Текст книги "Танатонавты (пер. А. Григорьев)"

22. Философия Паскаля

Бессмертие души столь важно для нас, затрагивает нас столь глубоко, что равнодушный отказ узнать, что с ней происходит, означает полную потерю мира эмоций.

Наш наипервейший долг вникнуть в смысл этого понятия – ведь от него зависит все наше поведение.

Вот почему я вижу существенное различие между теми, кто не нуждается в знании, и теми, кто изо всех сил стремится к познанию, ибо первые живут беззаботно и бездумно.

Их равнодушие к самим себе, к собственной личности, ее целостности возмущает меня. Изумляет и пугает: я считаю это чудовищным. И говорю это не из набожного рвения к духовному совершенству. Напротив, считаю, что это чувство должно быть присуще каждому человеку в его собственных интересах.

Блез Паскаль

Из диссертация Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть»

23. Настройка

Мне было четырнадцать лет, когда Рауль зашел за мной домой и велел поторопиться. Мои родители заворчали. И не только потому, что было время ужина, но и потому, что они продолжали считать: Рауль Разорбак на меня дурно влияет. Но поскольку я за последнее время получил отличные отметки по математике, списывая у друга, они не могли препятствовать нашим встречам.

Однако велели быть осторожным и не терять головы. Завязывая мне шарф, отец шепнул, что именно ближайшие друзья приносят самые худшие неприятности.

А мать ехидно добавила:

– А я даю такое определение «другу»: тот, чье предательство вызывает наибольшее удивление.

Рауль потащил меня к больнице Святого Людовика, объяснив, что там только что создали службу для ухода за умирающими и коматозными больными. «Служба сопровождения умирающих» – так ее целомудренно обозвали. Она располагалась в левом крыле пристройки. Я спросил, что он собирается делать. Он резко ответил, что наше посещение станет превосходной возможностью узнать побольше.

– Побольше? О чем?

– Это же очевидно. О смерти!

Идея проникнуть в больницу меня не воодушевляла. Там было множество серьезных взрослых, и я бы удивился, позволь они нам устраивать там свои игры.

Но у Рауля Разорбака всегда хватало аргументов для возражений. Он сказал, что читал в газетах, как после комы люди просыпались и рассказывали потрясающие истории. Эти люди говорили, будто бы видели удивительные вещи. Они, правда, не видели ни лодок, ни змей, плюющихся огнем, а только влекущий к себе свет.

– Ты говоришь о впечатлениях на грани смерти, о том, что американцы называют NDE, Near Death Expericnce?

– Ну да. О NDE.

Все знали, кем были люди, познавшие NDE. Одно время они вошли в моду. Многие написали бестселлеры. Еженедельники печатали портреты авторов на обложке. Потом, как любая мода, она ушла. В конце концов, никаких доказательств не было, не было весомых свидетельств, только красивые истории, почерпнутые там и сям от разных людей.

Верил ли Рауль в подобные басни?

Он разложил передо мной вырезки из журналов, и мы присели на корточки, чтобы внимательно их изучить. Это были вырезки из известных журналов, которые проводили свои расследования строго и серьезно. Набранные жирным шрифтом, заголовки буквально кричали: «Путешествие за пределы смерти», «Свидетельство после комы», «Жизнь после жизни», «Я вернулся оттуда, и мне это нравится», «Смерть и дальше»...

Раулю эти слова казались окутанными особой поэтичностью. Ведь его отец был там...

В качестве иллюстраций публиковались размытые фотографии с наложенной аурой или репродукции картин Иеронима Босха.

Рауль в каждом тексте выделил желтым цветом отрывки, которые считал главными: «Согласно опросу Института Гэллапа восемь миллионов американцев утверждают, что познали NDE». «Опрос, проведенный в больничной среде, показывает, что 37% людей, побывавших в коме, утверждают, что путешествовали вне тела, 23% видели туннель, 16% притягивал к себе благотворный свет».

Я пожал плечами.

– Не хотелось бы лишать тебя иллюзий, но...

– Но что?

– Меня сбила машина. Я полетел вверх и потерял сознание, когда упал. Три часа без сознания. Настоящая кома. И я не видел даже тени туннеля и никакого благотворного света.

Он удивился.

– И что же ты видел?

– Ничего. Абсолютно ничего.

Мой друг посмотрел на меня так, словно я болел редкой болезнью, вызванной неведомым вирусом.

– Ты утверждаешь, что был в коме и не сохранил никаких воспоминаний?

– Именно так.

Рауль задумчиво почесал подбородок, потом радостно воскликнул:

– Я знаю почему!

Он выдержал долгую паузу и произнес фразу, над которой я позже долго размышлял:

– Ты ничего не видел, потому что... ты не был «достаточно» мертв.

24. В краю белых монахов

Через час мы были у больницы Святого Людовика. Охранник в форме у ярко освещенного входа внимательно наблюдал за входящими и выходящими. Используя высокий рост, Рауль надел потрепанный плащ, чтобы казаться взрослее. Взял меня за руку, надеясь сойти за отца и сына, которые явились навестить выздоравливающую бабушку.

Увы, часовой оказался бдительным.

– Эй вы, крохи, есть другие места для игр.

– Мы пришли навестить бабушку, – жалобно заныл Рауль.

– Как ее зовут?

Рауль не колебался.

– Мадам Салипиано. Она в коме. Ее поместили в новое отделение сопровождения умирающих.

Гений импровизации! Скажи он Дюпюи или Дюран, это вызвало бы подозрение, но «Салипиано»... Достаточно странная фамилия, чтобы сойти за настоящую.

Охранник состроил соответствующую мину. «Сопровождение умирающих» – от таких слов любому станет не по себе. Он слышал о создании новой службы, об этом судачили в больничных коридорах, и он нас пропустил, чуть ли не извиняясь, что остановил.

Мы оказались в сверкающем лабиринте. Коридоры, коридоры... Мы тыркались в разные двери, открывая удивительный мир.

Я во второй раз в жизни попадал в больницу, но впечатление было столь же странным. Словно я, как взломщик, проник в храм белизны, где суетились колдуны в белом и юные обнаженные жрицы, прикрытые незапятнанными халатиками.

Все это походило на отрепетированный античный балет. Кареты «скорой помощи» подвозили жертвенные подношения, упакованные в окровавленные простыни. Юные жрицы распаковывали их, а потом увозили в комнаты, выложенные плиткой, где великие жрецы с квадратными масками на лицах и в прозрачных перчатках ощупывали и переворачивали их, словно читали предсказания.

Этот спектакль впервые подтолкнул меня к карьере медика. Запах эфира, медсестры, белые одежды, возможность по своей воле копаться во внутренностях современников – всё это было достойно интереса. Вот где таилась истинная власть! Я тоже стану белым колдуном!

Обрадованный, как гангстер, наткнувшийся на помещение с сейфами, Рауль шепнул мне на ухо:

– Тс-с... Сюда!

Мы толкнули застекленную дверь.

И едва не бросились назад, ошеломленные увиденным. Пациенты «Службы сопровождения умирающих» действительно были в плохом состоянии. Справа от нас беззубый старик, застывший с открытым ртом, наполнял воздух вонью в радиусе десяти метров. Рядом с ним худое существо неопределенного пола, не мигая, уставилось на какое-то коричневое пятно на потолке. Из носа текли прозрачные сопли, но существо даже не пыталось их вытереть. Слева лежала лысая дама с прядью крашеных светлых волос на морщинистом лбу. Она пыталась сдерживать постоянную дрожь левой руки, ухватив ее правой. Конечно, ей это не удавалось, и она поносила непокорную конечность, произнося непонятные слова, поскольку у нее вывалилась вставная челюсть.

Смерть, да простит меня Рауль, не имела отношения к богам, богиням, чудовищам и рекам, кишащим змеями. Смерть была именно тем, что мы видели: людьми, которые заживо гнили.

Мои родители были правы: смерть ужасна. Я хотел тут же смыться, но Рауль потащил меня к даме со светлой прядью.

– Простите, если мы вас беспокоим, мадам.

– Здрав... ствуй... те, – заикаясь, выговорила она. Душа ее дрожала, как и тело.

– Мы двое студентов из школы журналистов. Нам хотелось бы взять у вас интервью.

– По... почему у меня? – с усилием выдавила она.

– Потому что нас интересует ваш случай.

– Я.. не... представляю... никакого... интереса. Ухо... дите!

Сопливый вообще не реагировал. И мы направились к воняющему предку, который смотрел на нас, как на назойливых комаров. Он распсиховался, словно его оторвали от срочных дел.

– Что, что, что вы хотите от меня?

Рауль опять завел свою речь:

– Здравствуйте, мы учимся в школе журналистики и собираем материал о людях, переживших кому.

Старик с гордостью приподнялся.

– Еще бы. Я пережил кому. Пять суток в коме, и видите, все еще здесь!

Глаза Рауля вспыхнули.

– И как это было? – спросил он, словно обращался к туристу, только что вернувшемуся из Китая.

Старик недоуменно воззрился на него:

– Что вы хотите сказать?

– Что вы почувствовали, когда находились в коме?

Его собеседник явно не понимал, что от него хотят.

– Я пять суток был в коме. А в коме вообще ничего не чувствуют!

Рауль настаивал:

– У вас не было галлюцинаций? Вы не помните о свете, коридоре, о чем-то еще?

Умирающий разозлился:

– Нет. Кома вовсе не кино. Прежде всего тебе очень плохо. И когда приходишь в себя, все болит. Никакого удовольствия. Для какой газеты вы пишете?

Ниоткуда возник медбрат и тут же завопил:

– Кто вы такие? Зачем мучаете моих больных? Кто вам разрешил сюда войти? Читать не умеете? Разве не видели табличку: «Посторонним вход строго запрещен»?

– Ты и я против дураков! – крикнул Рауль.

Мы бросились бежать. И заблудились в выложенных плиткой коридорах. Мы пробежали через палату для пациентов с сильными ожогами, с моторными расстройствами и попали туда, куда попадать не следовало. Мы оказались в морге.

Трупы лежали в хромированных корытах, на их лицах застыла гримаса боли. У некоторых еще были открыты глаза.

Молодой студент пинцетом снимал с них перстни и обручальные кольца. Одно из них никак не хотело сниматься. Кожа вокруг металла разбухла. Тогда студент без малейших колебаний перекусил палец щипцами. Он с металлическим звоном упал на пол.

Я чуть не лишился сознания. Рауль выволок меня наружу. Мы едва держались на ногах.

Мой друг ошибался. А мои родители были правы. Смерть выглядела отвратительно. Не стоило на нее смотреть, приближаться к ней, говорить о ней и даже думать.

25. Лапландская мифология

Лапландцы считают, что жизнь – это мягкое тесто, которое прикрывает скелет. А душа скрывается в костях этого скелета.

Поэтому, выловив рыбу, снимают с нее мясо, не ломая ни одной косточки. А затем выбрасывают скелет в том месте, где выловили рыбу. Они убеждены, что Природа позаботится, чтобы вновь снабдить кости мясом, а когда они через несколько дней, недель или месяцев вернутся, их будет ждать новая свежая пища.

Для них плоть – простое украшение костей, в которых прячется истинная душа. Такое же уважение к скелету наблюдается у монголов и якутов, которые пытаются воссоздать в стоячем положении скелет медведя, убитого ими. И чтобы не повредить тонкие кости черепа, отказываются есть мозг, хотя тот считается деликатесом.

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть».

26. Разлука

Через некоторое время после нашей безумной вылазки в больницу Святого Людовика мать Рауля переехала в провинцию, и прошли долгие годы, пока мы встретились вновь.

Мой отец умер в тот же год от рака легких. Десятифранковые сигары не промахнулись. Шпинат, брокколи и анчоусы – я проливал потоки слез на его похоронах, но никому это не было интересно.

Сразу после похорон мать превратилась в мегеру-тиранку. Она стала во все вмешиваться, хотела за всем приглядывать и управлять моей жизнью. Она без всякого смущения рылась в моих вещах и наткнулась на личный дневник, хотя я считал, что надежно припрятал его под матрасом. Она тут же стала зачитывать вслух самые лучшие отрывки перед Конрадом, которого восхитило мое крайнее уничижение.

Я долго оправлялся от этой раны. Дневник всегда был моим ближайшим другом, которому я поверял тайны, не опасаясь осуждения. Вряд ли это было оплошностью молчаливого друга, но он меня предал.

Конрад с издевкой комментировал:

– Вот уж не знал, что ты втюрился в эту дуреху Беатрису. Она просто дурнушка в своих пелеринках и с прыщами на роже. Ты – порочный тип.

Я пытался состроить хорошую мину при плохой игре, но мать знала, что лишила меня союзника. Она не хотела, чтобы у меня были друзья. Даже предметы-друзья. Она считала, что ее одной вполне хватало для удовлетворения всех моих нужд в общении.

– Ну-ка рассказывай всё, – сказала она. – Я сумею сохранить твои тайны и буду молчать как могила. Твою тетрадку мог найти кто угодно. К счастью, она не попала в чужие руки!

Я предпочел не вступать в дискусию. И не возразил, что, кроме ее рук, никакие чужие руки не сочли бы правомерным рыться под моей постелью.

И было невозможно отомстить Конраду за смешки, предъявив его личный дневник. Он его не вел. Он в нем не нуждался. Ему вообще нечего было сказать, даже самому себе. Он был счастлив и шел по жизни, не пытаясь ее понять.

Потеряв своего духовника, я еще больнее ощутил отсутствие Рауля. Никто в лицее не интересовался античной мифологией. Для товарищей по классу слово «смерть» не несло никакого магического смысла, а когда я говорил им о трупах, они постукивали пальцем по лбу. «Совсем рехнулся, старина, отправляйся на психоанализ!»

– Ты еще слишком мал, чтобы затуманивать себе мозги смертью, – выговарила мне Беатриса. – Подожди, пока тебе стукнет шестьдесят. А сейчас еще слишком рано.

Но я ей тут же возразил:

– Тогда поговорим о любви! Эта ведь тема для молодых?

Она в ужасе отступила. Я попробовал ее задобрить.

– Я ведь только прошу, выйти за меня замуж...

Она убежала. А потом объявила, что я сексуальный маньяк и даже пытался ее изнасиловать. И более того, я был, несомненно, убийцей-преступником-маньяком, ведь меня так интересовали смерть и трупы.

Ни дневника, ни друга, ни подружки, ничего общего с семьей – жизнь выглядела очень тусклой. Рауль мне не писал. Я был совершенно одинок на этой планете.

К счастью, у меня были книги. Рауль не обманул меня, сказав, что книги и есть те друзья, которые никогда не предают. Книги знали античную мифологию. Они не боялись говорить о смерти и о любви.

Но каждый раз, когда мои глаза наталкивались на слово «смерть», я вспоминал о Рауле. Я знал, что смерть отца стала для него навязчивой идеей. Он хотел знать, что тот мог сказать ему перед смертью. Мой, пока был жив, выдавал лишь сентенции: «Не делай глупостей», «Следуй советам матери», «Берегись тех, кто говорит, что желает тебе добра», «Бери пример с Конрада», «Ты не можешь есть аккуратно? Салфетки не для собак», «Продолжай в том же духе и схлопочешь», «Передай мне коробку с сигарами», «Не ковыряй пальцем в носу», «Не ковыряй в зубах билетиком на метро», «Хорошо прячь свои деньги», «Опять читаешь книгу? Лучше бы помог матери убрать со стола». Превосходное духовное наследие. Спасибо, папа.

Но Рауль все же был не прав, замыкаясь на смерти. Не надо быть ученым, чтобы понять смерть. Это – конец жизни. Точка. Как фильм, который обрывается, когда выключаешь телевизор...

Однако ночью мне снился все тот же сон, и я улетал к даме в белом атласе с маской черепа. Об этом кошмаре я в дневнике не упоминал.

27. Индийская мифология

Те, кто знает, и те, кто ведает, – в том лесу вера есть истина, они входят в пламя, а из пламени – в день, а изо дня – в светлое двунеделье, а из двунеделья – в полугодие, когда солнце клонится к северу, а из этого полугодия – в мир Богов, из мира Богов – в солнце, а из солнца – в страну молний. Из страны молний божественный дух переносит их в миры Брахмана: в этих мирах они живут в неизмеримых далях. Непостижимо далеко от подлунного мира.

Брадараньяка-Упанишада

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть»

28. Рауль вернулся

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я окончательно решил стать врачом. Я поступил на медицинский факультет и – было ли это случайно? – выбрал специальности анестезиолога и реаниматолога.

Я стал служителем в храме, где отвечали за жизнь людей, которые стремились выжить в любых условиях. Быть может, мною руководило и желание оказаться среди жриц, про которых говорили, что все они под халатиками голые. Мне очень быстро довелось проверить, было ли это очередным мифом. Медсестры часто носили под халатом маечки.

Мне было тридцать два года, когда Рауль без особого шума вернулся в мою жизнь. Он позвонил и, как водится, назначил свидание на кладбище Пер-Лашез.

Он стал еще выше, еще больше исхудал. Он вернулся в Париж. Мне было приятно, что после долгих лет отсутствия он первым делом связался со мной.

Он оказался достаточно деликатным, чтобы не заговорить сразу же о смерти. Как и я, он повзрослел. И уже не смеялся по любому поводу и без повода. Никакой глупой игры слов, никаких каламбуров и шуточек.

Он занимался биологическими исследованиями в Национальном центре научных исследований и имел звание профессора. Но разговор он начал со своих любовниц. Женщины в его жизни не задерживались, поскольку совсем его не понимали. Они считали его смертельно... мрачным. Он выходил из себя:

– Почему самые красивые женщины всегда самые глупые?

– Почему бы тебе не приударить за уродками? – возразил я.

Надо было бы расхохотаться, но детство прошло. Он улыбнулся.

– А ты, Мишель, погуливаешь?

– Не очень.

Он хлопнул меня по спине.

– Слишком робок?

– Быть может, излишек воображения. Я мечтаю иногда о зачарованной принцессе, которая ждет меня и только меня.

– Веришь в Спящую красавицу? Но если мечтаешь переспать с девицей, еще не встретив ее, значит, заранее изменяешь.

– Точно. Именно такое ощущение у меня и возникает каждый раз.

Пауковидные кисти Рауля летали вокруг меня, словно плели защитную сеть. Как я мог так долго жить без него и его безумия?

– Эх... – вздохнул он. – Ты – слишком нежный цветочек, Мишель. Для таких, как ты, этот мир слишком жесток. Тебе следует набраться сил и приготовиться к борьбе.

Мы с грустью вспомнили о схватке с сатанистами. Потом он заговорил о своих исследованиях. Он работал над изучением зимней спячки сурков. Как многие животные, сурки могли три месяца спать, замедлив работу сердца на 90%, не дыша и обходясь без еды и воды. Рауль далеко продвинулся в исследовании этого явления. После изучения сна он собирался заняться преддверием смерти. Для получения более глубокого искусственного сна было достаточно погрузить сурка в ванну, охлажденную до 0оС. Внутренняя температура зверька быстро падала, сердце почти останавливалось, но он не умирал. Его можно было оживить через полчаса путем энергичного растирания.

Я подозревал, что мой приятель называл спячкой то, что мы, медики, называем комой. Однако его опыты увенчались успехом, и на международных конгрессах его уже называли «будильником замороженных сурков».

Я спросил его, нашел ли он новые тексты о потусторонней жизни. Он тут же оживился. Он не надеялся, что я первым затрону его любимую тему.

– Греки! – воскликнул он с дрожью в голосе. – Греки верили, что вселенная состоит из круглых концентрических миров. Каждый мир заключал в себе другой, меньший, и так далее, вроде того, как нарисовано на мишени. А в самом центре находился мир греков, где жили люди.

Рауль завелся.

– Итак, в центре греки в первом мире. Вокруг них, во втором круге жили варвары, тех окружал третий круг, мир чудовищ, среди которых были и отвратительные существа северных земель.

Я перебил его:

– Люди, варвары, чудовища – три круга, не так ли?

– Да, нет, – он тут же поправил меня, – после мира чудовищ шел мир океана. Там есть остров Блаженных, Рай, где живут бессмертные. Кроме того, там есть и остров Сновидений, по которому по ночам течет река. Остров зарос цветами лотоса. А в центре высится город с четырьмя вратами. Через двое врат проникают кошмары, а двое других открываются для чудесных снов. Этими четырьмя вратами управляет Гипнос, бог сна.

– Ого!

– После океана, – продолжил Рауль, – появляется новая суша. Берег Континента Мертвых. Деревья там приносят только сухие плоды. Именно туда приходят все корабли, и там все заканчивается.

Воцарилось молчание. Нас окружал то райский, то адский декор. Рауль нарушил очарование, спросив меня о работе реаниматора-анестезиолога. Он хотел знать, какие препараты я использую для людей, полагая, что сможет ими воспользоваться для своих сурков.

29. Мнение доктора Пэнсона

А. Кома

По мнению моего приятеля, доктора Пэнсона, существует три формы комы:

Кома 1. Бредовое летаргическое состояние. Сознание отключено, но пациент реагирует на внешнюю стимуляцию. Может длиться от тридцати секунд до трех суток.

Кома 2. Пациент перестает реагировать на внешнюю стимуляцию, щипки и уколы. Может продолжаться целую неделю.

Кома 3. Глубокая кома. Прекращение всех видов деятельности. Отключение головного мозга. Верхние конечности сведены судорогой. Удары сердца становятся спорадическими (дефибриляция). По мысли Мишеля, из этой комы пациента вывести невозможно.

Б. Внешние признаки

1) Мидриаз (полное расширение зрачков).

2) Паралич.

3) Искривление рта.

В. Как вывести пациента из комы?

Методы, используемые Мишелем:

1) Массаж сердца.

2) Интубация верхних дыхательных путей.

3) Электрическая стимуляция (200—300 Джоулей).

4) Инъекция адреналина в сердечную мышцу.

Г. Как вызвать кому?

Препараты, используемые Мишелем:

1) Натрий.

2) Тиопентал (учесть возбуждение при пробуждении), пропофол (быстрое засыпание, пробуждение без проблем).

3) Дроперидол (более слабое воздействие, местный обезболивающий эффект, ощущение отключенности в течение часа после пробуждения, опасность остановки сердечно-дыхательного аппарата). Доза регулируется в зависимости от веса пациента.

4) Хлорид калия (вызывает расстройства сердечной деятельности и мерцание желудочков).

Д. Частота сердцебиения у человека

Нормальная: 65—80 ударов в минуту.

Самая низкая: 40 ударов в минуту.

У некоторых йогов опускается до 38, но это исключительные случаи.

Минимум: ниже 40 ударов в минуту, резкое ослабление церебрального кровообращения, опасность обморока (короткая потеря сознания на срок до двух минут). Пациент обычно не помнит об обмороке.

Максимум: 220 ударов в минуту минус возраст пациента.

Рабочие заметки для танатонавтических исследований. Рауль Разорбак