Текст книги "Лубянская ласточка"

– Вот они! – сказала она, когда мимо прошла какая-то симпатичная пара – пышногрудая блондинка и черноволосый – южанин! – молодой мужчина. – Вот эта стерва! Теперь он у меня попляшет… Сегодня же потребую развода! Едем! Едем отсюда скорее! Не могу их видеть, я не ручаюсь за себя! – Из нее, что называется, от ярости сыпались искры.

Таксисту не нужно было повторять два раза. Перспектива быть свидетелем женской потасовки с вмешательством полиции совершенно не входила в его планы.

– Хорошо. Хорошо, мадам. Вы правильно решили. – Машина уже выехала на проезжую часть и в общем потоке двинулась дальше по бульвару.

Таксист все-таки разглядел мужа экспансивной пассажирки и его любовницу.

«Муж как муж, – подумал про себя таксист, который и сам, как нормальный француз, был не без греха, – а вот Мими никуда не годится… Разве ее можно сравнить с этой взбалмошной красавицей?»

Он еще раз взглянул в зеркальце заднего вида и увидел, что пассажирка сняла очки. Ее большие зеленые глаза выражали озабоченность, расстройство и еще целый ряд эмоций, которые таксист едва ли мог уловить.

– На Монмартр, – бросила она, и водитель не без тревоги внимательно посмотрел на нервную дамочку.

На «свободной земле свободных художников» Натали выбрала столик под зеленым зонтиком и сделала неожиданный для себя заказ:

– Мартини с водкой и пиво…

Мимо нее сновали причудливо одетые африканские торговцы талисманами, протискивались в поисках места между стоящими вплотную – спинка к спинке – стульями веселые и шумные студенты, требовали внимания к своим шедеврам расположившиеся рядом художники. Экзотическая смесь запаха жареного мяса и дешевых сигарет, разноязычной болтовни и постоянного шума, который в другом месте казался бы грубым, а здесь кажется радостным, – все создавало фон, необходимый ей для того, чтобы собраться с мыслями.

Аристократ на связи у Кулябова. С ума сойти! Вместо надежного Петрова с Морисом работает человек слабый, малодушный и способный на подлость. Предав ради выгоды, предашь вновь. О том, что сама она всегда шла по жизни именно таким путем, Мимоза, разумеется, не задумывалась. Но сейчас она впервые думала не о себе: на карту была поставлена жизнь и судьба ее мужчины. Господи! Ведь она своей собственной рукой «передала» Мориса КГБ. Сама. Никто не просил. И Натали холодела от сознания неотвратимости беды. Интуиция у нее срабатывала моментально. Но самое главное, что теперь она НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ.

Так уж совпало, что в это же время де Вольтен вновь вступил в полосу нравственного кризиса с сомнениями и множеством вопросов к самому себе. Он снова и снова возвращался к мыслям о том, почему и как он, барон де Вольтен, встал на путь сотрудничества с КГБ. Нового в этом ничего не было – эти переживания возникали сами собой и терзали его время от времени, но на этот раз он задумался над всем случившимся под иным углом.

Неопытный в хитросплетениях «Большой игры», барон и понятия не имел о том, что такое на самом деле его возлюбленная. Однако со временем барон – штабной офицер, привыкший аналитически подходить к любой проблеме, – все чаще стал задумываться над цепочкой Натали – Петров – КГБ. Этому же способствовал и «ускоренный курс», полученный им в Москве. Барон стал лучше разбираться в разведывательной работе и методах вербовки. Итак, к мадам Легаре его привел отчаявшийся влюбленный Жан-Мишель, тут все чисто. А вот насколько случайно знакомство барона с Петровым? Натали и Петров – существовала ли изначально здесь связь? Не было ли это хорошо продуманным и разыгранным спектаклем? Что касается Петрова, то барон ни в чем не винил его. Петров выполнял свой долг, а он, Морис, нашел в нем единомышленника, который помог ему реализовать свои выстраданные планы. В своих отношениях с Морисом Борис был безупречен. Он по-настоящему стал ему верным другом и боевым товарищем. А Натали? Бесконечная череда вопросов терзала генерала, размышлявшего над ситуацией, в которой он оказался более четырех лет назад. И на один из них он решил получить ответ.

– Я знаю, что ты связана с КГБ, – сказал он ей однажды. Барон пошел ва-банк – никаких доказательств у него, разумеется, не было. И быть не могло. – Почему ты с самого начала не рассказала мне об этом и продолжаешь молчать?

Натали с ужасом смотрела на жесткое, чужое лицо Мориса, не в силах произнести хоть слово. И это было красноречивее любого признания.

– Значит, все – игра? – осевшим голосом спросил барон. – Отвратительный спектакль в ресторане «Высота 95», прогулки в аллеях замка, нежные поцелуи – это все входит в твои обязанности? Вероятно, я не единственный объект, которым тебе положено заниматься по работе?

Меньше всего Мориса задевали прежние сексуальные отношения Натали с другими мужчинами – он спал с ней, потому что хотел ее. Как любовница мадам Легаре – само совершенство, но у него были женщины до Натали и будут после нее. А вот роль слепого котенка в интриге, затеянной Натали в качестве агента-наводчика, была для него невыносимо оскорбительна. Он стал жертвой манипуляций… В то же время Морис понимал, что во всем произошедшем винить следует только самого себя. Поэтому он вдвойне злился на Натали, которая так ловко и точно сыграла свою роль в этом спектакле.

– Да, да, я агент КГБ, но как еще, черт возьми, я могла вырваться оттуда?! – закричала Натали. – Я подписала бумагу и получила Францию! И ничуть об этом не жалею! Я отдаю долг стране, которая позволила мне достигнуть того, что я сейчас имею. Ты вырос среди комфорта и изобилия. А я по утрам стояла в очереди в туалет – нас было восемь семей на один умывальник…

Отрывистые гневные слова летели в барона короткими массированными очередями – так, почти не целясь, отчаянно стреляет человек, на которого неожиданно напали в темноте. Она то защищалась, то нападала, сражаясь не на жизнь, а на смерть за него, за свою репутацию в его глазах… и не собиралась оставлять поле битвы. Ведь она, Натали, всегда выходила победительницей.

– А о твоей работе на КГБ я знаю только потому, что случайно увидела тебя в кафе «Флора» с Владимиром… Этим подлецом и карьеристом. Тебе он, вероятно, известен под другим именем. Мы жили в одном районе в Москве и учились в соседних школах… – И, наткнувшись на скептический взгляд Мориса, она зарыдала в голос. – Ну почему, почему, когда я говорю правду, никто мне не верит?!

«Случайно увидела» – это, разумеется, ложь – не сомневался барон. Натали специально следила за ним. Зачем? Опять вопрос. Может, ревность?.. А собственно говоря, по какому праву он требует от нее отчета, он, который изо дня в день обманывает своих сослуживцев, своего командира, безраздельно доверяющего ему и к тому же сделавшему так много для досрочного присвоения ему генеральского звания в соответствии с должностью? Да, это похлеще, чем ложь в отношениях мужчины и женщины. Он, сильный и независимый человек, на которого никто не давил, сам предложил услуги агенту Советов, Натали только преподнесла ему «на блюдечке» контакт с советским разведчиком, которого он, положа руку на сердце, сам искал. Вот на нее могли давить. А он…

– Прости, дорогая. – Морис нежно поцеловал зареванные глаза женщины. – Я не хотел тебя обидеть. Мне не в чем тебя винить. Пусть все останется так, как есть…

Про себя Морис решил больше никогда не упоминать о КГБ в присутствии Натали. Пусть действительно все останется как было.

Последнее время личные контакты с бароном Центр свел к минимуму – раз в четыре-пять месяцев, не чаще. Морис этому был только рад. Он вспомнил, с каким удовольствием он встречался с Борисом, ждал этих встреч, получая от них заряд бодрости и уверенности в справедливости того дела, ради которого они вместе рисковали… На какое-то мгновение он пожалел, что в Москве не поднял вопрос о смене своего руководителя. Хотя, с другой стороны, как бы он смог это мотивировать? Личная неприязнь? Слабый аргумент…

Буквально через месяц после тягостного объяснения с Натали генерал де Вольтен возвращался в Мюнхен с совещания в Лондоне, возвращался через Париж, поскольку именно здесь предстояла очередная плановая встреча с Владимиром.

Барон не мог знать, что Кулябов допустил непростительный промах: выходя на встречу с одним из агентов, он недостаточно тщательно проверился. На беду, в это же время ДСТ проводила очередную выборочную проверку советских дипломатов. Разумеется, ДСТ не упустила просчет разведчика и зафиксировала встречу Кулябова с неизвестным в пригороде Парижа. Наружка «проводила» этого человека до аэропорта Орли, откуда он вылетел в Мюнхен. По списку пассажиров без труда установили его личность – это был не кто иной, как генерал Морис де Вольтен.

– Задерживать и предъявлять де Вольтену обвинение в шпионаже в пользу Советов мы, как вы понимаете, пока не будем, да и не можем, – сказал директор ДСТ, выслушав доклад начальника русского отдела и шефа бригады наружного наблюдения. – Однако и медлить особо нельзя. Но для этого нам нужно собрать весомые доказательства связи генерала с советской разведкой. Действуйте!

А потом случился тот самый провал в Фонтенбло…

Доложив резиденту, что тайниковая операция прошла удачно, Кулябов через три дня позвонил французам, согласившись на встречу с их представителем на окраине Парижа у выхода из метро «Порт де Клинанкур». Он наотрез отказался встречаться на конспиративной квартире, не без основания подозревая, что французы запишут весь их разговор на пленку, которая в дальнейшем будет служить лишним доказательством его двойной игры. Это была страусиная позиция. Как опытный разведчик, Владимир не мог не понимать, что в кармане француза все равно будет миниатюрный звукозаписывающий аппарат. Тем не менее встреча на нейтральной территории казалась ему безопасней. В районе встречи он заранее приглядел одно неприметное бистро, которое днем обычно пустовало. Туда он и решил привести представителя ДСТ и начать с ним задуманную игру.

Было субботнее утро. Выйдя на улицу из дома, он по привычке проверился, на этот раз опасаясь слежки со стороны своих коллег, хотя и понимал, что пока у них не было оснований в чем-то подозревать его – заместителя резидента, начальника линии ПР (политическая разведка), подполковника КГБ.

На встречу пришел все тот же Беко. Он твердым, уверенным шагом подошел к Кулябову и сразу взял быка за рога:

– Рядом стоит машина. Поедем в более удобное для встречи место. Нам не хотелось рядиться с вами по телефону, где встречаться. Давайте перестанем ходить вокруг да около, играть в прятки и перейдем к честному сотрудничеству. От этого больше всего выиграете вы, мсье Кулябов.

Он взял Кулябова под руку и решительно повел его на другую сторону улицы, где стоял серый «ситроен», за рулем которого сидел плотный блондин со знакомым лицом, запомнившимся Владимиру во время задержания в лесу Фонтенбло. Кого же он ему напоминал?

Казалось, напористость и решительность Беко гипнотически подействовали на Кулябова – у него вдруг парализовало волю к сопротивлению. Владимир послушно сел вместе с ним на заднее сиденье, и машина плавно тронулась, приближая Кулябова к той черте, преступив которую он становился предателем. К тому же первый шаг в этом направлении он уже сделал, не доложив резиденту о том, что был задержан французской контрразведкой.

Конспиративная квартира ДСТ, куда они приехали, находилась в высотном офисном здании в районе Дефанс. Да это и было офисное помещение со скромной латунной табличкой какой-то импортно-экспортной фирмы на первом этаже и перед самой дверью. Открыл офис, пропустив вперед Беко и Кулябова, плотный блондин, который тут же запер за ними дверь. Они так и не встретили никого на площадке внизу перед лифтом, который стремительно поднял их на пятнадцатый этаж.

«В субботу едва ли кто из французов вообще работает, кроме рестораторов и контрразведчиков», – злобно подумал Владимир.

Блондин провел Кулябова в комнату, которая, если бы не кожаный диван, журнальный столик и мягкие кресла, напоминала переговорную.

Беко жестом предложил Кулябову сесть. Он широко улыбнулся и произнес:

– Давайте выпьем «Мартеля», мсье Кулябов, это мой самый любимый коньяк. – Тон Беко был опять мягким, вкрадчивым и дружелюбным. – Поверьте, я знаю в этом толк, – продолжил он. – Наша семья родом из долины Шарант – родины этого божественного напитка. Мой дед вложил в свое время все свои сбережения в акции компании «Мартель», и все мы, из рода Беко, с тех пор пьем коньяк только этой марки. Правда, за исключением моей жены, которая предпочитает коньяку шерри, – добавил он неодобрительно.

Беко достал из бара две коньячные рюмки, пузатую с высоким горлышком бутылку «Мартеля». Неспешно, как бы совершая священный обряд, он открыл ее и разлил темно-золотистый напиток по рюмкам, жестом предложив одну из них Владимиру.

Владимир молча взял рюмку и выжидающе смотрел на француза. Тот, казалось, вовсе не спешил переходить к делу и, сделав небольшой глоток, подождал, пока Владимир сделает то же самое. Затем Беко продолжил коньячную тему:

– Вы чувствуете, напиток очень густой, мощный и сложный. Его вкус чрезвычайно насыщен, с богатым ароматом и легким привкусом фундука, черной смородины и сухих фруктов…

Владимира начал раздражать этот экскурс в тонкости виноделия. Беко уловил настроение Кулябова, но даже не подумал отступать от заранее продуманной тактики проведения беседы. Он продолжил:

– Я знаю, что вы предпочитаете виски, как все советские. Вероятно, потому, что его чаще привозят из-за границы сотрудники, возвращающиеся в Центр, и преподносят в виде сувенира своему непосредственному начальству, которое никогда не отказывается от такого подарка. Ведь это не взятка, не так ли, мсье Кулябов? – Не дожидаясь ответа, Беко продолжал свой растянувшийся монолог: – Конечно, виски дешевле хорошего коньяка и его можно пить большими дозами, как водку, к которой вы, русские, привыкли.

Беко, как и на первой встрече в Фонтенбло, упивался демонстрацией своего знания России и порядков в Ясеневе.

– Простите, мсье Беко, я надеюсь, что мы с вами встретились здесь не для дегустации… Вы, очевидно, собираетесь сделать мне конкретные предложения, – наконец решил прервать его Владимир. Ему хотелось поскорее закончить этот разговор в соответствии с задуманным им планом и поскорее покинуть эту конспиративную квартиру ДСТ. – Я могу здесь закурить? – спросил он – процесс подготовки к курению, к этому священнодействию, помогал ему сосредоточиваться и продумывать свои ответы.

– Да, да, конечно, – заверил его Беко, с любопытством наблюдая, как Владимир вытащил из кармана пиджака серебряный цилиндр, достал сигару, обрезал ее кончик и щелкнул зажигалкой. По комнате разнесся ароматный запах дорогой сигары.

– Мне нравится ваша деловитость, мсье Кулябов. Итак, перейдем к делу. В первую очередь нам следует оговорить условия нашего сотрудничества, средства связи, а затем мы перейдем к конкретным вопросам, которые интересуют нашу службу.

Тон Беко изменился. В нем опять зазвучали сухие начальственные нотки.

– От имени французских властей я уполномочен заявить, что мы гарантируем вам полную безопасность во Франции во время нашей работы с вами. Вы не новичок в разведке и понимаете, что всякое может случиться, да и не по нашей вине. В этом случае мы готовы предоставить вам и вашей семье политическое убежище и обеспечить уровень жизни, достойный вашего положения и социального статуса. Мы откроем на ваше имя долларовый счет в банке и ежегодно будем переводить на него определенную сумму, которую нам предстоит оговорить. К тому же мы будем адекватно оценивать ту информацию, которую вы нам предоставите. Соответственно ваш счет будет пополняться. Конечно, мы возместим вам во французских франках все оперативные расходы, которые возникнут в период нашей совместной работы. У вас есть какие-нибудь замечания или пожелания в этой части наших предложений, мсье Кулябов?

Сидевший рядом с Беко блондин с квадратным лицом за все время беседы не проронил ни слова. Наблюдая за Кулябовым, он лишь изредка кивал, как бы подтверждая все сказанное Беко, который, очевидно, был его непосредственным начальником.

Кулябов вдруг со всей определенностью осознал, что все его планы провести ДСТ и вырваться из искусно расставленной французскими контрразведчиками ловушки являлись самообманом. Перед ним были жесткие, беспощадные профессионалы, они так же, как ребята из Второго главка КГБ[46]46
  Контрразведка.


[Закрыть], обладали крокодильей хваткой. Попав в их челюсти, жертва не имела ни малейших шансов вырваться на свободу.

«Надо было рассказать все резиденту. А может, и сейчас не поздно?» – мелькнуло в голове у Владимира. Но эта мысль исчезла еще быстрее, чем появилась.

Он сдал барона с потрохами. Раскрыл и Петрова как работника резидентуры КГБ в Париже, и то, что Петров вышел на барона в салоне мадам Натали. Невероятно, но факт – Кулябов пощадил Натали. Каковы были истинные причины этого – сейчас можно только гадать. Было ли это вызвано чувством вины за совершенный когда-то проступок? Жалостью к женщине, которая была его первой любовью? Нежеланием раскрыть перед французскими контрразведчиками историю своей первой любви и первого предательства? Факт остается фактом: Кулябов сказал, что Петров вышел на барона случайно в салоне, куда его привел Джон Риттер. Мадам Легаре к его вербовке непричастна…

С этой минуты петля вокруг барона затянулась с роковой неотвратимостью. У ДСТ, наконец, появились прямые доказательства, помимо фальшивых паспортов с его фотографией, найденных в тайнике, да зафиксированной встречи с советским «дипломатом».

– А до конца ли выяснена роль в этом деле мадам Легаре? – спросил шеф ДСТ на оперативном совещании по делу де Вольтена. – Кроме того, что мадам спит с бароном? Мы не имеем права исключать ее сотрудничества в пользу Советов. Мсье Беко, займитесь немедленно и отработайте это направление.

Сотрудники ДСТ, участвовавшие в разработке барона, млели от восторга и зависти, просматривая любовные сцены со стонами и прочими «прямыми доказательствами» пылких страстей, исправно записанных на пленку с помощью многочисленных подслушивающих и подглядывающих устройств. Два молодых офицера прокручивали записи десятки раз – «чтобы не упустить чего». Беко, пуританину по природе, пришлось даже отобрать пленки у ретивых оперативников. Наружное наблюдение, которое велось чрезвычайно тщательно с участием пяти бригад (почти все, что можно было задействовать), тоже не принесло ничего нового. Мадам Легаре и барон де Вольтен уезжали на уик-энд в местечко Сан-Пьер, реже оставались в квартире мадам и никогда ни с кем не встречались. К тому же барон появлялся в Париже все реже и реже, а проводить оперативные мероприятия на территории ФРГ служба не имела права. Да и не желали французы подключать к разработке французского генерала контрразведку НАТО и ЦРУ по вполне понятным причинам. Пора было приступать к решительным действиям.

После тщательной проверки на стол шефу ДСТ легла докладная записка. Вывод: мадам Легаре имеет с генералом Морисом де Вольтеном исключительно сексуальную связь. Что, кстати, абсолютно соответствовало истине. Но, перед тем как сделать подобный вывод, в один прекрасный день Натали позвонил Марсель Лефар, ее куратор из ДСТ:

– Мадам Легаре, нам необходимо срочно встретиться. Завтра в 12 часов жду вас на «Башне».

Конспиративная квартира находилась в высотке под названием «Тур Рефле» напротив отеля «Нико». Этот район на левом берегу Сены вдоль набережной был монотонно застроен высокими равноэтажными башнями. Они отличались друг от друга лишь цветом и некоторыми архитектурными особенностями, в соответствии с которыми и получали романтические названия: «Тур Эспас», «Тур Кристалл» или «Тур Титан».

Застройка располагалась неподалеку от миниатюрной копии нью-йоркской статуи Свободы, установленной на длинном островке посередине Сены. Французы уже не испытывали умиления при виде творения их соотечественника Фредерика Бартольди, которое их же более восторженные предки преподнесли американцам в честь первого столетия независимости США. И… в качестве 46-метрового напоминания о роли Франции в их борьбе за освобождение от власти английской короны.

Парижане метко окрестили это место Манхэттеном. И не любили селиться здесь – уж больно «американскими» были многоэтажные уродцы. Зато в них охотно снимали квартиры иностранные дипломаты, международные чиновники, работающие в ЮНЕСКО (штаб-квартира находилась всего в 15 минутах ходьбы), а также зажиточные арабы и иранцы, которым нравилось такое смешение богатых людей различных национальностей и вероисповеданий.

Натали оставила свой автомобиль на улице Робер де Флер. Поднявшись на 30-й этаж, она позвонила в дверь квартиры, расположенной сразу напротив лифта. Дверь немедленно открылась, и на пороге ее встретил Лефар. На этот раз на его лице не было традиционной радушной улыбки и она не услышала дежурных комплиментов. Они молча прошли в гостиную. Натали каждый раз, приходя в эту квартиру, не могла не подойти к огромному окну и хотя бы минуту не полюбоваться открывающейся с этой высоты панорамой Парижа. На правом берегу за массивным комплексом РТФ (радио и телевидение Франции), напоминающим своей помпезной монументальной архитектурой некоторые сталинские здания в Москве, до самого горизонта были видны живописные дома, крыши и мансарды старого Парижа. А в хорошую погоду вдали можно было различить очертания купола храма Сакрекёр на Монмартре.

На этот раз в гостиной она увидела еще одного человека, плотного блондина с лицом известного французского актера Жерара Депардье. Он встал с дивана и коротко представился, назвав свое имя, которое, разумеется, могло быть и вымышленным:

– Жан Морнар, коллега мсье Лефара.

Несмотря на то что Морнар был явно моложе Лефара, Натали почувствовала – он старше Марселя по должности. И не ошиблась. Морнар, отбросив в сторону все разговоры о погоде, пробках на дорогах и тому подобный политес, приступил прямо к делу:

– Мадам Легаре, скажите, с кем из сотрудников советского посольства вы встречались в Париже? – Поставленный прямо в лоб вопрос был, похоже, призван ошарашить Натали.

Близко поставленные, почти у самого носа, глаза Морнара и его квадратная челюсть с ямочкой на подбородке, придававшие ему удивительное сходство с известным киноактером, внимательно следили за реакцией Натали, пытаясь уловить в ее лице малейшие признаки замешательства или беспокойства.

«Сопляк ты еще, чтобы брать меня на понт», – хотелось сказать ей вслух, но вместо этого Натали с неподдельным изумлением взглянула на Морнара и с возмущением бросила:

– Разве я похожа на ненормальную? Зачем мне такие контакты? Вы же знаете мое отношение к коммунистическому режиму и его официальным представителям.

– Однако вы с завидной регулярностью ездите в Москву, получая без промедления визу в советском посольстве, – вставил Лефар.

– У меня в Москве больная мать, существующая на нищенскую пенсию. Она относительно прилично живет в стране тотального дефицита только за счет моих приездов… Вы знаете, в Москве нет западных банков и системы чековых книжек. Провоз валюты тоже строго ограничен. – Она сделала паузу. – Что касается визы, то даже если властям не нравятся мои визиты, отказать мне они не могут. Дух Хельсинки, третья корзина и всякая подобная… чепуха. – Она нашла это слово в самый последний момент – ей хотелось выразиться покрепче. – Они, зная мои связи, прекрасно соображают, какой скандал раздует пресса вокруг такого ничтожного события…

– И все же… Были ли у вас контакты с работниками КГБ в Париже и в Москве в последние годы? – гнул свою линию Морнар.

– Нет, и еще раз нет! – Возмущению мадам Легаре не было предела. Ее лицо пылало от гнева.

– Нам придется проверить вас на детекторе лжи, мадам, – со скрытой угрозой в голосе произнес Лефар.

– Я этого не боюсь. Но соглашусь подвергнуться этой унизительной процедуре, только если вы предоставите мне веские причины для проверки. Не забывайте, я давно уже гражданка Франции и обращаться с собой как с беззащитной эмигранткой, которой я когда-то была, я никому не позволю! – гневно заявила Натали. – Я позвоню мсье Беко и пожалуюсь на ваше обращение со мной, – пригрозила она.

– Это ваше право, мадам, однако мы продолжим беседу. К тому же вы не должны забывать о подписке, которую вы…

Натали не дала ему закончить фразу, запальчиво прервав:

– А вы не должны забывать о тех услугах, которые я вам оказывала!

Натали давно поняла, куда клонят контрразведчики, но она не собиралась облегчать им работу. Пусть выскажутся определенней, что и кто их конкретно интересует. Тогда станет понятнее, откуда дует ветер…

– Ответьте мне прямо: кто из советских посещал ваш салон? – спросил «Депардье».

Вот он, тот главный вопрос, ради которого и состоялась эта экстренная встреча. Что-то произошло. Они что-то знают. Значит, отправная точка их подозрений – улица Мозар.

– Советских? Вы имеете в виду работников посольства?

– Не обязательно, мадам. Это могут быть и работники внешнеторговых организаций, Аэрофлота, да вы знаете сами…

– Когда-то мой салон посетил один очень приятный русский, но не работник посольства – он работает в ЮНЕСКО.

Международный чиновник. Его привел как-то постоянный гость салона американец Джон Риттер – директор департамента ЮНЕСКО. Он известный ученый, лингвист, специалист…

– Нас не интересует американец, нас интересует русский, – прервал Натали «Депардье».

Оба контрразведчика молча сверлили ее глазами и ждали, что она скажет дальше.

– Хорошо, – мирно согласилась Натали. – Это был приятный молодой мужчина, прекрасно образованный. Я помню, он интересно рассуждал об искусстве, литературе. Он даже читал Оруэлла, Солженицына. Мы обсуждали новые тенденции в кино – неореализм и…

– Вы помните его имя?

– Разумеется. Его звали Борис Петров.

– Как часто вы виделись?

– Всего два раза. В салоне, а потом на другой день мы были с ним в ресторане. Я пригласила его сама – очень интересный собеседник. С такими советскими я еще не встречалась, к тому же, повторяю, он международный чиновник и я не вижу в этом ничего предосудительного. Но больше мы с ним не виделись…

– Вы сказали «мы», мадам. Это означает – вы и Петров?

– Да нет, я была с мужчиной, с которым близка.

– Кто этот мужчина? – напряженно спросил «Депардье». «Значит, беда пришла со стороны Мориса, – мелькнуло в голове. – Они знают, что он встретился в салоне с Петровым. Но что они могут знать еще? Ведь Петров уже два года в Москве. Хотя мне, естественно, об этом ничего не известно…»

Она изо всех сил старалась не показать своей обеспокоенности.

– Это барон Морис де Вольтен, человек, которого я люблю, – просто и обезоруживающе искренне ответила Натали.

Контрразведчики переглянулись. Это была единственная фраза из ответов Натали, которой они поверили. Скрытая аудиовизуальная аппаратура, установленная в спальне Натали, не оставляла сомнений в характере ее взаимоотношений с Морисом. Это был не просто раскрепощенный секс в стиле сцен из фильма Жекена «Эммануэль», это был истинный праздник любви без границ. Обычно, когда у любовников настает утомление, они говорят или о самом сокровенном, или о милых пустяках. При просмотре и прослушивании пленок, которые с понятным интересом ставили неоднократно контрразведчики во главе с Беко, не было зафиксировано ничего, что указывало бы на наличие шпионской связи между этой парой.

– Вы давно знакомы с Морисом де Вольтеном? – продолжал свой допрос «Депардье».

– Да, около четырех лет.

– О чем беседовали вы и де Вольтен в ресторане, когда видели последний раз Петрова?

– Я вам уже говорила, темы были самые разнообразные – от искусства до образования и жизни в СССР.

– Договаривался ли Петров с де Вольтеном о дальнейших контактах?

– Не знаю. – Даже детектор лжи показал бы, что она говорит правду. В момент, когда Петров договаривался с Морисом о новой встрече, она по условному знаку куратора предусмотрительно вышла попудрить носик.

– Простите, мсье Морнар, у меня достаточно опыта для того, чтобы понять – вы в чем-то подозреваете Мориса?

– А как вам самой кажется, мадам Бережковская, это нормально, если генерал НАТО встречается с офицером КГБ? Ведь они продолжают встречаться…

Вот она, еще одна ловушка! Надо ни в коем случае не показать того, что ей известно об отъезде Петрова домой.

– Не может быть, чтобы они встречались потом без меня. Морис рассказал бы мне об этом, – уверенно заявила Натали. – К тому же Петров совершенно не похож на сотрудника КГБ.

– Откуда вам известно, как выглядят сотрудники КГБ? – моментально среагировал Лефар.

– Да каждый москвич даст вам словесный портрет кагэбэшника. Их же видно за версту. Одеты в партикулярные темные тона, серьезные, озабоченные лица, скованные движения и напряженный взгляд. Они так приметны в своей неприметности…

– Да нет, мадам, – решил блеснуть своими знаниями «Депардье», очевидно, повторяя манеру своего начальника Беко. – Новое поколение русских разведчиков значительно отличается от тех, с которыми мы сталкивались еще лет десять-пятнадцать назад. Это отпрыски советской номенклатуры – они хорошо образованны и воспитанны. Их мозг не заражен коммунистической идеологией, хотя они ее штудировали со школы. Они разбираются в искусстве, читали Оруэлла и даже Солженицына, могут поговорить о Кафке и неореализме. Они предпочитают хорошо и дорого одеваться. – Он сделал паузу.

Его напарник, перехватив эстафету, продолжил:

– Они могут курить дорогие сигары и пользоваться аксессуарами известных фирм и…

Заметив предостерегающий взгляд «Депардье», он осекся. Моментально в мозгу Натали вспыхнула картинка – бульвар Сен-Жермен, кафе «Три бегемота», Кулябов, вынимающий серебряный цилиндр с сигарой «Давидофф», отрезающий ее кончик золотым каттером, его лицо в окне кафе в сигарном дыму…

– Они любят красивую жизнь и те блага, которые они имеют на Западе, и в первую очередь деньги в твердой валюте. Алчность, цинизм и карьеризм, – продолжил свой монолог «Депардье», – вот то, что многих из них отличает от старшего поколения.

– И это их ахиллесова пята, – вновь решил вставить свое слово Лефар.

– Вы правы, мсье. Люди меняются. Но все-таки я думаю, что хорошо одеваться и любить красивые вещи – не самый страшный земной грех. – Она сменила позу: шелковая блуза рельефно обтянула ее высокую грудь, а вытянутые ноги давали ей возможность продемонстрировать контрразведчикам их длину и безукоризненную форму.

«Сколько же стоит ее белье?» – неожиданно спросил себя Лефар и тут же, отогнав прочь недостойную мысль, осторожно посмотрел на Морнара.