Текст книги "Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)"

Действия русских политиков в июне-июле 1656 г. показывают, что в их сознании сохранялся образ Речи Посполитой, бессильной и распадающейся, с которой можно не считаться. К лету 1656 г. это уже в значительной мере не соответствовало действительности. Большая часть Польши была уже очищена от шведских войск, и Карлу Густаву, чтобы нанести поражение противнику, пришлось вступить в союз с Бранденбургом, уступив курфюрсту часть польских земель. Это означало, что русские представители, выехавшие в Вильно, вряд ли могли рассчитывать на легкий успех.

Одновременно с русской готовилась к переговорам и польско-литовская сторона. Инструкция для представителей Речи Посполитой была подготовлена почти одновременно с русской, она датирована 7 июля н. ст. Единственной серьезной уступкой, на которую соглашалась польско-литовская сторона, было возвращение Русскому государству Смоленской земли, утраченной им в годы Смуты. На этом участке должно было произойти возвращение к границам конца XVI – начала XVII в. На территории Смоленщины землевладельцы должны были в течение трех лет сохранять за собой свои владения с тем, чтобы иметь возможность их продать в течение этого срока. Ян Казимир должен был сохранить титул «князя Смоленского». Что касается Войска Запорожского, то оно должно было вернуться в состав Речи Посполитой на условиях Зборовского договора.

В инструкции было также отведено заметное место вопросу о союзе против Швеции и его условиях. Стороны должны были взять на себя обязательство не заключать сепаратных соглашений. Кроме того, должны были быть разграничены сферы интересов: для Речи Посполитой – Пруссия и Ливония, для России – Ингрия, т. е. территория захваченных шведами бывших новгородских пригородов. Говорилось и о вознаграждении Алексея Михайловича за счет какой-то «соседней провинции», если Яну Казимиру удастся утвердиться на шведском троне.

Наконец, при заключении договора должен был быть принят во внимание особый характер отношений Речи Посполитой и Крымского ханства. Если бы Россия начала войну с Крымом, то Речь Посполитая в соответствии с положениями договора 1654 г. должна была помогать ханству, а если бы Крым начал войну с Россией, Речь Посполитая осталась бы нейтральной[413]413
  Подробный разбор документа см.: Wójcik Z. Polska a Rosja wobec wspólnego niebezpieczeństwa szwedzkiego w okresie wojny północnej. 1655–1660 // Polska w okresie drugiej wojny północnej. T. 1. Warszawa, 1957. S. 349–351.


[Закрыть]. Тем самым ясно давалось понять, что союз между государствами должен ограничиваться их отношениями со Швецией.

Таким образом, комиссары должны были добиться заключения мира и союза против Швеции на выгодных для польско-литовской стороны условиях за счет минимальных территориальных уступок. Предполагалось, что ради перспектив завоевания Ингрии Россия добровольно откажется не только от большей части земель, занятых во время кампании 1654–1655 гг., но и от Украины.

Представляются правильными соображения Л. Кубалы, что содержание инструкций отражает настроения в правящих кругах Речи Посполитой после освобождения Варшавы, что имело место за несколько дней до завершения работы над инструкциями[414]414
  Kubala L. Wojna brandenburska і najazd Rakoczego w roku 1656 і 1657. Lwow; Warszawa, 1917. S. 33.


[Закрыть]. Капитуляция шведского гарнизона польской столицы способствовала росту надежд на быстрое и успешное окончание войны. Ян Казимир, собравший под стенами Варшавы многочисленное войско, рассчитывал в решающей битве с войсками союзников нанести им поражение[415]415
  Nagielski M. Warszawa. 1656. Warszawa. 1990. S. 109,114.


[Закрыть]. Решительный перелом в ходе войны должен был заставить Россию пойти на уступки и одновременно открыл бы перспективы раздела (на выгодных для польско-литовской стороны условиях) между будущими союзниками прибалтийских провинций Швеции. Представления сторон об условиях будущего мира и союза резко расходились, что должно было очень скоро проявиться на переговорах под Вильно.

Пока представители обеих сторон двигались к столице Великого княжества Литовского, где должны были начаться мирные переговоры, русская армия осадила Кокенгаузен (Кокнезе). Не овладев этой крепостью, нельзя было двигаться к Риге, но, хотя пока нельзя было действовать по отношению к этому городу военной силой, Алексей Михайлович стремился добиться мирного подчинения Риги. В осуществлении такого замысла большое место отводилось курляндскому герцогу Якобу.

В обстановке начинающейся русско-шведской войны, когда большая русская армия приблизилась к границам Курляндии, герцог Якоб продолжал прилагать усилия к тому, чтобы сохранить в разгоравшемся конфликте нейтралитет и спасти свою страну от военного разорения. Этого удалось добиться его посланцу Георгу Фирксу[416]416
  Его «отпуск» состоялся 11 июня (РГАДА. Ф 27. № 6. Ч. 3. Л. 198).


[Закрыть]. Курляндский герцог заявил, что не станет помогать противникам царя, и просил обеспечить безопасность княжества во время войны. Царь согласился удовлетворить пожелания герцога, и во время похода воеводам неоднократно посылались грамоты с приказом не вступать на территорию Курляндии и не наносить ущерба ее жителям[417]417
  Рухманова Э.Д. К истории переговоров о принятии Курляндии в подданство России в 1658 г. // История СССР. 1975. № 1. С. 158–159; Кобзарева Е.И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655–1661 годах. М., 1998. С. 93–94,134,139.


[Закрыть].

Однако царь не собирался оказывать такие благодеяния безвозмездно. В ответ на милости со стороны царя герцог должен был оказать содействие мирному переходу Риги под власть царя. Побудить герцога к активным действиям в этом направлении должен был А.Л. Ордин-Нащокин, посланный в Курляндию 27 июня 1656 г.[418]418
  РГАДА. Ф. 63 (Сношения России с Курляндией). 1656 г. № 4. Л. 1.


[Закрыть]. Поручение воеводе Друи такой важной дипломатической миссии позволяет думать, что во время похода он вошел в окружение царя, в число лиц, подававших царю советы и тем самым влиявших на направление русской внешней политики. Не исключено, что и план мирного присоединения Риги был разработан при участии самого русского посланца. От А.Л. Ордина-Нащокина приходили обнадеживающие сообщения, что установление русской власти над Ригой – дело реальное.

На дороге в Курляндию А.Л. Ордина-Нащокина встретили и дали ему конвой литовские «полковники» во главе с С. Комаровским. Полковники сообщили, что ими перехвачен гонец М. Делагарди, который послан просить помощи у шведского короля. «А служилых людей в Ыфлянтех нинеча, – говорили полковники, – тысяча пеших да семьсот конных и с теми, де, людьми Риги не уберечь»[419]419
  Там же. Л. 18–19.


[Закрыть]. Позднее, уже в столице герцогства – Митаве от людей, бежавших из Риги, он узнал, что «до Риги сторожевые места свеяне покинули и служилые… люди бегут в рознь». На рижан также произвел впечатление приход к Гданьску выступившего против шведов голландского флота[420]420
  Там же. Л. 19.


[Закрыть].

Герцог Якоб 31 июля в Митаве принял царского посланца с большим почетом: «грамоту целовал и поклонился до земли»[421]421
  Там же. Л. 18.


[Закрыть]. Русские предложения А.Л. Ордин-Нащокин изложил ему на «тайной» встрече, состоявшейся 4 августа. От имени царя герцог должен был обещать рижанам возвращение им городских привилегий, которые «ныне свейской король и Магнус нарушили», а также «в промыслех торговых повольности… во всее царского величества земле»[422]422
  Там же. Л. 1–2.


[Закрыть]. Герцог дал согласие вступить в переговоры с рижанами, сообщив Ордину-Нащокину, что между ними и шведским гарнизоном происходят столкновения. «Рижане стерегут сами по валу, а служилым людем, что з графом Магнусом в обозе, в городе быть не доверивают». Он выражал уверенность, что поход русских войск к Риге завершится полным успехом. Когда русские войска подойдут к Риге, то Магнус «поедет за море или х королю». Город не может ждать помощи ниоткуда. На море шведские корабли не пропустит голландский и датский флот, «а сухим путем к Риге шведу итти и литовские люди учнут на него приходить»[423]423
  Там же. Л. 2–3.


[Закрыть].

Уверенность в скором падении города проявилась и в высказываниях курляндского канцлера М. Фелькерзама, встретившегося с А.Л. Ординым-Нащокиным на следующий день, 5 августа. Он спрашивал, нельзя ли будет курляндцам принять под свою защиту рижан, «которые в приятельстве с ними живут, а в первые часы (после взятия города. – Б.Ф.), хто захочет укрытца от ратных людей». Канцлер также сообщил, что герцог послал рижскому магистрату грамоту, «чтоб служилых людей, которые с граф Магнусом в обозе, чтоб в Ригу не пущали»[424]424
  Там же. Л. 3, 5.


[Закрыть]. Это было не совсем то, чего желал царь, но эта грамота могла рассматриваться как первый шаг в желательном для русской стороны направлении.

3 августа А.Л. Ордина-Нащокина посетил секретарь приехавшего в Митаву бранденбургского посла, а 4 августа с ним встретился и сам посол, сообщивший, что он хотел бы, чтобы царь принял его[425]425
  Там же. Л. 20–21.


[Закрыть]. Секретарь говорил о намерении курфюрста выступить как посредник между царем и Карлом Густавом. Появление в Митаве бранденбургского дипломата не было случайностью. Фридрих Вильгельм был встревожен появлением вблизи от границ Пруссии большой русской армии во главе с царем, ведущей войну с его союзником – шведами. Положение было тем более опасным, что в соответствии с соглашением с Карлом Густавом курфюрст должен был с главными военными силами оставить Пруссию, чтобы принять участие в совместном походе к Варшаве.

Уже в июне курфюрст располагал сведениями о разрыве между Россией и Швецией и начавшемся походе русских войск в Ливонию[426]426
  Urkunden… Т. 7. S. 590.


[Закрыть]. В этих условиях возникла необходимость обезопасить Восточную Пруссию от возможного нападения русских войск, а также принять другие меры, которые обеспечили бы осуществление планов союзников, связанных с их совместным походом в Польшу. В этой связи была достигнута договоренность с шведами о выступлении курфюрста в качестве посредника в русско-шведском конфликте. Карл Густав выразил готовность дать русской стороне «сатисфакцию» за причиненный ущерб[427]427
  См. письмо Вальдека курфюрсту от 18 мая 1656 г. // Urkunden… Т. 7. S. 594.


[Закрыть], и представители Бранденбурга могли на него ссылаться.

Достижения этих целей должно было добиться посольство во главе с Йонасом Казимиром Эйленбургом. Он получил свои инструкции 10 июля н. ст.[428]428
  Текст инструкций см.: Urkunden… Т. 8. S. 15–17.


[Закрыть]. Главной задачей, возложенной на Эйленбурга, было заключение русско-бранденбургского договора «о дружбе». В инструкциях подчеркивалось, что это должна быть не «охранная грамота», подобная той, что была дана в 1655 г. Л. Киттельману, а настоящее соглашение, договор со всеми необходимыми условиями. В договор должны были войти обязательства курфюрста не помогать врагам царя в войне против него ни деньгами, ни провиантом, ни снаряжением и не заключать с ними направленных против царя союзов и соответствующие обязательства со стороны царя. Это означало, что составители инструкций и не скрывали от посла обязательство курфюрста не оказывать никакой помощи Швеции в войне с Россией. Таким образом, курфюрст явно жертвовал интересами своего шведского союзника, чтобы обезопасить Восточную Пруссию от нападения русских войск.

Вместе с тем на Эйленбурга было возложено решение и другой задачи, связанной с общими интересами союзников. Эйленбургу было поручено заявить о желании курфюрста выступить в качестве посредника в отношениях между Россией и Швецией. При этом он должен был ссылаться на обещание Карла Густава предоставить русской стороне «удовлетворение» за нанесенный ущерб. За предложением посредничества стояли важные для союзников практические цели. Вместе с тем посланец не вез с собой никаких письменных заявлений ни курфюрста, ни Карла Густава о «сатисфакции» для русской стороны.

Судя по высказываниям Эйленбурга во время его контактов с русскими политиками, на него возложена была еще одна задача, не зафиксированная в его инструкциях. Он должен был проявить заботу об интересах «протестантов» в Польско-Литовском государстве. Обращение к этой теме давало возможность внести осложнения в отношения между Россией и Речью Посполитой.

Первые известия, полученные Эйленбургом в дороге, показывали, что его миссия не будет легкой. Адам Шуберт из Митавы предупреждал его об опасности путешествия, так как шведы напечатали в Риге текст Кенигсбергского договора и русские несомненно уже знают о соединении шведских войск и войск курфюрста. При курляндском дворе, судя по его словам, также находили время для поездки Эйленбурга неподходящим[429]429
  Urkunden… Т. 8. S. 17.


[Закрыть]. Когда 1 августа Эйленбург прибыл в Митаву, сюда пришли сообщения о битве под Варшавой, когда польско-литовская армия сражалась с соединенными силами шведского короля и курфюрста[430]430
  Ibid. S. 18.


[Закрыть].

Еще до возможной встречи с советниками царя, не имея полной уверенности, что она состоится, Эйленбург постарался изложить цели своей миссии А.Л. Ордину-Нащокину. О своих разговорах с русским дипломатом он сообщил курфюрсту в своем донесении[431]431
  Тексты донесений Эйленбурга воспроизведены частично в Urkunden… Т. 8. S. 18–20, но, главным образом, в примечаниях к статье Г.В. Форстена (Форстен. К внешней политике великого курфюрста… // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1900. Июнь. С. 324–325).


[Закрыть]. Он говорил и о стремлении курфюрста «обновить» старые договоры с царем и о его желании выступить посредником в конфликте между Россией и Швецией. Кроме того, он просил, чтобы на переговорах в Вильно русское правительство позаботилось о правах «протестантов» в Польско-Литовском государстве. Обращением к этому вопросу Эйленбург воспользовался, чтобы настраивать собеседника против польских политиков. Подчеркивая общность интересов «евангеликов» и лиц, держащихся «греческой религии», он обратил внимание А.Л. Ордина-Нащокина на то, что Ян Казимир и сенаторы после возвращения во Львов заявили, что не допустят существования в стране какой-либо другой веры кроме католической. А.Л. Ордин-Нащокин осудил религиозные преследования (отметив, впрочем, что православные подвергались преследованиям и в Шведском королевстве), одобрительно отозвался о намерениях курфюрста заключить договор и выступить в качестве посредника. По-видимому, Эйленбург полагал, что произвел на русского дипломата благоприятное впечатление. Однако в своей отписке царю А.Л. Ордин-Нащокин изложил предложения бранденбургского посланца очень кратко, но зато нашел нужным обратить внимание царя на то, что Фридрих Вильгельм «всеми силами вспоможенье чинит на польского короля свейскому» и что, как он узнал в Митаве, именно из Пруссии в Риге ожидают помощи: «Прусских, де, государь, людей на помочь ждали в обоз дву тысечь»[432]432
  РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 4. Л. 20.


[Закрыть]. Совсем неприятной для Эйленбурга оказалась встреча в Митаве с Д.Е. Мышецким, возвращавшимся из путешествия в Данию. Д.Е. Мышецкий потребовал от посла объяснений, почему курфюрст послал на помощь в Ригу «несколько тысяч человек», а когда тот это отрицал, то Мышецкий сослался на письмо шведского резидента в Гамбурге. Мышецкий требовал, чтобы курфюрст запретил вербовку шведами войска в своих владениях[433]433
  Соотв. тексты см.: Форстен Г.В. К внешней политике… С. 325.


[Закрыть].

Хотя уже 4 августа царь дал согласие принять бранденбургского посла[434]434
  Urkunden… Т. 8. S. 19–20.


[Закрыть], Эйленбург не торопился в дорогу. Лишь 21 августа он обратился к царю с просьбой дать ему конвой для проезда из Курляндии в царскую ставку[435]435
  РГАДА. Ф. 74 (сношения России с Пруссией). 1656 г. № 6. Л. 1–3.


[Закрыть], которая сразу же была удовлетворена[436]436
  Уже 24 августа датирована грамота сопровождавшему Эйленбурга ротмистру Павлу Зыкову об организации переправы через Западную Двину (Там же. Л. 4).


[Закрыть].

Собеседники А.Л. Ордина-Нащокина в Митаве (среди них был и укрывшийся в Курляндии венденский воевода М. Корф) подчеркивали, что следует «промысл учинить вскоре к Риге», «спешно надобно» идти к этому городу, пока не закончены работы на городских укреплениях[437]437
  РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 4. Л. 2,19, 21.


[Закрыть]. Однако царь Алексей не смог последовать этим советам. Русская армия задержалась под Кокенгаузеном, который был взят приступом лишь 14 августа, и это не могло не повлиять на исход борьбы за Ригу.

К этому времени в селе Немежа под Вильно начались русско-польские переговоры. Начинались они в неблагоприятных для польско-литовской стороны условиях. В трехдневной битве под Варшавой (28–30 июля н. ст.) польская армия потерпела поражение и вынуждена была отступить, войска союзников заняли польскую столицу. Под воздействием происшедшего направившимся на переговоры комиссарам было отправлено письмо с предписанием внести в будущий союзный договор новое условие – русская сторона должна была предоставить в распоряжение Яна Казимира 10 тыс. «пехоты доброй»[438]438
  Kubala L. Wojna brandenburska… S. 34.


[Закрыть]. Это показывает, какие уроки извлекли польские военачальники из опыта неудачного сражения, но ясно, что это распоряжение могло лишь усилить трудности, стоявшие перед представителями Польско-Литовского государства.

Среди политической элиты Речи Посполитой были люди, отдававшие себе отчет в том, что вряд ли удастся заключить мир и союз с Россией на тех условиях, которые предлагались в инструкциях. Это особенно беспокоило тех политиков, которые были связаны с австрийским правительством, а оно было заинтересовано в том. чтобы Речь Посполитая скорее заключила мир с Россией, хотя бы ценой значительных уступок, чтобы сосредоточить свои силы на войне со Швецией. Эта ориентация получила отражение в письме, которое отправил комиссарам Речи Посполитой подканцлер коронный А. Тшебицкий. В этом письме от 22 августа н. ст. он изложил свои соображения о том, каких условий мира нужно было бы реально добиться на переговорах. Подчеркивая необходимость как можно скорее заключить мир с Россией, он обращал внимание комиссаров на то, что лишь при этом условии император обещал помощь против шведов. Он предлагал заключить мир с установлением границы по Западной Двине или по Березине, т. е. предлагал пойти на гораздо большие уступки, чем это предусматривалось в инструкциях. Если бы и такие уступки русскую сторону не устроили, следовало бы заключить перемирие на 7–8 лет, только бы был заключен союз против Карла Густава[439]439
  Ibid.


[Закрыть]. Эти суждения, заметно расходившиеся с указаниями двора, даже если они и вызывали понимание некоторых членов делегации, не могли, конечно, лишить инструкции их обязательной силы.

Направлявшиеся в Вильно русские послы новых указаний не получали, но они столкнулись с важной инициативой, исходившей из среды новых литовских подданных Алексея Михайловича. 19 июня, еще на пути к Вильно, кн. Н.И. Одоевскому было вручено письмо, написанное скарбником Мозырского повета Анджеем Францишком Юшкевичем. Автор письма предлагал созвать в тех поветах Великого княжества Литовского, которые оказались под властью Алексея Михайловича, сеймики, которые выбрали бы послов, принявших затем участие в переговорах. По мнению автора письма, эти представители местной шляхты должны были обратиться к комиссарам Речи Посполитой, а возможно, и к самому королю с настоятельной просьбой присоединиться к ним и избрать Алексея Михайловича преемником Яна Казимира, будущим королем польским. Такое выступление, по убеждению автора письма, приведет к тому, что и оставшиеся поветы Великого княжества к ним присоединятся. «А панове корунные, видя таково соединение Великого княжства Литовского, – писал автор письма, – имеючи на себе казаков жестоких, по нужде бы до воли его царского величества приклонились»[440]440
  Русская и украинская дипломатия… С. 147–148.


[Закрыть].

Послы отослали письмо царю, и когда эта инициатива получила одобрение со стороны царя, в поветы были разосланы тексты соответствующих грамот, составленных в царской ставке[441]441
  Там же. С. 149–150.


[Закрыть]. В них шляхте отдельных воеводств и поветов рекомендовалось созвать сеймики, избрать на них по двух послов от каждого воеводства и повета и прислать их под Вильно. Это было нужно для того, чтобы «выборные люди» «государскую милость и жалованье к себе выславляли» и убеждали «рыцерство» «Коруны полские», чтобы она от Великого княжества Литовского «не отлучалась», избрать на польский трон Алексея Михайловича. Одновременно в грамоте указывалось от имени царя: «стольного города Вильно и всего Великого княжества Литовского уступать ничего не будем», а «выборным людям» рекомендовалось заявить польско-литовским участникам съезда, что они подчинились царю и не желают иметь иного государя. Содержание этих документов ясно показывает, что накануне начала переговоров царь и его советники намерены были твердо настаивать на позиции, сформулированной в «тайном наказе».

Так как представления сторон, вступивших в переговоры под Вильно, о возможных условиях мира и союза резко расходились между собой, с началом переговоров обе стороны ожидали неприятные неожиданности. Для польско-литовской стороны эти неожиданности начались еще до официальной встречи обеих делегаций.

Так, гонец, присланный великими послами к комиссарам, сказал в разговоре «у стола», что «царь не приказал уступать его величеству королю ни Вильны, ни Литвы и вообще ничего»[442]442
  Сборник П.А. Муханова (далее – Сборник Муханова). Изд. 2-е. СПб., 1866. С. 487.


[Закрыть], а 8 августа другой гонец заявил, что именно Алексей Михайлович является великим князем литовским[443]443
  Там же. С. 491.


[Закрыть]. Когда 12 августа начались переговоры, то довольно скоро выяснилось, что эти высказывания отражают официальную позицию русской делегации. Однако и русских великих послов ожидали неприятные неожиданности. Польско-литовская сторона упорно не хотела идти на уступки. Первые заседания были заполнены спорами, в которых одна сторона возлагала на другую ответственность за войну, тогда же стороны изложили условия мира, которые взаимно исключали друг друга. Переговоры быстро зашли в тупик. Стороны не могли прийти к соглашению ни по одному из обсуждавшихся вопросов. Поднимался вопрос об окончании переговоров и о «разъезде»[444]444
  Подробную характеристику этого первого этапа переговоров см.: Иванов Д.И. Восточная Европа во внешней политике России середины XVII века. Русско-польские переговоры 1656 г. Рукопись канд. дисс. М., 2000. С. 73–88.


[Закрыть]. В этих условиях в конце третьего заседания Н.И. Одоевский еще неофициально, за рамками переговоров поднял (пока в самой общей форме) вопрос об избрании царя на польский трон[445]445
  Очевидно поэтому первые предварительные заявления Н.И. Одоевского зафиксированы только в польском дневнике переговоров (Сборник Муханова… С. 504).


[Закрыть].

В своей отписке царю Н.И. Одоевский сообщил, что побудило его предпринять такой шаг. Один из дворян – членов посольства Ян Корсак сообщил М. Сухтицкому, что он якобы привез комиссарам от короля предложение избрать царя его преемником, «а король, де, и вся Посполитая Речь на то позволяют». Об этом же говорили и другие лица из свиты комиссаров. Как докладывал Н.И. Одоевский царю, когда он сделал это заявление, то «польские… послы у тому слову стали веселы и с нами… учели говорить поласковее»[446]446
  Русская и украинская дипломатия… С. 228.


[Закрыть].

В конце августа в царской ставке под Ригой были получены отписки Н.И. Одоевского о первых встречах с польско-литовскими комиссарами и их первой реакции на его предложение избрать на польский трон Алексея Михайловича. В грамоте от 25 августа, написанной уже в лагере под Ригой, царь одобрил инициативу послов, предложив и дальше действовать «по тайному наказу»[447]447
  Там же. С. 197–198.


[Закрыть].

Царю и его советникам было известно, что Н.И. Одоевский говорил польским послам «о случание обоих великих государств», но было неясно все же, как отнесутся к этой инициативе представители Речи Посполитой.

Указания, направленные царем великим послам, предусматривали два возможных варианта действий. Предполагалось, что представители Речи Посполитой о «избрании» царя «желательство свое объявят», т. е. согласятся избрать Алексея Михайловича на польский трон. Предлагалось похвалить представителей польско-литовской стороны за их согласие «высокими словами», характерными для слога бумаг, выходивших из-под пера самого Алексея Михайловича[448]448
  Так, царь выражал надежду, что после соединения «Российского царствия» и «Коруны Польской» – «плодоноствити всяк злак и гобзование благоиметельства со умирением и тишиною имеет» (Там же. С. 198).


[Закрыть]. Вместе с тем следовало заявить, что «превысокому и великому сему делу малым временем совершитися невозможно», в частности, потому, что для этого необходимо созвать земский собор с участием «от вышних чинов даже и до нижних». Вместе с тем послы получили право обещать, что в случае его избрания Алексей Михайлович «изволит многие городы Княжества Литовского уступить». Великим послам предписывалось договориться о заключении с комиссарами Речи Посполитой перемирия «на пол-года и болыии» и соглашения о союзе против Швеции. В соглашение должно было быть включено обязательство сторон не вести сепаратных мирных переговоров со шведами.

Что касается главного вопроса – вопроса об избрании царя, то для заключения соответствующего соглашения послы Речи Посполитой должны были прибыть в Москву. Об этом послам следовало «договариватца всячески накрепко». Русские послы должны были направиться в Варшаву «о совершении дела», т. е. уже для ратификации королем и «чинами» Речи Посполитой подготовленного в Москве соглашения. Если бы комиссары Речи Посполитой на предложение об избрании царя не реагировали («не объявят»), то послам следовало заключить перемирие, во время которого Речь Посполитая должна была отправить в Москву посольство для обсуждения поднятых русской стороной предложений.

В документе очевидно желание царя и его советников отложить решение поднятых на переговорах под Вильно вопросов: о избрании царя на польский трон и об условиях мирного договора между Россией и Речью Посполитой. Единственно, чего следовало добиваться послам, это заключение соглашения о союзе против Швеции с обязательством не вести сепаратных переговоров со шведами. Заключение такого соглашения предотвратило бы опасность выхода Польско-Литовского государства из войны.

Почему царь и его советники добивались отсрочки? На этот счет можно высказать лишь общие соображения. Возможно, в ставке под Ригой считали, что после успешного окончания военной кампании на Западной Двине переговоры с Речью Посполитой можно было бы вести с более сильной позиции. О том, как в походной ставке оценивали общий характер отношений с Польско-Литовским государством, явно говорит предложенная в грамоте процедура переговоров – послы Речи Посполитой должны были приехать в Москву и никаких альтернативных вариантов не предусматривалось. Это ясно показывает, что, по представлениям царя, содержание соответствующих соглашений должно было быть определено только в русской столице. Правда (и в этом можно видеть определенную реакцию на поведение комиссаров Речи Посполитой на первых заседаниях), в случае своего избрания царь обещал уступки на территории Великого княжества Литовского, но объем этих уступок должно было определить само русское правительство, руководствуясь своими интересами. В грамоте не выражалось никаких сомнений в том, что польско-литовская сторона согласится на предложенную процедуру переговоров. Образ Речи Посполитой времени «Потопа» продолжал жить в сознании русских политиков[449]449
  Эти взгляды нашли яркое выражение в наказе В. Унковскому, отправленному в начале сентября к курляндскому герцогу. Герцогу предлагали убедить короля и сенаторов, так как они «ныне… стали беспомочны», чтобы они, «видя над собою великое разорение и безсилие», избрали царя и тогда «им… нихто ничево не учинит» (РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 8. Л. 15–16).


[Закрыть]. Имело значение и то, что этот этап переговоров проходил в условиях, когда русские войска в Ливонии добились новых заметных успехов. После того, как 1 августа был взят штурмом Кокенгаузен, русская армия двинулась к Риге. Попытка М. Делагарди остановить русские войска перед городом оказалась неудачной, и он отступил. 22 августа воеводы «взяли у Риги большой земляной город» – укрепления, спешно построенные, чтобы защищать город еще на подступах к нему, – и начали «для приступу копать шанцы»[450]450
  См. дневник похода: РГАДА. Ф. 27. № 6. Ч. 3. Л. 233.


[Закрыть].

Время, когда русская армия двигалась к Риге, и первые дни осады оказались заполнены очень интенсивными дипломатическими переговорами. Среди них для царя и его советников особое значение имели контакты с Данией. 9 августа в царскую ставку прибыл Д. Мышецкий с датским послом, уже на следующий день царь принял их обоих[451]451
  См. дневник похода: Там же. Л. 237.


[Закрыть], что ясно показывает, какое значение царь придавал результатам этой миссии. Какого рода сведения привез в царскую ставку Д. Мышецкий, можно судить по содержанию его статейного списка. Посланец был свидетелем прихода в Зунд голландского флота, направлявшегося на помощь осажденному шведами Гданьску. Командующий флотом адмирал Обдам сообщил ему, что получил приказ идти к этому городу, чтобы «над шведскими людьми учинить промысл». Сотрудники королевской канцелярии сообщили Мышецкому о том, что существует датско-голландское соглашение о совместной помощи Гданьску[452]452
  Русская и украинская дипломатия… С. 378, 382.


[Закрыть]. Когда в Копенгагене стало известно о начале русско-шведской войны, один из советников короля в беседе с Мышецким выражал пожелание, чтобы царь овладел Ригой. Это, – говорил он, – привело бы к росту торговли на Балтийском море и к пополнению казны обоих монархов: «[от] таких великих торгов царскому величеству в пошлинах будет прибыль большая, а у королевского величества с тех же Кораблев в проезжих пошлинах в Зунте будет прибыль»[453]453
  Там же. С. 382.


[Закрыть]. В царскую ставку приходили сообщения, что датский флот вышел в море и потопил шведские корабли, идущие к Риге[454]454
  См. память Д. Мышецкому от 20 августа с предложением проверить эти сведения: РГАДА. Ф. 53 (Сношения России с Данией). 1656 г. № 5. Л. 42.


[Закрыть].

Поэтому Д. Мышецкий уже 17 августа был отправлен снова в Данию. В грамоте Фредерику III[455]455
  Текст грамоты опубликован: Русская историческая библиотека. Т. XVI. Русские акты Копенгагенского архива. СПб., 1897. № 155. Стб. 797–808.


[Закрыть] царь, сообщая об успехах русских войск и движении его армии к Риге, призывал датского короля уже «нынешним летом» начать войну со Швецией «и быти б в войне обоим великим государем и одному без одного года два или три не миритца». Из этих слов видно, что в начале осени 1656 г. русское правительство добивалось тесного союза с Данией и предполагало в перспективе возможность длительной, может быть, в течение нескольких лет, войны со Швецией.

Вместе с тем текст этого документа показывает, что, считая, что в скором времени он станет хозяином Риги, царь стремился обеспечить и своим новым ливонским и литовским подданным и русским купцам полноправные условия для участия в международной торговле на Балтийском море. Царь просил датского короля «поволити нашего царского величества всяким купецким людем с товары Варяжским морем ходить и всяки товары торговать и товары на товары менять и с собою вывозить… и с товаров никаких пошлин имать не велеть». Заинтересованность датских политиков в союзе против Швеции правительство Алексея Михайловича стремилось использовать, чтобы обеспечить своим подданным возможность свободной и беспошлинной торговли во владениях Датского королевства.

Согласно наказу Д. Мышецкий должен был ехать через нейтральную Курляндию, где ему не угрожало нападение «польских и свейских людей»[456]456
  РГАДА. Ф. 53 (Сношения России с Данией). 1656 г. № 5. Л. 26.


[Закрыть].26 августа он был в Виндаве, откуда в начале сентября должен был выехать в Копенгаген[457]457
  Там же. Л. 71.


[Закрыть]. В царской ставке рассчитывали, что такие шаги приведут к появлению датского флота в рижском порту и защитники города будут вынуждены капитулировать.

При отправлении Д. Мышецкий получил еще одно важное поручение. Он должен был просить у курляндского герцога разрешения привозить в русский обоз «продавать хлеб всякой и конские кормы, и сено, и овес». Вопрос о снабжении армии продовольствием приобретал все более важное значение по мере того, как русское войско переходило к правильной осаде рижской крепости, располагаясь на территории разоренной военными действиями городской округи. Эту часть миссии Д. Мышецкий выполнил быстро и успешно. Курляндский герцог такое разрешение дал[458]458
  Там же. Л. 44.


[Закрыть]. 30 августа было заключено соглашение о поставках для русской армии продовольствия и фуража[459]459
  Рухманова Э.Д. К истории… С. 160.


[Закрыть]. Посетивший в начале сентября царскую ставку канцлер герцога Мельхиор Фелькерзам привез сведения о заготовленных запасах (мука, овес, пиво), и А.Л. Ордину-Нащокину было поручено обеспечить их доставку «з границы до государеву стану»[460]460
  РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 7. Л. 17–19, 23, 25.


[Закрыть].

Цели миссии Фелькерзама этим не ограничивались. 9 сентября он беседовал о «тайных делах» с главными советниками царя Б.И. Морозовым и И.Д. Милославским[461]461
  Там же. Л. 31.


[Закрыть]. Ранг собеседников показывает, какое значение придавалось этой встрече в царской ставке. От имени герцога канцлер обращался с пожеланиями, чтобы купцы из Митавы могли свободно торговать в Риге и чтобы Курляндскому герцогству были возвращены ряд пограничных земель, которыми «завладели насильством шведы»[462]462
  Рухманова Э.Д. К истории… С. 160; РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 7. Л. 36 и сл.


[Закрыть]. Эти пожелания, которые царь согласился удовлетворить после взятия Риги[463]463
  См. грамоту царя герцогу от 12 сентября: Там же. Л. 51–53.


[Закрыть], отражают уверенность курляндского двора в том, что в скором времени царь станет полным хозяином на прилегающих к Курляндии землях шведской Ливонии. Это же представление распространялось на территорию соседней Жемайтии. Канцлер просил передать Биржи дочери Януша Радзивилла, «а шведов велел бы вывести»[464]464
  Там же. Л. 38.


[Закрыть].

Ближайшие советники царя встречались с канцлером, конечно, не для того, чтобы выслушивать такие пожелания. После поездки А.Л. Ордина-Нащокина в Митаву в царской ставке появились надежды, что при содействии курляндского герцога Рига сможет мирным путем перейти под власть Алексея Михайловича. Такие надежды подкрепляли сообщения выходцев из Риги. Один из таких людей сообщал, что «сходятца в ратуше служилых людей начальные люди и мещане, а говорят, де, мещане, чтоб государю добить челом и город здать»[465]465
  Мальцев А.Н. Россия и Белоруссия… С. 111.


[Закрыть]. Человек, бежавший из Риги 7 сентября, рассказывал, что рижские горожане «говорят меж себя, лутче бы им было коли здались»[466]466
  РГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 263. Л. 34.


[Закрыть]. Содействия в этом в царской ставке ожидали от курляндского герцога, и М. Фелькерзам эти надежды не развеял. Он сообщил, что герцог «жалеет о Риге», а он, канцлер, «на то может приводить рижан, чтоб они великому государю… добили челом». Советники царя постоянно советовали «рижан на то приводить вскоре, чтоб они… город здали»[467]467
  РГАДА. Ф. 63.1656 г. № 7. Л. 35.


[Закрыть].