Текст книги "Танатонавты (пер. А. Григорьев)"

43. Буддистская философия

Как вы думаете, ученики, чего больше:

Воды в океане или слез, которые вы проливаете во время вашего долгого паломничества, от нового рождения к новой смерти,

Вновь встречаясь с теми, кого ненавидите,

Разлучаясь с теми, кого любите?

Долгие годы вы страдали от горестей, неудач, и боли и насыщали землю кладбищ,

Уже давно устали вы от своего существования,

Уже давно хотите вы уйти от всего этого.

Наставления Будды

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть»

44. Состоялось

Понадобилось несколько недель раздражительности, мелких унижений и невероятной скуки, чтобы я решил встать на сторону Рауля и его безумия.

Надоедливые звонки матери и неожиданные визиты братца подтолкнули меня к этому решению. Добавьте легкое любовное разочарование (коллега отказала мне, чтобы покрасоваться с дебилом-стомато). Даже хорошей книги не нашлось, чтобы утешить в несчастье. Теперь вам понятно, почему я созрел для Флери-Мерожи.

Однако мой выбор был определен не стечением этих жалких обстоятельств, а старой скукоженной дамой, которая ждала решающей операции.

Я стоял рядом, держа наготове шприц с инъекцией, когда мне сообщили, что хирург еще не готов. Я знал, что это означало. Этот паскудник под предлогом, что ему надо расслабиться, трахался с медсестрой в раздевалке. Когда они закончат, я смогу усыпить пациентку, чтобы он убрал опухоль с ее мочевого пузыря. Один шанс из двух, что она проснется.

Какая... насмешка! Пять тысяч лет цивилизации, чтобы попасть в зависимость от хирурга-недоучки, желавшего утолить свою похоть перед попыткой спасти больную!

– Почему вы смеетесь? – спросила старая дама.

– Просто так. Нервное.

– Ваш смех напоминает мне смех мужа перед самой смертью. Я любила его смех. Он умер от разрыва аневризмы. Ему повезло. Он не увидел своего распада. Он умер... в добром здравии. – Ее смех звучал, как похоронный звон колокольчика. – Наконец-то я воссоединюсь с ним после этой операции.

– Что вы такое говорите! Доктор Лево – настоящий ас.

Старушка покачала головой.

– Я надеюсь остаться на столе. Мне уже так надоело жить в одиночестве! Я хочу встретиться с мужем. Наверху. В Раю.

– Вы верите, что есть Рай?

– Конечно. Было бы слишком ужасно, если бы все кончалось с этой жизнью. Где-то обязательно есть «после». Я встречусь со своим Андре, там или в иной жизни, мне все равно. Мы так давно и так долго любили друг друга.

– Не говорите так. Доктор Лево вылечит ваше маленькое бобо.

Я говорил, но убежденности не чувствовал, поскольку не раз был свидетелем некомпетентности этого практика.

Она смотрела на меня глазами преданной, любящей собаки.

– Значит, опять жить одной со своими воспоминаниями в огромной пустой квартире... Какой ужас!

– Но все же это жизнь...

– Какая жизнь? Жизнь без любви – долина слез.

– Но есть не только любовь, есть...

– Что есть? Цветы, птички? Глупости! В моей жизни был лишь Андре, а я жила только ради него. А с моим мочевым пузырем мне просто повезло!

– У вас нет детей? – спросил я.

– Есть. Они ждут наследства, потирая руки. После операции они наверняка позвонят вам, доктор, чтобы узнать, могут ли они немедленно заказывать новую машину, или им придется еще чуть-чуть подождать.

Наши взгляды встретились. И с моих уст сами сорвались слова:

– А вы знаете, как нарисовать круг с точкой в центре, не отрывая карандаша от бумаги?

Она фыркнула от смеха:

– Ну и вопрос! Этому учат в детском саду.

И на помятом бумажном носовом платке показала мне, что надо делать. Я был восхищен. Это было так очевидно, что я даже не подумал о таком решении.

Старушка насмешливо подмигнула мне. Она была из тех, кто способен понять, какими важными могут быть такие пустяки.

– Стоило лишь подумать, – сказала она.

Поняв все это, я решил, что Рауль – истинный гений. Гений, способный нарисовать круг и точку в центре, не отрывая карандаша от бумаги, мог бросить вызов смерти...

В этот момент появились два здоровенных медбрата-антильца, толкающих тележку с инструментами, за которыми поспешал веселый хирург.

Через пять часов она скончалась. Лево со злостью сорвал прозрачные резиновые перчатки. Он ругался. И списал неудачу на старое оборудование, на затянувшую с операцией больную, на отсутствие удачи...

– Может, пойдем ударим по пивку? – предложил он мне.

Раздался телефонный звонок. Это действительно были дети старушки. Я повесил трубку, не сказав им ни слова. А моя рука уже рылась в кармане в поисках визитной карточки Рауля.

45. Учебник истории

Никто не знает, как зародилось движение танатонавтов. По мнению некоторых историков, все началось с небольшой группы друзей, решивших провести необычный опыт. По другим источникам, первыми танатонавтами двигали чисто экономические соображения. Они хотели быстро разбогатеть, запустив новую моду.

Учебник истории, 2-й класс начальной школы

46. Приступим

Я сознавал, что Рауль предлагал мне стать соучастником будущих преступлений. Преступлений во имя науки или не знаю во имя какой мечты покорения потустороннего мира.

Мысль, что я посылаю на смерть людей из чистого любопытства, меня всегда шокировала, но одновременно привносила элемент разнообразия в мое существование.

Для принятия окончательного решения я решил прибегнуть к помощи трех двухфранковых монет. Я усовершенствовал метод Рауля, используя не одну, а три монеты. Таким образом, решение принималось более точное. Орел-орел-орел означало да без всяких сомнений. Орел-орел-решка – скорее всего да. Решка-решка-орел – скорее всего нет. Решка-решка-решка – точно нет.

Монеты взлетели, чтобы задать вопрос небесам. Потом одна за другой легли на пол.

Орел-решка-орел – скоре всего да.

Я снял телефонную трубку. В тот же вечер Рауль прожужжал мне уши, восхищенно рассказывая о проекте. Он сидел в моей квартирке, а его руки летали над головой, как счастливые голубки.

Он опьянял себя собственными словами.

– Мы будем первыми! Мы захватим этот «чудесный континент».

«Чудесный континент» против клятвы Гиппократа. Я предпринял последнюю попытку защитить свою честь. Позже, если произойдет самое худшее, я всегда смогу себя убедить, что Рауль заставил меня.

Он нашел новые аргументы.

– Галилея тоже называли безумцем.

После Колумба Галилей! Бедняга Галилей решительно обеспечивал алиби всем, кто страдал бредовым воображением. Очень практично использовать этого Галилея...

– Согласен, Галилея считали безумцем, а он был психически здоров. Но на одного Галилея, который был осужден несправедливо, сколько пришлось настоящих чокнутых?

– Смерть... – начал он.

– Со смертью я сталкиваюсь ежедневно в больнице. Люди умирают и вовсе не выглядят танатонавтами. Через несколько часов от них начинает вонять, конечности подвергаются трупному окоченению. Смерть – вонючая штука. Куча разлагающегося мяса.

– Тело гниет, душа взлетает, – философски изрек мой друг.

– Знаешь, я был в коме, но не взлетел.

Он изобразил огорчение.

– Бедняга Мишель, тебе всегда не везло.

Я мог бы напомнить Раулю, что знал, почему его так интересует смерть. Проблема отца и его самоубийства. Ему больше нужен был хороший психоаналитик, чем проект «Рай». Но орел-решка-орел. Я дал согласие.

– Отлично, перейдем к делу. Ты уже говорил мне, что тебе не удались два первых взлета из-за неверной дозировки анестезирующих веществ. Что ты использовал для получения состояния комы?

Лицо его осветила широкая улыбка. Он обнял меня, как прежде. Рассмеялся. Он знал, что выиграл.

47. Китайская философия

«Хочешь научиться, как лучше жить? Научись сначала, как умереть».

Конфуций

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть»

48. Амандина так красива

Веки красавицы медсестры опустились на ее аквамариновые глаза, но ее молчание на этот раз показалось мне безмолвным одобрением.

Мне казалось, что я давно ее знал, ведь она так походила на Грейс Келли из фильма Хичкока «Окно во двор». Но была намного красивее.

В бывшем лазарете Флери-Мерожи все выглядели довольными, что я появился среди них. Присутствие врача, тем более анестезиолога, должно было успокоить и команду операторов, и кандидатов в самоубийцы.

Рауль представил нас друг другу. Медсестра отзывалась на имя Амандина, а будущих танатонавтов звали Клеман, Марселлен и Юго.

– Сначала у нас было пять танатонавтов, – напомнил мне наш капитан. – Двое скончались, будучи жертвами медикаментозной ошибки. Анестезия не терпит импровизаций. Добро пожаловать в наши ряды!

Трое заключенных в спецовках поздоровались со мной и смерили меня подозрительными взглядами.

Рауль потащил меня к лабораторному столу с его пузырьками.

– Будешь учиться вместе с нами. И тогда все вместе мы проникнем на неведомую территорию. У нас нет предшественников. Мы как те первые люди, которые ступили на землю Америки или Австралии. Нам предстоит открыть «Новую Австралию» и водрузить наш флаг!

Профессор Разорбак обрел всю свою серьезность. Одержимость в его зрачках погасила огонь чистого безумия.

– Покажем доктору Пэнсону, как мы достигаем комы, – сказал он.

Марселлен, самый маленький из добровольцев, без колебаний уселся в древнее кресло дантиста. Медсестра разместила электроды на его груди и лбу, установила датчики тепла, влажности, пульса. Все они были подключены к экранам, по которым бежали ровные зеленые линии.

Я оглядел сцену.

– Уберите все это барахло.

Вот так. Я заразился их фантазиями. Изучил содержимое пузырьков на столе, на полках, прочитал этикетки, раздумывая, какая смесь лучше всего вызовет кому.

Солевой раствор для расширения вен, тиопентал для анестезии и хлорид калия для замедления сердцебиения...

Некоторые американские штаты некогда предпочитали для устранения приговоренных к смертной казни цианистый калий, а не электрический стул. Я же надеялся, что слабый раствор хлорида калия уменьшит сердцебиения, но не остановит сердце совсем. Это позволит замедлить наступление комы, и оставалась надежда, что процесс будет контролироваться мозгом.

И мною...

С помощью Рауля и остальных кандидатов в танатонавты я соорудил довольно хитрую конструкцию: небольшую пластиковую виселицу высотой двадцать сантиметров, к которой подвесил бутыль с солевым раствором, сосуд поменьше с тиопенталом и, наконец, колбу с хлоридом калия. Подключил к электрическому таймеру краны на шлангах, чтобы каждое вещество подавалось в тот момент, который я считал наиболее подходящим. Тиопентал будет подан через двадцать пять секунд после инъекции солевого раствора, а хлорид калия поступит через три минуты. Все вещества будут вводиться через один-единственный шланг, соединенный с остальными и заканчивающийся полой иглой.

Весь этот комплекс аппаратуры я назвал бустером. Его включал сам танатонавт, нажимая на выключатель в виде груши, соединенной с таймером. Не отдавая себе отчета, я изобрел первую «умирательную машину» для официального покорения страны мертвых. Кажется, она до сих пор хранится в Смитсоновском институте в Вашингтоне.

Моя ловкость и уверенность произвели должное впечатление на аудиторию. Рауль был прав. Каждая техническая проблема имела свое техническое решение. Больше всего я был доволен выключателем. Мне не надо было самому нажимать кнопку. А значит, я не несу прямой ответственности. Я не хотел становиться палачом.

Заинтересованное лицо само выбирало момент старта, и в случае неудачи смерть переходила в разряд самоубийств.

Я попросил Амандину ввести иглу в вену на руке Марселлена. Она уверенным жестом ущипнула внутреннюю часть локтевого сгиба, вонзила в вену толстую иглу, пролив всего капельку крови. Марселлен даже не поморщился.

Затем я вложил грушу с выключателем в потную ладонь танатонавта и объяснил ему:

– Когда нажмешь эту кнопку, включится электронасос.

Я едва не оговорился «включится твоя смерть».

Марселлен кивнул с понимающим видом, словно я знакомил его с автомобильным двигателем.

– Все нормально? – спросил Рауль.

– О'кей. Я полностью доверяю этому лечиле.

Я старался сдержать яростное нетерпение, которое обуревало Рауля.

– Что теперь? – осведомился он.

Он смотрел на меня наивным взглядом ребенка, который всеми силами цепляется за сказку о существовании Деда Мороза, песочного человечка и возможности выбросить максимум очков в кости.

Я пробубнил:

– Ну, это...

– Остынь, лечило. Потом я что-нибудь придумаю. – И сообщнически подмигнул мне.

Славный малый. Он даже пытался снять с меня ответственность. Он знал, что шагает навстречу непреодолимым препятствиям, и хотел оградить меня от всех неприятностей, которые последуют. Я едва не крикнул ему: «Одумайся, пока не поздно!» Но Рауль, видя мое замешательство, прекратил разговор, сказав:

– Браво! Браво, Марселлен, хорошо сказано!

Все, в том числе и я, зааплодировали.

Чему мы аплодировали? Не знаю... Быть может, моему «запуску ракеты в потусторонний мир», быть может, мужеству Марселлена, быть может, красоте Амандины, которой вообще нечего было здесь делать. Ведь такой куколке лучше быть манекенщицей. «Сообщница в убийстве», вряд ли в будущем это станет хорошей профессией.

– А теперь приступим к запуску души... – объявил Рауль.

И затушил сигарету.

Марселлен улыбался, как альпинист-любитель, взбирающийся на Эверест в новеньких туфлях. Он кивнул нам, и это не было похоже на прощание приговоренного к смерти. Мы, подбадривая его, улыбнулись в ответ.

– Вперед, счастливого пути!

Амандина накрыла нашего туриста охлаждающим покрывалом, пока я заканчивал настройку компьютеров.

– Готов?

– Готов!

Амандина включила видеокамеру, Марселлен перекрестился. Зажмурился и начал обратный отсчет:

– Шесть... пять... четыре... три... два... один... Старт!

И с силой нажал на выключатель.

49. Мифология майя

У майя смерть означает уход в преисподнюю, Ад, который называют Митнал. Там демоны испытывают душу холодом, голодом, жаждой и бедствиями.

У майя было девять властителей ночи, соответствующих, несомненно, девяти владениям ацтеков в подземном мире.

Душа умершего должна пересечь пять рек крови, праха и терниев. А на перекрестке дорог выдержать испытание в доме тьмы, доме ножей, доме холода, доме ягуаров и доме летучих мышей.

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть».

50. Марселлен – подопытная свинка, Амандина – божественная женщина

Наши глаза впились в контрольные экраны. Сердце Марселлена билось слабо, но билось. Пульс упал ниже, чем у человека, погруженного в глубокий сон. Температура опустилась на четыре градуса.

– Когда он отправился? – спросил один из заключенных.

Амандина глянула на часы. Я знал, что Марселлен совершил великий прыжок уже полчаса назад. И пребывает в глубокой коме.

Лицо его походило на лицо спокойно спящего человека.

– Только бы ему удалось, только бы ему удалось! – причитали Юго и Клеман, два других будущих танатонавта.

Я хотел ощупать Марселлена, чтобы оценить состояние его организма, но Рауль остановил меня:

– Не трогай его пока. Его нельзя будить слишком рано.

– А как мы узнаем, что ему удалось?

– Если он откроет глаза, значит, ему удалось, – мрачно пробормотал руководитель проекта «Рай».

Каждые десять секунд пим электрокардиографа звучал, как сонар атомной подлодки, погружающейся в бездну. Тело Марселлена по-прежнему лежало в кресле дантиста. Но где находилась его душа?

51. И раз...

Я уже целый час бился над телом, делая массаж сердца. Как только писк электрокардиографа замолк, началась всеобщая паника.

Амандина растирала руки и ноги Марселлена, а Рауль держал кислородную маску. Мы вместе считали «один, два, три», и я нажимал на грудную клетку двумя руками в области сердца. А Рауль вдувал ему воздух в ноздри.

От электрошока он вдруг открыл глаза и рот. Пустые глаза и немой рот.

Сражаясь с инертным телом Марселлена, мы все вспотели.

В моей голове крутился один вопрос: «Что я здесь делаю?» И чем дольше я смотрел на то, что должен был считать трупом, тем навязчивее становился вопрос: «Что я здесь делаю?»

Да, что я здесь делаю?

Мне хотелось быть в другом месте, заниматься другим делом. Забыть об участии в этом эксперименте.

Мы опоздали с оживлением Марселлена. Опоздали, и все это знали, но отказывались принять очевидное. Я переживал больше других. Это было мое первое «убийство», и могу поклясться, что тебя всего выворачивает, когда живой человек говорит тебе «привет!», а чуть позже ты смотришь на его окоченевшее тело, похожее на засохшее дерево!

Рауль остановился первым.

– Он зашел слишком далеко, – яростно прошептал он. – Улетел слишком далеко и не смог вернуться.

Амандина устала растирать Марселлена. С ее гладкого лба стекали капельки пота, катились по щекам, усеянным веснушками, и исчезали в слишком целомудренном декольте. Драматическая ситуация, но я, наверное, пережил самое сильное эротическое возбуждение в жизни. Какое зрелище – великолепная женщина, которая борется со смертью голыми и нежными руками! Эрос всегда был близок к Танатосу! И я вдруг понял, откуда у меня возникло ощущение, что я давно ее знаю. Она походила не только на Грейс Келли, но и на медсестру, которая стояла у моего изголовья, когда я проснулся после того, как меня сбила машина. Тот же облик ангела, та же текстура кожи, тот же абрикосовый аромат.

У меня на руках умер этот бедолага, а я пялился на медсестру. Я был отвратителен самому себе.

– Что будем делать с телом? – воскликнул я.

Рауль ответил не сразу. Он еще долго смотрел на Марселлена, питая несбыточные надежды.

Потом спокойно разъяснил мне:

– Нас прикрывает президент. В каждой тюрьме процент самоубийц равен 4%. Марселлен войдет в их число.

– Это – преступное безумие! – завопил я. – Как меня угораздило влезть в ваше мерзкое предприятие? Ты обманул меня, Рауль, ты меня обманул, ты предал нашу дружбу, чтобы удовлетворить свое безумие. Вы мне все отвратительны. Человек умер из-за нашей беззаботности. Ты обманул меня и обманул его.

Рауль с достоинством встал и вдруг схватил меня за ворот. Его глаза метали молнии, и он выкрикнул мне прямо в лицо:

– Нет, я тебя не обманывал. Но ставка так велика, что провал неизбежен, пока мы не добьемся успеха. Рим построили не за один день. Мы не дети, Мишель. И это не игра. Нам придется заплатить большую цену. Все имеет свою цену, иначе все было бы слишком легко. Будь это просто, другие уже сделали бы это. Именно потому, что это трудно, мы добьемся успеха.

Я безвольно отбивался.

– Если нас однажды ждет успех. А это мне кажется все более невероятным.

Рауль отпустил меня. Он посмотрел на Марселлена, лежавшего с широко открытым ртом. Вид этого рта был невыносим. Он взял зажим и соединил его челюсти, потом, закрыв этот обвиняющий рот, повернулся к остальным.

– Быть может, вы думаете, как Мишель? Если хотите отказаться, время еще есть.

Рауль по очереди посмотрел на каждого, ожидая их реакции. Мы смотрели на труп Марселлена и ощущали отвращение, ибо от зажима челюсти сошлись, и рот превратился в подобие клюва, торчащего между впалых щек.

– Я отказываюсь! – воскликнул Клеман. – Я думал, что при докторе все станет безопаснее, но и он не настолько силен, чтобы бороться со смертью. Если вам надо убить десять тысяч бедняг, чтобы добиться успеха, я не хочу быть среди них. Не надо напоминать мне о соглашении. Обещаю, что никому не протреплюсь про ваш проект «Рай». Он слишком меня пугает.

– А ты, Юго? – спросил Рауль.

– Я остаюсь, – гордо заявил доброволец.

– Желаешь стать следующим танатонавтом?

– Да. Лучше сдохнуть, чем возвращаться в камеру. – Он подбородком указал на тело Марселлена. – Он-то по крайней мере не будет заперт в вонючей камере!

– Прекрасно. А ты, Амандина?

– Я остаюсь, – объявила она без малейших эмоций.

Я не верил своим ушам.

– Да вы все здесь чокнулись! Клеман прав. Можно убить десять тысяч человек и не добиться никакого успеха. Во всяком случае, на меня больше не рассчитывайте.

Я снял белый халат и бросил его на лабораторный стол, разбив несколько пузырьков. В воздухе запахло эфиром.

И ушел, хлопнув дверью.

52. Служебная записка

От: Бенуа Меркассье

Кому: Президенту Люсендеру

Согласно вашим директивам, опыты начались. Исследовательская группа состоит из профессора-биолога Рауля Разорбака, специалиста по искусственной зимней спячке грызунов, доктора Мишеля Пэнсона, врача-анестезиолога, и медсестры Амандины Баллюс.

Пятеро заключенных согласились стать добровольцами. Проект «Рай» запущен.

53. Состояние души

Я вернулся домой в полном расстройстве. Оказавшись в родных стенах, я завыл, как койот в полнолуние, но не смог снять стресс, вызванный смертью Марселлена. Что делать? Продолжать было преступлением, бросить будущего танатонавта на произвол судьбы тоже было преступлением. И я выл. Соседи швабрами заколотили в стены. И добились нужного результата. Я замолчал, но не успокоился.

Моя душа разрывалась на части. Я был не в силах отказаться от новой встречи с Амандиной. И не хотел отправлять новых людей в кому. Мысли Рауля меня околдовывали. Но я отказывался от того, чтобы мою совесть отягощали новые трупы. И не хотел жить в вечном одиночестве. Возращение к рутинной работе в больнице было мне противно. Рауль оказался прав, по крайней мере в одном: быть может, у него был ужасающий проект, но какое грандиозное приключение!

Он сошел с ума, а самоубийство отца стало его навязчивой идеей. А Амандина? Что заставляло столь восхитительное существо садиться в эту галеру? Неужели она убедила себя в том, что станет пионеркой нового мира. Рауль умел убеждать.

Я пил белый портвейн стакан за стаканом, пока не напился. Попытался заснуть, читая роман. Я снова лежал в одиночестве в своей постели, но с покойником на совести. Простыни были такими же холодными, как охлаждающее покрывало.

Взяв утром, как обычно, сметану в соседнем бистро, я сидел за столиком и размышлял о том, что смерть Марселлена могла быть вызвана избытком хлорида калия, крайне токсичного вещества. Его дозу следовало уменьшить.

Если вообще проблема заключалась в анестезирующем веществе.

Обычно мы используем три вида анестезирующих веществ. Наркотики, морфины и кураре. Я всегда предпочитал наркотики. Но для получения «хорошей смерти» кураре было лучше.

Хм. Нет. Я продолжу с наркотиками.

Постепенно мой мозг заполонили технические проблемы. Автоматически включились профессиональные рефлексы. Я вспомнил лекции по химии.

Может, стоило использовать пропофол, сказал я себе. Новый наркотик, обеспечивающий лучшее пробуждение. С ним на пробуждение требуется пять минут и проходит оно почти безболезненно... Нет, пропофол будет плохо сочетаться с хлоридом. Значит, надо сохранить тиопентал. Но в каком количестве? Обычно расчет делается исходя из пяти миллиграммов на килограмм веса. Пять миллиграммов – минимальная доза, десять – максимальная. Я дал 850 миллиграммов Марселлену, который весил 85 кг. Наверное, дозу стоило уменьшить...

В 14.00 я позвонил Раулю. В 16.00 мы снова собрались все вместе в нашем танатодроме во Флери-Мерожи. Как обычно, заключенные поливали нас отборной бранью, когда мы шли мимо. Им было бесполезно доказывать, что Марселлен добровольно пошел на самоубийство. Директор тюрьмы встретил нас, но даже не поздоровался, даже не посмотрел в нашу сторону.

А Юго встретил нас приветливо.

– Не беспокойтесь, доктор, все получится!

Я беспокоился не за себя, а за него...

Я уменьшил дозу. Шестьсот миллиграммов для Юго, весившего восемьдесят килограммов. Этого должно было хватить.

Рауль тщательно записывал все мои действия. Подозреваю, хотел иметь возможность воспроизвести их, если я действительно решу их покинуть.

Амандина протянула Юго стакан воды.

– Стакан для приговоренного к смерти? – пошутил он.

– Нет, – серьезно ответила она.

Танатонавт занял место в кресле дантиста. Сначала мы занялись формальностями: установили датчики, замерили пульс, температуру, подготовили охлаждающее покрывало.

– Готов?

– Готов.

– Готова! – произнесла Амандина, включая видеокамеру.

Юго пробормотал молитву. Потом перекрестился и поспешно, словно отделываясь от ненужной процедуры, произнес:

– Шесть, пять, четыре, три, два, один, старт!

Скривился, словно глотая горькую пилюлю, и нажал на выключатель.