Текст книги "Мощи святого Леопольда"

Глава 10

Когда слабые от болезни люди пытались выйти из города, южные ворота были закрыты, и сил открыть их не оставалось. Засовы и решетки уж очень тяжелы. Те, что были совсем слабы от болезни, садились тут же возле ворот и умирали. Но кто-то приоткрыл ворота после их смерти, а они так и остались сидеть и лежать, разлагаясь, растекаясь черными, смрадными потеками у входа в город. Тут пировали крысы, вороны, мерзкие жирные чайки, то ли речные, то ли от далекого моря, прилетевшие на пир. И было очень много самых разных насекомых: и мухи всех мастей, и тараканы, и клопы, и особенно отвратными казались черные жирные жуки. Этих на трупах кишело больше всего.

Волков надеялся, что справится с ситуацией так, как планировал.

– Капитан, пусть четыре человека возьмут крюки и растащат мертвяков с дороги, иначе телеги не проедут, – велел он.

– Будет сделано, кавалер, – отвечал капитан Пруфф.

– Пусть рукавицы наденут обязательно и не мажутся в трупную жижу.

Пара солдат налегла на ворота, чтобы открыть их до конца. Четверо под надзором сержанта Вшивого Карла стали растаскивать с дороги останки. Остальные напряженно ждали. Чтобы как-то ободрить людей, кавалер обратился к ним с речью:

– Слушайте меня все, ничего страшного в мертвецах нет, я их видел тысячи и тысячи, главное – не касаться зачумленных, это мне один умный врач сказал, а коли кто прикоснется, так того будем мыть уксусом. В этом городе нам делать нечего. Найдем храм, заберем мощи и, с помощью Божьей, сегодня же выйдем из него. Запрещаю под страхом смерти входить в дома, поднимать что-то с земли, пусть даже золото будет там лежать, только церковь и мощи нам надобны в этом городе. Монахи, причастите жаждущих, и все помолитесь, чтобы язва нас миновала.

Он замолчал, надел перчатки, осенил себя святым знамением, и солдаты последовали его примеру.

Солнце уже сушило росу на крышах домов, а туман еще полз по улице, когда рыцарь Божий Иероним Фолькоф через южные ворота въехал, впереди людей своих, в чумной город Ференбург.

За городом вороньего гвалта почти не было слышно, а тут за стенами он почти оглушил кавалера. Мерзкие твари: и вороны, и чайки, крыльями разгоняя клочья тумана, с шумом и раздраженным ором взлетали, садились на крыши и гадили везде, настороженно следили за людьми, что помешали им пировать.

– Капитан, – позвал Волков, останавливаясь, – семь человек в авангард, трое идут вперед, двое смотрят улицы и переулки, что справа, двое других, что слева.

– Да, господин кавалер. – Капитан отъехал, распорядился.

Так и пошли, не торопясь, рассматривая строения, что стояли по обе стороны широкой для города дороги. Дома вокруг были крепкие, все беленые, с черными от времени стропилами, окна со стеклами. Многие строения с заборами и большими воротами. Видимо, кто-то и конюшни тут имел. Зажиточная улица. Но сейчас здесь никого не было: ни городской рвани, ни честных горожан. Дома стояли с открытыми нараспашку дверями. Ворота тоже нараспашку. Во многих окнах стекла биты, они словно предлагали: загляни сюда, дружок, хозяева наши мертвы, но тут есть чем поживиться.

Волков дождался, пока капитан Пруфф с ним поравняется, и тихо сказал:

– Капитан, тут очень много соблазнов для ваших людей, следите внимательно за ними, это не вражеский город, грабить я не позволю.

– Буду следить, господин кавалер, – заверил капитан.

И тут сержант, шедший в авангарде, закричал:

– Господин кавалер, тут живые!

Волков, Ёган поехали вперед, к людям из авангарда, которые стояли в двадцати шагах от первых живых, которых они встретили. Они обогнали свой авангард.

Тут конь солдата остановился и замотал головой, словно не хотел идти вперед. И кавалера это не удивило. Туман почти растаял, и Волков и Ёган отчетливо видели небольшую телегу без лошади, доверху наполненную мертвецами. Перед телегой стоял худощавый человек, был он в широкополой шляпе непонятного цвета, в маске из кожи с большим кожаным носом, в узком сюртуке до земли, некогда синего цвета, и кожаном фартуке, тоже длинном. На руках его были перчатки. А за ним, у телеги, стояли два мускулистых высоких парня в штанах и кожаных фартуках, деревянных башмаках и рукавицах. Все трое были очень грязны, перепачканы отвратительными потеками. Двое здоровяков, судя по лицам, еще и недоумки. Они, разинув рты, без удивления, без радости, без злобы пялились на приближающихся всадников. А вот человек в маске и шляпе поднял руку и неожиданно громко, несмотря на маску, поприветствовал кавалера и его слугу.

– Как приятно в этой части города видеть тех, кто не гниет, – очень, очень высоким голосом проговорил он, – здравствуйте, добрые господа!

– И вам хорошего дня, честные люди, – сказал Волков. – Я кавалер Фолькоф. Здесь по делу.

– И я тоже, – продолжал человек высоким голосом, – полгода назад магистрат нанял двенадцать докторов ходить за язвенными и хоронить мертвых, остался один я, остальные все померли. Зовут меня Утти, доктор наук естественных, – он поклонился. – А это мои тупые помощники, Правый и Левый, – он величественным жестом указал на двоих недоумков. – Слова они понимают с трудом, зато сильны и выносливы. И могут вдвоем утащить целую телегу трупов. А вы, господа, заехали в наш городишко пограбить?

Говоря это, доктор Утти стал подходить ближе к Волкову.

Кавалер очень не хотел, чтобы этот доктор в своей страшной от грязи и потеков одежде приближался, и сказал:

– Нет, мы не разбойники, мы здесь по велению князей Церкви. И прошу вас, доктор, не подходите ближе. Вы беспокоите моего коня.

Доктор послушно остановился и снова заговорил своим пронзительно высоким голосом:

– Приятно слышать, что город не оставлен заботами пастырей наших. Вы пришли нам в помощь? Я вижу лиц духовного сана среди вас, неужто я снова услышу колокола на церквях наших? И выжившие пойдут к обедне?

И снова он двинулся к Волкову, хотя и небольшими шагами.

Пока доктор говорил, ему удалось подойти еще шагов на пять. Теперь кавалер заметил какую-то странность в платье доктора. Но что было в нем странного, он рассмотреть не мог. Волков снова попросил:

– Не подходите ближе. Стойте там, а пришли мы не для того, чтобы снова в церквях ваших службы служить. Дело у нас тут, сделаем и уйдем. Не скажете ли, как нам проехать к Ризенкирхе?

– Ах, как жаль, – запищал доктор и тихонько шагнул к рыцарю, – значит, забыли пастыри наши детей своих. – Он снова сделал шаг. – Что ж, скажу вам, как проехать к нашему кафедралу. – Он еще сделал шаг. – Да вот только хозяин его, епископ наш, оставил кафедру свою и этот мир и почил уже давно, что же вам нужно в доме его?

– О том говорить я не намерен, – сухо отвечал Волков, а пока он говорил, доктор Утти приблизился еще. – Скажите, где храм ваш?

Тут доктор сделал еще один шаг, и кавалер понял, что было странного в одежде доктора. Она шевелилась. Не сама, конечно, просто по плечам и рукавам, по шляпе и маске ползали сотни, сотни и сотни вшей. А доктор был уже в трех шагах, он даже руку поднял непонятно зачем. Может, чтобы взять коня кавалера под уздцы. Такого Волков уж точно не позволил бы.

Вввсссс… С привычным шипением меч покинул ножны, теперь кавалер почувствовал себя увереннее. К дьяволу вежливость с теми, кто пренебрегает твоими просьбами.

– Стойте где стоите и не смейте тянуть руки к моему коню, – холодно сказал он, – еще один шаг, и вы пожалеете.

Доктор покосился на отличное железо, что блеснуло на утреннем солнце.

– Господь Всемилостивейший, я не хотел злить вас, – запищал доктор, – простите великодушно. Просто тут так редко бывают люди, с которыми можно поговорить, с моими болванами не наговоришься. Я более не сойду с места. А кафедрал наш в цитадели, поедете на север, как и ехали, и на Мясных рядах, вы их узнаете по вывескам, повернете на восток и поедете до канала, а там опять на север, до моста, переедете мост и увидите ворота. Только вам их не откроют, там заперся какой-то сумасшедший. Уже полгода сидит и никого в цитадель не пускает. Уж не знаю, как вы попадете в наш прекрасный Ризенкирхе.

– Что за сумасшедший? – спросил кавалер, подобный расклад ему совсем не нравился, он и представить не мог, что храм находится в цитадели, которую охраняет сумасшедший, – кто он такой?

– Знать его не знаю, – отвечал доктор Утти, – когда я со своими дураками прохожу мимо, он кидает в нас стрелы; одного из них, Левого кажется, ранил, с трудом извлекли эту стрелу.

– Спасибо, доктор, – поблагодарил Волков, – мы пойдем, а вы даже не думайте приближаться к моим людям, велю рубить вас, как только попробуете к ним двинуться.

– Очень жаль, а я хотел попросить у вас людишек, человек десять, – пронзительно пищал доктор, – мне бы десять человек, и я за три дня отвез бы всех мертвецов с этой улицы на канал. А я бы дал вам талеров, сколько бы вы захотели. Хотите двадцать. Или тридцать.

– Мои люди – солдаты и никого хоронить, кроме своих братьев-солдат, не будут, – отрезал Волков.

– А хотите, золота дам, – не отставал доктор, он полез под фартук и вытащил оттуда целую пригоршню золотых монет. Там были и дукаты, и гульдены, и эскудо. Он протягивал их кавалеру. Но сделать шаг к нему не решался.

– Нет, говорить боле не о чем, не будут мои люди таскать мертвецов даже за золото, – отвечал Волков твердо, он не прикоснулся бы к руке этого доктора ни за что, он видел, как по перчатке и рукаву доктора ползают сотни вшей. Зрение кавалера не подводило.

Волков махнул рукой:

– Капитан, двигайтесь вперед, идем на север, ищем Мясные ряды.

– Как жаль, как жаль, – пищал доктор, отходя к своим болванам.

– Ох и жуток доктор, – вздохнул Ёган, – хорошо, что вы его мечом пуганули, неровен час подошел бы, не знаю, что бы я делал.

– Когда, интересно, ты сам уже начнешь мечом пугать? Так и будешь у меня за спиной прятаться, ты вроде хотел воинское ремесло освоить? – спросил кавалер.

– Так времени нету. Вы ж мне продыху не даете. Все работа и работа. Вечером с ног валюсь.

– Не врал бы ты, не так уж ты и занят. По полдня валяешься на тюфяках да ошиваешься на кухне. С чего ты с ног валишься, я не знаю.

Так кавалер и Ёган болтали, ожидая, пока все их люди пройдут мимо страшной телеги и странных людей. Кавалер меч в ножны не вложил, пока последний его солдат не прошел на север.

Они свернули на Мясные ряды и уже вскоре почувствовали запах гниющей воды. Пока ехали, глядели по сторонам, почти никто не разговаривал. Дома вокруг были большие, ворота крепкие, вывески везде: мясники, колбасники, мыловары, сыровары. Кое-где ворота, двери и ставни закрыты. А где-то нараспашку. Чумной доктор Утти, видимо, здесь прибрался, черные смрадные пятна на мостовой имелись, а трупов уже не было. Вернее, нашелся один. Худая женщина лежала на перекрестке, у края мостовой. Умерла она, видимо, недавно, разлагаться еще не начала, но на шее у нее, словно от рук душителя, синяки, посреди синяков – белесый от гноя нарыв величиной с крупную сливу. Пальцы женщины словно сгорели до углей, были черны и скрючены, как будто пыталась она разодрать кому-то лицо. Люди Волкова, опытные, и смерть видевшие, и зачумленных, прошли бы мимо и не взглянули на труп лишнего раза, но рядом с телом сидела девочка лет семи, и было ей нехорошо, видимо, у нее жар, и она кашляла все время. На проходящих мимо солдат она даже не взглянула. Смотрела вниз, на мостовую, находила там какие-то крошки, отправляла их в рот. Ёган достал из сумки краюху, кинул девочке почти под руки, хлеб упал, и только тут она подняла голову, глянула на солдат. И солдаты, как в оцепенении, проходили мимо и все до единого молча глядели на нее. Глядели в ее пустые, белесые, мертвые глаза. Даже Волкову стало не по себе от вида этих глаз, он и сам как зачарованный смотрел бы в них, да не мог. Он видел, что эта девочка вселяет в людей его ужас, и заорал, чтобы все слышали:

– Чего рты разинули? Прибавили шагу, давай быстрее! А то собьетесь в отару сейчас, как бараны. Нечего таращиться на нее, слепая она, бельма у нее в глазах. Слепых, что ли, не видали?

Люди двинулись веселее, просто слепая зачумленная девочка, хорошо, что кавалер все объяснил. И только те, что шли последними, да возницы телег, да Роха и монахи увидели, как слепая девочка с белесыми глазами протянула руку и подняла с земли краюшку хлеба. Подержала ее и отбросила как ненужную. И стала смотреть вслед уходящему отряду.

Отряд остановился сразу за мостом. Кавалер и Сыч с Ёганом, одетые в цветах герба Волкова, подъехали к воротам цитадели. Ёган держал штандарт. Люди, что были на башнях, над воротами цитадели, сами говорить не стали, отправились за своим ротмистром. Пока они ходили, Волков уныло рассматривал цитадель. Было, да, было от чего приуныть. Цитадель оказалась новая. Стены в тридцать локтей, да сразу на берегу канал, тут и лестницы толком не поставить. Подход к воротам только через мост. Ворота кованые, новые. Даже если нет решетки за ними, без пушек их все рано не взять. Да и пушки можно поставить только за мостом, а там дома будут мешать стрелять, и дома не сжечь, все крепкие, каменные. Да, цитадель строили добрые инженеры.

«Если не удастся договориться, не знаю, что и делать», – думал кавалер.

От этих мыслей его оторвал крик с башни:

– Кто вы и что вам угодно?

Кричавший был уверен в себе и знал себе цену. Это Волков понял по тону и манере говорить, это и был ротмистр.

– Мое имя Фолькоф, – представился кавалер, – я рыцарь Божий. Волею епископа Вильбурга и архиепископа Ланна я пришел сюда, чтобы забрать раку с мощами святого великомученика Леопольда, иконы и другие ценности из кафедрала Ризенкирхе, чтобы избежать расхищения и поругания святынь.

– Мое имя Карл Брюнхвальд, я и мои люди заключили контракт с магистратом города Ференбург на охрану цитадели, и я буду охранять ее до истечения контракта, то есть до Рождества. Вам нечего опасаться, кавалер Фолькоф. Пока я тут, никто ничего не тронет ни в цитадели, ни тем более в храме.

Волков помолчал, он знал подобных людей и понимал, что разговор предстоял сложный; немного подумав, он начал:

– Лейтенант Карл Брюнхвальд, служивший под началом графа фон Крюнендорфа, случайно не ваш родственник?

– Мой, он мой двоюродный дядя.

– Я был его оруженосцем, он умер у меня на руках. Он всему меня научил.

– Он был славным воином! – сказал ротмистр Брюнхвальд. – Да упокоит Господь его душу.

– Да, он был славным воином, – согласился кавалер и, чуть помедлив, добавил: – Значит, ворота вы мне не откроете?

– Нет, не открою, передайте своим попам, Фолькоф, что о церковных ценностях до Рождества они могут не беспокоиться. С ними все будет в порядке.

– Черт с ними, с ценностями, оставьте их в церкви, – попытался прийти к соглашению Волков, – дайте мне только раку с мощами, ворота тоже не открывайте, спустите через блок на веревке. И я буду вам очень признателен.

– Фолькоф, прекратите, я подписал контракт, а значит, дал слово. Я ничего не могу вам отдать.

– Брюнхвальд, а кто-нибудь из магистрата с вами? Кто-нибудь помнит про ваш контракт?

– Никого нет, я давно никого из них не видел.

– Они, может, уже все мертвы, а те, кто еще жив, давно забыли про ваш контракт и сбежали из города.

– Может, и так, может, и так, да вот я не сбежал, и я помню про контракт. Этого достаточно, – отрезал ротмистр.

– Деньги предлагать вам бессмысленно?

– Бессмысленно, я охраняю казначейство Ференбурга.

– Брюнхвальд, я не могу уйти без мощей.

– Фолькоф, а я не могу их вам отдать.

– Кто-то из нас проиграет. И все из-за вашего упрямства, Брюнхвальд.

– Кто-то всегда проигрывает, Фолькоф. Из-за упрямства, из-за глупости, из-за денег. Но я по-другому не могу, я дал слово!

– Я вас понимаю, вы добрый человек, Брюнхвальд, но удачи я вам желать не буду.

– Фолькоф, не вздумайте пить воду из местных колодцев. Это все, чем я могу вам помочь.

Два старых воина поговорили. Волков отъехал от башни, стал на мосту, глядел в мерзкую воду и видел, как в канале, где стоят притопленные баржи и лодки, медленное течение колышет одежду на распухшем трупе.

К кавалеру подъехал капитан Пруфф.

– Этот мерзавец не желает открыть ворота? – уточнил он.

– Этот офицер выполняет свой контракт, – ответил кавалер.

– Взять цитадель не представляется возможным, полагаю, что лучше нам вернуться в Ланн, – заявил капитан.

– Полагаю, что вам следует поучиться выполнять контракт у того, кого вы назвали мерзавцем, – едко заметил рыцарь.

– Что? – Пруфф поднял бровь.

– Вы просили двадцать два талера, кажется, – начал вспоминать Волков, – не получите ни крейцера.

– Я…

– Мы договаривались на две недели.

– Я и мои люди считают, что здесь слишком опасно. В городе нельзя оставаться.

– Вы и ваши люди знали, куда шли. И договор был о двух неделях.

– Мне нужно посовещаться с моими людьми, – буркнул Пруфф раздраженно и поехал к солдатам.

– Ни крейцера, Пруфф, ни крейцера! – крикнул ему вслед кавалер.

– Что будем делать, господин? – спросил Ёган, когда тот отъехал.

– Позови попов ко мне.

Солдаты собрались вокруг Пруффа, и тот что-то им объяснял. А к Волкову подошли монахи, брат Семион и молодой Ипполит.

– Вам нужно уговорить остаться хотя бы часть солдат, – обратился к ним кавалер. – Говорите о том, что это дело богоугодное.

– Хорошо, – согласился брат Ипполит. – Буду говорить.

А вот брат Семион не сразу откликнулся, он немного подумал и потом заговорил:

– Их будет легче уговорить, если вы, господин, дадите им задание, чтобы они поверили, что вы идете с помыслом и знаете, что делать.

Этот монах не нравился Волкову с самой первой минуты знакомства, но сейчас он, кажется, говорил дело. Кавалер спросил у него:

– Что ты думаешь им предложить? Что за дело?

– Люди ваши все утро видят ужасы, адские видения. Вы крепки, господин, но не все подобны вам. Многие из ваших людей напуганы. Чтобы им успокоиться и понять, что и здесь можно сохранить живот свой, нужно найти для них место, дом, где они почувствуют себя в безопасности.

– Ты прав, а еще нужны бочки. Ротмистр из цитадели сказал, что воду из колодцев здесь пить нельзя.

– Ну что ж, тогда нас устроит винный дом некоего Коллети, мы мимо него проходили, – продолжил брат Семион. – Раз винный дом, значит, и место под бочки есть, да и сами бочки должны быть, а может, и вино имеется.

Монах опять оказался прав, кавалер вспомнил, что они совсем недавно проходили дом с вывеской торговца вином.

– И пойдем к людям вашим, господин, попробую донести до них всю богоугодность нашего подвига, – продолжил брат Семион и первый пошел в сторону солдат.

– Ишь ты, какой хваткий, – восхитился Ёган, и все двинулись за монахом.

И тут брат Семион был красноречив, но лаконичен. Подойдя к солдатам, он громко и четко, как с амвона, сказал:

– Добрые люди, пришли вы в этот ад ради подвига богоугодного, но не всем подвиг этот оказался по плечу, – солдаты и Пруфф его внимательно слушали, – тем, кто слаб и духом немощен, укора не будет и дорога назад открыта, с печалью в сердце отпускаем его. А тем, кто останется с нашим добрым господином, – монах дланью указал на Волкова, – пред вратами Господними будет что сказать о себе, – монах сделал паузу. – И еще: доля тех, кто уйдет, будет разделена на тех, кто останется.

Солдаты стали тихо переговариваться. Волков ждал их решения. А брат Семион ждать не стал и продолжил все так же четко и громко:

– Те, кто остается с господином нашим, проводите меня в наш новый дом, что когда-то был винным домом некоего Коллети. Требуется нам навести там порядок. Ибо станет он нашей святой крепостью в этом аду.

Солдаты немного еще посовещались, а потом к Волкову подъехал капитан Пруфф и сказал:

– Люди мои решили, что мы остаемся до окончания контракта.

Волков ничего не ответил. Он тронул коня и поехал вслед за монахом, который повел людей в их новый дом.

Уехал ли владелец дома или остался, было не ясно. В подвале, на складе, торговых покоях и в покоях жилых нашли семь трупов. И взрослых, и детей. Кавалер велел вытащить все тела на улицу и сжечь, а места, где они лежали, мыть с уксусом. Вернее, он подтвердил решение брата Ипполита. Богатство торгового дома было огромным. В подвале насчитали двенадцать двадцативедерных бочек вина и две бочки роскошного, зеленого, благоухающего оливкового масла. Волков мысленно прикинул, что тут только масла талеров на сорок. Также было множество крепких пустых дубовых бочек. У стен во дворе высились под навесами штабеля дубовых плашек, из которых собирались бочки. В подвале также нашлись старые сыры и вяленые окорока, Волков ел такие на юге, назывались они прошутто, добрая пшеничная мука, сушеные фрукты. Вопрос о провианте не стоял. Но оставался вопрос о воде.

– Капитан, отправьте десять человек во главе с сержантом за водой, пусть возьмут две бочки, воду нужно набрать из реки, за городской стеной. Из канала и местных колодцев пить нельзя. Только пусть не попадаются на глаза стражникам фон Пиллена.

Капитан только успел кивнуть, как заговорил подошедший к ним брат Ипполит:

– Господа, нужно отрядить людей в подвал, крыс бить и заделать крысиные лазы. Многие доктора считают, что крысы разносят чуму.

– Отправьте пять человек в подвалы, – распорядился кавалер.

Капитан опять не успел ответить, монах продолжал:

– Все перины, тюфяки и подушки из спальных покоев нужно сжечь, клопы и блохи опасны. Кровати, лавки и столы мыть уксусом.

– Капитан, если мы хотим выйти из этого города живыми, делайте все, что он говорит.

– И еще скажите людям, чтоб не пили воду некипяченую. И обтирали руки уксусом перед едой. И носили рукавицы.

Тут капитан Пруфф спорить не собирался:

– Только скажите, что нужно, святой отец, мои люди все сделают.

Теперь, когда все солдаты были заняты, Волков и сам немного успокоился. Но только немного. Он не знал, что делать дальше. Как попасть в цитадель, как вывезти оттуда мощи? Пересидеть упрямого Брюнхвальда было невозможно, людей кавалер нанимал на две недели, и пять дней уже прошло.

Волков ходил по двору, глядел на работающих солдат и думал, думал и думал. Но ничего на ум не приходило. Он уставлялся на Ёгана и Сыча, что беззаботно сидели в телеге, жевали что-то и болтали. Вели они себя, словно были не в чумном городе, а на богатой охоте.

– Заняться нечем? – спросил кавалер. – Штандарт мой над воротами повесьте. И еду начинайте мне готовить.

– Так воды нету, господин, – заявил Ёган, вскакивая с телеги, – ждем, когда привезут.

– Соберите всю воду, что у солдат осталась, вскипятите ее. Монах велел пить только кипяченую.

Сыч с Ёганом занялись делом, а Волков уселся на старую бочку и увидал брата Семиона. Тот слонялся среди работающих, давал им наставления и советы. Сейчас он объяснял солдатам, что перины и тюки лучше жечь на улице, а не во дворе. Случайно монах поглядел на кавалера, и тот поманил его рукой. Монах едва ли не бегом кинулся к Волкову. Остановился в двух шагах, поклонился.

– Ты хитрый, – произнес кавалер, он не спешил, – подумай, как мне попасть в цитадель, как забрать из храма мощи, если упрямец не хочет меня туда пускать. А силой я ворваться не могу.

– Не слышал я вашего разговора, господин, коли слышал, может, что и посоветовал бы, – отвечал монах.

– Ротмистр Брюнхвальд говорит, что не откроет мне ворот, потому что дал слово, что сохранит все ценности до окончания контракта.

– И долго он собирается там сидеть?

– До Рождества.

– И мзды не возьмет?

– Думаю, нет.

– Многие благородные господа крепки словом своим, – задумчиво произнес монах.

– Он из таких.

– А так ли крепки люди его? Долго сидят они в цитадели среди чумного ужаса. Все ли тверды духом, и нет ли тех, что хотят покинуть город этот?

Тут Волков стал понимать, куда клонит монах, он внимательно смотрел на его лицо с незажившими ссадинами. У этого хитрого человека было лицо чистого ангела. И глядел он на кавалера глазами, наполненными светом Божьим. Непонятно, правда, за что били его недавно, да еще отравить кого-то вроде собирался, яд с собой таскал, но если это не принимать в расчет – воплощение святости. Что ни мысль – то мудрость, что ни слово – то елей.

– Говори, – сухо произнес кавалер.

– Протяните им руку дружбы, но так, чтобы господин их о том не ведал.

– Как?

– А пошлите им бочку вина, церковное-то они давно выпили, наверное, а от вина никакой солдат не откажется. То шаг будет первый наш.

В точку. Волков знал не понаслышке, что значит сидеть в крепости.

Сам в осаде был не раз, один раз насилу живым вышел. Осада – это всегда голод, уныние и вечное ожидание штурма. Он мог поспорить, что люди за стеной цитадели истосковались по хорошей еде и вину и даже по общению с другими людьми.

– Ёган! – крикнул он.

– Да, господин, – отозвался слуга.

– Штандарт вывесили?

– Да, господин.

– Запрягай телегу.

– Едем куда? Что повезем?

– Бочку вина, пару свиных ног, мешок фруктов, пару сыров, кувшин масла, мешок муки. Все в телегу.

– Сделаю, господин.

– Поп, – сказал кавалер, – ты отправишься со мной.

– Как пожелаете, господин.

Брат Семион поклонился.

Недалеко от моста Волков велел Ёгану остановить телегу. Он задумался, полез в кошель, достал из него склянку, ту, что отобрал у брата Семиона, кавалер вертел ее в руках, разглядывал, она была из прозрачного стекла. А сама жидкость в ней казалась желтой, маслянистой. Монах стоял рядом с ним. Он прекрасно видел, что рассматривает рыцарь, он молчал. Люди, шедшие с ними, остановились, ждали.

– На сколько человек хватит этой отравы? – наконец спросил кавалер у монаха.

– Сказано было, что этого достаточно, – отвечал монах, – я в делах таких не сведущ. Сказано было, что в общий котел вылить желательно.

– А если в вино? В бочку? На сколько человек хватит?

– Сказано было, что зелье доброе, чтобы сам даже малой доли не ел и не пил из отравленного.

Кавалер опять уставился на склянку, глядел, глядел, а потом размахнулся, закинул стекляшку в канал и сказал:

– Поехали.

– Вам опять позвать ротмистра? – приветствовал их стражник с башни.

– Нет нужды, – крикнул Волков, – мы вам привезли вина и еды! Ротмистра беспокоить не нужно.

Он видел, как солдаты на башне в недоумении посмотрели друг на друга, а потом один из них крикнул:

– Мы не откроем вам ворот, не надейтесь!

– И не надо, давайте балку с блоком и поднимете себе все на башню. Балка есть у вас?

– Балка-то у нас есть, да вот не ясно нам, господин рыцарь, с чего бы от вас такая милость?

– Я сам в осадах просидел, почитай, два с лишним года, знаю, каково это. И я хочу, чтобы знали вы, что мы вам не враги. Берите еду, тут две свиных ноги вяленых, сыр, мука пшеничная, масло, сухие фрукты. Уверен, что давно вы не пробовали хорошей еды.

Солдаты смотрели сверху на его телегу, молчали и не верили. Не знали они, как быть. И тут заговорил монах:

– Добрые люди, не господин наш, славный рыцарь Фолькоф, придумал угостить вас, то моя затея. И если вы думаете, что каверзу мы затеяли, отравить вас надумали, то я бессмертной душой своей готов поклясться, что не замышляем мы худого, и, ежели пожелаете, отопью сам вина из бочки сей. Видит Бог, чисты мы в своих помыслах. И просим лишь об одном: не считайте нас своими врагами.

– Да вас-то мы врагами не считаем, уже своих врагов знаем, – неуверенно сказал один из солдат на башне.

– И кто же ваши враги? – спросил кавалер.

– Еретики за северной стеной, да доктор этот, дьявола сын.

– Тут есть еретики? – уточнил кавалер.

Солдаты даже засмеялись:

– Конечно, есть, сидят за стеной.

– И много?

– Да больше, чем нам хотелось бы.

– А чем вам доктор не мил? – не отставал Волков.

– Я ж говорю, дьявола сын он. Было двенадцать докторов, магистрат нанимал их, да все с помощниками, так померли все до единого, – сказал один из солдат. – А этот жив и пляшет на улицах среди мертвяков, и лихоманка его не берет.

– А может, и сбежал кто из докторов, мы про то не знаем, – резонно добавил второй.

– Ну, может, и сбежал кто, – продолжил первый, – только вот этот один остался живой, да два дурака его не померли. Вот и думайте, господин рыцарь, как оно так?

– А еще он нас за водой не пускает, – продолжил второй солдат, – в городе доброй воды взять негде, трупами колодцы набиты, и в канале трупье плавает. А за город пытались выехать, в реке воды набрать, так становится нам поперек этот доктор и говорит, что не пустит, чтобы язву из города мы не разносили.

– Да, дождевую воду пили, а дождей-то уже, почитай, вторую неделю нет.

– Берите пока вино, – предложил кавалер, – завтра привезу вам пару бочек воды.

Солдаты переглянулись, и один произнес:

– Ну, раз так, то возьмем. Благодарствуем, только вот ротмистру нашему мы о том скажем.

– Правильно, – согласился Волков, – нельзя о таком офицеру не сказать. Несите балку.

Один солдат ушел, и вскоре появились еще несколько солдат и балка с веревкой. Все подняли на башню быстро, и когда уже Волков попрощался и готов был повернуть коня, чтобы возвращаться, один из солдат на башне размахнулся и кинул в него что-то тяжелое. Вернее, Волкову показалось, что в него, но предмет со звонким хлопком упал на мостовую, и по камням разлетелись деньги. Приглядевшись, кавалер понял, что серебра среди них нет, одна медь, но даже меди тут было на солидную сумму. Никто из его людей не тронулся с места, чтобы собрать их, а сам он поднял голову и крикнул:

– Мне не нужны ваши деньги, я привез вам угощение как друзьям!

– Вам, господин рыцарь, может, и не нужны, так отдайте их своим людям, они-то не откажутся, – крикнули со стены в ответ, – а нам не жалко, у нас этого добра сундуки!

– Хорошо, раз так, – ответил кавалер и приказал ближайшему солдату: – Собери, сдашь все капитану, чтобы посчитал и поделил на всех по солдатскому закону, скажи, чтобы и моих людей посчитал.

Солдат собрал медь, и вскоре они поехали к себе.

– Кажется, мы с ними поладим, – говорил Волков монаху.

– Первый шаг сделан, – соглашался тот, – надо бы знать, как поведет себя их офицер. Не обозлится ли, что мы с его людьми говорили без него?

– Обозлится обязательно, я бы обозлился, – заметил кавалер.

– Завтра привезем воду и узнаем. Думаю, что он сам встретит нас на башне.

Волков думал точно так же. А еще он думал о докторе Утти, действительно, почему он выжил один из всех докторов?

Как прибыли к себе на винный двор, выяснилось, что отряд, отправленный за городскую стену за водой, вернулся ни с чем. Тот самый в рыцарском шлеме дерзкий сержант по прозвищу Вшивый Карл сейчас стоял перед капитаном Пруффом и что-то невнятно блеял.

Кавалер решил было, что его людей из города не выпустили люди фон Пиллена, но все оказалось куда хуже.

– И что он тебе сказал? – пыхтел и краснел от злобы и стыда Пруфф.

– Сказал, что не должно нам покидать город, – вяло объяснял Вшивый Карл. – Сказал, идите к себе.