Текст книги "Десять Слов о Промысле"

Слово седьмое

О том, что рабство и господство полезны для настоящей жизни

Творец всяческих не имеет нужды в языке человеческом для благодарственных Ему песнопений. И ангельское песнопение приемлет Он не потому, что нужно Ему, но, видя усердие, одобряет благопризнательность. И приносившие подзаконные жертвы, когда приносили их, конечно, не потребность какою-либо удовлетворяли этим приношением, [Col. 668] но старались посильным благодарением воздать за тысячи получаемых ими благодеяний. Посему и видим тотчас, что не все приносили одну и ту же жертву (см. Лев. 3:1–5; 6:7-13). Кто-то закалал тельца, кто-то агнца, кто-то козла. Один приносил большее, а другой меньшее число жертв. Кто и сего не имел и жил в бедности, тот приносил пару горлиц или птенцов голубиных. У кого же и в этом был недостаток, тот приносил немного пшеничной муки и какую-либо малость ладана. А из сего мы, конечно, познаем, что праведный Судия взирает на качество расположения, а не на количество даров. И мы приносим в дар сии скудные слова наши не с тем, чтобы малейшей каплей придать что-нибудь бездне премудрости (ср. Рим. 11:3), но стараясь показать подобающее служителям усердие и имея в помышлении обличить дерзость подобных нам рабов, возложить даже и на них владычнее иго. Ибо весьма прискорбно для нас видеть, что клевещут они на всем распоряжающуюся Божию премудрость. Поэтому и приняли мы на себя труд настоящего слова и постараемся прекратить хулу обличениями.

То, что крайне неразумно жалуются они на кажущееся жизненное неравенство и в заблуждении своем не усматривают того, что должны были бы видеть, – сие достаточно открыло предыдущее слово, показав полезность бедности и нужду, которую испытывает богатство. Но поскольку не только на бедность жалуются, но также оплакивают рабство, сетуют о данях, вносимых царям, и о многом другом, что весьма сообразно с настоящей жизнью, то поговорим несколько и об этом. Будем же в этом подражать наилучшим врачам, которые, видя, что больные ничего не едят и чувствуют отвращение ко всякой предлагаемой им пище, какими-либо врачебными пособиями преодолевают в них сие отвращение. К сладостям примешав сухое и пряное, казавшееся больному отвратительным делают приятным. И восстающие против Промысла Божия, подобно больным, порицают все видимое и совершающееся в мире. Но одним приключается болезнь против их воли, от пищи воздерживаются они по причине крайнего страдания: и желали бы вкусить, но препятствует болезнь, а других одолевают страдания добровольные, от них самих зависящие, и имеют они отвращение не к хлебу и съестным припасам, но ко всему, что премудро и правдиво устрояется Божиим промышлением. Если сеют, желают дождей, а если отправляются в путь, жалуются на дожди. Нужно им, чтобы лучи солнечные стали более знойными и плоды посеянного привели в зрелость, – и в то же время негодуют и жалуются на жар. Ради чрева всякий труд принимают на себя: и земледелие, и судоходство, и дальние путешествия – и делаются, опять же, строгими обвинителями чрева, будто бы узаконено ему не служить мановениям души, а господствовать. Жалуются на громы, град и подобные наказания – [Col. 669] и одновременно обвиняют Бога в долготерпении. И правосудие, и долготерпение не уважаются ими. Напротив того, сами погрешая и в великом, желают пользоваться долготерпением, а о том, кто их оскорбил, молят, чтобы строго наказало его правосудие. Увидят нищего – и тотчас подвигнут язык против Промысла, множеством насмешек осыплют бедность. Увидят богатого, который ступает на концах ногтей, озирается польвиному, поводит плечами⁷⁵, ездит на колесницах, окружен множеством служителей и жезлоносцев, – и хулу свою обращают на богатые имения. С негодованием смотрят на жизнь, как на исполненную неравенствами, – и ненавидят смерть, которая полагает конец всем неравенствам, тела наши делает равночестными. Между тем порицающим смерть должно было бы дивиться жизни, а обвиняющим жизнь – восхвалять смерть, потому что смерть и жизнь противоположны. Они же хулят все без разбора и все одинаково осуждают. Пока они дети – завидуют мужам, а став мужами – достойными зависти называют детей. И должно ли пересказывать все клеветы одержимых этою злою болезнью? Ничего такого не бывает в мире, чего не коснулась бы стрела злоречия, пущенная их языком. Посему, употребив врачебные способы, докажем им, что доныне их оскорблявшее весьма приятно. И как в предыдущем слове достаточно говорили мы о богатстве и бедности, о кажущемся в отношении них недостатке равенства, доказывая пользу и бедности, и богатства, так теперь объясним о рабстве и господстве, что не Сам Творец и не вначале установил это разделение в естестве нашем.

Итак, обратись к сему первоначальному нашему созданию и смотри: один муж создан из земли, а подобная ему жена созидается не подобно ему и не из земли, потому что Творец, взяв ребро мужа, из него сотворил женский пол (Быт. 2:21–22), чтобы жена по инаковой наружности не почиталась принадлежащею к иному естеству. Посему из земли создан муж, из мужа – жена, а от обоих – весь род человеческий. Ибо Творец вначале не назначил одним рабства, а другим господства, но создал единый род всех. И Ною повелев построить ковчег (Быт. 6) и в награду за праведность устроив его спасение, в приготовленный им ковчег повелел войти ему и супруге его с сыновьями и женами их (Быт. 7:1), и никто не вошел туда рабом, потому что в роде человеческом не было еще сего разделения, [Col. 672] единственными же, в подлинном смысле, рабами были роды бессловесных, которых для сего самого Творец всяческих и ввел в жизнь сию⁷⁶. Но поскольку впоследствии увидел, что от безначалия происходит великий беспорядок и люди безбоязненно отваживаются на всякое беззаконие, то разделил человеческий род на начальствующих и подначальных, чтобы страх, внушаемый начальниками, уменьшал множество грехов, потому что страх в состоянии обуздать стремления неразумных страстей и ослабить в душе склонность к худшему; и часто в чем не помогал разум, в том преуспевал страх. Поскольку род наш уклонился в худшее, обуреваемый страстями и погрязший в них ум оставил тело, чтобы, подобно не имеющей груза ладье, носиться в беспорядке, то необходимыми стали для нас законы, как некий якорь, который останавливает ладью, препятствует ей нестись вперед и позволяет кормчему вынырнуть из глубины и взяться за руль. Но невозможно было бы постановить сии законы, если бы все имели равную власть и пользовались равными правами. Ибо и в городах, управлявшихся демократически, где народ был полновластным распорядителем дел, не все равно во всем участвовали, но одни были законохранителями, другие – законодателями, иные военачальниками, а иные – состоявшими в числе подначальных; народный вождь (о дп/маушуод) же имел власть над чиновниками и начальниками. И в городах, управлявшихся олигархически, многие состояли в списке подданных, немногие же, превосходя других благоразумием и отличаясь добродетелью, получили в удел общественное служение и управление. И одни были народными смотрителями, другие – начальниками кораблей, иные же блюстителями порядка и управляли народною толпою так, как им казалось лучше. Так грех ввел потребность законов, а законы возымели нужду во власти издающих законы, и не только издающих, но и тех, которые могли бы наказывать преступников.

И хотя грех ввел неустройство, однако же Правитель всяческих и в неустройство вложил порядок, и стремление греха, как бы некою уздою, остановил законами, а бразды узды сей, как возницам, вручил правителям. Ими управляются и города, и веси, и воинства. Ибо кто мог бы вынести самоуправство обидчиков, если бы страх законов не удерживал пламя их любостяжательности? Подобно рыбам поедали бы большие меньших, если бы закон не показывал заостренного меча и пылающего костра и всего иного, что придумано начальствующими для наказания злодеев. Ибо если, когда и законы угрожают, и начальники наказывают, есть люди, которые в расположении к ближнему свирепее всякого зверя: приводят в ужас, как скорпионы, угрызают, как змеи, бесятся, как псы, и на единоплеменных рыкают, как львы на зверей иного с ними рода, [Col. 673] то что же сделали бы они, не будь законов и наказывающих начальников? Теперь же, хотя совершаются иными беззакония, однако же отваживающиеся на них, боясь законов, стараются их утаить и усиливаются прикрыть неправду искусством слова. И обиженный безбоязненно приходит к судьям, подает жалобу на обидчика, не боится его могущества, не трепещет знатности богатого, но как в пристань прибегает в суд, описывает причиненные ему обиды, просит предложить его вниманию законы и умоляет судью судить по ним. И судья произносит приговор, велит возвратить обиженному отнятое у него: дом, или поле, или сосуд, нередко же отважившегося на обиду наказывает денежным штрафом. Из-за этого-то страха и подламывающие стены, и грабители не явно, но скрытно грабят и самим стремлением утаиться провозглашают о своей боязни. Ибо иначе, взяв нож, стали бы убивать всякого встречного и грабить его имущество. Но из страха многие не отваживаются на злодеяния, да и те, кто отваживается на худое дело, подстерегают на дорогах менее людных, а в городах злодействуют ночью, взяв в помощники разбою тьму, ночь и общее безмолвие. И если двое или трое из них пойманы и наказаны по законам, то это полезный пример для других, которые, смотря на казнь подобных им нравами, начинают ненавидеть порок как причину позорной смерти. Но не знаю, как, вознамерившись объяснить причину рабства, вошел я в данные рассуждения. Поэтому время уже возвратиться к тому, с чего начал.

Что вначале Создатель всяческих единым сделал естество всех людей: от одного мужа и от одной жены наполнил целую вселенную человеческим родом, сему свидетель – Божественное Писание (Быт. 2:21–24; Деян. 7:26). А вместе с Божественным Писанием свидетельствует и природа. Получившие себе в удел страны, лежащие на востоке и западе солнца, также южные и северные, и обитающие в странах средних имеют одно устройство, то же число чувств, различаясь только нравами и цветом. Но нравы образуются обычаями и самовластием души. Сие же различие можно найти и у нас самих. А разность цвета производится положением страны. У живущих вдали от лучей солнечных тело белее, а у населяющих восточные и западные страны [ближе] к южному полюсу тело чернеет, [Col. 676] подобно дровам, которые от долгого сближения с огнем обугливаются и становятся черного цвета. Поэтому одна человеческая природа и в начальниках и в подначальных, и в подданных и в царях, и в рабах и в господах. И будучи единою, проповедует справедливость Создателя и, разделившись со временем на рабство и господство, но в рабах и в господах сохранив одно и то же отличительное свойство, обвиняет грех, произведший потребность сего разделения, и в этом самом показывает правосудие Творца, потому что тождество сущности сохранил Он до конца, а беспорядочность греха обуздал порядком верховной власти и подчинил его правилу законоположения, как и строитель корабля по нити выравнивает доски и обсекает лишнее.

Поэтому, видя рабство, не Создателя обвиняй, но избегай греха и хулы, за что род человеческий и разделен на рабов и господ. Когда видишь, что корабль несется попутным ветром, мореплаватели сидят спокойно, матросы или работают веслами, или тянут продольный канат, или исполняют другое какое приказание, передовой высматривает подводные камни, песчаные и каменистые мели и указывает их кормчему, а кормчий над всеми начальствует и правит кораблем посредством руля, тогда дивишься порядку, не приказываешь быть всем кормчими, не всем вверяешь полную власть на корабле и, видя, что иной остается в покое, другой исполняет приказанное, один сообщает, что видит, а другой всем вместе отдает приказы, не гневаешься и не обвиняешь в неустройстве, а, напротив того, не перестаешь дивиться порядку. Но тебе неугодно, чтобы дома управлялись подобно кораблям, ты негодуешь, видя, что в доме один начальник, а другие – подчиненные. И дом, и корабль, что касается управления, весьма между собою сходны. Хозяин дома, как кормчий какой-нибудь, взявшись за руль дома, делается головой дома. А первенствующий между служителями, которому вверено попечение обо всех прочих, уподобляясь передовому на корабле, убеждает хозяина делать то, что, по его мнению, полезно. Из прочих же служителей одни, подобно гребцам, неся на себе порученные им частные работы, исполняют, что им приказано, а прочие, подобно мореплавателям, оставаясь среди них, зависят от их распоряжений и через них получают необходимое. Итак, почему же корабль, когда он так управляется, хвалишь, а над домом, в котором введено то же управление, смеешься? Думаю же, похвалишь и воинство, в котором предводительствует военачальник, малые отряды охраняются начальниками отрядов, более крупные отряды на построение выводятся таксиархами, сотники и тысячники разносят им распоряжения военачальника и войско строят то в фалангу, [Col. 677] то в четырехугольник, иногда же выстраивают полукругом, а в ином случае, каждое крыло растянув на большое расстояние, окружают неприятелей и не дают им возможности спастись бегством, со всех сторон равно поражая стрелами и побивая всех до одного. Но всего этого не было бы, если бы войско не разделялось на начальствующих и подначальных, потому что в войске более всего вредно многоначалие, которое, рассекая войско на многие части, препятствуя единомыслию и покушаясь распоряжаться им со многими целями, более вредит ему, нежели управляет им. Поэтому не странно ли тебе, который дивишься на корабле начальству одного и в воинстве хвалишь порядок, производимый приказами военачальника, порицать дом, управляемый таким же образом?

Но говоришь: тяжело быть в рабстве и в том, чтобы удовлетворять нужды, зависеть от власти господ и изнурять себя непрестанными трудами. Если с искренним желанием узнать истину вникнешь во все тебе сказанное, то, оставив свои возражения, найдешь, что в этом, хотя много неприятного, однако же много и великой пользы. Хозяин дома стеснен многими заботами, рассуждая, как доставить потребное домашним, как внести царям установленную подать, как излишнее из прибытков продать и купить, в чем есть нужда. Если земля неблагодарна была земледельцам, подражая в этом несколько человеческой неблагодарности Творцу, он беспокоится, перебирает в уме заимодавцев, пишет обязательства и навлекает на себя добровольное рабство. И если земля принесла плоды, обременена своими порождениями, покрыта жатвами и древесные ветви заставляет наклоняться к ней от тяжести многих плодов, опять у него другого рода скорбь: перебирает в уме покупателей плодов и не находит, обильное плодоношение делается для него не менее обременительным, чем для деревьев. Заботы эти не только днем нападают на него, сокрушают и мучат душу, но и ночью еще неприятнее тревожат ее, потому что душа, безмолвствуя и освободясь от внешних дел, полнее чувствует собственное свое состояние – и доброе, и худое. А у слуги, работающего телом, душа свободна и изъята из всего этого. Не сетует он о бесплодии земли, не оплакивает непродажу съестных припасов, не печалится, видя заимодавца, не боится толпы сборщиков, не вынужден ходить по судебным местам, не страшится вызова глашатая и судьи, показывающего грозный взор. Мерою получает продовольствие, но свободен от заботы. [Col. 680] Спит на полу, но никакое попечение не гонит от него сна; сладкий сон, изливаясь ему на вежды, не дает чувствовать жесткого ложа. И это уразумев из естествознания, сказал премудрый: сон сладок работающему (Еккл. 5:11). Одною одеждою прикрывает свое тело, но тело его крепче, нежели у господина. Ест хлеб из отрубей, не пользуясь приправой, но с большею приятностью, нежели господин, принимает пищу. Тот, непрестанно угождая чреву и преступая пределы сытости, отталкивает от себя снеди и с принуждением передает их чреву, а он, измеряя вкушение потребностью и данную долю ломая бережливо, принимает пищу с желанием и легко переваривает, имея в содейственниках труд. Но ты смотришь на рабство, а не смотришь на здоровье, видишь служение, а не усматриваешь довольство, жалуешься на труд, а не ублажаешь беззаботной жизни, осуждаешь обязанность

быть в услугах, а не взираешь на приятный сон. И здесь должно было тебе усматривать Божий Промысл, видеть равномерность Божия управления. Поскольку греховная нужда разделила естество человеческое на владычество и рабство, то [Божие управление] с владычеством сопрягло заботы, жребием его назначило бессонницу и уделило ему многие болезни, а рабству дало больше здоровья, приятное наслаждение пищею, сон сладкий и продолжительный, который может успокоить тело после усталости и сделать его более крепким для трудов следующего дня.

Поэтому не смотри на одни только труды, но обрати внимание и на утешения после трудов и за все восхваляй Правителя всяческих. Да и почему ты, с такою легкостью клевещущий на все, очерняешь труды? Какое из благ человеческих заслуживается без труда? Какое благополучие не трудами приобретает род человеческий? Трудами приобретаем блага земледелия, плоды торговли, создаем города, при помощи предшествующих трудов пользуемся тем, что живем в домах, покрываем тело одеждой, имеем на ногах обувь, вкушаем всякого рода снеди. И должно ли перечислять все, удовлетворяющее человеческие потребности и производимое трудами?

Но ты представляешься каким-то трутнем, воспитан в праздности, пожинаешь плоды чужих трудов, а сам ничего не вносишь в жизнь, кроме одного языка, которому вменилось в обязанность все осмеивать. Да и это пустословие породила в тебе праздность. Кто прилежен в трудах, тот говорит мало, а делает весьма много. Поэтому если каждое из благ заслуживается трудом, то не клевещи, [Col. 682] друг, на рабство по причине трудов.

Обрати же внимание, что многие из господ трудятся не меньше слуг, лучше же сказать, гораздо их больше, если и заботы причислишь к делам. Но ты рассмотри сам рачительных нынешнего времени, а я покажу тебе древних, потрудившихся больше слуг. Смотри, как блаженный Ной рубит деревья, очищает их топором, обтесывает под прямым углом, строит ковчег, как было повелено, от дерев негниющих четвероугольных (Быт. 6:14), соединяет связи клиньями и таким образом все приводит в один состав, обмазывает горною и древесною смолою и преграждает ток водам. И великий патриарх Авраам, господин трехсот восемнадцати домочадцев, сам трудится, прислуживает странникам, идет в стадо, ведет тельца; и супругу побуждает изготовить немедленно хлебы, и она также месит муку, печет потребники (Быт. 18:6) и не допускает до служения рабынь, а сам чудный этот старец предстоит странникам, не разделяет с ними трапезы, но исполняет должность служителя (Быт. 18:1–8). Смотри, как и Ревекка, дочь Вафуилова, внука Нахорова, в таком возрасте, когда вступают в супружество, отличаясь красотою, не хочет сидеть в тереме, но сама работает, носит воду, идет на источник за город и не только носит воду домой, но сама трудится для приходящих: и им, и верблюдам черпает и наливает воду; в целости хранит прекрасное достояние целомудрия, неприкосновенным блюдет девство и со всем усердием принимает на себя труды, ими украшается более, нежели блистает красотою (Быт. 24:15–61). И сын ее, великий Иаков, как сын такой матери, двадцать лет провел в трудах, пас стада, боролся со зверями, терпел солнечный зной и ночью не мог досыта вкушать сна; да и супруги его, для которых терпел сии труды, как находим в истории, пасли стада. И сыновья Иаковлевы были скотопитатели (Быт. 46:34), сами работали, пасли стада и многократно несли на себе труды слуг. Да и божественный Моисей сорок лет проводил такой же образ жизни, и жена его, дочь иерея, пасла овец и, благодаря Моисею избавленная от обидчиков-пастухов, была испрошена им в жену (см. Исх. 2: 16–21). Но излишне длить слово и упоминать всех, которые, по Божественному Писанию, в трудах провели всю жизнь.

А если не слугам только, но и господам свойственно трудиться, почему жалуешься на рабство по причине трудов? [Col. 684] В трудах рабы имеют соучастниками и господ, но не участвуют в заботах господина. Если же труд – общее дело рабов и господ, а забота – исключительное дело господ, то почему избавленных от забот не признаем блаженными, причисляем же их к бедствующим? Итак, поскольку и в этом явно присутствует Промысл Попечителя всяческих, то, соединив вместе сказанное порознь, представим это в сокращенном виде и объясним для лучшего уразумения.

Показали мы, что вначале Творец создал единое естество и почтил его свободным разумом и что потом естество сие, свободную волю употребив ненадлежащим образом, вверглось в худшее, совратилось в тысячи видов прегрешений. Поэтому стремительность греха нужно было остановить законами, а законы потребовали законодателей. Поэтому род человеческий необходимо разделился на две части. Одни поставлены начальствовать, другие обязаны повиноваться начальствующим, чтобы страх пред законами и опасение от начальников останавливали сильное стремление порока. Вот почему над городами начальствуют градоправители, над весями – попечители, над воинством – военачальники, а над теми и другими – цари. На корабле начальствует кормчий, у атлетов – преподаватель гимнастики, а учитель грамматики – у отроков, кожевник – у своих учеников, а также медник – у желающих учиться его ремеслу. Поэтому и в доме начальствует господин, потому что без господина нельзя хорошо вести дом. И это подтверждают дома, которые лишились господина и пришли в совершенное запустение. Начальство сие имеют и сонмы Ангелов, ибо из Божественного Писания научаемся, что небо, которое у нас над головою, обитаемо не только

Ангелами, но и Архангелами, и одни поставлены начальствовать, другие же повинуются. Но если и сия свободная от беззакония область и сие естество, превысшее тел и страстей, не отреклись от сего порядка, но одни благопокорно повинуются, а другие благопристойно управляют, то почему негодуешь ты, человек, видя начальство и подначалие у людей, где велика наклонность к худшему? Как некое лекарство, целительное для струпьев беззакония, Творец употребил надзор начальников. И отец начальствует над детьми, наказывает детей своевольных и хвалит целомудренных, начальствует и учитель над детьми, и муж над супругой, и господин над слугами, одобряя усерднейших и удостаивая их чести, угождения, а часто и свободы, наказывая же ленивых и привыкших к делам худым и уча их добротолюбию. Сей порядок Бог всяческих дал и иереям. Одних сподобил священства, другим вверил начальство над ними и под ними учинил иные виды чинов. Если же, видя, что некоторые из господ весьма жестоки и крайне своевольны [Col. 685] и некоторые из начальников продают справедливость за дары, находишь для себя в этом преткновение и болезнуешь прекословием, то предупреждаю сие лукавое порождение ума и сказываю, что таковым не Бог вверил власть, но начальство их навлечено пороками подначальных, потому что не пожелали извлечь для себя какую-либо пользу от начальников добрых, но худыми нравами оскорбляли внушенные ими правила и тем сами себя лишили Божия о них попечения; а потом, оставленные без Божия о них домостроительства, получили таких властителей, чтобы, узнав на опыте худших, привели себе на память лучших и воспомянули их честное и доброе правление⁷⁷. Находим же, что Бог всяческих, по преизбытку человеческой злобы, ослабляет нередко бразды и попускает человеческому роду нестись как угодно. И сему Сам научая нас, устами пророка сказал Он и Израилю: И рех: не имам пасти вас: умирающее да умрет, и изчезающее да изчезнет, и прочая да пояст кийждо плоть ближняго своего (Зах. 11:9). Поэтому, когда властвуют начальники худые и домом правят господа жестокие и злые, надлежит молиться Правителю всяческих и переменою образа жизни, исправлением нравов преклонять Его на милость, побуждать к помощи и пламенно умолять, чтобы времена трудные переменил на лучшие. А что охотно внемлет Он просящим Его искренно, потому что Благ и привык миловать, лучше же сказать, есть источник милости, – об этом Сам свидетельствует, когда молящимся так дает обетование и говорит: воззовеши, и Аз услышу тя, и еще глаголющу ти, реку: се, приидох (Ис. 58:9).

А что и крайне беззаконные, усиливающиеся всех затмить своим злочестием, не могут делать вреда имеющим здравый разум и любителям благочестия, сие при помощи

Божией объясним в следующем слове. В настоящем же воспрославим Того, Кто ниспосылает и общие, и частные дары людям, ущедряет род наш многими тысячами благ. Ему же слава во веки! Аминь.