Текст книги "Просто Маса"

Левша нагнулся, с хрустом выдернул свой вакидзаси. Второй – тот, что у перил – полез в карман. Должно быть, за пистолетом. Ну-ка, кто быстрее? Маса, как и положено японцу, болел за холодное оружие.

С утробным ревом левша налетел на врага, воткнул в него сталь, но нарвался на выстрел. Оба качнулись, накренились, рухнули с моста. Вода встретила их громким всплеском. Плюх! Получилась ничья: счет один – один.

Только что было очень шумно, а теперь стало совсем тихо. Всё интересное происшествие не заняло и полминуты. На перевернувшемся экипаже еще вовсю крутились колеса.

На мосту осталось четыре тела. Застреленный в кимоно лежал скрючившись. Заколотый рикша навзничь. Человек в кепке ничком. Эти трое были неподвижны. Шевелился только Семенов. Приподнялся на локте, помотал здоровенной, коротко стриженной башкой.

Выбора у Масы теперь не осталось – только предстать спасителем.

Он выбежал на мост, наклонился над атаманом. Лицо у белого вождя было широкое, скуластое, с торчащими в стороны усищами. Маленькие глазки глядели мутно.

– Ты… кто? Что это… тут? – спросил его превосходительство, с трудом ворочая языком. Поглядел вокруг. Сощурился. – Плывет всё… Это ты их положил?

Полупустой шприц валялся на земле. Всю дозу генералу вколоть не успели, а половины оказалось недостаточно, чтобы отключить здоровенного детину.

– Эти люди переубивали друг друга, – сказал Маса по-русски, потому что благородный человек не станет присваивать чужие заслуги.

Атаман потер лоб. Сказал сам себе:

– Черт. Я, кажется, стал понимать по-ихнему. Или мерещится… Дрянь какую-то всадили… Морфий что ли? Эй, японец. Помоги встать …

От усадьбы с топотом бежали люди. Кричали:

– Григорьмихалыч! Атаман!

– Не тронь его! Убью! – заорал передний – кривоносый, с золотой серьгой в ухе. Наставил на Масу «маузер».

Слава богу, генерал Семенов что-то соображал. И с каждой секундой все лучше. Только ноги его не держали. Если б не Маса, упал бы.

– Отставить! – приказал атаман. – Это хороший японец. Он меня спас… Уберите пушки, чай не дома. Сейчас полиция явится. Увидят «маузеры» – беда.

Казаки обступили своего предводителя со всех сторон. Маса с девятнадцатого года не видел столько чубатых мужчин свирепой наружности. К генералу они обращались по имени-отчеству и на «ты» – это было необычно.

Все вопили, перебивали друг друга.

– Григорьмихалыч, ты целый? Дай пощупаю! А кто эти-то? Не русские, японцы! Кем подосланные? Краснюками или говнюками?

Маса догадался, что ко второй категории у семеновцев относились собратья по белому лагерю, враждебные их атаману.

– После разберемся. Ходу, казаки, ходу отсюда! – оборвал галдеж генерал. – Мертвяков в воду, и домой. Живо!

А чего тут разбираться, подумал Маса. Всё и так понятно. На Семенова напали агенты ГПУ. На агентов напали якудза – по мечам ясно. Почти наверняка из «Хиномару-гуми». Потому что здесь их территория, и потому что Сандаймэ Тадаки давно связан с Бабой. Вот почему на вопрос о негласном наблюдении майор ответил с некоторой уклончивостью: люди из Токко этим-де не занимаются, начальство запретило. Однако оставить русского сёгуна без охраны Бабе не велел его потолочный покровитель. Должно быть, майор попросил Сандаймэ приставить к атаману сопровождающих. Вот почему Семенов преспокойно разъезжает в одиночестве. Знает, что его охраняет якудза.

За перила полетело одно тело, потом второе, но человек в кепке, когда его подняли за руки и за ноги, застонал.

– Григорьмихалыч, с этим чего? Он живой. Топить или как?

– Я тебе утоплю, дурень! В дом несите. Допросим. Живее, живее!

– Давай мы и тебя понесем. Ишь, как тя качает-то.

Атаман отмахнулся.

– Сам дойду. Вот он мне поможет. – Обнял Масу за плечо. – Я тебе, мил человек, еще спасибо не сказал. Айда с нами! Буду тебе свое казацкое аригато говорить. Понял? Вакару?

– Вакару, вакару, – терпеливо сказал Маса, с трудом обхватывая большого человека за его трудно обхватываемое туловище.

Что ж, знакомство с владельцем золотых ящиков начиналось удачно.

Внутри бывшая самурайская усадьба выглядела так же запущенно, как снаружи. Луна освещала большой одноэтажный дом с потемневшими стенами, заросший травою двор, какие-то сараи. Заинтересовала Масу только чахлая ольха, лепившаяся к самой дальней части стены. На нее в случае чего можно будет вскарабкаться и спрыгнуть на ту сторону.

Чувствовать себя вором, даже благородным, было странно, но – признаемся самому себе – интересно. Очень бодрило. Будто тебе снова восемнадцать, ты отчаянный якудза и не знаешь, что случится завтра. Наверное, именно такое ощущение описывает великий Тотомото-но Хиросукэ в своем знаменитом стихотворении:

 
В декабре жизни
Дунул мартовский ветер.
И будь что будет!
 

(Старый котяра, правда, всего лишь женился на семнадцатилетней куртизанке, но сказано красиво).

К казакам, выбежавшим на выстрелы, прибавился еще один – тот самый бурят или кто он там, что давеча выглядывал в щель. Должно быть, он был в карауле и не мог отлучиться со своего поста. Всего, стало быть, охранников семеро, отметил Маса.

Едва войдя во двор, атаман задал часовому вопрос не вполне понятного смысла:

– Что она, Михайлов? Слыхала пальбу?

– Никак нет, детей перед сном купает, – ответил бурят Михайлов. – Они орут, вода плещет.

– Слава богу. – Семенов облегченно выдохнул. – Водки мне. А то на ступеньки не взойду. Башка кружится.

Кто-то бросился в дом, через минуту вернулся с граненым стаканом, до краев наполненным прозрачной жидкостью. Это не водка – спирт, определил Маса по резкому запаху. Среднего японца такая доза убила бы на месте, генерал же заглотнул ее в три булька. Рыкнул, крякнул, тряхнул головой. Настоящий русский медведь!

– Другое дело.

И действительно, после этого поднялся на веранду собственными ногами, без поддержки. От спирта его превосходительство не опьянел, а наоборот пришел в себя.

Казакам сказал:

– Ступайте.

Масу поманил за собой.

Полутемный коридор вел куда-то вглубь дома, но хозяин повернул в первую же дверь направо.

Там оказалась просторная, странновато обставленная комната. Над большим столом великолепная хрустальная люстра, а стулья самые простецкие. В углу серебрится окладами многоликий иконостас, вдоль стен поблескивают стеклянные витрины с какими-то знаменами и мундирами, а мебели почти нет.

– Живу по-походному, биваком, – сказал Семенов, оборачиваясь к спутнику.

При ярком свете оказалось, что атаман молод, лет тридцати пяти, и, кажется, совсем не медведь. Глаза смотрели внимательно, сочные губы приязненно улыбались. И голос звучал совсем не так, как на мосту – приятно, даже мягко.

– Давайте познакомимся как следует. Кто вы, загадочный незнакомец? Почему знаете русский? И, главное, откуда вы так внезапно и так кстати появились? – Огромная пятерня сильно, но в то же время деликатно сжала гостю руку. – Однако позвольте сначала представиться самому. Генерал-лейтенант Григорий Михайлович Семенов, атаман Забайкальского казачьего войска, главнокомандующий разных армий и прочая, и прочая.

Титулование было ироническим.

Грубая внешность в сочетании с вежливыми манерами – это очень обаятельно, подумал Маса. А еще атаман хорошо чувствует людей и знает, как с кем разговаривать. Это задатки прирожденного вождя. Нужно быть очень осторожным.

– Меня зовут Кацура, – назвался Маса заранее придуманной фамилией, которая для русского уха звучит хорошо, прямо по-казацки. – Я много лет прожил в России. Узнав, что вам требуется переводчик, пришел наниматься на работу. Охранник сказал, что вы еще не вернулись, и я решил подождать около моста. Увидел, как на вас сначала напали трое неизвестных, как потом прибежали двое с мечами, как они сражались между собой и перебили друг друга. Когда я приблизился к вам, всё уже закончилось.

– Не скромничайте, господин Кацура! – воскликнул атаман. – Другой пустился бы наутек, а вы не побоялись прийти мне на помощь! Вы человек хороший, и не робкого десятка, я таких люблю. Все хорошие люди друг другу братья. А плохих я подле себя не держу. Мы с казаками все между собой на «ты», породному – генерал или простой урядник, неважно. Коли будете служить у меня, тоже станете братом. Знаете что? Давайте выпьем на брудершафт по-нашему, по-казачьи, с шашки.

Не дожидаясь согласия, Семенов подошел к стене, где было развешено оружие. Вынул из серебряных ножен шашку. Взял со стола графин, наполнил две стопки, ловко пристроил их на клинок.

Это старинный прием, с помощью которого русские приручают иностранцев: внезапный переход к задушевной сердечности, подумал Маса. Он опрокинул стопку. Потом, как положено, раскрыл объятья и троекратно ткнулся в пушистые усы. Атаман лобызался всерьез, в губы, с чмоканьем.

Голубые навыкате глаза подернулись слезой.

– Вот это по-нашему. Тебя как звать?

– Горо, – назвал Маса первое пришедшее в голову имя.

– Будешь Егор. А я Григорий. Ты мне теперь брат. Ну-ка скажи: «Григорий, ты мне брат».

Подумалось: все-таки это чересчур стремительно даже для русской сердечности. Наверное, что-то сугубо сибирское. Эй, Баргузин, пошевеливай вал.

Семенов понял смущение новообретенного брата по-своему.

– Не беспокойся, Егор. Братство братством, а служить будешь не за просто так. Все по земле ходим. Соловей не поклюет – не запоет. Сколько жалованья хочешь? Сто иен в месяц хватит? – Широкий взмах от плеча. – Эх, хочешь двести? Мне кто полюбился, тот полюбился!

– Спасибо.

Маса хотел по привычке поклониться, но атаман без церемоний взял его за голову и распрямил.

– У нас только иконам кланяются. Сладились за двести? – Снова крепкое рукопожатие. – Аванс выдать не смогу, наличность кончилась. Всем пока плачу векселями. Мой банковский консультант говорит, что в декабре подскочат цены на золото. Тогда продам очередной слиток и со всеми рассчитаюсь.

– Какой слиток? – изобразил удивление Маса.

– Ты не слыхал про мое золото? – удивился и Семенов. – О нем все наши который год говорят. Это, брат огого какая история! – Он очень оживился. – Я же спас от большевиков золотой запас Российской империи! Двести тонн золота! Передал на сохранение японцам, а они, суки… – Атаман сбился. – К тебе не относится, это я про подлых японцев, а ты какой надо японец. В общем, не отдают они мне золота. Главное, я же не для себя, я для Белого Дела!

– Как же вы… как же ты можешь продать слиток, если подлые японцы не отдают золото? – продолжил свою игру Маса.

– А я четыре ящичка себе оставил. На оперативные расходы.

Брат Григорий хитро подмигнул. Было видно, что рассказывать об этом ему приятно.

– Хочешь покажу?

Маса кивнул, не веря своему везению.

– Пойдем.

Семенов повел его в угол, мимо стеклянных шкафов, содержимое которых теперь можно было рассмотреть вблизи. В одном висел русский генеральский мундир с золотыми погонами и орденами. В другом парчовый монгольский халат. В третьем китайская церемониальная куртка магуа с Орденом Двойного Дракона на груди.

– Мои регалии, – кивнул на всю эту красоту хозяин. – Я ведь еще монгольский князь и китайский мандарин первого класса[133]133
  Я ведь еще монгольский князь и китайский мандарин первого класса
  Григорий Михайлович не привирает. Он действительно был удостоен этих высоких титулов: китайского мандарина высшего ранга (что соответствовало чину фельдмаршала) и гыцун-вана («светлейшего князя») Монголии. Правда, пышность титулов была подмочена тем, что китайский был получен от свергнутого императора Пу И, да и в красной Монголии к этому времени князей уже не существовало.


[Закрыть].

Он остановился подле стенного шкафа, к дверцам которого были приделаны скобы и висел большой замок.

– Ключ всегда при мне, рядом с нательным крестом, – сказал Семенов, вытягивая из-под рубашки цепочку. – Сезам, откройся!

Наверное, моя настоящая карма – благородное воровство, если добыча так легко, сама собой, идет ко мне в руки, подумал Маса.

За дверцей на крепких деревянных полках стояли четыре небольших ящика.

– Который на тебя смотрит? – спросил атаман. – Пускай этот, крайний.

Откинул крышку с самого левого. Электрический свет заиграл веселыми бликами на плотно сдвинутых брусках.

– Берем любой.

В лапище Семенова слиток казался совсем маленьким.

– На, подержи. Три фунта чистейшего царского золота!

Маса рассмотрел слиток. Клеймо 999 пробы, двуглавый орел, штамп казначейства, пятизначный порядковый номер.

– Убедился? В каждом ящике таких двадцать четыре штуки. Сейчас они идут по 4800 долларов, а в конце года, если верить консультанту, цена подскочит минимум до пяти с половиной. Тут я тебя, голубчик, и превращу в тленную бумагу. – Генерал бережно взял слиток, поцеловал его, положил обратно. – Тогда сразу твое жалованье и выдам. А будешь работать молодцом – еще и с премией. Так-то, брат Кацура.

Он приобнял Масу за плечо, оставив дверцу открытой.

На сердце заскребли кошки. Человека, который тебе доверился, обокрасть – плевое дело. Хоть прямо сейчас: стукнуть ребром ладони по кадыку, взять ящик, да вынести. Ну, у ворот еще бурята Михайлова перевести в горизонтальное положение. Вот и вся «операция». Можно, пожалуй, еще и за вторым ящиком вернуться. Только будет ли такое воровство благородным?

А в следующую минуту настроение у Масы совсем испортилось.

– Леночка, Мишенька, поцелуйте папу – и спать, – раздался молодой женский голос.

В гостиную с визгом ворвались девчушка и мальчуган, оба лет трех-четырех, налетели на атамана, обхватили его ножищи справа и слева.

– Ленусик, Михасик, – заурчал медведь, обнимая обоих сразу. Подхватил, посадил девочку на одно плечо, мальчика на другое.

Подошла румяная красавица со сложенными в венец русыми волосами, в красивом переливчато-бархатном платье.

– Грегуар, прекрати баламутить детей! – строго молвила она. – Я их потом не уложу. Я что сказала? На пол!

– Сейчас, сейчас, – засуетился белый рыцарь, кровожадное чудовище. – Подите, подите. Слышите – мама ругается. Душенька, это Егор Кацура, мой новый переводчик. Очень хороший человек. А это моя супруга, Елена Викторовна.

– Бурят? Якут? – подозрительно спросила супруга. – Пьете много?

– Я японец. Совсем не пью.

– Это хорошо. – Суровая госпожа Семенова помягчела. – Собутыльников ему и так хватает.

– Ле-еночка, – укоризненно протянул его превосходительство.

Но жена не слушала. Она присела, чтобы вытащить из-под стола Михасика.

– О том, что было на мосту, молчок, – шепнул атаман. – Она мне голову оторвет.

Маса кивнул. Его сердце когтили уже не кошки, а тигры.

Григорий Семенов ему все больше нравился. Верный признак настоящего героя – быть подкаблучником. Взять того же Геракла, которого Омфала заставила прясть. Или покойного господина, никогда не умевшего противиться воле любимой женщины. Масахиро Сибата знал про себя, что и сам поступал бы так же. Собственно, уже поступил: не по своему же хотению оказался он в роли благородного вора?

Только что тут благородного? Эх…

В дверь сунулась знакомая кривоносая физиономия с серьгой в ухе. Выразительно зашевелила бровями. Атаман поманил пальцем.

– Чего тебе, Мандрыка?

– Энтот очухался, – тихонько сообщил помощник. – Мы его малость поспрошали, но молчит, гнида.

– «Поспрошали» они, – так же вполголоса передразнил Семенов. – По-японски, что ли? Пойдем, Егор, попереводишь. – И сладким голосом супруге. – Леночка, ты укладывай деточек. У нас тут небольшое дело.

– Не напиваться! И не шуметь! – погрозила пальцем Елена Викторовна.

– Ни-ни, мы тихонько.

Втроем они прошли длинным коридором, спустились по лестнице в погреб.

Там горела керосиновая лампа, полукругом стояли казаки, смотрели сверху вниз.

– А ну, братцы, расступись, – велел Семенов.

Расступились.

На земляном полу сидел человек с опущенной головой. Одно ухо, багровое и распухшее, оттопыривалось. Из рассеченной брови сочилась кровь. Рядом валялась кепка.

Услышав тяжелые шаги, пленник поднял голову, и Маса испытал пренеприятное ощущение, называемое по-французски «дежавекю». Это как дежавю, только еще хуже.

На земле сидел, моргал узкими глазами Момотаро Кибальчич.

Не было бы фуку – да вадзаваи помогло

Но ошеломление длилось недолго. Ничего фантастического в явлении Кибальчича вообще-то не было. Секретный эмиссар Коминтерна прибыл в Японию готовить революцию, создавать нелегальную коммунистическую организацию. Теперь, когда у Советов в Токио официальное диппредставительство, подпольная группа наверняка выполняет тайные поручения посольства. Например, такие, как похищение белогвардейского вождя. А что пути двух русских японцев вновь пересеклись – это уже карма. Как поется в романсе: «С своей походною клюкой, с своими мрачными очами, судьба, как грозный часовой, повсюду следует за нами». Но до чего же это некстати!

– Как ты мне надоел! – злобно рявкнул Маса по-японски на Кибальчича, который пялился на него с не меньшим изумлением. – Нарочно ты, что ли, под ногами путаешься?

Момотаро оскалил разбитый рот, сплюнул красную слюну. Процедил, тоже по-японски:

– И тебе здрасьте. Давненько не виделись, ронин. Заодно и попрощаемся…

– Ишь ты, – поразился атаман. – С моими молчал, а с тобой сразу заговорил! Ну-ка переведи ему. Давай, по-японски: «Сейчас, красная сволочь, казаки тебя по-настоящему потрошить станут. Перво-наперво, кто тебя подослал?».

Маса грозным голосом сказал:

– Когда я тебя ударю, ори во всю глотку, как можно громче.

– Большевики не орут, – скривил рот Кибальчич.

– «Борусевики»! – повторил атаман понятное слово. – Признался! Эк у тебя, Егор, ловко допрос идет! Давай, пытай дальше: «Назови имя того, кто дал тебе задание».

– Делай, что говорю, идиот!!! – гаркнул Маса на упрямца. Повернулся к атаману: – Григорий Михайлович, разреши я с ним по-своему потолкую. Быстрей получится.

Скинул пиджак, стал засучивать рукава.

Атаман хлопнул его по плечу.

– Я гляжу, ты на все руки мастер. И жнец, и швец, и на дуде игрец. Ну-ка, сыграй на дуде. Может, запоет?

Коротким, резким ударом Маса ткнул связанного пальцем под ключицу, где нервный узел. В четверть силы, но все равно чувствительно.

Надо было отдать Кибальчичу должное – он заорал так, что зазвенело в ушах.

– Стой! – схватил Масу за локоть атаман, испуганно оглядываясь на лестницу. – Жена услышит.

Почесал подбородок.

– Вот что, ребятки, ведите его во двор. В сарае продолжим. Там пускай вопит.

Это Масе и было нужно.

– Упирайся! – рыкнул он на Момотаро и замахнулся.

Тот опять послушался. Когда казаки поставили его на ноги, начал рваться, брыкаться. На лестницу не шел.

– Берите за ноги, я под мышки. Понесем, – сказал Маса. Наклоняясь, незаметно сунул руку в штанину.

Пленника подхватили, оторвали от земли.

Пригнувшись к самому его уху, Маса шепнул:

– Бритв на тебя не напасешься. Справа у стены дерево. А теперь укуси меня. До крови.

Момотаро вывернул голову и цапнул своего спасителя острыми зубами за щеку.

Маса разжал руки. Кибальчич бухнулся затылком и плечами о землю.

– Тикусё!

Но русский язык гораздо лучше японского подходит для выражения сильных чувств отрицательного свойства. Маса перешел на него, разразился всеми известными ему матерными выражениями – кроме тех, в котором поминается собственно мать, поскольку к предкам следует относится с уважением.

– Дай погляжу, – заботливо сказал Семенов, осматривая укушенную щеку, пока казаки лупили буяна ногами. – Эк он тебя… Надо водой промыть, чтоб зараза не пристала. Краснюки хуже бешеной собаки.

Теперь Кибальчича потащили четверо, а у Масы появилось алиби. Когда Момотаро сбежит, переводчика рядом не будет.

– Мандрыка, поработайте с ним, пока мы с Кацурой не подойдем. Только глядите, черти, не до смерти.

Генерал повел покусанного наверх, в умывальню. Она была допотопная. Наверное, не меняли со времен Тацумасы. Воду надо было качать ногой, и лилась она из бамбуковой трубки.

– Люб ты мне, Егор, – сказал Семенов, подавая полотенце. – Сразу по сердцу пришелся, с первой минуты. Я людей не умом, сердцем чую.

Ни черта ты не чуешь, кисло думал Маса. Как же противно втираться в доверие, чтобы потом его предать! Прав был господин, когда говорил, что благородный муж никогда не станет хорошим шпионом – только хорошим контрразведчиком, который вероломных шпионов ловит.

Они вышли в темный двор, а там беготня, крики.

– Что такое?! – громко зашипел атаман. – Тихо! Детей перебудите!

Подбежал кривоносый Мандрыка.

– Сбежал краснюк! Веревку чем-то перерезал! Мирона по руке полоснул, дунул к стене, влез на дерево, и сиганул!

– Так догоняйте его, болваны!

Укатился Персиковый мальчик, с удовлетворением подумал Маса. Поминай как звали. В темноте вы его не сыщете.

А Семенов горько произнес:

– Вон оно как, Егор. Веришь людям, братьями зовешь, а они – нож в спину. Врагу моему сбежать дали.

– Всякий может совершить ошибку.

– Тут не ошибка. – Атаман насупил брови. – Кто-то из моих ему помог. Краснюка обыскали, прежде чем связать. Ножика у него не было. После кто-то сунул. Это что значит? Агент у меня советский. Вот и гадай теперь, который? Ведь с каждым пуд соли съел, сто раз под пулями был. – Он тяжело вздохнул. – И ведь знаю, чем иуду красные купили. Не тридцатью серебрениками, нет. Тухнут казаки от жизни на чужбине. Домой хотят. Поманили, пообещали… Эх, я и сам иногда думаю: кабы можно было…

Закручинился, махнул рукой.

– Никому верить нельзя. Доберутся до меня красные, достанут – не так, так этак. Пойдем, Егор, посидим вдвоем, выпьем. Никого из своих сейчас видеть не хочу.

Повернулся к мрачно слушавшему Масе.

– Ладно, Кацура, не вешай нос. И я не буду. Семенова так просто не возьмешь. Знаешь чего? У меня вечером всегда банька натоплена. Любишь русскую баньку? Казаки поставили. Хорошо попариться, да спиртом проложить – лучшее лекарство от туги-печали. Идем, мил человек, душа просит!

Русскую баню Маса не любил, от нее вся энергия Ки впустую через поры выходит. Японская баня, в бочке, куда как лучше. Но у атамана Семенова влажно блестели глаза, и отказаться было нельзя. Русский человек сильно обижается, если у него душа чего-то просит, а ты не хочешь поддержать.

Они сидели голые в чадном дощатом закутке, оба плотно сбитые, круглолицые, короткошеие, только один в полтора раза крупнее другого. Атаман пил спирт, но не пьянел. Маса потягивал квас, который в России терпеть не мог, а сейчас от ностальгии прямо в носу щипало.

Разговор шел задушевный.

– Вот за что я вашу нацию люблю – нету в вас двурушничества, – вздыхал атаман. – У нас говорят, что японцы коварные, а подлей своего брата русака никто не предаст. Главное, будет тебе в глаза смотреть, в уста лобызать, Христом-Богом и Святой Русью клясться, а после продаст с потрохами, притом задешево.

Маса заступался. Просто у русских-де слова мало что значат. Привыкли от несвободы и опаски думать одно, а вслух говорить другое. Отсюда и присказки. «Соврешь – не помрешь», «Царю присягай, а себе помогай». В России человека надо судить не по словам, а по поступкам. Они не обманут. И если встретится хороший человек, то будет он чистое золото, потому что в трудной стране быть хорошим очень трудно.

– Э, да у тебя квас кончился, – поднялся с полка Семенов. – Пойду еще налью.

– Не хватало еще, чтобы такой человек мне квас носил! Я сам!

– Чудак ты, мне это в радость, – насильно усадил его атаман.

Вышел.

Уйду и больше сюда не вернусь, пообещал себе Маса. А Омфале скажу, что не гожусь в воры, что пошел не в отца. И вдруг стукнуло: а может, и в отца! Одно из трех правил Котодо позволяет красть только у плохих людей. Семенов, конечно, не ангел, но безусловно человек неплохой. Тацумаса у такого воровать бы не стал.

Однако что-то долгонько неплохой человек ходил за квасом. Маса уже хотел выглянуть наружу, но дверь открылась сама, и вошел не атаман, а двое казаков – Мандрыка с бурятом Михайловым.

Ни слова не говоря, они сноровисто заломили Масе руки и выволокли его, голого, в предбанник.

Там на скамье сидел полностью одетый Семенов. Хмуро вертел в руках что-то черное, матово поблескивающее. Маса узнал свой «браунинг».

– Тут вот какая штука, – сказал атаман, подняв глаза. – Я своих казаков знаю, среди них предателей нету. Никто краснюку не помог бы. Только кто-нибудь чужой. А чужих кроме тебя никого не было. О чем вы там на самом деле по-японски толковали?

Ни добродушия, ни веселости грубое лицо сейчас не выражало. Маленькие глазки смотрели холодно, грозно.

– Я тебя в баню повел, чтобы одежду твою пощупать. Нашел интересное. В кармане «браунинг» – а честный японец с пистолетом ходить не станет. В брючине изнутри пришит чехол для бритвы. Это ее ты большевичку подсунул?

Маса молчал. Казаки держали его так, что не шелохнешься.

– Сдается мне, Егор, или как там тебя, что ты советский агент. И операцию вы провернули не чтоб меня взять, а чтоб тебя ко мне пристроить. Ловко придумали! Семенов под контролем еще лучше, чем похищенный. Но меня перехитрить у вас хитрилка коротка. Сейчас ты мне всё расскажешь.

Усы шевельнулись в недоброй улыбке.

– Не сразу, конечно. Мужик ты крепкий, тертый. Поерепенишься. Но Мандрыка умеет язык развязывать. Сначала он с тебя немножко кожу посдирает. Потом сольцой присыплет. Польет солонину спиртиком. И это только закуска. Приятеля своего от этого угощения ты избавил, так сам его отведаешь. Тут ведь что хорошо? Переводчик нам не понадобится.

Не белый рыцарь. Все-таки кровожадное чудовище, подумал Маса. И никакой он не медведь. Сибирский тигр на мягких когтистых лапах.

Это было чудесно, просто замечательно! Семенов плохой человек. Кодекс великого Тацумасы нарушен не будет.

– Плохо ты порылся в моей одежде, Григорий Михайлович, – сказал Маса. – Главного не нашел. Под лацкан загляни. Под левый. И вели-ка своим людям убрать лапы. Если не хочешь поссориться с японской тайной полицией. Мое настоящее имя Масахиро Сибата, я приставлен к тебе для негласного наблюдения и твоей же дополнительной охраны. Сам видел – одной якудзы недостаточно. А работаю я с заместителем начальника Иностранного отдела Токко майором Бабой. Знаешь такого?

– Знаю, как не знать. – Атаман взял пиджак, внимательно рассмотрел жетон. – Но коли ты вправду из Токко, зачем ты помог красному агенту сбежать?

– Потому что это мой старинный приятель. Еще по прежней жизни. Я не всегда работал на Токко, а он не всегда служил красным. Я не ждал его тут встретить. Подумай сам: если б мы с ним с самого начала были заодно, почему же я не помог ему еще на мосту? Я рассмотрел его лицо только в подвале.

Всё это было правдой или почти правдой, но Маса не ждал, что Семенов поверит. Пускай. Беспокоиться не о чем. Все сомнения касательно того, кто такой Масахиро Сибата, разрешит один телефонный звонок майору.

Однако атаман удивил.

– Это такая небылица, что я тебе верю, – усмехнулся он. – В жизни всякое бывает. У меня до войны в полку приятель был, такой же хорунжий, как я. В Гражданскую у красных дивизией командовал. Попался бы ко мне в плен, я б ему по старой дружбе тоже сбежать дал. Отпустите его, хлопцы.

Казаки отошли. Маса подвигал руками, чтобы скорей восстановилось кровообращение. Ждал, что будет дальше.

А дальше было вот что. Семенов снова добродушно заулыбался.

– Хороший ты мужик, Егор Кацура (позволь уж буду звать тебя так и дальше). Ради старого товарища всё свое задание под угрозу поставил. Я таких уважаю. А еще мне нравится, – тут он подмигнул, – что у нас с тобой будет общая тайна от твоего начальства. У вас ведь не то, что у нас русских. Всё по правилам. Ты красного агента, иностранного шпиона, отпустил. Тебе за это, коли узнают, башку оторвут. Так?

– К чему ты ведешь? – не понял Маса.

– А к тому, что я, конечно, могу позвонить майору и рассказать, как ты задание провалил и большевику помог. Но я этого делать не стану. А взамен ты будешь теперь не человеком майора Бабы, а моим человеком. Знаешь, бабу с возу…

Он загоготал, но в глазах веселья не было.

– Надежный переводчик мне пригодится. Особенно, если я его крепко держу за яйца. – Атаман выразительно посмотрел Масе ниже дракона и сжал кулак. – У меня будут важные переговоры, про которые твоему начальству знать незачем. Пусть оно думает, что я под хорошим присмотром. Я про тебя болтать не стану, ты про меня тоже. Годится тебе такая сделка?

Изобразив недолгое колебание, Маса со вздохом сказал:

– Куда мне деваться. Твоя взяла.

Генерал одобрительно кивнул.

– Ты только обликом японец, а внутри – русский человек. Умный. Только знаешь что, Егор. Ты мне больше не брат. Зови меня впредь «ваше превосходительство».

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – по-военному вытянулся Маса, очень довольный, что они больше не братья. – Разрешите подштаники надеть? И верните пистолет. Он казенный.

В итоге всё устроилось как нельзя удачней. Не было бы фуку, да вадзаваи помогло. (От напряжения и усталости русский и японский языки в голове у Масы начинали немножко путаться).

Пока он одевался, Семенов что-то сосредоточенно обдумывал.

– Твой приятель, которого ты спас, большевик и красный агент, так? И работает на советское посольство, так? А ты спас ему жизнь, так?

Маса не понял, к чему это, но трижды наклонил голову, а потом еще и вслух сказал:

– Точно так, ваше превосходительство.

– Вот что я думаю… – Генерал прищурился на лампу. – Первый раз у них не вышло, второй раз не вышло, а на третий раз они меня все-таки добудут. Или прикончат. Потому что у великой державы великие возможности. Россия теперь ихняя, советская, нравится мне это или нет. Доблестно пускать струю против ветра – занятие для идиотов. В газетах пишут, что советские перестали ставить к стенке белых генералов, кто помирился с советской властью. Слащов-Крымский у них преподает в военной академии, Толька Пепеляев помилован. Даже террорист Савинков, который Ленина чуть не убил, с ними задружился. А тут целый атаман Семенов[134]134
  А тут целый атаман Семенов!
  Атаман перечисляет злейших врагов советской власти, которые были ею – ко всеобщему изумлению – помилованы.
  Генерал Я.А. Слащов-Крымский (которого Булгаков вывел в пьесе «Бег» под именем генерала Хлудова) добровольно вернулся из эмиграции в 1921 году и потом преподавал в Москве в военной академии.
  Генерал А.Пепеляев, командовавший последним белогвардейским походом Гражданской войны в 1923 году, был взят в плен, приговорен к расстрелу, но внезапно получил мягкий приговор.
  Эсер Б. Савинков, в свое время готовивший убийство Ленина, был захвачен ГПУ и тоже, вопреки смертному приговору, оставлен в живых. Писал письма вождям белой эмиграции с увещеваниями примириться с советской властью.
  Атаман Семенов тоже был готов последовать их примеру – на определенных условиях.
  Вот они:


[Закрыть]! Соображаешь к чему я?

– Никак нет, ваше превосходительство!

– Перестань ты мне через каждое слово «превосходительствовать»! Зови по имени-отчеству или «господин генерал». Ты мне, Кацура, может, пригодишься еще больше, чем я думал. На, держи свой «браунинг». Видишь, как я тебе доверяю? И вот тебе первое задание. Сосватай-ка ты мне через своего шустрого приятеля встречу с советским послом. Само собой, без доклада полицейскому начальству.

Вот хитрый зверь, поневоле восхитился Маса. Прикидывается увальнем, а соображает с пулеметной скоростью. Какую комбинацию выстроил!

– Говорю же, это была случайная встреча. Я понятия не имею, где его искать.

– Ага, так я и поверил. – Атаман положил тяжелую руку Масе на плечо, наклонился, убедительно сказал: – Сутки тебе даю, Егор Кацура. Не выполнишь, что поручено – позвоню майору Бабе, опозорю. Для вас, японцев, хуже этого нету, правда? Всё. Ступай. Поздно уже. Спать охота.