Текст книги "Комонс II. Игра по чужим правилам"

– А если он был в гриме? – говорю. – Или на встречу вообще явился не он сам, а доверенный помощник? А что? Рация в портфеле, микрофон в ухе – а «шеф» сидит где-нибудь на чердаке и подсказывает, что говорить.

– Ерунду не мели! – рассердился генерал. – Какой ещё помощник? Нет у него подручных из своих, Десантников, а доверять подобные вещи землянину – как тебе такое в голову могло прийти? И потом, пусть даже и помощник! Нашли бы его – вот тебе и ниточка к «шефу»! Так нет же, обязательно надо было проявить инициативу… Штирлиц недоделанный!

Он прав, разумеется. И дело даже не в том, что никакого провода в ухе визави я не заметил. Реакции на мои слова, то, как он отвечал, сам тон нашего недолгого разговора – всё это исключало вариант подставной фигуры. Но – как объяснить, что я именно и не хочу, чтобы кто-то пытался найти «Линию Девять»? Вся интуиция комонса вопиет против этого. Хотя, и генерала я прекрасно понимаю: любой разведчик на его месте сделал бы то же самое, попытался бы установить личность сомнительно союзника и, как минимум, взять его под наблюдение. Но… он не видел жуткие кадры ядерных грибов, вырастающих над земными городами, не читал полные отчаяния и безнадёжности сообщения о городах, провинциях, целых странах проглоченных, сожранных, безжалостно переваренных теми. Для него это всё абстракция, в которую он поверил, конечно, но вот чтобы пропустить через себя…

И другого шанса у нас, у всей Земли с её восемью (или сколько там их насчитывалось в 2023-м году?) миллиардами обитателей – русскими, китайцами, американцами, евреями, арабами, неграми – уже не будет. А тот, что есть сейчас – в руках «Линии Девять», нравится нам это или нет. Мне лично не нравится, но что, чёрт возьми, я могу поделать? Стоит ошибиться, сделать один-единственный неверный ход – и расплатятся за него все до одного земляне. Расплатятся собственными личностями, собственными, неповторимыми «я», потерей себя, повторенной неисчислимое число раз. Чёртов Десантник прав: согласившись отправиться в прошлое, я вверил ему свою судьбу – так стоит ли тормозить на полпути?

«РАФик» остановился. Задняя дверка открылась и мы оказались внутри то ли пустого цеха, то ли ангара, то ли подземного гаража – голые бетонные стены, крепления для кабелей, обрешеченные яркие лампы на тронутых ржавчиной кронштейнах. Под ногами – цементный пол, в стене, возле которой мы остановились, открытая железная дверь, из проёма которой нам приветственно машет рукой Толя.

Обстановка комнаты была предельно лаконичной. Два кресла, стол с узкой коробочкой интеркома, в стене над столом большое, метр на полтора, окно, забранное толстым стеклом, наверняка с односторонней прозрачностью – раньше я видел такие штучки только в шпионских фильмам. За ним виднелась ещё комната, раза в два шире, и меблированная по-другому: железный письменный стол, настольная лампа на коленчатой подставке, перед столом – простой деревянный стул, ножки которого крепились к дощатому полу металлическими уголками. В дальнем углу облупившаяся эмалированная раковина с краном. Обычная комната для допросов.

– Да ты садись, садись… – генерал указал мне на кресло. – Сейчас приведут «Абрека». Позавчера его словно прорвало: выдаёт информацию в таких объёмах, что аналитики теряются, не часть это хитроумного плана по дезинформации? Я подумал, что тебе будет невредно послушать.

Я кивнул. «Абрек» – это кодовая кличка старшего группы Десантников-наблюдателей. Он и раньше не молчал – я читал протоколы допросов, которые привозил на «спецдачу» генерал. Интересно, что он такого выложил, если меня решили привезти сюда, в святая святых?

Генерал нажал кнопу на коробочке интеркома.

– Мы готовы. Можете начинать.

С места, на котором устроился Женька, он видел только затылок человека за столом. Зато лицо его визави, которого усадили на привинченный к полу стул, было видно очень хорошо. Разумно – тем, кто удостоился допуска по эту сторону окошка, интересует реакция допрашиваемого, а никак не дознавателя.

Сидящий за столом раскрыл лежащую перед ним папку (Женька вытянул шею, пытаясь через плечо заглянуть в бумаги) и негромко попросил:

– В прошлый раз мы говорили о ваших коллегах, обосновавшихся в Аргентине. Я бы попросил вас повторить эти показания.

Человек на стуле понимающе ухмыльнулся – Женька на миг показалось, что он подмигнул тем, кто сидит за стеклом, – и заговорил.

– Группа была развёрнута примерно через три месяца после отступления десанта в тысяча девятьсот шестьде..

– Это можете опустить. – мягко перебил дознаватель. – Давайте сразу о составе группы.

– В ней трое Десантников. – отозвался «Абрек». – Остальные – по большей части, обитатели колонии, основанной людьми, бежавшими из Европы после войны. Я, разумеется, говорю о Второй Мировой…

– Это очевидно. – кивнул дознаватель. – Продолжайте, прошу вас.

– Основатели колонии в своё время состояли на службе в секретной полиции или в военной разведке нацистской Германии. И они сделали всё, чтобы не оставить следов, ведущих к своему убежищу. Но многие из беглецов обладали особыми способностями, легко обнаруживаемыми нашими средствами, а потому привлекли внимание наблюдательной группы.

– С этого момента подробнее, пожалуйста. – попросил сидящий за столом. – Для начала, об особых способностях.

Женьку удивила, если не сказать, поразила мягкость ведущего допрос. А как же угрозы, свет яркой лампой в лицо «Абреку» (не зря же она стоит на столе?) и прочие атрибуты допроса, известные из множества кинофильмов? Не то, чтобы он ожидал увидеть столик с хирургическими инструментами и неприметного человечка в докторском халате и чёрных очках, как в сериале «Вариант «Омега» – но и доверительный, почти дружеский тон разговора поставил его в тупик. «Эх ты, знаток… – покровительственно заметил из своего уголка сознания «Второй». В этом-то и состоит искусство дознавателя. Ладно, слушай внимательно, потом обсудим…

– Многие из этих людей до бегства из Европы состояли на службе в организации, занимавшейся исследованиями… скажем, паранормальных явлений. Видимо, в процессе отбора сотрудников вышло так, что процент людей, обладающих упомянутыми способностями, оказалась там необычайно высок. Наша группа сразу обратила на это внимание – у нас имелись инструменты, позволяющие фиксировать подобные вещи.

– Уточните, о каких способностях идёт речь. – попросил дознаватель.

– После того, как провалились попытки захвата радиотелескопа на территории вашей страны, было признано целесообразным изучить возможности использования иных методов связи с нашими… как бы это…

– …с базовой группировкой.

– Да, именно. Дело в том, что после провала первого Вторжения, ваши соплеменники уже знали, что мы будем пытаться брать под контроль мощные приёмо-передающие антенны, вроде радиотелескопов или систем управления космическими аппаратами. И такие работы действительно велись и ведутся сейчас на территории обоих Америк – но они являются не более чем ширмой, дымовой завесой, призванной скрыть наши истинные цели.

Женька вместе со «Вторым» насторожились. Кажется, начиналось что-то действительно интересное.

– В чём же состоят эти «истинные цели»? – мягко осведомился дознаватель.

– При правильном использовании группа людей с особыми способностями вполне может заменить антенны и радиотелескопы. Ваши агенты сосредоточились на наблюдении за подобными объектами, и можно было заняться своим делом, не опасаясь помех. И к тому же… – он чуть запнулся, – интересующих нас людей разыскивали, как военных преступников по всему миру. Что бы ни случилось в колонии – они сто раз подумают, прежде чем обратиться за помощью к властям, что бы ни творилось сейчас в Аргентине. Судьба Адольфа Эйхмана памятна многим.

Сидящий за столом перевернул несколько листков.

– Это ваша группа навела Десантников на колонию?

– Да, моя. – подтвердил «Абрек». – На тот момент резиденты, действующие в Америке, ещё располагали возможностями пересадки «Мыслящих», и смогли внедриться непосредственно в руководство колонии. После чего, оставалось только готовиться и ждать подходящего момента.

– И почему же они их не дождались? Прошло уже столько лет…

– Ваши коллеги сильно проредили нашу резидентуру в Северной Америке. – горько усмехнулся допрашиваемый. – Нет, кое-кто там ещё остался, в том числе, на высоких постах. Но ни один из них не обладает достаточной квалификацией, чтобы выйти на связь с «основной группировкой». Возможно, позже… но на данный момент это может сделать один-единственный Десантник.

– Ваш «шеф»? – уточнил дознаватель. – Тот, которому вы регулярно переправляли отчёты о наблюдениях?

«Абрек» несколько раз кивнул и Женька заметил, что лоб покрылся мелкими капельками пота.

– Именно так. Но… он уже почти полгода не выходит на связь, и мы несколько растерялись. Я распорядился…

Генерал потянулся к интеркому и нажал кнопку.

– Довольно, заканчивайте.

Рука дознавателя дёрнулась к правому уху – у него там скрытый наушник, сообразил мальчик.

– Хорошо, на этом пока всё. Сейчас вас проводят в камеру.

Сидящий на стуле разом обмяк – будто надувная кукла, из которой выпустили часть воздуха. Одновременно в стене заурчал моторчик, металлическая шторка поползла, загораживая «хитрое» окно.

– Ну, вот и всё. – генерал откинулся на спинку кресла. – Что скажешь?

– Он говорил об институте «Аненербэ»? «Наследие предков», если по-русски, любимая игрушка рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера?

Спрашивал уже я – альтер эго предупредительно отступил вглубь нашего общего мозга.

– Ого! – генерал удивлённо поднял брови. – Ты и это знаешь? Вроде, в Союзе этой темы стараются избегать…

– Это только пока. – отвечаю. – Знали бы вы, сколько всякого вздора об этом снято и написано. Кстати, разве у вас в конторе нет аналогичного подразделения?

– А что, об этом у вас тоже пишут… в смысле – будут писать? – удивился генерал.

– Ещё как! Красные маги, Вольф Мессинг, Гурджиев…

– Совсем вы там края потеряли. – усмехнулся генерал. – Кто ж с такими вещами шутит?.. Что до нашего «паранормального» подразделения – было и такое, но его разогнали вместе со «спецотделом» после падения Хрущёва. Не совсем, конечно, разогнали, но то, что осталось – лишь бледная тень, они только и способны, что собирать по всей стране сплетни о тарелочках. Мы даже привлекать их не стали, пустой народишко.

Я пожал плечами – генералу, конечно, виднее.

– Ладно, бог с ними. Скажи лучше, что ты думаешь по этому поводу?

И он указал на железную шторку.

– Вполне правдоподобно, насколько я могу судить. Вот и «Линия Девять» не зря заговорил о Латинской Америке…

Генерал кивнул.

– В материалах «наблюдателей» этому региону уделяется много внимания. Разумеется, пройти мимо этого факта мы не могли. По сути, он только подтвердил наши предположения.

– А почему он вообще заговорил? – спрашиваю. – Молчал-молчал, и вдруг…

Генерал покачал головой.

Ответа на этот вопрос у нас пока нет. Тем не менее, ждать дальше у моря погоды смысла не вижу. Объект определён, начинаем готовить операцию в Аргентине.

– Только начинаем? – я ухмыляюсь, изо всех сил стараясь скрыть язвительность. – А мне-то показалось…

– Когда кажется, креститься надо. – недовольно буркнул генерал. Больно догадливые все, куда от вас деться… Короче: до начала операции остаётся три недели. Тренировки на «спецдаче» сворачиваем. Уровень подготовки у вас троих вполне приличный, лучшего за оставшееся время не добиться, а вот травму получить сдуру – это запросто.

– У нас «троих»? – тут же отреагировал я.

– Не прикидывайся дурачком, не люблю. – поморщился дядя Костя. – Сам ведь давно догадался, что Кармен отправляется с вами. Так что, отдохните, съездите в своё Константиново, нервишки в порядок приведите – и за дело!

1979 г., 3 ноября

Канал Москва-Волга

Беззаботная ночь.

Бархатистое, с чарующими нотками порока и страсти контральто плывёт над ночными водами. Ноябрь в этом году не слишком холодный и довольно сухой, так что Ритуля поёт на открытой палубе, под аккомпанемент, стоящего под козырьком рояля – белого, старомодного, под стать самому судну.

 
«В далекой, знойной Аргентине,
Где небо южное так сине,
Где женщина, как на картине,
Там Джо влюбился в Кло…»
 

Ритуля увлеклась репертуаром кабаре начала века сравнительно недавно. Её голос и манера идеально подходили для песен в стиле "Лилового негра», "Ваши пальцы пахнут ладаном» и "Последнее танго» в исполнении Вертинского и Изы Кремер. А сегодняшний репертуар она подбирала по просьбе Галины – имея в виду подготовить «ребяточек» к атмосфере декаданса, без которой творчество Есенина попросту немыслимо. Кстати, именно Кремер принадлежит текст этой песни, знакомой многим по «Золотому телёнку». Помните, наверное:

«Остап танцевал классическое провинциальное танго, которое исполняли в театрах миниатюр двадцать лет тому назад, когда бухгалтер Берлага носил свой первый костюм…»

Как раз её исполняла сейчас Ритуля под аккомпанемент судового тапёра – и собравшаяся на палубе публика слушала её, затаив дыхание.

 
«…Лишь зажигался свет вечерний,
Она плясала ним в таверне
Для пьяной и разгульной черни
Дразнящее танго…»
 

– Для полного счастья колёс только не хватает. – сказал я стоящей рядом Катюшке Клейман. – А то, как было бы хорошо…

Ноябрьский ветерок над рекой был студёным, и она пригрелась под полой Астова бушлата, благо, тот выше её на полторы головы. Маленькая она, наша Катюшка, чисто воробышек – и такая же трогательная и беззащитная.

– Каких ещё колёс? – удивился Серёга. – Мы ж на корабле, откуда тут колёса?

– Гребных, как на пароходе из «Жестокого романса»… – начал было я, но вовремя прикусил язык. Знаменитый фильм будет снят только через пять лет. Асту что, он привык к таким моим оговоркам, а вот Катюшку смущать незачем.

 
«В ночных шикарных ресторанах,
На низких бархатных диванах,
С шампанским в узеньких стаканах,
Проводит ночи Кло.
Поют о страсти нежно скрипки, —
И Кло сгибая стан свой гибкий,
И рассыпая всем улыбки —
Идет плясать танго…»
 

Ох, боюсь, не рестораны и танго ожидают нас в «далёкой знойной Аргентине». А вот пароход как раз будет – точнее, дизель-электроход «Михаил Сомов», на котором нам и предстоит отбыть в Южное полушарие. Эта хитрая комбинация придумана генералом: мы оформляем бумаги для поездки в Канаду, на театральный фестиваль вместе со «сценическими фехтовальщиками», получаем на руки билеты – и в последний момент, в Шереметьево, нас тормозят на таможне, придравшись к мелкой ошибке в документах. Группа улетает без нас, а мы садимся на другой рейс и отбываем в Питер – аккурат к прощальному гудку «Михаила Сомова», на борту которого отправляется в Антарктиду персонал очередной Антарктической экспедиции и грузы для полярных станций.

 
«Но вот навстречу вышел кто-то стройный…
Он Кло спокойно руку подает,
Партнера Джо из Аргентины знойной
Она в танцоре этом узнает…
Трепещет Кло и плачет вместе с скрипкой…
В тревоге замер шумный зал
И вот конец… Джо с дьявольской улыбкой
Вонзает в Кло кинжал…»
 

На мой вопрос – «зачем понадобилось городить такой огород?» – генерал, поначалу ответил привычным «приказы не обсуждают», но потом всё же снизошёл до объяснений.

Оказывается, один из Десантников, сведения о которых содержались в архивных записях «наблюдателей», занимает весьма высокий пост в ЦРУ. За ним установили наблюдение, но «объект» оказался крайне осторожным: избегает покидать не то что Штаты, но даже территорию Лэнгли. Чего не скажешь о двух его доверенных сотрудниках, не Десантниках, а обыкновенных землянах. Эти в настоящий момент находятся в СССР, один работает в американском торгпредстве, другой состоит третьим советник атташе по культуре.

«Они у нас под надёжным колпаком, – объяснял генерал, – и, в принципе, могут быть высланы в любой момент. Но боюсь, время упущено. Не забывай, что мы получили возможность работать сколько-нибудь масштабно всего три месяца назад, а эти парни сидят в Москве не меньше полугода. В любом случае, резидентура Десантников в США и Южной Америке не добита и продолжает действовать. Так что мы просто обязаны предположить, что они попытаются отследить и твои перемещения».

На мой вопрос – «откуда им может быть известно о моём «переносе», ведь Десантники-наблюдатели так не успели поделиться с кем-то ещё своими данными? – дядя Костя только скривился.

– Откуда-откуда… от верблюда! Раз такая вероятность есть – мы должны принимать её во внимание. Или ты готов сработать «на авось» и поставить под удар всю операцию?

И ведь не поспоришь – и без того многое в этой истории приходится делать «на авось…»

Я поёжился и поплотнее запахнул куртку. Ветерок разогнал облачка над головой, и теперь небо было сплошь усеяно бледными звёздами. Да, осеннее небо средней полосы России – не чета небосводу Южного полушария с его сверкающими драгоценностями: Канопус, блеском уступающий только Сириусу, Архенар в созвездии Эридана, Корабль Арго и, конечно, Южный крест». Я представил себе эту дивную россыпь на чёрном бархате над своей головой, а Ритулино контральто всё разносилось над стылой ноябрьской водой:

 
«В далекой знойной Аргентине,
Где небо южное так сине,
Где женщины как на картине,
Про Джо и Кло поют.
Там знают огненные страсти,
Там все покорно этой власти,
Там часто по дороге к счастью,
Любовь и смерть идут…»
 

30-е ноября 1979 г.

Юг Баварии.

День на горном воздухе.

Надписи на указателе, сделанные на немецком и английском языках гласили: «Округ Гармиш-Партенкирхен, федеральная земля Бавария». Вишнёвая «Ауди» притормозила, свернул к обочине и остановилась, не доезжая десятка метров поворота с автобана.

– Нам сюда? – осведомился напарник, сверившись с картой, напечатанной в туристическом буклете.

– Вроде, да. – Толя посмотрел на часы. – Шестнадцать-четырнадцать. Связник проедет мимо нас через одиннадцать минут.

Мы должны следовать за ним на дистанции в двадцать метров. Он будет на чёрном «БМВ», номер…

– Я помню. Кофе хочешь?

Говорили они по-английски.

Толя подумал и кивнул, и напарник потянулся за термосом.

Двигатель едва слышно урчал, нагоняя в салон волны тепла. Гармиш-Партенкирхен – рай для горнолыжников, и местные жители всегда радуются снежной, студёной зиме, которая неизменно приносит доходы здешнему туристическому бизнесу. Толя повернул ключ, заглушая мотор, принял у напарника бумажный стаканчик и стал отхлёбывать кофе маленькими глотками, любуясь величественной панорамой баварских Альп и высочайшей вершиной Германии, пиком Цугшпитце, облитым ослепительно сверкающими на солнце глетчерами.

Они перешли границу между ФРГ и ГДР возле крошечного городка Гайза в земле Тюрингия. Добрались до ближайшего городка, нашли оставленную в условленном месте машину и шесть часов гнали по федеральной трассе А9, через Вюрцбург, Нюрнберг, Ингольштадт и дальше, в сторону предгорий баварских Альп. В Мюнхене сделали остановку – пообедали, попросили наполнить термос крепчайшим кофе. Заодно Толя заглянул на местный почтамт – там на имя Майкла Винника, аспиранта из Канады, стажирующегося в университете Иоганна Гёте Франкфурта-на-Майне (так значилось в его паспорте) была сутки назад оставлена безобидная на вид депеша. Молодой человек вышел из почтамта, сел в машину и обменялся несколькими фразами с напарником. После чего – нажал кнопку прикуривателя и сжёг полученную записку. Через четверть часа вишнёвая «Ауди» выехала из города по автобану, ведущему на север, миновало покрытое льдом озеро Штарнбергер и покатилась в сторону австрийской границы, где в живописной долине раскинулось селение Гармиш-Партенкирхен.

Связник появился на шесть минут позже назначенного срока. Затянись ожидание ещё на четыре минуты, и Толя, выполняя полученные им строгие инструкции, завёл бы двигатель и повернул бы назад, на юг. Но обошлось: в шестнадцать-тридцать одну чёрный БМВ с австрийскими номерами притормозил у поворота, мигнул тормозными огнями и направился под указатель. Толя повернул в замке ключ, мотор сыто заурчал и «Ауди» покатила вслед за изделием баварских автомобилестроителей.

Не проехав двух километров, обе машины остановились возле придорожной закусочной. Толя с напарником немного подождали, после чего зашли в маленький зал и направились к дальнему столику, откуда им приветственно помахал рукой молодой человек в яркой ветровке с изображением забавного снеговика в красной тирольской шляпе и носом-морковкой – талисманом Зимней Олимпиады 1976-го года в Инсбруке.

– «Объект» прибыл в Гармиш-Партенкирхен вчера под вечер, рейсовым автобусом из Мюнхена.

Связник потягивал пиво, неторопливо роняя слова на французском.

– Переночевал в отеле «Рисерзе» – превосходное, кстати, место, на берегу озера, – утром сдал номер, оставил свой багаж в камере хранения отеля и отправился бродить по городу. Его вели, конечно. Особо приглядывался к частным домам старой постройки. Вот адреса тех, на которые он обращал особое внимание.

Связник взял меню, рассеянно просмотрел, вернул на место и сделал знак кёльнеру. Толя в свою очередь завладел книжечкой в бордовом сафьяновом переплёте и принялся изучать список горячих закусок. К тому моменту, когда служитель подошёл к столику, записка – сложенная вдвое четвертушка тетрадного листа – уже была у него в рукаве.

Некоторое время они наслаждались вкусом обжаренных в пряностях куриных крылышек и тёмного баварского пива.

– В списке помечены три дома, куда он зашёл и беседовал с хозяевами. Особого внимания заслуживает третий. После посещения, «объект» около часа прогуливался по городу, после чего, вернулся, зашёл в маленький пансионат напротив и снял там комнату на втором этаже. Мы проверили – окна её выходят на фасад упомянутого дома, из них видны и парадное крыльцо и боковой, чёрный ход. Дело было три часа назад, с тех пор «объект» не покидал своей комнаты.

– Кто хозяин дома? – осведомился Толя.

– Некто Рихард Нойбергер, пятидесяти семи лет, пенсионер. Довольно примечательная личность – во время войны служил в баварских горных егерях. «Эдельвейс» – может, слышали? По вечерам играет на скрипке и рояле в одном из городских ресторанов, домой возвращается обычно около двух часов пополуночи.

– Тапёр?

– Именно. Его рабочая смена начинается… – связник посмотрел на часы, – Через два часа. Есть основания полагать, что в его отсутствие «объект» попытается проникнуть в дом.

Толя кивнул.

– У вас должна быть для нас посылка…

– Она уже в вашей машине. Всё, как договорились.

Связник опустошил кружку – высокую, из обливной керамики, с откидной оловянной крышкой.

– Подождите минут десять, и уходите. Связь по установленному каналу. Если что-то понадобится срочно – позвоните из телефона-автомата на номер три-двадцать девять-пять, вам ответят. Пароль…

– Мы помним.

– Вот и отлично. Засим – позвольте откланяться.

Он положил на столик купюру в десять марок и направился к выходу.

Из щели между косяком и чердачной дверью на ступеньки падал слабый оранжевый отсвет электрического света. Толя тронул пальцем железную петлю, понюхал и прошептал:

– Машинное масло, свежее. Похоже, смазали только что…

Напарник кивнул и тихонько толкнул дверь. Тишина. Лампочка без абажура свисает с потолка; из глубины чердака доносится негромкое, осторожное копошение.

Толя шагнул вперёд, подняв «Зиг-Зауэр» с навинченным на ствол глушителем. Двигался он профессионально-мягко, но рассохшиеся доски под его подошвами заскрипели бы, наверное, даже под кошачьими лапками. Мгновение мёртвой тишины, прерываемое лишь тяжёлым дыханием – и всё заглушил раскатистый грохот. Тёмная фигура, метнувшаяся из угла чердака, зацепила составленные в ряд у стены старые лыжи, и те повалились на пол, поднимая клубы пыли и мелкого мусора. Беглец взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие – и повалился спиной вперёд. Новый взрыв грохота, треск, невнятные проклятия – и напарники, не сговариваясь, прыгнули в пыльную завесу.

Толя осторожно выглянул из чердачной двери на лестницу. Пистолет с глушителем он держал в опущенной руке, но эта предосторожность явно была напрасной. Ни звука, ни скрипа дверей, ни шагов – похоже, никого из соседей не встревожили звуки потасовки, разгоревшейся на чердаке герра Нойбергера.

– Ну, что там? – раздалось из глубины чердака.

– Вроде, тихо. Сам-то как, глаз цел?

– Вроде, да. Налетел на лыжную палку, щёку пропорол.

Напарник прижимал к лицу окровавленный платок. В ногах у него трудно копошился человек, с головой, замотанной пыльной мешковиной и связанными за спиной руками.

Толя поднял с пола деревянную, со стальными, проржавевшими кантами, лыжу.

– Экое старьё… неужели на таком кто-то ещё катается?

– Какое там! – напарник отнял платок от лица, негромко выругался, прижал обратно. – Никак не остановится, чтоб её… А лыжа – ещё времён войны. Здесь тогда была база подготовки «Эдельвейсов» – видишь, эмблема?

И ткнул пальцем в полустёртый белый контур цветка на носке лыжи.

– Точно, хозяин дома в горных егерях служил. – согласился Толя. – Видать, на память хранит.

– Или туристам толкает, как антиквариат. Там ещё парочка армейских ледорубов, ранцы… Чего теряться-то?

Связанный глухо замычал и поджал ноги. Толя несильно пхнул его ногой и выглянул в слуховое окошко чердака.

– Темнеет, и снег пошёл, густой – то, что нужно. Готовь этого лишенца, я тачку подгоню к чёрному ходу – запихиваем в багажник и валим. Бутылку какую-нибудь поищи, наберём внизу воды, промоешь рану…

– Переживу как-нибудь.

Напарник рывком вздёрнул связанного на ноги. Тот что-то протестующе забормотал, но лёгкий тычок кулаком под рёбра пресёк эту попытку. – Ну что, «Линия Девять», пошли? А то вас уже заждались.

– Что-то он задёргался… – Толя наклонился к пленнику. Тот извивался как червяк, которого насаживают на крючок. – Дай-ка я мешок сниму, как бы, не задохся…

Из-под мешковины показалась мокрая от пота физиономия и всклокоченная шевелюра. Мужчина пытался что-то промычать сквозь забитый в рот кляп, дико вращал глазами и мотал головой.

– Указывает туда. – напарник кивнул на большой сундук, полускрытый под развалившейся грудой лыж. – Ты что, хотел что-то из него достать?

В ответ пленник замычал сильнее.

Толя подёргал крышку – сундук был закрыт.

– Погоди! – встревожился напарник. – А если крутит, гад? Вдруг у него там устройство самоликвидации?

– Не… – ухмыльнулся Толя. – Он ведь сам жить хочет, верно?

И наклонился к связанному Десантнику.

– Вы хотите жить, «Линия Девять»? Желаете сберечь свою драгоценную бессмертную личность? Вряд ли от неё что-нибудь останется после взрыва…

Пленник истово закивал. Лицо его побагровело, налилось тёмной венозной кровью.

Толя извлёк из кармана швейцарский армейский нож и наклонился к замку. Металлический щелчок, и крышка поднялась.

– Что там? – напарник вытянул шею, стараясь заглянуть через плечо напарника.

– Вроде, вещмешок. – Толя извлёк на свет небольшой, сильно потёртый кожаный рюкзак. – Тяжёлый, килограммов семь-восемь.

Скрипнула разрезаемая верёвка.

– Какая-то круглая штука… – он извлёк из рюкзака предмет размером с мяч, замотанный в шинельное сукно цвета фельдграу. – Ну-ка… сейчас… ох, ты ж!..

Напарник выматерился и отнял руку с платком от рассечённого лица. Струйка крови побежала по щеке, закапала на куртку, но он этого не заметил.

– Ни хе… себе!

В руках у Толи сверкал, преломляя слабые отсветы электрической лампочки, удивительный предмет – прозрачный, словно выточенный из сплошного куска какого-то прозрачного минерала человеческий череп.

– Ну и что это значит?

Пленник затих, обмяк в руках оперативника.

– Смотри-ка ты, забыли спороть… – Толя повертел пришитую к сукну пуговицу из тусклого белого металла. – Вроде, цветок… тоже «Эдельвейс»?

Десантник на вопрос никак не отреагировал.

– Обшмонай-ка его. – распорядился Толя.

Напарник поставил пленника вертикально, быстро, умело обшарил карманы, одежду – и извлёк сложенный листок.

– Ну-ка… – Толя развернул бумажку. – Ох, ты, как интересно…

– Номер 14. – прочёл он медленно. – Хрустальный череп. Коллекция Отто Рана, № 25592, кожаный ранец, мертвая голова из хрусталя, колонии, Южная Америка.

– Объяснить, как я понимаю, не хотите?

Десантник отвернулся и уставился в стену.

– Вынь кляп.

Напарник выполнил приказ с явной неохотой. Пленник закашлялся долго, мучительно.

– Вы напрасно утруждали себя, молодые люди…. – прохрипел он. – Я и так намеревался, как только заполучу этот предмет, немедленно выйти на связь с вашим руководством.

– Вот и хорошо. – покладисто согласился Толя. – Значит, проблем с вами на обратном пути не будет?

Десантник кивнул. Лицо его постепенно приобретало естественный оттенок.

– Вы уж не серчайте, но рот мы вам заткнём. – продолжал молодой человек. – И мешочек на голову тоже наденем. Я и рад бы обойтись – но, сами должны понимать, инструкция. Да и спокойнее так будет нам обоим.

Не слушая больше возражений пленника, он завернул странную находку в обрывок шинели, убрал в рюкзак и скомандовал напарнику:

– Давай, пакуй его, и пора убираться, пока кто-нибудь сюда не заявился…

Из записок Е. Абашина.

30-е ноября 1979 г. Никогда раньше не вёл дневник, а тут, на «Сомове», решил вдруг попробовать. Решение это принято, надо полагать, от отчаяния – известие, полученное на вторые сутки рейса, когда судно миновало Финский залив и вышло на просторы Балтики, нас, словно таракана тапком, припечатало жуткое известие.

Ил-62, на котором летели в Канаду наши «сценические фехтовальщики», сгинул над Атлантикой. Произошло это спустя два часа после дозаправки в лондонском Хитроу. ВМС Британии и других стран начали поиски, уже найдены фрагменты крыла и хвостового оперения самолёта. К месту катастрофы полным ходом идут соединения военных кораблей СССР и США – так же для участия в поисково-спасательной операции. Впрочем, насчёт «спасательной» – это так, видимость утешения. Не было ещё случая, чтобы в подобной катастрофе кто-нибудь выжил.

Альтер эго подавлен настолько, что часами не показывается из глубин нашего общего – теперь уже точно общего! – сознания, и я начинаю за него тревожиться. Аст мрачен и молчалив. Кармен, как может, пытается нас отвлечь, но выходит это у неё не слишком убедительно. Наши попутчики, полярники, направляющиеся в Антарктиду, озадачены столь сильной реакцией двух подростков, направляющихся к родителям-дипломатам в Буэнос-Айрес. Конечно, все мы советские люди и скорбим о страшной судьбе соотечественников – но чтобы настолько?

Легенда не позволяет нам раскрыть истинные причины своего потрясения – согласно ей, мы никак не связаны с пассажирами злополучного рейса. А потому, приходится скрываться, долгими часами сидеть в каюте или забиваться в укромный уголок на палубе, за грузовой лебёдкой или шлюпбалками, и переживать в одиночестве на промозглом, стылом ветру, на который так щедра ноябрьская Балтика. Иногда мы торчим на палубе вдвоём, молча, и лишь изредка обмениваемся ничего не значащими фразами. О катастрофе ни слова – всё было сказано в первые часы после страшного известия, к чему заново бередить свежие раны…