Текст книги "Лубянская ласточка"

Рене мягко высвободил бокал из вялой руки жены и твердо произнес:

– Нам пора, дорогая. Пойдем попрощаемся с мадам Легаре…

Натали с облегчением проводила мсье Беко, который в этот вечер, как назло, появился в салоне. Ну, теперь можно со спокойной душой продолжать «знакомство» с Петровым. Взяв под руку Мориса, она вновь подошла к друзьям.

– А вам нравится Париж, мсье Петров?

– Очень! – искренне ответил Борис. – Как можно не любить этот прекрасный город, где «под мостом Мирабо тихо Сена течет». Я готов часами бродить по его улицам, вдоль набережной Сены, где порой нахожу интересующие меня редкие издания у уличных букинистов. Да, недаром Париж – это самый посещаемый туристами город.

– Кроме советских, – вставила Натали.

– К сожалению, это так, – подтвердил Петров.

– Но почему? – включился в разговор Морис.

– На это есть много объективных причин, едва ли зависящих от самих туристов, – сказал Борис. – Ответить на этот вопрос в двух словах невозможно… Вы же знаете, господин де Вольтен, что наши страны традиционно близки друг другу. Вы едва ли найдете в Советском Союзе интеллигентного человека, который не читал Флобера, Бальзака, Гюго или Стендаля… Я уже не говорю, что все наши мальчишки, включая и вашего покорного слугу, во все времена зачитывались Жюлем Верном, Дюма и играли в мушкетеров. Правда и то, что в Москве сегодня не так много ваших соотечественников. Хотя, как я вижу, некоторые избранные все же приезжают в Москву и забирают в Париж самые большие ее ценности, – со значением добавил Борис, переведя с улыбкой свой взгляд на Натали.

Морис с интересом смотрел на русского, который свободно и не без изящества изъяснялся на чужом ему языке.

– А как вам удалось так блестяще изучить французский язык, мсье Петров? Вы говорите практически без акцента. Я бы мог свободно принять вас за канадского француза – жителя Монреаля. Скажите, я не ошибусь, если осмелюсь предположить – английским вы владеете так же хорошо?

– Угадали, но все комплименты прошу адресовать Московскому государственному педагогическому институту: там прекрасные преподаватели и самые современные методы обучения, – скромно сказал Петров.

– В юности я тоже увлекался иностранными языками. Выучил английский. Затем испанский и итальянский, но вы знаете, что для француза эти два языка очень легки. Много общих корней – это же одна языковая группа. После этого эсперанто…

– Вы поклонник эсперанто?! – «удивился» Борис, хотя был прекрасно осведомлен обо всех пристрастиях и хобби барона. – Надо же, в студенческие годы и я увлекался эсперанто. Этот язык привлек меня своей красотой, легкостью изучения…

Джон Риттер не мог оставаться в стороне, тем более в присутствии очаровательной дамы.

– Джентльмены, вы знаете, сколько выдающихся людей мира изучали и горячо поддерживали эсперанто? Жюль Берн, Альберт Эйнштейн, Лев Толстой и Циолковский, – легкий кивок в сторону Бориса, – Рабиндранат Тагор, Лу Синь, да и многие другие. Список лиц с мировыми именами бесконечен. На эсперанто, между прочим, переведены все классические и многие современные произведения мировой литературы. ЮНЕСКО неоднократно рекомендовала всем странам ввести эсперанто в школьные программы. Ведь он настолько прост, что освоить его школьники могут всего за один учебный год. Это дало бы возможность сэкономить огромные средства, унифицировав учебники…

– Похоже, пора открывать у меня в салоне секцию лингвистов, – шутливо заметила Натали, чувствуя, что восторгам Риттера не будет конца, да и вообще – пора переводить разговор в более конкретное русло, намеченное планом.

– А где вы живете в Париже? – обратилась она к Борису.

– Недалеко от ЮНЕСКО, на улице Камброн. Знаете, такой современный пятиэтажный дом с подземным гаражом, который облюбовали международные чиновники. Кстати, Джон живет рядом, и мы ужинаем в одном и том же кафе, когда нет желания совершенствоваться в кулинарных навыках.

– Ваши жены не любят готовить? Прекрасно их понимаю. Ведь в Париже так много чудных уголков, где можно вкусно поесть и просто посидеть поболтать.

– Да нет, мадам Легаре… Моя Джулия сейчас возле своей матери, та тяжело больна… – объяснил Джон.

– Простите…

Возникла пауза, воспользовавшись которой Джон направился к столику, чтобы наполнить виски свой опустевший бокал. Натали вопросительно посмотрела на Петрова.

– Моя жена сейчас в Москве – дочь поступает в университет. И кто-то из нас должен быть рядом с девочкой, чтобы поддержать ее. – Петров с нежностью подумал о своих девочках – большой и маленькой.

– Ага, вы сейчас временный холостяк. Тогда у меня предложение, мсье Петров, – воодушевилась мадам Легаре. – Завтра суббота. Может быть, мы пообедаем вместе? – Натали взглянула на Мориса. – Как ты, дорогой?

– Прекрасная идея, – одобрил барон и перехватил инициативу: – Итак, мы приглашаем вас, мсье Петров. Я знаю один чудесный ресторан: отличная кухня, прекрасные вина. Давайте договоримся так – подходите сюда к восьми часам. Я думаю, здесь будет попустыннее, правда, дорогая? – Морис с улыбкой посмотрел на Натали. Та послушно кивнула. – Мы выпьем аперитив и вместе поедем в ресторан. Соглашайтесь. Вот там мы и поговорим о тех объективных и субъективных причинах, которые мешают советским туристам посещать Париж. А кстати, почему ваша дочь не захотела учиться в Сорбонне? – шутливо поинтересовался он.

Натали сначала думала, что они поедут в «Tour d'Argent», в ресторан, который получил свою известность среди гурманов. И в самом деле, почему не пойти именно туда? Но выяснилось, что барон, приглашая Бориса, имел в виду вечер в ресторане «Мишель Ростан». Она вспомнила, как об этом заведении ей рассказывал знакомый немецкий адвокат из Баден-Бадена, который приезжал в Париж, чтобы уладить дела своих французских клиентов, покупающих недвижимость в этом сказочном курортном местечке.

– Я остановился в отеле «Флобер», – захлебывался от восторга немец. – Выбрал его, чтобы быть поближе к Елисейским Полям. В рецепции мне сказали, что на другой стороне улицы, на углу, находится один из лучших ресторанов Парижа. Ну я и решил зарезервировать себе там место на вечер. Но оказалось, что сделать это не так просто… Мне удалось попасть туда лишь через три дня. Декор ресторана изыскан, столовые принадлежности достойны обеденного зала Виндзорского дворца, и в то же время есть в этом заведении что-то домашнее, уютное, располагающее к отдыху и приятному времяпровождению… Скромный ужин стоил мне двух-недельного проживания в отеле, но, скажу я вам, мадам, он того действительно стоил!

– А где он находится? – спросила Натали у Мориса, оторвавшись от воспоминаний. – Помнится, что это где-то в центре, в районе Елисейских Полей…

– Совсем недалеко от Триумфальной арки. Прямо на пересечении улиц Постава Флобера и Реннека. Можно сказать, на уголке…

Черт возьми! Перед глазами Натали на мгновение возник «уголок» московский, как когда-то, в дни ее юности, именовали модное кафе «Националь», облюбованное московской интеллигенцией. Туда она пришла в первый раз с человеком, ставшим в тот же вечер ее любовником, – Виктором Храповым… Бедный Виктор… Он так рано умер, но – прочь грустные мысли. Сегодня предстоит ответственный вечер!

К восьми часам Натали была чертовски голодна, так как со вчерашнего дня готовила себя к обильному ужину, что все реже и реже себе позволяла.

Петрову-то хорошо, с завистью подумала она. Бывает же такая конституция: все сгорает, как в паровозной топке. Морис, пожалуй, чуть поплотнее, но и на нем кулинарные излишества не отражаются.

Она опять на мгновение вернулась в воспоминаниях в далекую Москву.

Был на Арбате во дворе один такой едок. Папа – директор продуктового гастронома. Сынок мог на спор съесть три тарелки первого и столько же второго, да еще после этого опустошить пол-литровую банку компота. А сам тощий. И прозвище у него было достойное – «Мусоропровод». Интересно, какой он сегодня? А вот я бедняжка… Мировые классики всегда восхищались парижанками: мол, только они умеют приобрести округлость форм, не утратив стройности. А мне это не очень удается… Правда, если присмотреться – другим тоже.

Подобная чепуха всегда лезла Натали в голову, когда она давала себе установку расслабиться перед важным делом.

…Ровно в восемь часов раздался мелодичный звонок. Натали поспешила в холл, чтобы открыть дверь. Морис последовал за ней.

– Бонжур, мадам, бонжур, мсье. – В светло-голубой рубашке с галстуком в полоску, темно-серых брюках и синем блейзере Петров выглядел весьма элегантно. Он бросил взгляд на часы. – Кажется, я вовремя. Вы восхитительно выглядите, мадам. Мсье, – он перевел взгляд с Натали на Мориса, – простите меня за откровенность, но в Париже трудно будет найти пару, которая смотрится так великолепно. – Борис решил, что этой куртуазной фразы будет достаточно, чтобы завершить традиционный акт политеса.

– Благодарю вас. Прошу в гостиную. – Морис, улыбнувшись, жестом пригласил Бориса пройти в комнату. Ему все больше и больше нравился этот интеллигентный русский. – Натали, организуй нам что-нибудь выпить. Что вы предпочитаете, мсье Петров?

Борис знал от Мимозы, что любимый аперитив барона – мартини с водкой и черной маслиной.

– Если можно – мартини с водкой, мадам… и с маслинкой.

Морис одобрительно взглянул на Петрова.

– Сделай два, дорогая…

В ресторане мужчины продолжили было свой разговор, начатый в гостиной салона, но под влиянием искусства повара опять плавно перешли на тему о месте национальной кулинарии в литературе, и в первую очередь во французской. Случилось это само собой, когда Борис привел барона в немалое удивление прекрасным знанием Бальзака, Анатоля Франса и братьев Гонкур, чьи произведения он прочитал в подлиннике.

– Эти книги, как и многие другие переведенные произведения французских писателей, можно купить в Москве. Правда, нельзя не признать, кулинарные тонкости иногда ставят переводчиков в тупик. Наверное, поэтому, хотя у нас очень любят Александра Дюма-отца, никто не рискует переводить его кулинарную книгу Зато его «боевики», в которых он столь вольно обошелся с королями и кардиналами, у нас издают с прекрасными комментариями, и наш читатель, можно сказать, проходит курс истории Франции.

– А произведения современных западных писателей и философов – они также доступны в Советском Союзе? – В голосе барона прозвучали нотки сомнения.

– Конечно! Вы не представляете, мсье де Вольтен, насколько хорошо знакомы советские люди с западной литературой. Хемингуэй, Апдайк, Ремарк, Сэлинджер, Керуак, Хеллер, Жан Поль Сартр… Я бы мог назвать вам еще десяток имен.

Морис был слегка ошеломлен таким внушительным списком. Некоторые имена, прозвучавшие из уст Петрова, он только слышал, но не читал произведений этих авторов.

– Толстой, Достоевский, Чехов – вот, пожалуй, все имена, которые известны французской интеллигенции. Правда, в последнее время все называют имя Солженицына. Но я полагаю, что это благодаря широкой кампании в прессе. Сомневаюсь, что большинство французов читали его книги…

Натали старалась не мешать, предоставляя мужчинам возможность вволю наговориться, лишь с удовольствием наблюдала за ними. Они напоминали ей двух сильных породистых псов, которые, впервые встретившись на прогулке, принюхиваются друг к другу, решая извечную проблему: подраться или посчитать сородича достойным дружбы. И, выбрав последнее, радуются, когда встречаются вновь.

Сейчас они набросились на «варваров» в образе новых архитекторов-модернистов, по обоюдному мнению, уродующих исторический облик Парижа… Стоп! Натали увидела, как Петров вынул платок и промокнул вспотевший в пылу полемики лоб – оговоренный заранее сигнал.

– Простите, господа, – извинилась Натали. – Мне пора попудрить носик.

Она вышла, оставив мужчин наедине. Вечер подходил к концу, и Морис дал знак официанту принести счет. По правилу французского этикета, расплатиться должен пригласивший. Однако это означало, что в следующий раз, если таковой состоится, «банкиром» будет сегодняшний гость. При этом ответное приглашение должно последовать не позже, чем через семь-десять дней.

– Я готов продолжить нашу беседу, мсье де Вольтен, – предложил Петров. – В любое удобное для вас время.

– С удовольствием, – искренне откликнулся барон, – у меня как раз десять дней до возвращения к месту службы.

Петрову это, конечно, известно.

– Тогда, быть может, в следующую субботу в «Городской машине»? – предложил он. – Завтра там откроется ретроспектива Сальвадора Дали. Посвятим день искусству? Давайте встретимся в десять часов у входа. А потом пообедаем. Идет?

– Прекрасно, я тоже люблю этого испанца, хотя временами он слишком экстравагантен, – согласился барон.

Петров умышленно не упомянул Натали. Ее следовало как можно быстрее выводить из игры. По жесткому плану «мудрецов» из Центра, далее Борис должен встречаться с бароном один на один. Натали следовало отказаться от похода на выставку под любым благовидным предлогом. Зная легкость и постоянство, с которыми Натали меняла любовников, Центр не сомневался, что так будет и на этот раз. Мимоза должна постепенно отдалиться от де Вольтена, естественно после того как Петров закрепит свой «дружеский» контакт с бароном. Делалось это в первую очередь для ее же собственной безопасности.

К столику Натали вернулась свежая и сияющая, овеянная сладко-терпким ароматом своих любимых духов. Расплатившись, они покинули ресторан, пообещав мэтру как-нибудь заглянуть еще раз.

Выставка ретроспективы работ Дали доставила обоим истинное удовольствие, и делиться впечатлениями и заодно пообедать Петров пригласил де Вольтена в «Л'Апреж» – маленький уютный ресторанчик в квартале от музея Родена на улице Де Варен. Петров заказал столик на двоих за несколько дней до встречи с бароном. Здесь была прекрасная кухня и имелся впечатляющий набор коллекционных вин лучших урожаев последнего десятилетия.

– Грандиозный мастер, – не скрывал своего восхищения Петров. – Его стремление к множественности ассоциаций и интерпретаций бесконечно.

Они еще какое-то время поговорили о работах художника, сюрреализме и его влиянии на современную живопись, прежде чем барон задал Петрову личный вопрос:

– Вам нравится ваша работа в ЮНЕСКО?

– Конечно, иначе я не стал бы здесь работать, несмотря на все прелести Парижа. Тем не менее меня угнетает чрезмерная бюрократизация организации. Хотя я понимаю, что многие принципиальные решения должны приниматься консенсусом, с учетом мнений всех ее членов. Но порой на простое согласование внутри аппарата уходит уж очень много времени. Случается, что после того, как положительное решение принято, например о предоставлении патронажа ЮНЕСКО какому-нибудь международному конгрессу, он к этому времени уже закончился!

– Ощущается ли в организации противостояние двух разных политических систем? – поинтересовался Морис.

– Конечно! Даже если взять гуманитарные проблемы, трактовка которых всегда отражает идеологическую позицию стран, здесь, пока достигается консенсус, только перья летят.

– И страны Восточного блока ориентируются, разумеется, на Советский Союз.

– Да. И это естественно, – согласился Петров. – Советский Союз играет главенствующую роль среди стран социалистического лагеря. Но ведь и европейские страны, будь то Франция, Италия или ФРГ, не первые скрипки в Западном альянсе. Вы же не станете возражать? Разве в НАТО существует полное равенство? Не формальное, записанное в уставе, а по существу? Лидер всегда должен быть – это реальность взаимоотношений в обществе. Но это не главное. Меня беспокоит совсем другое…

– И что же вас беспокоит, мсье Петров? – заинтересованно спросил де Вольтен.

– Насколько тот или иной лидер отражает интересы сообщества в целом, и в первую очередь интересы всего мира.

Морис молчал, предоставляя Борису возможность до конца высказать свою мысль.

– Советский Союз граничит с Польшей, Чехословакией, Венгрией, имеет союзнические отношения с ГДР. Перечисленные страны граничат с европейскими членами НАТО. Мы все находимся на довольно тесной и плотно населенной территории. Любой конфликт с одной из социалистических стран тут же перекинется на Центральную и Западную Европу. И наоборот. .. Мы все европейцы и имеем общие культурные традиции, исповедуем одни и те же духовные ценности. Десять христианских заповедей и «Моральный кодекс строителя коммунизма» по своей сути мало чем различаются. Военный конфликт в Европе, да еще с применением современного оружия, грозит невосполнимыми потерями. Мы этого просто не можем и не имеем права допустить. – Петров говорил убежденно, эмоционально, смотря прямо в глаза де Вольтену. – А какова позиция США, которые находятся на другом континенте, за океаном? Вот это нас и беспокоит. Влиятельные круги в США, формирующие американскую внешнюю политику, считают, что они могут пожертвовать Европой ради процветания Америки и достижения мирового господства.

– А Советский Союз? Разве не он добивается победы мирового коммунизма и установления своей гегемонии на планете? – Морис решил подбросить Борису обычное клише западной прессы.

– Дорогой де Вольтен, есть ли смысл рассуждать о мифической гегемонии, если мы только в конце 60-х, впервые за все годы советской власти, обеспечили свою безопасность, то есть достигли военного равновесия сил с блоком НАТО. – Петров сделал паузу. – И мы бы хотели, чтобы подобное состояние сохранялось вечно. Ядерная война – конец европейской и даже мировой истории.

– Против этого трудно что-либо возразить. Я тоже стою на этой позиции, – признался де Вольтен.

– Однако ситуация на сегодня более чем угрожающая. Нам стало известно, что американцы собираются навязать Совету НАТО решение о размещении в Европе новых ракет средней дальности, а также крылатых ракет с подлетом до цели за 6 минут, что неизбежно приведет к нарушению установившегося баланса сил…

Беседа давно уже вышла за рамки искусства и литературы. Теперь, к удивлению де Вольтена, Петров обнаружил довольно глубокие знания, относящиеся к деятельности НАТО и военно-техническим проблемам. Информация не секретная, однако подобная осведомленность чиновника ЮНЕСКО из сектора образования вызывает удивление. Одно дело разбираться в живописи, знать мировую классическую и современную литературу, историю Франции и уметь ценить ее кухню и вина, другое – свободно ориентироваться в сложных военно-политических вопросах. «Может быть, он офицер ГРУ, а может, и КГБ…» – рассуждал про себя барон. Тем не менее такой вывод совсем не пугал его, скорее наоборот – притягивал… Он впервые лицом к лицу встретился с человеком, возможно тоже офицером, из стана потенциального противника.

Петров со своей стороны догадывался, что творится в голове барона. И был уверен, что де Вольтен не пойдет в свою контрразведку и не заявит о случайной встрече с подозрительным русским. Но хватит на сегодня политики. Он уже достаточно подбросил барону мыслей для раздумий, которые, в соответствии с информацией Мимозы, совпадают с мнением барона.

Перед тем как расстаться, де Вольтен со значением произнес:

– Вы очень хорошо разбираетесь в военных вопросах, Борис. Кстати, я предлагаю перейти на «ты».

– Давно пора, Морис, – улыбнулся Петров и добавил: – Должен отметить, что тебя тоже волнуют эти вопросы…

– Это моя профессия. Я – офицер французской армии. Откомандирован в НАТО…

Большего от встречи Петров и ожидать не мог. Барон проявил доверительную откровенность. Явный успех!

Расставшись друзьями, они договорились, что де Вольтен, когда в следующий раз будет в Париже, позвонит в офис Петрову и они вновь встретятся.

Барон отправился на улицу Мариньи. «Забавно, – думал он, – почему-то в важные моменты моей жизни меня тянет именно туда, на улицу Мариньи». Туда – это в родительскую парижскую квартиру де Вольтенов. Своим ключом Морис открыл массивную дубовую дверь.

– Добрый вечер, мсье, – приветствовал его старый консьерж, служивший еще при жизни родителей барона.

Морис не спеша, не пользуясь лифтом, поднялся на третий этаж – де Вольтены занимали его целиком.

– Это ты, мой мальчик? – Полная старушка спешила в прихожую из глубины апартаментов. – Как хорошо, что ты здесь.

– Здравствуй, Лу – Морис прижался щекой к седым душистым волосам – с детства родной запах ванили, еще чего-то вкусного окутал барона. Луиза Адлер, или Лу, как называли ее дети, Морис и Мари, служила экономкой у де Вольтенов и давно уже стала членом семьи. Сейчас Лу с нежностью оглядывала своего любимца. Она осталась с Мари, когда та вышла замуж. Мари с детьми и мужем уже с неделю отдыхали в фамильном поместье, и старая Луиза особенно радовалась появлению Мориса.

– Тебе что-нибудь нужно, мой мальчик? Может, сделать чашечку горячего шоколада?

Для Луизы не существовало подполковника французских вооруженных сил барона де Вольтена, одного из старших офицеров ракетных войск НАТО, – для нее он оставался вечным ненаглядным мальчиком, у которого сегодня, как она это безошибочно почувствовала, было неспокойно на душе. И она, как умела, пыталась отвлечь его от тревожных мыслей.

– Спасибо, Лу. – Барон обнял старушку. – Я посижу в библиотеке, а потом лягу спать. – Иди смотри свой фильм. Я же слышу, как орет Луи де Фюнес, а ты со мной тут пропадаешь.

– Твой махровый халат я отнесу в ванную. Полотенца там свежие, – напомнила Лу и отправилась к прерванному занятию – досматривать «Жандарма на отдыхе».

Устроившись с рюмкой коньяка в вольтеровском кресле, Морис разглядывал кожаные, с золотым тиснением корешки книг, плотно стоявших на высоких, до потолка, стеллажах. Богатую библиотеку отец завещал ему, но Морис не хотел ничего менять в родительском доме. Пусть здесь все остается как было. И книги остались у Мари.

Что же мучает его? Не выходил из головы разговор с этим русским парнем. То, что Борис абсолютно прав, он, Морис, давно понял. Штатам наплевать на все, кроме собственного благополучия. Ничто не остановит наглых янки, если они решат, что безнаказанно могут нанести смертельный удар по Советам. Конечно, Борис хотя и работает в ЮНЕСКО в секторе образования, но истинная его профессия лежит в иной сфере – Морис в этом почти не сомневался, что и дал ему понять перед тем, как они расстались.

– Ты не спишь, мой мальчик? – Лу в халате и допотопном чепце, за который заложил бы душу художник-постановщик исторического фильма, поставила перед Морисом чашку горячего шоколада. – С пенкой, как ты любишь. – И, неодобрительно посмотрев на рюмку с коньяком, она вышла, как всегда перекрестив «мальчика» на ночь.

Завернувшись в одеяло, Морис вдыхал знакомый с детства аромат цветов лаванды, мешочки с высушенными лепестками которых неутомимая Лу раскладывала по полкам бельевых шкафов и – обязательно – под подушку каждому из де Вольтенов. Заснуть не получалось, и Морис начал перебирать впечатления от выставки.

«Хорошо художнику. Мучает тебя противоречие – берешь кисть, краски, пишешь картину. И – порядок. Внутренний конфликт исчерпан. Чувствуешь беду мирового масштаба – получается „Жирафа в огне“».

Морис любил эту работу, написанную Дали в 1936 году и обозначенную как «Предчувствие гражданской войны». Пылающая жирафа – символ, предупреждение. Художник может заявить о своем предчувствии. А как быть, если ты не имеешь права заявить, и не о предчувствии – о знании? О новой пылающей жирафе. Перед глазами Мориса возникла отвратительная рожа Муссолини – огромный спущенный воздушный шар в виде головы дуче парил над землей. «Но это же „Сон“! Это тоже картина Дали», – последнее, что мелькнуло в голове барона, и он провалился в глубокую, полную тревог бездну.

Во сне он плыл на яхте и был совсем один в бушующем океане. Темные волны захлестывали палубу, на которой он стоял, вцепившись в непослушный штурвал, пытаясь развернуть яхту так, чтобы ее не перевернула набегающая огромная волна. Морису казалось, что еще немного – и ему не хватит сил бороться со стихией. Вдруг он увидел, что откуда-то из-под палубы начинает прибывать вода. Всепоглощающий ужас сковал его тело. В поисках спасения он обернулся назад и увидел, как ветер сорвал с борта прикрепленную к нему шлюпку – его последнюю надежду. В следующее мгновение мощный порыв ветра оторвал его от штурвала и бросил в бурлящую и холодную бездну. Сильный поток подхватил его и понес куда-то в сторону от тонущей яхты. Задыхаясь, он чувствовал приближение конца. Силы его покинули – он перестал сопротивляться. Посмотрел вверх, на небо, как бы прощаясь с этим миром. И в этот момент страх его отпустил…

Вдруг где-то вдали он увидел мерцающие огоньки. Огни становились все больше. Он понял, что его несет прямо на них. В это мгновение ожили надежды на чудодейственное спасение. Нет, он не погибнет. Такая нелепая смерть не для него…

Морис де Вольтен полежал несколько секунд, не открывая глаз. Он медленно выныривал из сна. Сон был ярким, переживания сильными. Сердце продолжало стучать в ребра.

Морис открыл глаза. За легкими шторами белело серенькое городское небо. Он не верил ни в какие сны и приметы, но чувства, пережитые во сне, долго не покидали его.

«Похоже, живопись Дали не столь безобидна для нашего сознания, – подумал он. – А чем же еще мог быть вызван этот ужасный ночной кошмар?»

Отряхнув ночные видения и позавтракав под надзором по-матерински заботливой Лу он заехал на свою квартиру, взял вещи и отправился в Мюнхен.

В большой, ярко освещенной комнате бункера, «мозговом центре» ракетных войск НАТО, расположенном на территории ФРГ, присутствующие с нетерпением ожидали командующего объединенными силами НАТО генерала Александра Хейга. Он задерживался в Бонне, проводя встречи с премьером и федеральным канцлером. Все знали: генерал не просто военный – он состоял доверенным лицом нескольких президентов США, которые рассматривали его как советника и как зрелого политического деятеля. Недаром генерал Хейг координировал подготовку к визиту в Китай президента Никсона, призвавшего генерала для того, чтобы «расшевелить» администрацию Белого дома. После чего Хейг получил титул шефа администрации. Генерал оставался на этом посту до тех пор, пока президент Джеральд Форд не вернул его на военную службу, облекши высокими обязанностями командующего армией США в Европе. Хейг стал полным генералом – пять звезд – и вскоре взлетел еще выше – стал верховным главнокомандующим вооруженными силами НАТО.

Морис сидел рядом с бельгийским полковником Андрэ Жофром – своим непосредственным начальником, который дослуживал последние годы перед уходом на пенсию. Барон, прослывший в штабе строптивым, критически мыслящим офицером, высказывающим свое мнение и старшим по званию, тем не менее прекрасно уживался со своим начальником. Жофр не раз говорил Морису: «Хотел бы передать вам свою должность, когда мне придет время покинуть службу.

Тем паче что это место традиционно занимали представители западно-европейских армий».

В ожидании главнокомандующего, пожелавшего встретиться с руководителями и работниками Центра до начала штабных учений под кодовым названием «Разящий меч», они оживленно обсуждали последние данные о передислокации передовой линии советских войск, расположенных на границе с ФРГ.

– Как всегда, русские знают точное начало учений. Не удивлюсь, что им известно даже о сегодняшнем визите Хейга в Центр, – ворчал Жофр. – Чем еще объяснить их перемещения и зафиксированную нашей радиоразведкой повышенную активность в расположении их штабов?

– Дорогой Андрэ, – в неслужебной обстановке, один на один, Морис позволял себе обращаться к Жофру по имени, – а что бы ты делал на их месте? Они же видят, как мы открываем шахты и расчехляем мобильные установки с ядерными боеголовками. Да еще американские бомбардировщики барражируют вдоль их границ. А что, если у кого-нибудь сдадут нервы или в США появится реальный Джек Риппер?[38]38
  Сумасшедший генерал, персонаж антивоенного фильма Стэнли Кубрика «Доктор Стренджлав», решивший нанести ядерный удар по СССР.


[Закрыть]

Им приходится держать ухо востро. Пока это только военные игры, и русские, к счастью, не воспринимают их как начало войны. А если воспримут?

Жофр не успел ответить – вошел дежурный офицер и сообщил, что генерал Хейг спускается в бункер. Буквально через несколько секунд Хейг в сопровождении министра обороны ФРГ, командующего Ракетным центром американского генерала Макферсона и группы старших офицеров, основной костяк которой состоял также из американцев, вошел в зал и военным салютом приветствовал вставших по стойке «смирно» офицеров Центра.

– Джентльмены, рад встретиться с вами в это напряженное время, когда мы должны усиливать нашу бдительность, укреплять боеготовность НАТО, с тем чтобы в случае необходимости нанести смертельный удар по нашему общему врагу Мужественное и красивое лицо Хейга выражало непреклонную решимость и полную уверенность в значимости произносимых им банальностей.

– Особенность данного учения, – продолжал генерал, – состоит в том, что сейчас мы отрабатываем упреждающий удар по расположению войск и командных пунктов коммунистов на центральном театре военных действий, включающем в себя территории Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии и Польши. Поскольку судьба мира решается в первые часы, если не минуты, войны, мы должны прежде всего уничтожить все мозговые и нервные центры коммунистов. Что касается ядерных ударов по Советскому Союзу, то они будут нанесены со всех сторон американскими ракетно-ядерными силами, дислоцированными на территории Турции, Греции, Норвегии и Дании.

Морис внимательно смотрел на холеное и самодовольное лицо главнокомандующего. «Мозговые и нервные центры коммунистов… Это означает удары по Праге, Будапешту, Варшаве, городам с многомиллионным населением и уникальными памятниками европейской христианской цивилизации».

– Цель учения, – вещал Хейг, – проверка и отработка наших планов по одновременному нанесению ракетно-ядерных ударов в географически разнесенные районы, в том числе по территории Советского Союза.

«Интересно, а как он географически разнесет от зоны поражения Париж, Вену, Рим да и Лондон… – продолжал внутренний монолог Морис. – И как насчет ответного удара с того света, как его назвали теоретики современного ядерного Армагеддона?»

Одарив присутствующих еще несколькими фразами в том же духе, раскрасневшийся от внутреннего возбуждения генерал Хейг пожелал офицерам успехов в их «рыцарском служении идеалам свободы и демократии». Затем верховный главнокомандующий распрощался с собравшимися и направился на осмотр Центра, пообещав вновь встретиться вечером на коктейле в офицерской столовой.

…Время, отведенное на коктейль, подходило к концу. Участники штабных учений в меру навеселе, разделившись на группки, в основном по национальному признаку, оживленно беседовала между собой, изредка поглядывая на главнокомандующего. Генерал Александр Хейг стоял у стола с напитками и легкой закуской и доброжелательно, по-отечески разговаривал с группой американских офицеров во главе с генералом Макферсоном. Иногда оттуда доносились взрывы смеха – вероятно, главнокомандующий рассказывал соотечественникам военные байки или делился забавными историями из жизни Белого дома. Хейг славился своим остроумием и светскостью. Морис де Вольтен решил воспользоваться случаем и задать Хейгу мучивший его вопрос. Он затушил сигарету и подошел к американцам, стоявшим плотным кольцом вокруг своего кумира. Ему стоило некоторых усилий пройти через это кольцо, чтобы обратиться к Хейгу: