Текст книги "Реконструкция"

Глава третья, в которой Вихров пьет коньяк с продавцами вертолетов и огорчает сотрудников КРУ, а половина здания школы чуть не проваливается под землю

Сентябрь 1992 года

– Адик, ты эту фразу играешь как попало, без головы. Как вышло – так и ладно! А ее надо выстроить так, как ты ее слышишь, с движением к смысловой ноте, как тебе хочется, чтобы она зазвучала! – Митя жестикулировал и смотрел на ученика, сидевшего за роялем.

Обычно он проводил уроки прямо у себя в кабинете. Класс Вихрова так и оставался небольшим, всего два или три ученика: увеличить его директор Шуховки уже не мог себе позволить из-за хронического дефицита времени.

Иногда Мите казалось, что, занимаясь в основном делами школы, а не собственной исполнительской и педагогической карьерой, в своей жизни он проходит мимо чего-то очень важного. А иногда он ловил себя на мысли о том, что ничего важнее дел школы у него нет. Сомнения по этому поводу не оставят Вихрова даже через двадцать пять лет.

– Дмитрий Сергеевич, я слышу, как мне хочется, но пальцы-то про это не знают, они сами…

– Пальцы… Плечи опусти – свободной рукой и пальцами легче управлять! А кисти наоборот… Нет… Да, вот так.

Митя задумался, сколько раз в жизни слышал совет про плечи от своих педагогов и сколько раз уже дал его собственным ученикам. Правильная постановка – одна из самых важных вещей для инструменталиста. Правда, Гульд вот с весьма странной постановкой, но все равно стал одной из икон современного пианизма.

Ведь правильно поставить ученику руки – лишь одна из задач, которые должен решить педагог. Главное – мозги в порядок привести. А в одиночку сделать это не всегда удается – важна среда, окружение, в котором находится будущий музыкант.

Вот, наверное, что такое русская школа – творческий подход, передача образа, внутреннего содержания музыкального произведения, высокие требования к его техническому воплощению и, конечно, атмосфера, которая формировалась десятилетиями и которую невозможно воссоздать нигде. И вот что такое Шуховка.

В дверь кабинета постучали.

– Так, Адик, давай, на сегодня все… Зайдите!

На пороге появились двое молодых мужчин в драповых куртках.

– В следующий раз приноси мне оба эти этюда и гаммы тоже – технический зачет скоро, ты помнишь?

Ученик с грустью кивнул, взял ноты и начал убирать их в полиэтиленовый пакет.

– Здорово, мужики! – Вихров пожал руки вошедшим. Они были немногим старше директора, но Митя не выглядел на свои тридцать семь, и казалось, что он намного моложе.

– До свидания, Дмитрий Сергеевич!

– Давай, Адик, я тебя в пятницу жду.

Дверь за учеником закрылась.

– Значит, так, я посмотрел ваши предложения…

Пару недель назад Вихров наконец нашел строителей, которые согласились построить переход между основным зданием Шуховки и отремонтированным флигелем.

Весной 1992 года он решил, что флигель и основное здание нужно соединить переходом: педагогам и детям будет удобнее, если во флигель они смогут попадать не только с улицы, но и по внутреннему переходу. А чтобы не загораживать пожарный проезд во внутренний двор, переход нужно было построить на уровне второго этажа.

Поиск строителей занял некоторое время, но в конце концов увенчался успехом. По предварительным прикидкам, за лето можно было управиться, и директор рассчитывал, что переход будет готов к осени.

Десять дней назад строители принесли Вихрову инженерные расчеты и перечень необходимых материалов для строительства. Но Митин характер не позволял ему верить на слово кому бы то ни было, поэтому он оставил бумаги у себя и договорился о новой встрече. А сам снова сел на телефон, нашел по знакомым хороших инженеров, отнес им все эти бумаги и получил независимую оценку и консультации.

– Проходите, проходите, присаживайтесь.

Вихров сел за большой стол для переговоров, строители разместились напротив.

– Мужики, смотрите. В целом все хорошо, но тут на опоры надо бы взять сталь не по триста восьмидесятому ГОСТу, а по 19282, причем которая 10XCHD. Подошвы, я думаю, лучше сделать немного другие – восемнадцать на двадцать два, и лучше, если мы заложим глубину опор на метр пятьдесят. Береженого, как известно… Да. И цемент – это важно. Цемент должен быть…

Вихров крутил листки с представленными расчетами, поворачивая их то к строителям, то обратно к себе. Причем он не заранее выдал строителям написанные рекомендации, а прямо при них ручкой обводил ту или иную деталь или цифру, корректируя их прямо на оформленных документах, ориентируясь при этом на чертежах в буквенной терминологии по вертикальным и горизонтальным разрезам, как в до-мажорной гамме.

Минут за десять он прошелся своей синей шариковой ручкой по всей документации, написав еще в отдельный столбик список исправлений и комментируя его по ходу дела.

Все это время строители хранили гробовое молчание, сосредоточив внимание на кончике Митиной ручки, следя за ней глазами, как за молоточком на приеме у невропатолога.

Закончив выступление, Вихров собрал листы в стопку, постучал торцами бумажек по столу, перевернул на сто восемьдесят градусов и придвинул к обескураженным исполнителям.

Поскольку даже после окончания его презентации строители не проронили ни слова, у Мити возникло ощущение, что он выступил настолько хорошо, что у аудитории – как это иногда бывает на концерте после впечатляющего исполнения – первые несколько секунд нет потребности ни аплодировать, ни кричать «браво», а хочется побыть еще несколько секунд в этой светящейся тишине концертного зала.

От такой неожиданной ассоциации Вихрову стало смешно, и он чуть не прыснул. Но выдавать себя было ни к чему. Без тени улыбки он встал, разыскал на своем столе сигареты и зажигалку. Закуривая, Митя поставил перед гостями вторую пепельницу и выпустил дым. С тишиной уже надо было что-то делать.

– Вот такие пожелания. Как думаете, что это будет по срокам?

Один из строителей поднял брови и скосил глаза на компаньона, как бы спрашивая: «Ты что-нибудь можешь сказать?»

– Ну… Мы, наверное… Мы, в общем, сделаем тогда заново… документацию.

Тембр голоса говорящего куда-то подевался. В этот момент его коллега решил прийти на помощь:

– Нарисуем как следует, с учетом, так сказать, сказанного… Чтобы все чисто там… И по срокам рассчитаем. Мы уже к пятнице все исправим и принесем… набело.

Он аккуратно взял со стола бумаги, провел по ним рукой и встал. За ним поднялся и второй.

– Ну, давайте, ребята, не будем тогда тянуть – к пятнице нужно все решить.

Вихров по-деловому попрощался с каждым из посетителей за руку, и лишь когда дверь кабинета за ними закрылась, радостно заулыбался, вспомнив округлившиеся глаза строителей после его исполнения арии Прораба из оперы «Воздушный переход».

Оставшись один, Митя сел и откинулся на спинку кресла. У него случались хорошие выступления, когда можно было собой гордиться, но сейчас было ощущение, будто он сидит в артистической после удачно проведенного концерта, в котором своим соло уложил наповал самых настоящих профессионалов, выступив так, как никто от него не ожидал.

Ноябрь 1992 года

В кабинете директора Шуховки сидел сравнительно молодой мужчина, державший в руках пластиковую папку с тиснением «Гидроспецпроект». Они разговаривали уже несколько минут.

– А что было бы? – задал вопрос Вихров.

– Ну что было бы? Навернулась бы твоя школа, треснула и развалилась. Митя, это чудо вообще – она давно должна была грохнуться!

Обследование здания, которое Вихров заказывал еще в конце 1989 года, заняло длительное время, а главное, дало очень тревожный результат: здание Шуховки в буквальном смысле трещало по швам.

Результаты исследования говорили о том, что нужно срочно начинать укрепление фундамента. Тогда Вихров еще не очень хорошо представлял себе, как это выглядит, но инженер из фирмы «Гидроспецпроект» по имени Костя, с которым у Мити сразу же установились хорошие отношения, успокаивающе сообщил:

– Нормально все будет. Поставим буроинъекционные сваи – это верняк!

Тот факт, что фундамент школы укрепят не простыми сваями, а буроинъекционными, успокоить Вихрова не мог: что это такое, он не знал, а неизвестности, как правило, опасался. Но Костя помог ему расширить кругозор:

– Смотри, укрепление фундамента методом буроинъекционных свай, – Костя стал рисовать, – абсолютно надежная штука. Вот тут мы с внешней стороны, на уровне нулевой отметки…

– Нулевая отметка – это уровень земли? – уточнил Вихров.

– Да. Так вот, мы там под углом тридцать пять градусов бурим скважину – сантиметров пятнадцать в диаметре. Глубина скважины – где-то метров десять – двенадцать.

«Ничего себе, – подумал Вихров, – как глубоко: почти трехэтажный дом». Костя продолжал рисовать, заштриховывая детали и снабжая чертеж стрелками с надписями.

– В это отверстие в земле вставляем арматуру – это штырь такой длинный – и под давлением заливаем специальный, особо прочный цементный раствор – получается буроинъекционная свая. Такие сваи у тебя вокруг школы будут с шагом примерно в метр. Такие же сваи под углом делаем с внутренней стороны стен. Получится, что все здание окажется как бы в козлах, и это должно приостановить осадку.

Побеседовав с Костей несколько раз и уверившись, что он разбирается в том, о чем говорит, Вихров дал добро на эти работы. Единственное, что он попросил прибавить, – датчики. После окончания работ нужно было как-то удостовериться, работают ли эти сваи и насколько их несущая способность равномерна. Поэтому, выяснив, что установка датчиков и ежемесячное снятие с них показателей способны обнаружить осадку даже всего на сантиметр, Вихров добился их установки. На это требовались дополнительные расходы. Средства были выделены.

Во время работ по укреплению фундамента учебный процесс не останавливали: педагоги и ученики, довольные тем, что из привычного места никуда не нужно переезжать, стоически терпели шум и пыль от бурильной техники, установленной прямо у окон первого этажа. После каждого сверления рабочие перетаскивали технику на метр дальше – шум, гам и пыль начинались по новой.

Работы шли по графику, Костя регулярно заходил в кабинет Вихрова выпить чаю и рассказать, как все движется. Они уже встречались как добрые приятели и могли спокойно говорить не только о работе. Однако тут вдруг Костя зашел в кабинет к Вихрову как-то слишком порывисто. Он, как обычно, спросил чаю, но Митя обратил внимание на манеру его появления, да и выглядел Костя каким-то возбужденным и озадаченным.

Опустив пакетик чая в чашку и находясь к вошедшему спиной, Вихров спросил:

– Чего случилось?

– Ну, ты в рубашке родился!

Начало было многообещающим.

– Понимаешь, ребята мои вчера начали бурить скважину на углу правого крыла школы – тот угол, который в сторону Ленинской библиотеки смотрит. Представил? Просверлили метра три, и бур у них бац – проваливается!

На слове «бац» Костя резко развел руки в стороны, растопырив пальцы, и застыл. Жест, видимо, должен был символизировать неожиданно раскрывшуюся пропасть. Выразительно посмотрев на Митю, он взял из его рук чашку и продолжил: – Хорошо, бур был на тросе – вытащили. Но ты слушай дальше! Стали закачивать в скважину цемент, ну, как обычно, пока он не появится на поверхности, – это значит, полна коробочка и можно вставлять арматуру. Но цемент все уходит и уходит, уходит и уходит, как прорва какая-то: одну машину цемента залили… вторую… Как будто он в реку какую там внизу впадает. В общем, до десяти вечера машины ходили. Ребята мне звонят: «Слушай, Костя, может, мы в какой секретный туннель между Кремлем и Минобороны попали?» Вообще, думаю, атас! Не хватало еще воякам подземный объект бетоном залить – ты же знаешь, тут у тебя в колодцах спецсвязь проложена! Хотя, думаю, если так – давно бы всех повязали. Но вроде нет, тихо… Блин, Митя, мы семнадцать тонн цемента туда залили, врубаешься?

Костя передразнил Митин уклончивый жест и мелко потряс головой в разные стороны.

– Нет, вообще не врубаешься! У тебя все правое крыло здания в воздухе висело! И, судя по количеству закачанного под него цемента, висит оно уже года два, а то и больше. Это чудо вообще… Не сегодня завтра грохнулась бы твоя школа к…

Не снижая эмоционального накала речи, фундаментщик закончил фразу, звучно обозначив пикантное состояние некоей родительницы, к которой на днях должна была провалиться школа.

Несмотря на то что произнесенное словосочетание никак не обозначало адрес, Митя прекрасно понял, что это не просто далеко, а в контексте «грохнулась к» означает именно очень глубоко. Костя замолчал, его победный вид говорил о том, что планетарная катастрофа предотвращена благодаря доблестным действиям его компании. И за такие вещи надо бы налить.

Сама речь и ее кульминация с точки зрения драматургии удались блестяще, но содержание, по мнению Мити, никак не походило на оптимистичную коду.

– Костя, а почему так? – спросил ошарашенный Вихров. Его пронзила мысль: а если бы это действительно произошло, да еще в учебное время, когда школа полна детей? Параллельно он подумал о том, что документы на землю для Шуховки нужны «вчера», и автоматически сделал пометку в раскрытом ежедневнике. Если бы здание рухнуло, Шуховку, конечно, тут же закрыли бы, а затем перевели в другое место, и о возвращении на Луговку можно было бы даже не мечтать.

Но все эти мысли вихрем пронеслись в голове, а первая встала колом, и в сравнении с ней все остальные померкли. Вихров наконец осознал, какой ужас прошел мимо, буквально в двух шагах, и на него как будто холодом повеяло. Митю бросило в дрожь.

Он вернулся к столику налить себе чаю. Руки не слушались, а чашку, чтобы не дрожала на блюдце, лучше было не держать на весу, а поставить на твердую поверхность.

Костя тем временем, уловив по выражению лица Вихрова, что сегодня тут не наливают, отвечал на вопрос.

– …Ну, тут разные варианты есть. Лично я думаю, что, когда метро «Боровицкая» копали, этим строительством геологию холма нарушили… Здесь же все на холме стоит. Это же Луговский холм, ты в курсе? По составу тут пески и карст.

– Карстовые известняки?

– Ага. Как раз на них здание опирается. Они отдельными сегментами лежат. Вот есть обычная известняковая порода, которая лентой лежит: допустим, полтора метра шириной и полкилометра длиной. А карст – он пунктиром: вот тут есть, потом песок, потом опять есть, а дальше опять песок. И для зданий это не очень хорошо: под землей вода идет, но не как в реке, понятно, а медленно, переходя из одного вида почвы в другой. А если на пути этого движения что-то построить, ну скажем, что-нибудь из бетона, то вода будет искать обходные пути. Появятся новые русла этих подземных рек. Вот, видно, метро построили, направление движения воды изменилось – и весь твой песок вместе с ней ушел под «Боровицкую». Грунтовые воды из метро ежедневно тоннами выкачивают, а вместе с ними и песок. Вот тебе и пустоты и семнадцать тонн цемента в них. Кстати, хорошая смесь была, дорогая, М300…

Ночью Вихрову снилось, будто его поставили следить за небольшим – почти игрушечным – домиком из кирпичиков. Домик был очень симпатичный, и Митя решил, что надо бы на всякий случай построить вокруг него хороший забор. Но начать строить этот забор никак не удавалось, потому что его все время разрушали набегающие волны. Они наступали, не останавливаясь, и уже начали вымывать песок из-под фундамента.

Сначала Митя закрывал основание домика руками, потом стал таскать к нему сухой песок с более высокой части берега. А потом увидел, что в домике есть какие-то люди. И тогда он сам упал в песочную жижу, пытаясь закрывать домик теперь уже всем своим телом. Но вода прибывала.

В доме находились маленькие человечки, которые и не предполагали, что их жилье может разрушиться. Несколько раз Митя хотел крикнуть, предупредить человечков о том, что им грозит опасность, идут волны, нужно спасаться, потому что долго охранять их он не сможет…

Вихров напрягался, широко открывал рот, но крикнуть ничего не получалось – голос пропал. Его никто не слышал и не видел, и человечки неминуемо должны были погибнуть.

Посреди ночи Митя проснулся и долго пытался понять, откуда взялась вода – ведь изначально этот домик стоял на абсолютно сухом месте.

Февраль 1993 года

Как только во флигеле начались занятия, Вихров понял, что пространства много не бывает. Казалось бы, в Шуховке не хватает классов. Тем не менее давно работающие в школе педагоги переходить на новое место отказывались. К счастью, классы во флигеле с удовольствием стали занимать молодые преподаватели.

Вихров рассчитывал, что со временем к молодежи присоединится и старая гвардия, поскольку переход между основным зданием и флигелем был практически достроен.

Но однажды, подходя к школе со стороны Большой Воздвиженки, директор остановился взглянуть на инициированное им самим инженерно-строительное чудо. Посмотрев на почти готовый переход со стороны переулка, он медленно прошел под ним на задний двор, повернулся, задрал голову и понял, что стройка не окончена.

Раз уж переход почти существовал – основательный, на качественных опорах, – грех было этим не воспользоваться. В уме у Мити возникла идея: а почему бы не расширить переход в сторону двора? Длина перехода – метров десять, а расширить его можно метров на пять. Большой светлый класс в пятьдесят квадратов очень даже пригодится.

Приложив руку ко рту, он окликнул рабочего, штукатурившего переход:

– Толя!

Рабочий посмотрел вниз:

– Утро доброе, Дмитрий Сергеевич! Как она?

– Порядок! Где мне Юру найти?

Юрой звали прораба.

– Сергеич, он сказал, попозже подойдет, у него дела там какие-то.

– Передай, чтобы, как появится, ко мне зашел.

– Не вопрос, Сергеич!

Через некоторое время в кабинет директора Шуховки зашел прораб.

– Слушай, Юра, – задумчиво сказал ему Вихров. – Смотри, какая мысль у меня. Переход-то этот вы, конечно, здорово делаете. Но я сегодня подумал – а что, если мы к нему еще небольшой объем пристроим? Буквально квадратов пятьдесят… Ну, расширим его в сторону двора?

Юра озадаченно смотрел на директора, а на лбу у него проявились морщины. Даже на него, человека спокойного и бывалого, этот неожиданный поворот посреди утвержденного плана строительства произвел впечатление.

– Чего, бэ, Сергеич? Ну ты даешь, бэ!..

В свою речь между некоторыми словами прораб время от времени добавлял звук «бэ». Произносил он его вполголоса и на выдохе, поэтому было не совсем понятно, то ли это начало какого-то слова, окончание которого не слышно, то ли ему требуется соединительная фонема для следующего, отчего речь его была плавной и интригующей.

– Да можно, бэ, в общем-то… Надо, бэ, только проект сочинить, бэ, на эту тему – но это не проблема, бэ, если деньги есть, бэ, это мы сделаем, нах (в этом месте была употреблена другая фонема). Сергеич, а деньги-то, бэ, у тебя есть?

– Есть-есть, Юра, деньги есть. Ты давай тогда проект делай, принеси мне его к концу недели, и нужно материалы закупать.

Проект был готов вовремя. Митя уже представлял, что это будет класс музыкальной литературы, оснащенный новой современной техникой: большим телевизором, видеомагнитофоном, хорошим усилителем и колонками, чтобы можно было показывать детям всякие оперы и концерты выдающихся музыкантов в записи…

Вихров привычно отнес проект расширения перехода знакомым инженерам, те не выявили никаких огрехов, и Юра получил указание приступить к закупке материалов и воплощению проекта в жизнь.

А Вихров занялся поиском денег. Потому что Юру он просто успокоил – денег на строительство дополнительной площади, которая в два раза превышает сам переход, у него не было. Ни у него, ни у Комитета по культуре. У них, к сожалению, даже нельзя было этих денег попросить, поскольку у Вихрова было только разрешение на строительство перехода, а на сооружение пристройки к нему никакого разрешения не было.

Митя понимал, что идти по официальному пути означало потерять темп. Даже процедура проектирования заняла бы несколько месяцев, а весь процесс согласования документации и выделения средств – не менее года. Но момент был уж очень благоприятный: можно сделать все и сразу. Комитет по культуре и Административная инспекция города при проверке видят, что идет строительство. Разрешение есть? Вот, пожалуйста. И вопросы закончились: ширина, глубина – это уже неинтересно, это проблемы принимающей комиссии. Никому и в голову не придет, что объем выделенных государственных средств может быть в три раза меньше стоимости объемов строительства. Обычно все бывает ровно наоборот.

Митя уже планировал, как он оборудует кабинет музыкальной литературы, какие будут мебель и цвет стен. Идея была отличная, но финансово она была ничем не подкреплена. И тут Вихров вспомнил про своих вертолетчиков.

* * *

В стране уже наступило новое время – время невиданных по советским временам свобод и настолько же невиданной нищеты – как государства, так и его граждан. Поэтому руководителям государственных предприятий не возбранялось использовать вверенные им имущественные ресурсы так, чтобы частично облегчить стране заботы по финансированию людей, за ними присматривающих.

Вихров такой возможностью воспользовался, отремонтировав флигель, а две комнаты в нем сдав какой-то фирме по продаже – ни много ни мало – вертолетов. Комнаты располагались напротив туалета, и педагоги заниматься в них совсем не хотели.

Как понял Митя, фирма имела отношение к Министерству обороны. Во всяком случае арендаторы назвались бывшими военными, а представить, что у нас в стране вертолетами могут торговать частные лица, у Мити тогда не получилось.

Проще говоря, Вихров особенно не вникал в то, кому он сдал помещения. Фирм в то время расплодилось немерено, поэтому раз вертолеты – значит вертолеты.

Оказалось, впрочем, что эта фирма была какой-то особой: договор с ней Вихров заключил в марте 1992 года, но сколько с тех пор он ни пытался увидеться с арендаторами, сделать этого не удавалось – комнаты оставались запертыми. Лишь несколько раз кто-то говорил Вихрову, что видел людей, входивших или выходивших из них, однако сами арендаторы с Митей не общались, а застать их он никак не мог.

Тем не менее рассчитывать в этой ситуации можно было только на «вертолетчиков»: других источников дополнительного финансирования у Вихрова просто не было. Поэтому в течение следующих нескольких дней Вихров поставил себе в план регулярное посещение этих помещений. Он аккуратно приходил в недавно отремонтированный корпус и дергал дверные ручки комнат, отданных в аренду. Двери были заперты.

У Мити вошло в привычку заходить во флигель и в буквальном смысле слова ломиться в закрытые двери. Однажды вечером, перед уходом из школы, он автоматически направился во второй корпус для очередной проверки.

Вихров нажал на ручку двери, и она, против обычного, подалась. Он оказался в темноте между дверьми – все классы первого этажа были оборудованы тамбурами для лучшей звукоизоляции – и почувствовал, что в комнате явно кто-то есть. Тогда Митя осторожно приоткрыл вторую дверь.

За столом сидели двое худощавых мужчин с обветренными, чисто выбритыми лицами, их стрижки с короткими висками не скрывали пробивающуюся седину. Несмотря на то что они были в штатском, Вихров узнал в них тех самых бывших военных, которые год назад арендовали у него помещение.

Один из мужчин посмотрел на Митю и встал из-за стола. Пока они сделали навстречу друг другу несколько шагов, Митя заметил, что с тех пор, как он был здесь год назад, ничего не изменилось. Ремонт был почти так же свеж, у окна стояли те же стол и стулья, которые он сам распорядился сюда поставить. Ни шкафа с бумагами, ни каких-то скоросшивателей, офисных причиндалов, ни папок с надписями «Входящие» и «Исходящие» и проч. – ничего этого не было. Из нового были только серый кнопочный телефон «Панасоник» и початая бутылка дорогого французского коньяка. Пластиковая тарелка с дольками лимона и граненые стаканы не в счет.

– О! Директор! Сколько зим! Прости, из головы вылетело, как тебя…

– Дмитрий Сергеевич, – тихо сказал Вихров.

– Митя, значит! Ну да, конечно! Извини. Ты проходи, садись – мы тут как раз…

Мужчина придвинул еще один стул так, чтобы Мите было удобнее оказаться за столом. Его партнер извлек из портфеля стакан и молча поставил его перед Митей – взаимопонимание между мужиками было полное.

– Ты прости, Дмитрий Сергеевич, мы по-походному… – он махнул рукой в сторону Министерства обороны. – Были тут напротив и зашли, вот – неожиданно как-то все получилось.

Митя сел на предназначенный для него стул и посмотрел на слезливые дольки лимона. Во рту появилась слюна. Отставник что-то говорил, а Вихров прикидывал, когда лучше начать разговор о деньгах: сейчас или все-таки сначала придется с ними выпить?

На бутылке было написано Hennessy – хм, можно и выпить, потом проще будет разговаривать.

Говоривший с ним мужчина закашлялся, судя по характерному грудному звуку – от многолетнего курения. Это сбило его с излагаемой мысли, он взял бутылку и разлил коньяк по стаканам.

– Так. Значит, я – Александр Семенович, это, – указал он на сидевшего напротив него, – тезка мой, Сан Саныч. Мы тут по хорошему поводу собрались – так что давайте, братцы, выпьем.

Все трое чокнулись. Военные опрокинули стаканы, и, несмотря на то что объем жидкости значительно превышал глоток, содержимое стаканов удалилось в одно движение.

Митя не ожидал столь радикального отношения к французскому коньяку: он собирался пригубить напиток и поставить стакан на стол, поскольку не любил пить коньяк залпом и к тому же знал, что это считается плохим тоном. Но подумав, что цель его визита не в демонстрации культуры пития, последовал примеру бывалых офицеров.

Мужики не обратили никакого внимания на то, что этюд «повтори за мной» Вихров выполнил на «отлично» – видимо, это само собой разумелось, – закусили лимоном и откинулись на спинки стульев. Митя решил, что пора:

– Александр Семенович, вообще-то я вот зачем зашел…

Александр Семенович усмехнулся.

– Да понимаю я зачем! Небось, думал, что мы на дно ушли? Видишь, старик, время какое? Сложное время! Пахать приходится – мама не горюй. А толку: голову вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – голова утопла. Мы вот год пахали…

Митя кивнул, хотя так и осталось неясным, над чем именно так усердно трудились его визави все это время.

– Конечно. Мы тут тоже, в общем. Но вы все-таки год не платили…

Александр Семенович разлил по стаканам новую порцию.

– Знаю, старик, все помню. Но что делать – и Москва не сразу строилась. Не переживай, сейчас все будет. Ну, мужики… – он поднял стакан. Все трое чокнулись и снова выпили залпом.

– Давай, Дмитрий Сергеевич, договоримся так. Обстановка у нас хорошая, но сложная. Все-таки советская… то есть российская авиационная промышленность – это тебе не баран чихнул. Страну просрали, а промышленность так просто не просрешь. Пока. Так что мы тут тебе и деткам твоим приготовили конвертик… Сан Саныч, – обратился он к коллеге, – ты не томи, доставай.

Молчавший до этого Сан Саныч опять наклонился к своему портфелю, но теперь выяснилось, что он носит там не только стаканы. Достав большой конверт, он протянул его Вихрову, неожиданно заговорив тихим уверенным голосом:

– Это для вас, Дмитрий Сергеевич.

Вихров взял в руки конверт. Он был не запечатан, и Митя невольно заглянул внутрь. Да, собственно, конверт был настолько пухлым, что и заглядывать в него не было необходимости – он просто не закрывался: там лежала толстая пачка денежных знаков. Митя раздвинул банкноты – это были немецкие марки, причем не в банковской упаковке, а явно собранные из купюр, уже бывших в ходу.

Митя двумя руками держал конверт. Да нет, не конверт – символический ключ от новенького класса музлитературы, возникшего рядом с переходом между корпусами в буквальном смысле из воздуха. Только как в это поверить?

Вихров поднял голову и посмотрел сначала на Сан Саныча, а потом на Александра Семеновича. Последний поймал его взгляд и не сдержал широкую улыбку:

– Не пугайся, старик. Все по чину, даже больше, чем уговаривались. Ты прости, что затянули, – сам понимаешь, пока все разрулишь…

Митя сглотнул слюну с остатками Hennessy. Он все-таки хотел ясности.

– Александр Семенович, это точно все в счет договора? – спросил Вихров, пытаясь демонстрировать твердость, с одной стороны, и расставить все точки над «i» – с другой.

Военный подобрался.

– Ты, Дмитрий Сергеевич, нас не обижай. Время, конечно, непростое, но мы – люди военные, мы же обещали… И это не тебе, это детям: а детям – значит детям. Тебе, конечно, спасибо большое, что нас приютил. Вошел, так сказать, в положение и помог – но и мы школу твою не обидим. Не пришел бы ты сейчас – завтра мы сами пришли бы к тебе с этим конвертом. Так что не сомневайся. Но сейчас вопрос другой, договориться нам все же надо. Мы задачу свою выполнили, с тобой, видишь, рассчитались… Офис нам здесь больше не нужен, и надо бы нам расставаться. Ты там договор наш закрой как-то так аккуратно, добро?

Коньяк уже начал «доходить» до Вихрова, к тому же он не предполагал, что получит деньги прямо сегодня и проблема с оплатой строительных работ в переходе решится вот так, после двух стаканов Hennessy. Конечно, все это вместе не могло не повысить его настроение.

При этом Митя совершенно не представлял себе, чем занимаются люди, сидевшие рядом с ним, хотя, с учетом полученного конверта, он начал верить, что они, видимо, действительно успешно что-то кому-то продают. Возможно, даже и вертолеты.

В любом случае обстановка становилась все более нереальной. Так что он посчитал необходимым уточнить:

– Аккуратно – это как?

– Аккуратно, – неторопливо ответил Сан Саныч, – это так, Дмитрий Сергеевич, чтобы ни у кого завтра не возникло вопросов, какие у вас отношения были с вашими арендаторами, кто они… Вы курите?

Он выложил на стол из кармана пиджака пачку Marlboro и зажигалку. Потом достал из другого кармана маленькую переносную пепельницу.

Митя до сих пор никогда не видел таких пепельниц и подумал, что на следующих зарубежных гастролях нужно будет купить такую же.

– Спасибо, у меня свои.

Сан Саныч щелкнул зажигалкой и поднес ее к Митиной сигарете. Подвинул пепельницу в его сторону и после этого закурил сам.

– Была аренда – и нет аренды. Все хорошо, претензий ни у кого никаких нет. Ведь у вас нет претензий? – Сан Саныч выпустил дым в сторону окна и посмотрел на Митю.

Митя покачал головой – рот у него был занят вытягиванием дыма из туго набитой отечественной сигареты, а по организму расходилось тепло от импортного коньяка.

– Вот и прекрасно, – уверенно сказал Сан Саныч.