Текст книги "Лубянская ласточка"

Однажды он получил через помощника Макферсона – полковника Патрика ван Гроота, голландца по национальности, комплект секретных документов. Весьма объемный – 35 страниц основного текста и пять прилагаемых карт. Это был сверхсекретный обновленный план верховного главнокомандующего вооруженными силами НАТО по нанесению ядерных ударов по стратегическим центрам стран Варшавского Договора. Ценность подобной информации для Москвы колоссальна!

Нечего и думать, чтобы скопировать все на работе. Слишком рискованно. А карты – вообще проблема. Их надо снимать частями, разложив на столе или на полу. В кабинет в любой момент могли зайти коллеги. По расчетам барона, фотографирование могло занять около полутора часов. Трудность заключалась еще и в том, что полковник ван Гроот, по указанию генерала, дал материалы лишь для ознакомления, так что вернуть их необходимо до конца рабочего дня для передачи в спецчасть штаба, где хранятся секретные документы.

«Что же делать? – лихорадочно думал барон. – Получается, на этот раз придется ограничиться внимательным изучением плана?.. Разумеется, сделать выписки… Но этого недостаточно. Документ имеет для Москвы огромную важность… Каким-то образом нужно сфотографировать его вместе с картами. Как это сделать?!»

Неожиданно зашевелился червячок сомнения: «А почему я обязан так поступить?!» Редко, однако все же время от времени подобные мысли тревожили французского полковника. Но тут перед ним вдруг всплыло самодовольное лицо Хейга во время памятного коктейля. Вслед за этим де Вольтен физически, словно наяву, ощутил на себе высокомерные взгляды американских офицеров с их непоколебимой уверенностью в собственном превосходстве. И червячок исчез так же стремительно, как и появился. Мысли стали четкими и ясными.

Надо действовать, и действовать оперативно. Сейчас же звонить полковнику и докладывать: документ сможет вернуть только в самом конце рабочего дня. Почему? Занят важными текущими бумагами.

Он поднял трубку внутреннего телефона и, набрав номер ван Гроота, услышал мелодичный голосок секретарши полковника Гизелы Эккерман, хорошенькой блондинки, которая вот уже два года с момента своего поступления на работу в Центр с обожанием смотрела на барона.

– Полковник вместе с генералом Макферсоном срочно отъехал и будет в офисе к концу дня… – прозвучал голос девушки с оттенком затаенной грусти. Возникла пауза – возможно, Гизела ждала приглашения провести с бароном уикэнд в Париже, куда, как известно, полковник де Вольтен последнее время стал ездить чаще, чем обычно. От наблюдательной секретарши ничто не ускользает, особенно если она служит в НАТО.

Будет только в конце дня… Вот он, Господин случай! Барон понял, что ему следует сделать.

– Фрау Эккерман, – Морис всегда разговаривал с Гизелой исключительно официальным тоном, чтобы не дать повода вообразить бог знает что, – я тоже отъеду. Часа на два, не больше: у меня сильно разболелся зуб. Если полковник вдруг приедет раньше, предупредите его. Сообщите ему также, что материалы, переданные мне сегодня, лежат в моем рабочем сейфе.

Сложив документы в портфель, Морис быстро вышел из кабинета. Он спустился на первый этаж и, пройдя турникет с дежурным сержантом из службы безопасности, предъявив тому пластиковую карточку-удостоверение, вышел из здания прямо к парковке служебных и личных автомобилей работников Центра. Быстро включив двигатель своего служебного «мерседеса», барон обогнул здание и поехал по широкой асфальтовой полосе, ведущей к единственному въезду на объект. КПП находился рядом с высоким забором, над которым, помимо колючей проволоки, тянулись три ряда проводов с пропущенным током высокого напряжения, о чем свидетельствовал желтый щиток с пронзающей череп молнией и лаконичной надписью «Danger!». Здесь барон еще раз показал свое служебное удостоверение и наконец выехал за пределы Центра.

Дорога до окраины Мюнхена, где он с семьей снимал симпатичный двухэтажный домик, занимала около пятидесяти минут. Символическая невысокая железная ограда, способная защищать разве что от собак. Вокруг особняка искусно подстриженный кустарник, за которым зеленела лужайка. Трудами Женевьевы здесь цвели роскошные клумбы и бордюры.

Барон взглянул на свой «Филипп Патек» – подарок Натали на годовщину их знакомства, – 13.30 Итак, примерно полтора часа на дорогу туда и обратно, плюс час-полтора на съемку. В своем кабинете он будет около пяти часов, возможно, несколько раньше. Даже если полковник вместе с генералом вернутся к пяти часам, у него достаточно времени, чтобы вернуть документ. Надо только сделать все возможное, чтобы приехать хотя бы за час до Макферсона!

Поставив машину в гараж, Морис открыл дверь, через которую можно сразу попасть в особняк. Как он и предполагал, дома никого не оказалось. Он давно уже перестал для приличия интересоваться, где пропадала днем Женевьева. Девочки были в школе.

– Вот и хорошо! – сказал он себе и поднялся наверх, где находился его кабинет. Открыл портфель, документы положил на стол, а карты разложил на полу рядом с большим окном. Стояла чудесная погода, ярко светило солнце, как по заказу освещая ту часть пола, на которой он решил произвести съемку. Морис вытащил из письменного стола «Минокс», вставил в него новую кассету и стал методично фотографировать, стараясь сделать снимки таким образом, чтобы не пропустить ни сантиметра поверхности карт. Ориентирами служили красные линии нанесения ядерных ударов и выделенные на картах черными жирными точками крупнейшие города и населенные пункты, к которым тянулись эти кровавые указатели.

Съемка страниц директивной части документа шла значительно быстрее. Барон посмотрел на часы: «Все идет по графику». Наконец работа закончена!

Через пять минут служебный «мерседес» мчался к шоссе, ведущему в сторону Центра.

Спокойствие покинуло де Вольтена, лишь когда он свернул на основную магистраль: на шоссе возникла пробка. Через некоторое время его авто увязло в этом плотном потоке машин, которые уже не ехали, а ползли как черепахи. Господи, не иначе что-то случилось впереди. Вероятно, авария. Теперь оставалось только молиться, чтобы дорожные службы и полиция развели столкнувшиеся автомобили до того, как Патрик ван Гроот позвонит ему в кабинет! А стрелки часов неумолимо бежали вперед. И барон, покрывшись холодным потом, почувствовал, как прилипает к спине его форменная рубашка.

…Вот Макферсон и ван Гроот вернулись. Гизела сообщает полковнику о внезапном отъезде барона, у которого находятся сверхсекретные документы, числящиеся за генералом и, по неукоснительным правилам всех военных организаций, подлежащие возврату в спецчасть до конца рабочего дня…

«Черт, когда же мы поедем?!»

Жуткие картины провала замаячили перед Морисом… Вот ван Гроот ждет Мориса, не сводя глаз со стрелки часов, которая неумолимо движется к 18. Ровно в 18.00 в кабинете ван Гроота раздается звонок. Начальник спецотдела майор Майерхофф корректно, но настоятельно напоминает полковнику, что сверхсекретный документ не вернулся к нему в отдел. Ван Гроот, проклиная все на свете и в первую очередь барона, пытается тянуть время.

Морис рванул галстук – и кто его придумал, этот галстук!

Не дождавшись, майор Майерхофф появляется у ван Гроота в сопровождении начальника службы безопасности Центра, американца Дика Райзера. Полковнику не остается ничего другого, как признаться в том, что он передал документы Морису де Вольтену. «А где полковник де Вольтен?» – спрашивает мерзкий янки. – «Он в 13.30 покинул здание Центра». – «Ну тогда идемте в его кабинет». Предварительно захватив дубликат ключа от личного сейфа Мориса, Дик Райзер с вечно настороженной мордой добермана подозрительно оглядывает кабинет и подходит к сейфу. Звучит щелчок – сейф открыт, но документов там нет…

Барон так увлекся картиной своего воображаемого ареста, что не заметил, как на шоссе восстановилось движение. Вскоре он благополучно миновал въезд на территорию Центра. Еще через минуту Морис доставал пластиковый пропуск, в спешке едва не поскользнувшись на отполированном до блеска мраморном полу вестибюля. «Спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие», – почти вслух бормотал полковник присказку толстячка Карлсона из любимой книжки младшей дочери. Без пяти минут шесть, совершенно мокрый, он шлепнулся на стул, судорожно схватил трубку и набрал номер ван Гроота.

– Патрик, я готов подняться к тебе.

– А, страдалец от дантистов, – добродушно хохотнул полковник. – Ну давай. Жду.

Ситуация на грани провала стоила барону нечеловеческого напряжения. В отличие от Натали, эти игры не доставляли ему удовольствия. Он предпочел бы сидеть в окопе под артобстрелом или идти врукопашную, чем трястись от страха разоблачения своей лжи. Измотанный, временами испытывающий депрессию, вызванную возникающими сомнениями и нервным перенапряжением, он с облегчением получил разрешение на отпуск.

Председатель КГБ Юрий Андропов, перед тем как принять у себя в кабинете начальника внешней разведки, внимательно прочитал аналитическую записку, подготовленную ПГУ о степени готовности стран НАТО к проведению всеобщей мобилизации. К записке прилагался обновленный план верховного главнокомандующего вооруженными силами НАТО по нанесению ядерных ударов по СССР и странам – участницам Варшавского Договора. Эти документы заставили его глубоко задуматься. Андропова, как и всех других членов Политбюро ЦК КПСС, переживших войну, преследовал кошмар внезапной ракетно-ядерной атаки против Советского Союза. Ведь время подлета крылатых ракет и новых «першингов» к Москве и другим важнейшим стратегическим центрам страны составляло от четырех до шести минут…

«Что можно сделать за такое короткое время? – задавал он себе риторический вопрос. – Руководство страны, не говоря уж о простых советских людях, даже не успеет спуститься в бомбоубежище… Ну хорошо, при Генеральном дежурит офицер с ядерным чемоданчиком. Тоже небольшое утешение… Удар с того света – вот и все, что можно будет сделать. Следовательно, основным приоритетом всех наших резидентур в странах НАТО является раннее обнаружение признаков подготовки к войне. Мы должны во что бы то ни стало иметь упреждающую информацию». Размышления Андропова прервал вошедший помощник, доложивший о прибытии начальника внешней разведки КГБ.

– Проходи, Владимир Александрович, садись. —Андропов с трудом поднялся из-за стола, чтобы пожать руку своему верному протеже, который вот уже двадцать пять лет бессменно находился рядом с ним. Сначала в Венгрии в должности пресс-атташе, где Юрий Владимирович был послом в самые тяжкие для этой страны времена. Затем работа референтом в отделе ЦК КПСС по связям с братскими партиями, ну и, наконец, КГБ, где он начал свою службу помощником председателя, позже стал начальником секретариата, а теперь занимал должность начальника ПГУ. Андропов ценил в нем невероятную работоспособность, исполнительность и феноменальную память.

Крючков в очередной раз с тревогой отметил, что за последнее время Андропов заметно похудел и осунулся, походка его стала тяжелой и вялой. Он почти перестал появляться в Ясеневе, во втором своем рабочем кабинете – его здоровье разрушалось на глазах. Однако ясный ум Юрия Владимировича, способность моментально вникать в суть проблемы, подвергать ее всестороннему анализу и делать верные выводы оставались такими же, как и прежде.

– Я внимательно изучил твою записку, – начал Андропов, после того как помощник, следуя установившемуся ритуалу, принес слабый горячий чай и поставил на стол вазочку с сушками. – Она в очередной раз подтверждает, что американская администрация активно готовится к ядерной войне. В настоящее время возникла угроза нанесения Соединенными Штатами внезапного ракетно-ядерного удара. Политбюро считает, что приоритетом в наших разведывательных операциях должен быть сбор военно-стратегической информации о ядерной угрозе.

Крючков добросовестно кивал, внимательно слушая рассуждения председателя.

– Даже внезапный ракетно-ядерный удар должен быть тщательно подготовлен противником. Военные считают, что такая подготовка после принятия принципиального решения займет семь-десять дней как минимум. Вот это и есть то время, за которое мы должны разобраться в намерениях противника и, если самые худшие опасения подтвердятся, нанести упреждающий удар.

Андропов поморщился то ли от подобной мысли, то ли от внезапной боли и, достав какую-то таблетку из кармана пиджака, проглотил ее, запив чаем.

– Прошу тебя, Владимир Александрович, в недельный срок подготовить предложения по проведению операции под кодовым названием «РЯН» – ракетно-ядерное нападение. В ней должны быть перечислены прямые и косвенные признаки подготовки американцев к ядерной войне. Такие, как ускоренная заготовка донорской крови, внезапное значительное увеличение встреч высокопоставленных правительственных чиновников, отмена их отпусков, ночные совещания в министерствах, и так далее. Устинов[40]40
  Устинов Дмитрий Федорович (1908—1984) – в то время член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР.


[Закрыть] уже дал указание военным подготовить такую справку. Мы ее объединим с нашими предложениями, выработаем единый документ и разошлем циркуляром по всем резидентурам в странах НАТО.

Очевидно, последние сведения, которые мы имеем по этой проблеме и на основе которых составлена твоя справка, получены из одного и того же источника. Некоторые данные, хотя и не такие полные, мы получили и по линии военной разведки, и от наших немецких друзей. Так что этот источник заслуживает доверия и нам надо его беречь и делать все возможное для обеспечения его безопасности. Нужно также подумать и о материальном и моральном поощрении агента…

– Юрий Владимирович, мы уже думали по этому поводу. Источник Аристократ рассматривается нами как чрезвычайно ценный. Мне кажется, будет целесообразным вывести его на время предстоящего отпуска к нам и, помимо хорошего приема, провести с ним ускоренный курс обучения навыкам оперативной работы. Это поможет ему еще более эффективно действовать. Что касается материального поощрения, то можно официально сообщить ему о предоставлении пожизненной пенсии при возникновении… непредвиденных обстоятельств. В иной форме денег он не возьмет, – продолжал Крючков. – Аристократ работает на идеологической основе. Любой разговор о материальном вознаграждении будет воспринят им как оскорбление…

Андропов согласно кивнул:

– Хорошо. Тогда подготовьте материалы для закрытого постановления Верховного Совета СССР о награждении агента высоким правительственным орденом и организуйте ему достойный прием.

На службе Морис объявил, что намерен провести отпуск в Италии. Женевьева оставалась дома, так как не решалась покинуть дочерей: в школе еще не закончились занятия. Натали он сказал то же самое, что и сослуживцам, добавив, что едет в Италию вместе с женой.

– Давно мечтал увидеть Венецию, галерею Уффици, да и побродить по Риму тоже большое удовольствие, – заявил Морис. – В Италии последние лет пять бывал только на маневрах.

Но свидание с красотами исторического полуострова, творениями Микеланджело и Рафаэля опять были легендой, за которой скрывался истинный пункт его назначения – Москва. Он туда никогда не стремился, тем не менее с огромным интересом ехал в столицу загадочной страны, помогавшей ему, как он считал, в «великой миссии».

И надо же такому случиться, что в аэропорту Вены – Schwechat – он едва не столкнулся с коллегой по мюнхенскому Центру! О том, что весельчак немец Георг Гросс поехал в Вену проводить свой отпуск на неделю раньше Мориса, полковник знал. Но кто мог предположить, что именно в этот день и час Георг будет встречать в Schwechat свою невесту, а Морис в этот момент направится на посадку в самолет, летящий в Прагу? Морис пережил сильнейший стресс, пока, отвернувшись в сторону, не прошел незамеченным мимо майора Гросса. Счастье, что майор глаз не сводил с красотки, и де Вольтен чудом избежал встречи, грозившей ему провалом. Георг даже в состоянии крайней влюбленности не мог бы не задаться вопросом: за каким дьяволом заместитель начальника ракетного Центра летит из Рима в Венецию через Австрию, да еще рейсом на Прагу? К счастью, обошлось и на этот раз.

Только в самолете перед самой посадкой Морис окончательно успокоился. Дальше до возвращения в Париж все должно пройти спокойно. Прага – это уже территория, контролируемая Москвой. А до этого…

До этого, как проинструктировал его Кулябов, де Вольтен, прилетев в Рим, оставил свои вещи в камере хранения аэропорта, взял такси и подъехал к площади Святого Петра перед Ватиканом. Морис решил воспользоваться случаем и совершить обычный туристический маршрут, поскольку перед обусловленной встречей со связником КГБ у него в распоряжении оставалось более трех часов. Морис присоединился к одной из групп туристов, которые формировались тут же, рядом с входом в храм. Перед тем как пересечь официальную границу государства Ватикан, проходящую вдоль колоннады у собора Святого Петра, созданной гением Бернини, гид сообщил некоторые любопытные данные о центре мирового католицизма, где население на тот день составляло всего 920 человек. Это было в основном духовенство, включая избираемого абсолютного монарха-папу высокопоставленные церковные иерархи, священники, монахини, а также знаменитые швейцарские гвардейцы, охраняющие покой Ватикана. Официальным языком Ватикана, этого карликового государства, расположенного в центре Вечного города, является латынь – исчезнувшая речь древних римлян, которую смогла сохранить римская католическая церковь. Многие, конечно, в обыденной жизни пользуются итальянским, в то время как немецкий является официальным языком швейцарских гвардейцев.

Пройдя внутрь собора Святого Петра и посетив Сикстинскую капеллу, Морис вновь восхитился шедеврами мастеров эпохи Возрождения. После осмотра Библиотеки Ватикана и музея – этих сокровищниц человеческого гения, в самом конце экскурсии гид опустился на грешную землю и доверительно сообщил экскурсантам, что Ватикан стоит на первом месте в мире по числу совершаемых там в год преступлений на душу населения. Морис был поражен – цифра оказалась в двадцать раз выше, чем по всей Италии, причем девяносто процентов этих преступлений оставались нераскрытыми. В основном это были мелкие кражи – работа карманников, охотников за чужими кошельками и сумками. Подумав, Морис решил, что в этом все же нет ничего удивительного, учитывая, что ежегодно Ватикан посещают миллионы туристов. Да, надо быть начеку и следить за собственными карманами, тем более что там в этот момент кое-что было не для постороннего глаза.

Время пролетело быстро. Де Вольтен взглянул на часы – пора! Он вновь поспешил на площадь – там, у правого фонтана, если смотреть со стороны собора, он, как и было обусловлено, должен появиться ровно в три часа с заранее припасенной для этого случая газетой «Фигаро» в левой руке. На площади всегда очень много туристов. Они оживленно общаются друг с другом, галдят и непрерывно фотографируются. У фонтана к Морису подошел человек в клетчатой куртке и черной бейсболке. Да, так и есть, на ней были вышиты буквы «С» и «R» (Colorado Rookies) – название популярного американского бейсбольного клуба. Мужчина улыбнулся и спросил по-английски с явным акцентом жителя Новой Англии:

– Мы не с вами вместе летели из Бостона?

– Нет, я прилетел из Сиэтла и еще не успел разместиться в отеле, – произнес барон фразу ответного пароля.

Незнакомец вынул из кармана проспект римской гостиницы «Мелия».

– Я рекомендовал бы вам там остановиться, – добавил он.

– Спасибо! Я все же предпочитаю «Эксельсиор», – закончил Морис процедуру идентификации.

Они отошли в сторону от фонтана, и незнакомец тут же передал Морису пакет, в котором находился шведский паспорт на имя Дага Веннерстрема с фотографией де Вольтена. Барон так же быстро передал ему конверт со своим французским паспортом. Он знал, что обратная процедура предстоит через двадцать дней, когда он будет возвращаться из Москвы, а точнее, из Праги. Они попрощались, так и не познакомившись, как это часто бывает в разведке, и незнакомец быстро затерялся в толпе туристов.

Морису надлежало по шведскому паспорту, в котором имелись все необходимые пограничные отметки, приобрести заранее заказанный билет и вылететь в Вену, а оттуда рейсом чехословацких авиалиний в Прагу. В Праге в аэропорту его должны были встретить. А уж там… Далее Морису не следовало беспокоиться. «Все будет в соответствии с программой, с которой вас ознакомят» (они с Кулябовым так и не перешли на «ты»), – командирским тоном, который так раздражал де Вольтена, закончил свой инструктаж на последней встрече Владимир.

В день вылета Мориса в Вену в одном из отелей в Венеции зарегистрировался мужчина, внешне напоминающий де Вольтена: по крайней мере, одного с ним возраста, роста и сложения. Его лица администратор никогда бы не смог припомнить. Он и так с трудом справлялся с заполнением карточек многочисленных гостей отеля, что уж говорить о том, чтобы еще и запоминать их лица. Да и трудно было разглядеть вновь прибывшего за крупными темными очками. Гость зарегистрировался под фамилией де Вольтен в соответствии со своим французским паспортом. Он, как и большинство туристов, уходил из отеля рано утром и возвращался к ночи. В отеле он прожил ровно столько, сколько Морис находился в отпуске.

Самолет «Аэрофлота», прибывающий рейсом из Праги, пошел на посадку, о чем сообщила дородная красавица стюардесса, принявшаяся заботливо проверять, пристегнулись ли пассажиры. До этого с милой понимающей улыбкой она в течение всего полета беспрерывно подливала горячительные напитки в бокалы немногочисленных пассажиров салона первого класса. Морис находился в приподнятом настроении после нескольких рюмок водки, которые ему пришлось опустошить «за мир и дружбу между народами» с любезным и предупредительным провожатым, назвавшимся Андреем. Он с любопытством рассматривал сквозь иллюминатор мелькавшие из-за рваных облаков очертания земли. Внизу проплывали густые леса, небольшие извилистые речки и крупные водоемы. Кое-где появлялись дома и редкие грузовые машины на узких трассах. Неожиданно самолет тряхнуло – это он выпустил шасси, затем минут через двадцать машина мягко коснулась земли. За занавеской в общем салоне раздались нестройные аплодисменты. Затих гул моторов, и барон увидел, как к самолету раньше, чем появился аэрофлотовский автобус, подъехала серая легковая машина. Передняя дверца открылась, и рядом с подкатившим трапом появилась знакомая фигура Бориса Петрова. Он стоял у самого самолета и с нетерпением поглядывал наверх. Провожатый Андрей быстро прошел вперед, и Морис последовал за ним. Красавица стюардесса, закрыв проход из туристического салона своим дородным телом, пригласила их первых к выходу. Андрей пропустил вперед Мориса, и тот решительно шагнул в другой, незнакомый ему мир…

Они крепко, по-мужски обнялись и, улыбаясь, какое-то мгновение смотрели друг на друга, невольно стараясь разглядеть, какие внешние изменения произошли за то время, пока они не виделись.

«Морис, что случилось? У тебя неважный вид… Ты здоров?» – хотел спросить у барона Борис, но вовремя удержался. Он увидел другого Мориса. Сейчас ему улыбался человек, на первый взгляд почти не изменившийся внешне, но безмерно уставший, с темными кругами под глазами и тревожным взглядом.

«Паскуда Кулябов, – выругался про себя Борис, – твоя работа». Петров ни на йоту не сомневался, что барон был лишен необходимой моральной поддержки Кулябова, который видел в де Вольтене лишь агента с огромными возможностями добывать документальную сверхсекретную информацию. А он ведь втолковывал этому хлыщу, как осторожно следует работать с де Вольтеном, учитывая воспитание барона, его щепетильность в вопросах чести и глубокий патриотизм. К тому же нельзя забывать о возникающих время от времени сомнениях и переживаниях морального порядка.

Один из членов знаменитой «кембриджской пятерки», легендарный разведчик Ким Филби, читая лекцию молодым чекистам, подчеркивал: «Агент беспредельно зависит от советского оперативного работника, у которого тот находится на связи, что накладывает на последнего огромную моральную ответственность. Если у вас этого нет в крови, вы должны научиться этому».

Состав крови Владимира Кулябова был абсолютно свободен от подобной ответственности.

Серая «Волга» быстро неслась по Ленинградскому шоссе. Барон и Петров перебрасывались шутками, искренне радуясь встрече. Время пролетело незаметно, и скоро машина остановилась у ворот с высоким забором, за которым, уютно спрятавшись в кустах персидской сирени, затаилась симпатичная двухэтажная дача. Ворота открыл молодой широкоплечий мужчина, одетый в синий спортивный костюм, подчеркивавший его мощную атлетическую фигуру. Пропустив машину и закрыв вновь ворота, он поспешил в небольшой домик, который был похож скорее на КПП, чем на жилище. Борис вместе с бароном прошел к даче. Ступени из светлого камня вели к двустворчатым дубовым дверям с начищенными до сверкающего блеска медными ручками. Два больших окна по обе стороны крыльца на первом этаже и пять поменьше на втором. Три центральных выходили на широкий балкон с резными деревянными перилами.

– Прошу. Ваша резиденция, господин барон. Нравится? – Борис с шутливой церемонностью широким жестом пригласил Мориса войти.

– Очень. Удивительно красиво. Похоже на старинную дворянскую усадьбу, – искренне одобрил Морис.

– Так оно и есть. С сегодняшнего дня она в вашем распоряжении, господин барон, – снова дружески подколол француза Петров. – Через полчаса подадут обед. Ты пока поднимайся наверх и приводи себя в порядок. А я займусь обедом – возможно, таких гастрономических изысков, как в «Мишель Ростан», здесь не будет, но, поверь мне, ты останешься доволен.

Как бы в подтверждение его слов, в гостиную вошла немолодая женщина и, поздоровавшись, стала что-то говорить Борису, который иногда спрашивал барона о его гастрономических пристрастиях. На вопрос, что Морис хотел бы выпить за обедом, тот без колебания заявил:

– Конечно, водку When in Rome do as the Romans do[41]41
  Не лезь со своим уставом в чужой монастырь (англ. посл.).


[Закрыть], – добавил он по-английски.

За столом Морис обстоятельно рассказал Борису обо всех событиях, произошедших после его отъезда из Парижа. И хотя он старательно избегал оценок своего нового парижского куратора, Петров понял: Кулябов, зарабатывая очки и третью звездочку для получения полковничьей папахи, нещадно «эксплуатировал» агента, выжимая из него все возможное и невозможное, но так и не нашел правильного подхода к барону и общего с ним языка.

– Теперь, Морис, твоя задача – отдыхать. Отдых и путешествия – вот что тебя ждет впереди. Ты увидишь прекрасные города моей страны. Ее людей. Есть еще одна очень приятная новость. Ну об этом ты еще услышишь от нашего руководства.

Морис очень обрадовался, когда узнал, что Борис будет постоянно сопровождать его в поездке по стране. Петров и сам искренне радовался, что организацию отпуска Аристократа начальство мудро поручило ему. Правда, про себя он помянул недобрым словом «агитпроповский» довесок, без которого никак нельзя. Ему предписывалось регулярно проводить с де Вольтеном идеологическую работу, растолковывая тому преимущества социалистической системы над капиталистической, да еще знакомить с материалами и решениями последних пленумов ЦК КПСС.

Рассказывать иностранцам о «блестящих успехах» и «временных трудностях» становилось все труднее. Наблюдательные и неглупые люди вскоре все сами прекрасно замечали. Тем не менее некоторые трудности в идеологической обработке сглаживали парадные маршруты Москва – Ленинград, Ташкент – Самарканд с традиционными посещениями музея Ленина, Эрмитажа и гарема хана бухарского. Они производили нужное впечатление на адептов нового мира. Но барон не был адептом! Борис очень хотел познакомить Мориса со своей страной и не хотел портить ему бесполезными политинформациями заслуженный отдых. А отдых этот был поистине заслуженным. Успешная работа де Вольтена была высоко оценена руководством КГБ, ее курировал сам начальник внешней разведки, который лично докладывал председателю КГБ о ее результатах. Секретные материалы, добытые бароном, нередко ложились на стол генсека.

«Сюзанна! Сюзанна! Сюзанна, мон ами», – страстный призыв Адриано Челентано Борис услышал сразу же, как только миновал ворота усадьбы. А когда он поднимался по ступенькам крыльца, то в доме пели уже двое. Пощелкивая пальцами и вторя знаменитому итальянцу, навстречу Петрову вышел барон. Сейчас он походил на мальчишку после первого свидания с девушкой, когда впереди лишь ожидание счастья и никаких забот.

Борис давно не видел де Вольтена таким раскрепощенным. Пускай расслабится. Что-то ждет его впереди? А Морис с размаху шлепнулся в кресло, закинув руки за спинку, с наслаждением потянулся.

– Каковы наши планы на завтра?

Они уже побывали в Третьяковской галерее и в Музее изобразительных искусств, много ездили по городу.

– Москва, бесспорно, красивейший город, – признался барон. – И она такая разная…

Впрочем, он удивлялся очередям и огорчался, что в столице «совершенно негде посидеть, выпить кофе или пива». Восхищался архитектурой храма Василия Блаженного и университета на Ленинских горах, но категорически не воспринял гостиницу «Россия» и был откровенно шокирован видом Кремлевского дворца съездов. Натали, когда рассказывала о Москве, очень хвалила дворец графа Шереметева в Останкине. Но знать о том, что Морис направился в столицу СССР, Натали не полагалось. «Завидую тебе, дорогой, – целовала она его на прощание, – Венеция, галерея Уффици – как это чудесно! Жаль, что мы не можем поехать туда вместе».

– Так что нас ждет завтра? – повторил барон.

– Я хочу пригласить тебя в Бородино.

В Бородино! Барон не верил своим ушам – ему, полковнику де Вольтену, французскому офицеру, аристократу предлагают посетить место поражения… ну, если не поражения, то унижения французской армии! Предложил бы это тупой янки, который занят тем, что ищет повод оскорбить француза, – тогда понятно. Но Борис… Морис не знал, что и думать.

– Это входит в культурную программу? – с некоторым недоумением поинтересовался он.

– Да нет, – мягко ответил Борис – Просто мне очень хочется, чтобы мы съездили туда вместе. Знаешь, еще в Париже, когда мы только познакомились и я думал, что это совсем невозможно, у меня в голове мелькнула шальная мысль: если де Вольтен когда-нибудь приедет в Союз, мы обязательно побываем в Бородино… Хорошо, отставим, – быстро добавил он, глядя на озабоченное лицо барона. – Можно съездить в Архангельское – это гораздо ближе и слегка напоминает Версаль.