Текст книги "Лубянская ласточка"

Конторы компании – небольшие офисы с демонстрационной комнатой, где на стенах висели строительные чертежи железнодорожной ветки, противошумовых защитных щитов вдоль всего ее пути, а также планы многочисленных инфраструктурных сооружений – станций, резервных депо и многое другое.

В центре комнаты располагались макеты этих сооружений. Все выглядело довольно внушительно и не вызывало сомнений, что планы правительства будут осуществлены в самые кратчайшие сроки. Все говорило о том, что компания является главным подрядчиком предстоящего строительства. Посетителям офисов сообщали, что компания «Construction Europeen» готова купить по рыночной стоимости прилегающие к железнодорожной ветке земли для строительства новых промышленных объектов.

Через две недели после открытия офисов участки, ранее славившиеся своей живописностью и целебным воздухом, а теперь находящиеся вдоль планируемой ветки, подешевели в пять раз. Владельцы понимали, что мало кто захочет строить дома и виллы в промышленной зоне. По этой низкой цене ее и скупали агенты компании. Когда предложения иссякли и было куплено все, что было можно продать в данных обстоятельствах, конторы компании «Construction Europeen» внезапно исчезли.

Еще через три месяца бывшие владельцы проданных участков узнали, что специальная правительственная комиссия пришла к совершенно неожиданному выводу – строительство железнодорожной ветки осуществлено быть не может. Такой вывод сделали в связи с обнаружением на большой части территории грунтовых вод высокого уровня. К тому же обнаружились и подземные пустоты, что при постоянных вибрационных нагрузках могло привести к оползням, деформации поверхностных участков земли и иным напастям.

Как выяснилось, геодезисты и другие службы, ответственные за предпроектные работы, просто «просмотрели» все это… Для укрепления грунта, отвода вод и других работ потребовались бы огромные дополнительные затраты. Правительство же по политическим соображениям – как всегда, накануне выборов – не собиралось вносить предложение об увеличении бюджета. По той же причине на протяжении трех с половиной месяцев оно хранило молчание о выводах комиссии.

Именно эти материалы и были приложены к документам, которые положил на журнальный столик Натали председатель комиссии и депутат Национальной ассамблеи г-н Гийом Верной.

Итак, принятое ранее решение о строительстве железнодорожной ветки отменено. Был ли это в действительности просчет инженерных служб или чье-либо преднамеренное действо – никто точно сказать не мог. По крайней мере, ни один работник государственных служб не был признан ответственным и не понес наказания.

Как и следовало ожидать, цены на участки, купленные компанией «Construction Europeen», немедленно подскочили в цене ровно в пять раз, а затем были успешно проданы новым владельцам.

Прибыль Натали оказалась огромной. Она честно расплатилась со своим партнером и решила продолжить свою деятельность в области недвижимости, что с успехом и делала.

Примерно в это время мадам Натали и приобрела Duplex – огромную двухъярусную квартиру в одном из солидных старинных зданий на улице Мозар в 16-м округе Парижа.

«Здесь-то и будет находиться мой салон», – решила она

Мадам Легаре, как известно, не чуждалась авантюрных поступков, но при этом четко знала, где находится стена с предупреждением: «Не влезай – убьет!» Игрок по натуре, Хатчинсон в пылу азарта действовал все менее осмотрительно.

«Еще чуть-чуть, и этот янки пустится во все тяжкие. Будет весьма пикантно, если его снова заметут. – На душе у Натали было неспокойно. – Надо что-то делать. И этот странный звонок из посольства… Тоже неспроста».

Однажды, войдя в офис Хатчинсона, Натали застала его за телефонным разговором. Клиффорд сделал ей знак присесть и подождать. Она сразу же отметила: разговор крайне неприятен ему. Отвечал Клиффорд невидимому собеседнику на английском. Вид имел озабоченный, весь как-то сжался, а голос его приобрел настороженную окраску.

– Хорошо, сэр. Я приду обязательно. – Он быстро положил трубку.

– Кто это, Клифф? – Натали видела, что Хатчинсон страшно напуган. Он побледнел, и серые пятна расползлись от подмышек по рукавам белоснежной рубашки.

– Американское посольство. Сообщили, что я приглашен на прием 4 июля по случаю Дня независимости. Официальное приглашение сегодня пришлют в офис. Зачем я им там понадобился? – обескураженно произнес он.

«Зато я, кажется, догадываюсь, зачем ты, колобок, понадобился в посольстве. Думаю, если от бабушки ушел, то дедушка не дремлет». Но озвучивать свои опасения не стала, напротив – постаралась успокоить даласского «зека».

– Вероятно, они собирают местных американских бизнесменов на праздник, – сказала Натали. Про себя же решила как можно скорее выяснить, в чем здесь дело. – Видно, ты стал заметной фигурой в Париже, – добавила она, пытаясь поднять упавшее настроение Клиффорда.

– Наверное… – окончательно скис Хатчинсон, предчувствуя недоброе.

В толпе приглашенных Клиффорд почувствовал себя легко и непринужденно. Тревога прошла. Хатчинсон с бокалом бурбона в руке переходил от одной группы гостей к другой. Американское посольство в Париже устраивало подобные мероприятия с размахом, не жалея средств. Виски, шампанское, эксклюзивные вина. Раскрасневшиеся улыбающиеся лица, взрывы смеха разгоряченных напитками гостей. Среди приглашенных, помимо дипломатического корпуса, присутствовали и официальные лица из Елисейского дворца, с Ке Д'Орсэ[28]28
  Набережная в Париже, где расположено здание МИД Франции.


[Закрыть], были известные представители французского общества – преуспевающие бизнесмены, ученые, писатели, актеры.

Хатчинсон подошел поближе к звезде французского кинематографа Бельмондо, которого очень любил за его роли бесшабашных благородных мошенников, детективов или полицейских агентов, орудующих за гранью закона. Тайно Клиффорд пытался найти сходство в действиях киногероя со своими деяниями в реальной жизни. Как ни странно, иногда это у него получалось.

На некотором расстоянии от кинозвезды стояли молоденькие секретарши посольства, оживленно переговариваясь между собой. С самим же Бельмондо беседовала атташе по культуре госпожа Лоренс, известная своими широкими связями в парижской богеме и бурным романом с одним из «бессмертных» – так во Франции именуют членов академии. Секретарши явно обсуждали мужские достоинства актера, то и дело поглядывая на его широкие плечи и спортивные бедра, плотно обтянутые расклешенными по последней моде брюками.

– Добрый день, мистер Хатчинсон, – услышал Клиффорд позади себя мягкий баритон.

Быстро обернувшись, он увидел мужчину среднего роста и средних лет со знакомым тяжелым взглядом, который ему приходилось ощущать на себе во время встреч с представителями правоохранительных органов в Америке.

– Как вы находите праздник на этом крошечном кусочке нашей родины?

– Простите, сэр… – замялся Клиффорд.

– Лари. Лари Черчмен. Офицер службы безопасности посольства, – представился мужчина, протягивая руку Хатчинсону.

– Очень п-приятно, сэр.

– Просто Лари. Какие церемонии между соотечественниками!

– Хорошо, сэр… хорошо, Лари, – как школьник на уроке, повторил Клиффорд. – Рад знакомству, Лари, – закончил он более уверенно.

– Взаимно. Мне бы хотелось встретиться с тобой, Клиффорд, в будний день и где-нибудь вне посольства. Как насчет этой пятницы? – И, не дожидаясь ответа, назначил место встречи: – В 12.30 у Эйфелевой башни, на стороне, которая ближе к метро «Бер-Аким». Подходит? Если тебя не смущает столь банальный выбор. Приглашаю на ленч. Рядом – прекрасный ресторанчик. Там и поговорим. Вспомним о старых добрых временах, когда ты еще работал в компании «Надежное страхование» в Нью-Йорке…

«Uncle Sam[29]29
  Дядя Сэм – так американцы называют свое правительство.


[Закрыть] добрался до меня, – мелькнуло в голове Клиффорда. – Интересно, а про швейцарский банк они знают?»

Он внутренне напрягся, ожидая продолжения.

– Не обижайся, Клифф. Что было, то было. Теперь станем говорить исключительно о приятных вещах… Ты снова преуспевающий бизнесмен, не так ли? До пятницы. О'кей?

Лари Черчмен исчез в толпе гостей так же быстро, как появился.

Настроение Хатчинсона катастрофически испортилось. Проклиная Дядю Сэма, он медленно пошел к выходу, минуя веселящиеся группки гостей.

В субботу утром, как и уговорились заранее, Натали с Клиффордом отправились на праздник вина в Реймс. Столица шампанских вин открывала в этот день двери винных хранилищ и щедро угощала любителей самого прекрасного напитка на земле. Редкому гостю фестиваля удавалось пройти от начала до конца улицу, растянувшуюся на восемнадцать километров, которая полностью занята винными погребами. За весьма умеренную плату желающих возили на экскурсию в подземелья старинных заводов, где дозревали лучшие французские марки шампанского. Со смехом усаживались люди в небольшие, почти детские вагончики и путешествовали по таинственным полутемным тоннелям, выдолбленным в скале три столетия назад. В воздухе парил терпкий запах винограда – Натали давно заметила, что каждый тоннель имеет свой особенный аромат. А вдоль стен бесконечными рядами в специальных гнездах полулежали под определенным углом бутылки. Их ежедневно вручную поворачивали на несколько градусов потомственные виноделы. Трюк заключался в том, чтобы по прошествии положенного срока горлышки бутылок стояли строго перпендикулярно полу! А на пробке образовывался винный камень, который потом удалялся вместе с пробкой и горлышком посредством заморозки. Только после этого шампанское считалось созревшим и заполнялось в новые бутылки.

Хатчинсон перекатывал во рту жгучие пузырьки: он ценил шампанское, конечно, хотя виски выпил бы с большим удовольствием. Но, не желая сердить Натали, изображал интерес к истории напитка.

– Дорогая, скажи, пожалуйста, Периньон изобрел только эту марку или еще какую-то?

Они сидели во дворике маленькой домашней винодельни – Натали любила после огромных заводов заехать вот в такое хозяйство, пригубить вина, послушать хозяев о превратностях погоды и «грязных фокусах правительства, всегда готового выбить из честного крестьянина последнее».

– Твое невежество меня восхищает. Кажется, не первый день во Франции, а… Итак, слушайте, господа заморские туристы. В Шампани производили прекрасные вина. Но! Создателем именно того благородного шампанского, играющего в бокале, шампанского, которое прославило Францию и которое мы пьем по сей день, является Дом Периньон. Монах-бенедиктинец знал законы химии и физики, а главное – он являлся потрясающим дегустатором. Бог одарил его необыкновенной остротой восприятия и тонким, изощренным вкусом, возможно – в качестве своеобразной компенсации потерянного зрения. Представляешь, Дом Периньон, попробовав одну ягодку, мог безошибочно назвать не только виноградник, откуда она взята, но и участок, и даже конкретную лозу! Он знал лозы Шампани, как собственных детей. Его поразительная вкусовая и обонятельная память сыграла решающую роль в создании нового – для того времени – шампанского вина. Купажирование в подвластной ему винодельне поднялось на фантастическую высоту. Дом Периньон так составлял купажи виноматериалов, поступавших из разных виноградников, что смесь обладала более высокими достоинствами, чем отдельно взятые компоненты, и потрясающим букетом. И с тех пор качественное шампанское – всегда сложный купаж вин не только из разных виноградников, но и разных лет урожая. А вообще происходило все с благословения архиепископа Реймского – Генриха Савойского. Ну, собор я тебе покажу попозже.

Клиффорд поморщился. Фрески и красоты знаменитого собора его мало волновали, но он знал: Натали не откажет себе в удовольствии еще раз взглянуть на витражи Шагала.

– Так вот. Генрих Савойский – дело происходит, кстати, в середине XVII века, заинтересовался «пенящимся вином» из провинции Шампань. Архиепископ пригласил лучших виноделов-монахов, чтобы те собирали опыт крестьян и записывали. Монахи не только «записывали», они сами много чего умели, поэтому начали экспериментировать, ставили опыты. И знаешь, Генрих Савойский десятки лет руководил их работой. Бенедиктинцу Дому Периньону архиепископ доверил винные погреба Отвильерского аббатства. Именно здесь и родилось шампанское. Ушли на это десятилетия… И вот однажды наступил священный миг: первая в мире бутылка шампанского откупорена, стакан приблизился к губам – и в прохладном подземелье зазвучали бессмертные слова… Ты, разумеется, их не знаешь.

– Ты, как всегда, права, милая. А что он сказал?

– «Я пью звезды!»

– Очень романтично. Так это сам архиепископ назвал шампанское «Дом Периньон»?

– Ох… Историческая справка номер два. Самые живописные виноградники Шампани спускаются с горы Реймс вниз, к Марне. Рядом там была деревушка Кумере, где родился будущий винодел Клод Моэ. Знакомое имя? В свое время его постоянной клиенткой стала мадам Помпадур. «Шампанское – единственное вино, выпив которое женщина не теряет своей красоты» – таков был вердикт фаворитки короля; уж она-то никак не могла себе позволить потерять красоту. Вот компании «Моэ энд Шандон» и принадлежит честь создания божественного шампанского Дом Периньон, достойного увековечить имя отца-основателя. В ту пору монаха уже давным-давно не было на свете.

– Дорогая, – взмолился уставший от свалившейся на него информации Клиффорд, – может, мы все-таки вернемся в город и продолжим наши дионисии?

– Как скажешь, – миролюбиво согласилась Натали. Именно после очередной дегустационной экскурсии она намеревалась привести свой план в исполнение.

Волшебный праздник завершался обычно где-нибудь в уютном сельском пансионе. И вовсе не потому, что Натали хотелось провести «ночь любви в шампанском». Ей совершенно не улыбалось оказаться в руках коварных полицейских, поджидавших на дорогах беспечных гуляк с праздника вина. Стоят со своими трубочками для алкотеста, ну совсем как в Москве.

Хатчинсон все-таки умудрился – когда успел? – глотнуть виски и пришел в игривое настроение.

– Милая, поедем бай-бай.

Приветливая владелица крошечной гостиницы предложила им очаровательный номер. Накрахмаленные до хруста простыни пахли лавандой и еще какими-то травами. Хозяйка пожелала им спокойного отдыха. «Когда разбудить, мсье и мадам?» – «Никогда», – заявил Клиффорд. Захмелев, он становился ужасно разговорчив и не обижался, когда Натали вяло отвечала на его ласки.

– Клифф, чего хотели от тебя люди из посольства?

– Ты о чем, дорогая?

– Клифф, ты прекрасно знаешь о чем. Я не отстану от тебя, пока не узнаю правду. Ты забыл – мы с тобой партнеры, и если ты за моей спиной решил вспомнить проделки в Далласе, то…

Хатчинсон безумно хотел Натали, но в подпитии без ее помощи он ничего не мог. Он также понимал: пока он не расколется, удовольствия не получит. Но, самое главное, из его хмельной башки выветрилось указание «дипломата» держать их беседу в ресторанчике в строжайшем секрете.

– Господи, как ты могла такое подумать, Натали. – Он потянулся к любовнице и нежно поцеловал ее плечо. – Это совсем иное. Дай сюда пальчик.

– Что «другое»? – Она пристально посмотрела в захмелевшие глаза Клиффорда.

– Да откопали меня родные соотечественники. Приперли к стенке: или по второму заходу в тюрьму, на этот раз – надолго, или…

– Или?.. – Натали вся превратилась в слух.

– Помочь им. «Помочь стране» – так выразился «дипломат». Для начала мне даже пришлось оформить к себе на фирму трех новых экспертов. Ну, забудем о них. Дай скорее пальчик. Теперь повернись ко мне…

Натали пригласила Клиффорда на праздник вина исключительно ради того, чтобы понять, что таится за интересом американцев к соотечественнику. Теперь она знала, как поступить. Узнать имена «экспертов» не составляло труда. Хатчинсон держал документы в своем бюро, которое, уходя из офиса, запирал на замок. Собственный ключ от офиса и бюро имела и Натали. В воскресный день, зайдя в пустой офис, она открыла папку с карточками учета всех сотрудников фирмы, их анкеты с фотографиями. А вот и наши новенькие.

Информация более чем актуальна. Натали представила, с каким интересом ее воспримут в Москве.

Ровно в 10.00 Виктор Клыков докладывал в кабинете заместителя начальника управления генерал-майора Дегтярева:

– Владимир Иванович, американцы все наглее и наглее действуют против нас с территорий третьих стран. Вот еще одно свидетельство. Агент Мимоза передала нам весьма ценную информацию. В Париже заработала еще одна резидентура ЦРУ с разведчиками «глубокого прикрытия». Во французской фирме некоего Хатчинсона появились сразу три установленных американских разведчика.

Генерал вопросительно смотрел на Виктора, ожидая разъяснений.

– Мимоза передала нам копии их карточек учета в фирме и фотографии. Проверили… Все трое ранее работали против нас в разных странах под крышей посольств или торговых миссий.

– Что за фирма, чем она занимается?

– «Рога и копыта». Спекуляциями строительными проектами на рынке недвижимости. Созданием сомнительных инвестиционных фондов. По нашим меркам – прямым мошенничеством.

– Это по нашим… У них же это называется законным бизнесом, – назидательно произнес генерал. – А что нам известно о самом Хатчинсоне?

– Американец. Темная личность. Патологический мошенник. Отбывал срок в техасской тюрьме за растрату. Был помилован президентским указом.

– Так он что, имеет выход на президента? – с интересом спросил генерал.

– Да нет. Я разбирался с этим вопросом, Владимир Иванович. У них там это обычное дело – вроде нашего снятия судимости. Называется просто так громко.

– Продолжайте.

– Вскоре Хатчинсон опять взялся за свое. Уехал из США в разгар расследования крупного скандала, связанного с хищениями, где он фигурировал как один из главных героев. Спасло его то, что там были замешаны крупные финансовые воротилы. Да и страховая компания, под чьей крышей все это происходило, один из столпов на Уолл-стрит. До сих пор расследование не сдвинулось с мертвой точки. По информации источника Мимоза, которая близка с Хатчинсоном, взять на работу трех цэрэушников и не загружать их заданиями ему «настоятельно рекомендовал» сотрудник посольства, который, как мы установили, возглавляет работу по совколонии в Париже.

– Понятно, почему они вышли на Хатчинсона. Он у них на крючке. Управляем. Безропотно согласился платить зарплату и налоги за трех дармоедов… Любопытно. Жаль, что не наша поляна. Через Мимозу можно было бы с ними «поиграть». Ну да ладно, делаем общее дело. Подготовьте информацию для Управления «К» ПТУ[30]30
  Внешняя контрразведка.


[Закрыть]. Похоже, янки что-то затевают против наших людей в Париже. Пусть подумают, как нейтрализовать это цэрэушное гнездо.

– Хорошо, Владимир Иванович.

– Да, поставьте этих трех на контроль по въезду в СССР. Вдруг заявятся. Чем черт не шутит…

Она заметила, что Хатчинсон начал серьезно пить. Клиффорд всегда любил это занятие, но – в хорошей компании, когда можно распустить хвост. И, как правило, прекрасное марочное вино. Теперь в его офисе поселилось виски. Он прикладывался к бутылке часто и в неурочное время.

– Клифф, чего ты добиваешься? – Вначале Натали пыталась помочь американцу.

– Пустое, – отмахивался тот. – Дело страдает? Нет. Остальное – мои проблемы.

Твои так твои! Натали могла изменить ситуацию, но решила не вмешиваться. Она все чаще отказывала Клиффорду в близости под благовидным и совершенно законным предлогом:

– Ты опять надрался как свинья! («Интересно с чего люди взяли, что невинное животное обладает человеческим пороком?» – мелькнула у нее мысль.) Неужели ты рассчитываешь, что в таком виде я позволю тебе прикасаться ко мне?

Хатчинсон не спорил. И отправлялся на свою квартиру. Вскоре по обоюдному молчаливому согласию спать вместе они перестали. Однако Натали оставила за собой право являться в офис Хатчинсона, когда ей заблагорассудится. Она по-прежнему оставалась в курсе всех его проектов, беззастенчиво пользовалась не только ключами от его рабочего стола, но и профессиональными консультациями – в любое время. Если того требовало дело. Разумеется – ее дело.

Огромная квартира на улице Мозар, купленная Натали благодаря несостоявшемуся строительству железнодорожной ветки в Нормандии, ожидала Мастера, который создаст здесь интеллектуальный оазис. Но Натали капризничала, отвергая дизайнеров одного за другим. Поисками художника, отвечающего требованиям взыскательной заказчицы – «Она сама не знает, чего хочет!», – занималось почти все окружение Натали.

– Мадам, когда же мы, наконец, получим приглашение в ваш салон? – Эмиль Тибо, банкир и хороший приятель Натали, поставил невесомую кофейную чашечку на венский столик, любуясь кружевом рисунка на тончайшем фарфоре. – Чудо. Это китайский фарфор?

– Нет. Ломоносовский завод. Под Ленинградом. Подарок мамы. Вы правы – этот сервиз совершенное чудо. Именно эта коллекция. Когда начнутся вечера в салоне? Когда вы найдете мне гениального архитектора.

– А я уже нашел, – улыбнулся банкир.

Натали с ее салоном могла спасти его семейную жизнь. Жена Эмиля Тибо, пикантная и пухленькая женщина, совершенно потеряла голову. Мари-Клер безумно увлеклась молодым архитектором Жан-Мишелем де Мурвилем. Банкира мало беспокоило, что говорят о нем коллеги, он волновался за Мари-Клер. Жан-Мишель, талантливый и избалованный, не отличался деликатностью и способностью держать язык за зубами.

И если он устроит Натали как архитектор и дизайнер… По всей вероятности, Жан-Мишель, увидев мадам Легаре, падет к ее ногам. А Натали? Мсье Тибо улыбнулся. Разве она откажется от очередной победы? Банкир хорошо знал свою приятельницу. Даже очень хорошо и очень близко.

Жан-Мишель, сын бригадного генерала барона де Мурвиля, жестоко огорчил отца, категорически отвергнув карьеру военного. Старший брат Жан-Мишеля, Кристоф, пошел по стопам генерала. Это соответствовало традиции древнего аристократического рода де Мурвилей, сохранившего, кстати, не только фамильный герб, но и капитал.

– Ну почему я должен любить дисциплину, солдафонство, муштру? Я – человек творческий, избранная мною профессия требует свободы, – спорил с отцом младший де Мурвиль.

И был абсолютно прав, отстаивая свой путь: Жан-Мишель был на самом деле архитектор от Бога. Утонченный авторский вкус и смелость мысли привлекали владельцев особняков и апартаментов, желающих изменить облик своего жилища. Но гениальный аристократ брался за работу исключительно по настроению. Он не стремился набрать побольше заказов, да он их и не искал. Кто-нибудь обязательно приносил ему на блюдечке с голубой каемочкой очередного клиента. В один из таких «ленивых» вечеров Жан-Мишель нежился на диване, просматривая свежее обозрение «Арт-Дизайн». Тихонечко постучала в дверь экономка Шарлота:

– Мсье, вас просит к телефону мадам Легаре.

– Шарлота, пощади – ну кому я там еще нужен? Кто такая мадам Легаре?

Мсье – младший де Мурвиль – был любимчиком и баловнем Шарлоты, которая служила в доме еще до его рождения. И имела, в отличие от родителей, некоторое влияние на генеральского отпрыска.

– Придется подойти. Дама непременно желает говорить с вами сейчас.

Подняв с мягких бархатных подушек стройное безупречное тело, Жан-Мишель нехотя поплелся в холл и взял трубку.

– Мсье де Мурвиль, меня зовут мадам Легаре. Вас мне рекомендовали как лучшего архитектора и дизайнера Парижа. Я хочу предложить вам разработать проект, создать и оформить мой салон. Работы много, но уверяю – вам будет интересно. Квартира занимает два этажа на улице Мозар. Когда удобнее за вами заехать?

Что-то в этом уверенном и крайне сексапильном голосе, заставило Жан-Мишеля сразу согласиться: то ли предложение, сделанное почти в форме приказа, то ли любопытство: кто может являться обладателем такого пикантного акцента?

– Минуту, мадам Легаре. Завтра с утра у меня занятия в спортивном клубе… – Парные занятия с аэробикой в постели намечались на загородной вилле банкира Тибо. Разумеется, в отсутствие хозяина. Мари-Клер жаловалась на их редкие свидания: «Ты совсем меня забросил, милый».

– Вторая половина дня вас устроит?

– Хорошо, мадам. Думаю, после трех я буду свободен.

– Отлично. Куда прислать за вами машину?

– Благодарю, будет лучше, если приеду сам. Мне так удобнее.

Вечером за ужином Жан-Мишель спросил:

– Кто-нибудь знает мадам Легаре?

– Странно, что ее не знаешь ты, Жан-Мишель, – удивилась мадам де Мурвиль. Жена генерала собирала всякие занятные безделушки и иногда заходила в галерею Натали. Правда, знакомы они не были. – Очень хороша и очень богата.

Внес свою лепту и генерал. Он высказался коротко:

– Деловая дама. Говорят, у нее бульдожья хватка.

– Это я уже почувствовал. – Жан-Мишель встал из-за стола, поцеловал мать и вернулся на диван. Завтра у него трудный день – прощание с одной дамой и знакомство с другой. Оранжерейный нарцисс и любимец женщин, Жан-Мишель смотрел на жизнь легко и еще ни разу не влюбился по-настоящему.

– Теперь вы понимаете, мсье де Мурвиль, что мне хочется видеть на месте этих голых стен и огромного пространства? – Натали только что закончила водить архитектора по залам необъятной квартиры. – Вы получаете карт-бланш для авторских фантазий. Вмешиваться я стану лишь тогда, когда придется – если придется – вас поторопить. Салон я планирую открыть в октябре. Ну как?

– Я принимаю ваше предложение, мадам.

– Отлично. Тогда, если вы не возражаете, мы сейчас отправимся ко мне домой, обсудим все подробно и – подпишем договор.

Возражает ли он?! Да он готов отправиться за этой женщиной куда угодно, пешком, босиком. Лишь бы она позвала.

Они встретились три часа назад. Натали ждала архитектора, как договаривались, на площади возле Гранд-опера. «Мой ягуар вы увидите сразу. Пожалуй, это единственная в Париже машина, отливающая одновременно оливковым цветом и бронзой. Но номер на всякий случай запишите». Автомобиль он нашел легко. Дверца приоткрылась.

– Мадам, вы ожидаете архитектора?

– Да. Вы мсье де Мурвиль?

Далее Жан-Мишель едва слышал, что ему говорила мадам Легаре. Он увидел прелестное лицо в обрамлении каштановых, небрежно рассыпанных локонов. Атомный голос пригласил:

– Садитесь же, мсье де Мурвиль. И, пожалуйста, пристегните ремень. – Она посмотрела, как он это делает, коснувшись душистыми волосами щеки молодого человека. Точеные руки легли на руль. – Вы неважно себя чувствуете, мсье?

Если бы француз читал Маяковского, то – если бы мог! – закричал: «У меня пожар сердца!» Он чувствовал себя замечательно, восхитительно, чудесно – Жан-Мишель умирал от любви. Она оглушила де Мурвиля в тот момент, когда тонкая смуглая рука приоткрыла дверцу «ягуара». И обладательница руки тотчас это заметила. От нее не укрылись капризные пухлые губы, длинные ресницы и темные дуги бровей. И коечто еще: «Сложен наш красавчик, судя по всему, неплохо…»

Жан-Мишель походил на античного бога. Оживший мрамор. Белоснежная бархатистая кожа: «Тебе, дорогой, должны завидовать женщины», – одна за другой повторяли любовницы. Крепкие бедра совершенной формы легко завоевывали пространство, необходимое для главного действа. Жарким пламенем отозвалась Натали на первую атаку и, перехватив инициативу, сама ринулась в бой. Они стоили друг друга. Первым выкинул белый флаг архитектор: «Неужели я еще жив?» Натали могла сражаться еще, но пощадила Жан-Мишеля. Во-первых, она опытнее и – в отличие от потерявшего голову молодого человека – не влюблена. «Ни капли! Я просто хочу его. Давно мне не было так хорошо». – Она усмехнулась, вспомнив, как Жан-Мишель, едва они вошли к ней в квартиру, начал целовать ее. Безумно, горячо, умело. «Одежду сбрасывали на ходу, но до постели добежали вместе». Почти как тогда с Рене… Вот и отлично. Работать станем вместе.

Жан-Мишель, поглощенный любовью, вначале не слишком спешил с проектом, самоуверенно полагая, что и Натали (они, разумеется, перешли на «ты») пребывает в блаженной нирване. Очень скоро, однако, он убедился, что все же главное во всем этом – проклятый салон, а он, Жан-Мишель, сначала дизайнер, а потом уже – любовник. Намучилась с молодым гением Натали изрядно. Спасал классический метод кнута и пряника. Страстные вечера в спальне сопровождались вполне заслуженными комплиментами: «Дорогой, твое решение французского зала просто бесподобно – именно то, о чем я мечтала». Тогда Жан-Мишель переключался на салон. Натали вообще-то старалась не вмешиваться в проект, так – по мелочи, позднее оставила и эту затею – Жан-Мишель творил чудеса и не нуждался в советах дилетантов, даже очень сексапильных и обаятельных.

Настал день, когда салон мадам Натали принимая первых гостей. Уже при входе приглашенные обращали внимание на оформление холла. Стены, отделанные панелями из красного дерева, частично обтянуты шелковой тканью. Искусно расположенные светильники создавали атмосферу тепла и уюта, даже если за окнами бушевала непогода. Достаточно переступить порог дома, чтобы мгновенно отрешиться от суеты окружающего мира… Спроектированный по классическим традициям интерьер не выглядит помпезным, в нем нет музейной строгости, хотя почти все вещи хранят тайны нескольких столетий. Изюминка творения Жан-Мишеля – объединенные комнаты-залы, каждый из которых отвечает стилю определенной эпохи или национальным традициям. Одна из комнат наполнена духом английских клубов, расположенных где-нибудь на Пэлл-Мэлл или возле площади Сент-Джеймс. Стены тоже обшиты панелями, но уже без шелка. Старинные гравюры развешаны по стенам, привлекают внимание журнальные столики. Здесь заботливо приготовлены дорогие сигары в роскошных коробках и специальные ножички – на случай, если среди почетных гостей окажутся поклонники вкуса Черчилля или Хемингуэя.

Другой зал – Франция, с ее галльской слабостью к пышной роскоши. Стены украшены гобеленами эпохи Людовика XV. Несутся сквозь леса олени, а за ними, высунув язык, мчатся собаки. Флиртуют на берегах ручейков разряженные дамы и кавалеры. Бронзовые и серебряные подсвечники, консоли, мраморные головки – всему отведено свое место, строго обозначенное дизайнером.

Есть и современная светлая гостиная. Если в холле и классических залах висят полотна старых мастеров, то гостиная предлагает авангард и модерн. Спальная комната, находившаяся на втором этаже, не предназначалась для широкого обзора, и о ее существовании знали лишь двое-трое посвященных, особо близких мадам Натали. Этот шедевр творчества Жан-Мишеля – ничего лишнего, масса света и воздуха – был готов одним из первых не без умысла дизайнера салона и располагался рядом с кабинетом, где Натали проводила деловые переговоры с доверенными лицами.

– Дорогая, ты намерена предлагать своим гостям исключительно духовную пищу? Или все же время от времени они смогут рассчитывать на бокал вина, чашечку кофе или пирожное? – поинтересовался Жан-Мишель в самом начале работы.