именно здесь определяются фундаментальные понятия. Вторая часть «Природа, культура, письмо» начинается с медленного и в то же время безжалостного анализа одной из глав «Печальных тропиков» – «Урока письма», показывая, ценой каких стратегем автор связывает появление насилия у намбиквара с письмом.

Нет ничего случайного в том, чтобы сразу после того, как была поставлена под вопрос лингвистика Соссюра, взяться за этнологический дискурс Леви-Стросса. Это два столпа структуралистского дискурса, который Деррида в эту пору считает господствующим в западной мысли, хотя он, с его точки зрения, остается «в плену (мы имеем в виду целый слой в этом многоуровневом образовании) тех самых метафизики и логоцентризма, которые при этом поспешно объявляются уже „преодоленными“»[434]434
  Деррида Ж. О грамматологии. С. 240.


[Закрыть].

Клод Леви-Стросс даже не пытается скрыть своего раздражения. Вскоре после первой публикации этой главы в четвертом номере Cahiers pour l’analyse он отправляет в редакцию журнала язвительное письмо:

Нужно ли говорить вам, в какой мере я был тронут интересом, проявленным ко мне вашей недавней публикацией? И все же я не могу избавиться от неприятного чувства, поскольку разве же это не философский фарс – исследовать мои тексты с таким пристрастием, которое было бы больше оправдано в том случае, если бы они принадлежали Спинозе, Декарту или Канту? Честно говоря, я не считаю, что написанное мной заслуживает такой обходительности, особенно когда речь идет о «Печальных тропиках», в которых я намеревался изложить не истины, а лишь раздумья полевого этнографа, логичность которых я и сам бы не взялся защищать.

Поэтому я не могу избавиться от ощущения, что г-н Деррида, разгоняя туман, орудует с исключенным третьим с изяществом медведя… Короче говоря, я удивлен тем, что вы, столь свободные умы, раз уж вы изволили уделить внимание моим книгам, не спросили себя, почему я так неохотно использую философию, вместо того, чтобы в этом меня упрекнуть?[435]435
  Письмо Клода Леви-Стросса, опубликованное в Cahiers pour l’analyse. 1967. n° 8.


[Закрыть]

Но Леви-Стросс занимает только одну главу. Вторая часть «О грамматологии» посвящена в основном Жан-Жаку Руссо и, главное, «Опыту о происхождении языков», в ту пору почти забытому небольшому произведению, которое Деррида смело связывает с некоторыми отрывками из «Исповеди». Сравнивая произведения, разные по стилю и значимости, уделяя внимание малейшим деталям, Деррида предлагает новый способ прочтения, похожий на то свободное выслушивание, которое практикует психоаналитик. Идя по следу слова «восполнение», которое часто ассоциируется с прилагательным «опасное», Деррида показывает, что Руссо связывает его то с письмом, то с мастурбацией, которые в равной мере притягивают его и в то же время вызывают отвращение.

Чтение, осуществляемое им подобным образом на практике, «всегда должно иметь в виду это незаметное для самого писателя отношение между тем, чем он владеет, и тем, чем он не владеет в схемах своего языка»[436]436
  Деррида Ж. О грамматологии. С. 313.


[Закрыть]. Речь идет об «означающей структуре, которую должно выработать само критическое чтение», даже когда произведение делает вид, будто самоустраняется перед сообщаемым им означаемым содержанием. Дискурс философии или гуманитарных наук принимается в расчет как совершенно особый текст, что радикально расходится с университетской традицией.

Выход в свет работы «О грамматологии» более чем закрепляет интерес, вызванный сдвоенной статьей в Critique. 31 октября в La Quinzaine littéraire Франсуа Шателе публикует восторженную рецензию на целую страницу под названием «Смерть книги?». 18 ноября Жан Лакруа, который с 1944 года ведет философскую хронику в Le Monde, посвящает Деррида отдельную статью на полстраницы. Уже первые строки говорят о своего рода коронации:

Философия в кризисе. Но кризис этот – еще и обновление. Во Франции ее облик меняет целая плеяда (относительно) молодых мыслителей: Фуко, Альтюссер, Делез и т. д. К этим именам отныне стоит добавить и Жака Деррида. Ранее известный небольшой группе своих поклонников из Высшей нормальной школы, он только что предстал перед широкой публикой, опубликовав за шесть месяцев три книги, в частности «О грамматологии». В силу внимания, уделяемого им проблеме языка, кажется, что он близок «структуралистам». Он отдает им должное и признает, что общая рефлексия получила сильный толчок благодаря обеспокоенности по поводу языка, которая может быть лишь обеспокоенностью языком и в языке. Но в то же время он от них отстраняется, поскольку этот иконоборец, нимало не вдохновляющийся научной моделью, остается в плену у философского демона… Цель Деррида – не деструкция, а «деконструкция» метафизики. Основополагающие понятия философии запирают логос и разум в своего рода «ограде». Нужно сломать эту «ограду», пойти напролом[437]437
  Le Monde, 18 novembre 1967.


[Закрыть].

Также в этом взвешенном и благожелательном анализе вводятся понятия «различения», «граммы» и «следа». Жан Лакруа подчеркивает особую связь мысли Деррида с идеями Ницше и Хайдеггера, избегая при этом многих неверных трактовок, которые распространятся впоследствии. «Деррида, – подчеркивает он, – не желает ставить письмо выше речи».

За три дня до этого в La Tribune de Genève Ален Пенель с воодушевлением приветствовал автора, который «ставит под вопрос западную мысль». На этот раз акцент, однако, делается больше на «Письмо и различие». Похвала горячая, но без изысков:

После него Маркс, Ницше, Хайдеггер, Фрейд, Соссюр, Якобсон, Леви-Стросс и т. д. будут смотреться бледно. Дело в том, что Деррида представляется более радикальным, чем все они вместе взятые, поскольку его мысль испытывает всех остальных, числит себя и открывается в качестве рефлексии современной рефлексии. Показывая, таким образом, что метафизика по-прежнему определяет западную мысль, Жак Деррида утверждает себя в качестве смелейшего современного мыслителя. Его работы непременно станут новым и причем главным полем рефлексии для всех, кого интересует становление нашей культуры, – критиков, философов, преподавателей, студентов[438]438
  La Tribune de Genève, 15 novembre 1967.


[Закрыть].

На книгу, которую все очень ждали, автору отвечают потоком писем. Филипп Соллерс, который прочитал полную рукопись еще летом, тотчас назвал ее «определенно гениальным текстом»[439]439
  Письмо Филиппа Соллерса Деррида, so июля 1967 г.


[Закрыть]. Юлия Кристева очень растрогана, получив книгу с дарственной надписью, в «знак сообщничества»; она благодарит Деррида за все то, чем она уже обязана его трудам, и за то, что она почерпнет из них в будущем[440]440
  Письмо Юлии Кристевой Деррида, 31 октября 1967 г.


[Закрыть]. Вскоре она отправит ему список вопросов, на которые он даст подробные письменные ответы, которые войдут в книгу «Семиология и грамматология»[441]441
  Это письменное интервью будет опубликовано в журнале Information sur les sciences Sociales (vil) в июне 1968 г., a потом переиздано в «Позициях» в 1975 г.


[Закрыть]. Что касается Ролана Барта, уже после конференции в Балтиморе он сердечно благодарит Деррида: «О грамматологии» видится ему «книгой Галилея в стране инквизиции или попросту культурной книгой в стране варваров». Оценка эта, если посмотреть на нее в исторической перспективе, не лишена иронии.

Ведь именно из США приходит еще одно горячее и многообещающее письмо, в котором Поль де Ман рассказывает Деррида, насколько его «обрадовала и заинтересовала» книга «О грамматологии». От этой работы он ждет «прояснения и развития своей собственной мысли», каковую возможность он ощутил уже на выступлении Деррида в Балтиморе и во время их первых разговоров[442]442
  Письмо Поля де Мана Деррида, 6 октября 1967 г.


[Закрыть]. На конференции в предыдущем году, беседуя за завтраком, они выяснили, что каждый из них, двигаясь в своем направлении, интересовался «Опытом о происхождении языков». Так началась дружба, которая в будущем приобретет огромное значение: как скажет Деррида, после этой первой встречи они всегда будут вместе, ни один малейший «намек на разногласия» не разделит их[443]443
  Derrida J. Mémoires pour Paul de Man. R: Galilée, 1988. P. 16.


[Закрыть]. Де Ман опубликует прекрасную рецензию в журнале Annales Jean-Jacques Rousseau, за которой последует большая, более критическая статья[444]444
  Man P. de. Rhétorique de la cécité: Derrida lecteur de Rousseau // Poétique. 1970. n° 4. Этот текст стал одним из самых главных в книге «Слепота и прозрение» (Blindness and Insight. Essays in the Rhetoric of Contemporary Criticism. L.; Minneapolis: Methuen & Co./University of Minnesota, 1983; русский перевод: Де Ман П. Слепота и прозрение/пер. с англ. Е. В. Малышкиной. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2002). После смерти Поля де Мана Деррида скажет об этой статье: «В Европе и в Америке, когда речь шла о деконструкции или о чем-то другом, мне, как и Полю де Ману, и часто вместе с ним повезло или, наоборот, не повезло: мы провоцировали немало яростных реакций, как говорится „критику“. И вот никакая другая критика не казалась мне столь же щедрой в своей строгости, столь же свободной от всякой зловредности, столь же уважительной к будущему, но при этом никогда не скатывающейся в самодовольство; никогда никакая другая критика не казалась мне столь же приемлемой, как критика со стороны Поля де Мана в „Риторике слепоты“. Никакая другая не дала мне такую же пищу для размышлений, даже если поначалу я не чувствовал себя согласным с ней, как, впрочем, и попросту несогласным» (Derrida J. Mémoires pour Paul de Man. P 124).


[Закрыть], но главное то, что он в самом скором времени заставит своих студентов в Корнелльском университете обратить внимание на этого нового философа.

Сэмюэль Вебер, который писал в то время свою диссертацию у Поля де Мана, вспоминает, что о Деррида он услышал от него в начале 1966 года, еще до конференции в Балтиморе: «Едва прочитав „Письмо до письма“ в Critique, он с воодушевлением рассказал мне о ней. Я сразу же прочитал эту статью и был просто потрясен ею. Очень скоро мне стало казаться, что Деррида делал то, что Поль де Ман только пытался сделать. Поэтому у де Мана могли быть причины относиться к нему по меньшей мере двойственно, но я никогда ничего такого не ощущал. Он не испытывал к нему ни зависти, ни ресентимента, напротив, был искренно ему благодарен»[445]445
  Интервью с Сэмюэлем Вебером.


[Закрыть].

Именно по просьбе Поля де Мана с конца осени 1967 года Деррида начинает вести семинар по «философским основаниям литературной критики» для дюжины американских студентов, приехавших из Корнелльского университета и Университета Джонса Хопкинса. Его курс захватывает их еще больше потому, что Деррида открыт к диалогу и личному контакту. Как и у многих других, у Дэвида Кэролла сохранятся вдвойне теплые воспоминания об этом семинаре, потому что там он встретит свою будущую супругу:

Этот парижский семинар перевернул во мне все идеи о литературе, которые, по правде говоря, в основном были традиционными. Жак, если говорить вкратце и грубо, предложил тем, кто посещал семинар и ждал чего-то совсем другого или же, как я, не знал точно, чего ждать, нечто совершенно новое: определенный способ постановки вопросов и особый тип двойного критического анализа. Он проводил занятия каждую неделю, одновременно философские и литературные, на которых показывал сложные и противоречивые, внутренние и в то же время внешние отношения между литературой и философией. Я был потрясен, все мы были потрясены стилем Деррида, его манерой читать, ставить вопрос, анализировать тексты. Все следовало ставить под вопрос, все нужно было обсудить по-новому и иначе. И главное, чтобы добиться этого, надо было найти другой голос, другой стиль, другое письмо. После этого ничто уже не могло остаться прежним[446]446
  CarrollD. Jacques Derrida ou le don d’écriture – quand quelque chose se passe // Salut à Jacques Derrida. P. 100.


[Закрыть].

Жерар Гранель не стал довольствоваться поздравлением бывшего интерна лицея Людовика Великого «со всеми днями рождения, книжками и ребенком вперемешку»[447]447
  Письмо Жераря Гранеля Деррида, 8 сентября 1967 г.


[Закрыть]. Пока Деррида, ставший для него единственным читателем, имеющим значение, погружается в еще не изданную диссертацию о «Смысле времени и восприятия у Э. Гуссерля», Гранель пишет для Critique подробную рецензию на три недавно вышедшие книги под названием «Жак Деррида и зачеркивание начала».

На 20 страницах он приветствует появление совершенно новой мысли. Вероятно, он первым воспользовался прилагательным «дерридеанский». Статья не могла не тронуть бывшего однокурсника с самых первых строк: «Уже целое произведение, которое, однако, не является „произведением“; уже целое письмо, что за год было развернуто над нашими головами как транспарант, прекрасно заметный на фоне неба и совершенно новый по своим цветам»[448]448
  Granel G. Jacques Derrida et la rature de l’origine // Critique. 1967. n° 246.


[Закрыть]. Но, хваля Деррида и его «военный метод», которому удается оставаться «уважительным и любезным», Гранель не боится проявить заметно меньше вежливости к Левинасу, который, по его мнению, никак не может «избежать расставленной на него Деррида сети», и особенно к Фуко:

Неумолимое терпение, страшная мягкость – все это налицо в «нескольких примечаниях», которые навлекает на себя г-н Фуко из-за трактовки, данной им Декарту в «Истории безумия». Наверное, именно здесь лучше всего видно, как «особый пункт», первоначально затерявшийся в произведении, позволяет проникнуть в это произведение, действуя поначалу медленно, но потом быстро, захватывая его целиком, так что оно вдруг раскрывается, разоблачается в самих своих посылках. И достаточно будет просто перенести (даже без особых поправок) дефекты «Истории безумия», выявленные здесь, на «Слова и вещи», чтобы точно так же сразу стала ясна базовая неопределенность понятия «археология», управляющего всем этим начинанием[449]449
  Ibid.


[Закрыть].

Фуко, который ранее всегда заверял Деррида в своей «искренней дружбе», хотел бы, чтобы последний выступил против если не публикации статьи в целом, то по крайней мере этого довольно грубого пассажа. Но Деррида, который отныне входит в редколлегию Critique, напоминает Фуко о правиле поведения, которое он сам для себя установил: «Не выступать ни за, ни против статьи, касающейся [лично его]»[450]450
  Derrida J. Gérard Granel // Chaque fois unique, la fin du monde. P. 319. Деррида в этом тексте утверждает, что Гранель не знал о полемике, связанной с выходом его статьи в Critique. Анализ переписки доказывает обратное, зо октября 1967 г., сгладив несколько формулировок, Гранель пишет Деррида: «Ты на самом деле думаешь, что из-за этого поднимется вой? Посмотрим…».


[Закрыть]. Последствия не заставят себя ждать: эти несколько строк, кстати говоря, немного отредактированных по просьбе Жана Пьеля, значительно охлаждают отношения Деррида и Фуко. По мнению Деррида, именно эта статья Гранеля стала спусковым крючком для озлобленного выпада Фуко в 1972 году.

Гранель знать ничего не хочет об этой глупой ссоре. В длинном письме, отправленном им Деррида через несколько недель после выхода статьи, он снова говорит о том, что поражен «неожиданной близостью» их работ, «внезапно открывшейся общей судьбой – словно бы заключенный, 10 лет протомившийся в совершенно изолированной камере, вдруг услышал, как другой стучит по стене или по трубам». Ему кажется, что только они вдвоем могут сделать шаг в философии, поскольку «Хайдеггер умрет, да и в любом случае [их] работа письма, хотя и основана на нем, начинается после него». Жан Бофре не создаст произведения, которое можно было бы от него ожидать, а все остальные потерялись в безымянном «ученичестве». Наряду с тем, что интересует их, его и Деррида, есть только марксизм, неотомизм и Сорбонна, то есть, если говорить попросту, «различные формы безнадежного блуждания»[451]451
  Письмо Жерара Гранеля Деррида, 4 февраля 1968 г.


[Закрыть].

Первое интервью с Деррида выходит в декабре 1967 года в Les Lettres françaises – культурном еженедельнике, которым руководит Арагон. В этом тщательно отредактированном тексте автор разъясняет Анри Ронсу отношение между тремя только что опубликованными работами, намеренно создавая впечатление лабиринта:

– Можно считать «О грамматологии» длинным эссе, разделенным на две части (спайка между которыми теоретическая, систематическая, а не эмпирическая), и посреди него можно вшить «Письмо и различие». «Грамматология» часто к ней прибегает. В этом случае интерпретация Руссо окажется одновременно двенадцатой вставкой сборника. И наоборот, можно поместить «О грамматологии» посреди «Письма и различия», поскольку шесть первых текстов этой работы предшествуют, фактически и теоретически, публикации в Critique два года назад статей, предваряющих «О грамматологии»; а пять последних, начиная с «Фрейда и сцены письма», уже задеты грамматологическим вскрытием. Но эти вещи не поддаются так просто выстраиванию, как вы себе представляете. Во всяком случае, что оба «тома» вписываются в середину один другого, это похоже, как вы сможете заметить, на ту странную геометрию, современниками которой вроде бы являются эти тексты…

– А «Голос и феномен»?

– Забыл. Это, возможно, эссе, к которому я всего больше расположен. Наверное, я смог бы привязать его как одно длинное примечание к той или другой из тех двух работ… Но в классической философской архитектонике «Голос» шел бы на первом месте…[452]452
  Derrida J. Implications (entretien avec Henri Ronse) // Les Lettres françaises. 1967. n° 1211. Интервью переиздано в «Позициях» в 1972 г. См.: Деррида Ж. Позиции/пер. с фр. В.Бибихина. М.: Академический проект, 2007. С. 12–13 (перевод изменен).


[Закрыть]

Хайдеггер стал для Деррида еще более важным философом, чем Гуссерль, именно с ним он никогда не закончит объясняться. В своем интервью в Les Lettres françaises он говорит, что по отношению к нему он ощущает «крайнюю двойственность», «противоречивое восхищение»[453]453
  Entretien avec Jacques Derrida // Janicaud D. Heidegger en France. P. 103.


[Закрыть]:

Ничего из того, что я пытаюсь делать, не было бы возможно без открытия хайдеггеровских вопросов… Однако, несмотря на этот долг по отношению к хайдеггеровской мысли, или скорее по причине этого долга я пытаюсь распознать в хайдеггеровском тексте, который, как и всякий другой, неоднороден, дискретен, не везде на высоте наибольшей силы и всех последствий его вопросов, я пытаюсь в нем распознать признаки принадлежности к метафизике и к тому, что он называет онтотеологией[454]454
  Деррида Ж. Позиции. G. 18.


[Закрыть].

Если смотреть с вполне конкретной точки зрения, именно в этот период между Хайдеггером и Деррида начинается игра в кошки-мышки, которая продлится несколько лет. Пьер Обанк, выпускник Высшей нормальной школы, крупный специалист по Аристотелю, которого Деррида с одобрением цитировал в «О грамматологии», занимает в этот период должность в Гамбурге. Он собирается пригласить Хайдеггера на обед, и последний сообщает ему, что хочет узнать о современной французской философии: особенно он, судя по всему, интересуется структурализмом. «Я обязательно должен буду тебя ему похвалить», – заявляет Обанк Деррида[455]455
  Письмо Пьера Обанка Деррида, 6 декабря 1967 г.


[Закрыть].

В примечании к одной из недавних работ – «Нужно ли деконструировать метафизику» Пьер Обанк упомянул об этой беседе. Вечером, когда они встретились в самом конце 1967 года, Хайдеггер проявил неподдельный интерес к работе Деррида. И хотя он обычно любил превозносить философские достоинства немецкого языка, в этом случае он даже согласился внимательно изучить тонкости понятия, вписанного во французский язык:

Особенно он заинтересовался темой différance, и мы провели много времени за попытками перевести этот термин на немецкий. У нас ничего не получилось. Два смысла французского différer в немецком выражаются двумя терминами: verschieden sein (быть отличным) и verschieben (откладывать во времени). Несмотря на небольшое сходство в звучании, речь идет о двух разных корнях. Дерридеанская игра слов возможна только в латыни (в которой у глагола diferre два смысла) и в романских языках. Английский, использующий два родственных глагола – to differ для первого смысла и to defer для второго, – представляет собой промежуточный случай. Хайдеггер был вынужден признать: «В этом пункте французский язык идет дальше немецкого». Он попросил меня передать Деррида его пожелание как можно скорее с ним встретиться, чего, к сожалению, так и не случилось[456]456
  Aubenque P. Faut-il déconstruire la métaphysique? P.: PUF, 2009. P. 60.


[Закрыть].

Важно отметить: хотя Деррида тоже хочет познакомиться с Хайдеггером, не всякий контекст он считает подходящим. Французские ученики фрайбургского учителя слишком раздражают его, чтобы он мог задуматься о поездке следующим летом на семинар в Торе, возле дома Рене Шара в Иль-сюр-ла-Сорг, в котором примут участие Гранель и Деги. Хайдеггер видит себя на этих частных семинарах в роли учителя, а участников считает учениками «детского сада», которых он подвергает суровым опросам. Из-за сложностей перевода и «странности отношений, замкнутых на Федье и непосредственном окружении, в котором немало смешного», Деги уверенно говорит, что Деррида в таких условиях не выдержал бы[457]457
  Письмо Мишеля Деги Деррида, 10 сентября 1968 г. См. также: Janicaud D. Heidegger en France. P. 240–260.


[Закрыть].