Текст книги "Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»"

– Энгельс! Сооружайте из веток щиты и рубите шесты. Маркс! Маркс, ты где?! Ага. Значит, так: по моему сигналу берете под прицел ворота и верх частокола. Как только какая-нибудь сволочь высунется – бейте залпом. Вопросы?

Энгельрик отрицательно мотает головой и уносится к своим. Билль остается стоять передо мной.

– Ну, что у тебя?

– Робин, мы там пять длинных луков взяли. Ты же начал ребят на них тренировать, так, может, раздадим?

А что, идея неплохая… Правда, точности сегодня от них ждать не придется – к новому луку привыкать дня три надо, минимум. Зато дальнобойность и убойная сила возрастут прилично…

– Хорошо, Билль. Реши сам, кому раздать. А я пойду, посмотрю: далеко ли у них стрелы летят?

Метрах в двухстах от частокола я останавливаюсь. Так-с, ну что: стрелять будем?

Будем. Навесом ко мне из-за частокола летят три стрелы. Две с приличным недолетом, одна втыкается в землю у ног. Ага, значит, дальше я не пойду. А вот теперь можно и самому стрелами покидаться… Мой Bear Attack посылает за стену первую посланницу смерти. И еще одну, чуть в сторонку. И еще… еще… еще…

Я призывно взмахиваю рукой, и вскоре ко мне присоединяется Билль со своим композитником и еще двое, давно перевооруженные на «классику». Так, сейчас веселее будет…

После того как к нам подошли и те пятеро, что разжились нормальными луками только сегодня, во дворе манора стало, должно быть, очень неуютно. Потому что минут через десять из-за частокола донесся противный гнусавый звук какой-то трубы, подъемный мост с грохотом шлепнулся вниз, и прямо на нас помчались человек двадцать верховых с копьями наперевес.

Если бы я не терзал ребятишек своими занятиями, тут бы мы, наверное, и кончились. Лучники, не выдержав психологического давления атаки, дали бы деру, а так как конь скачет быстрее, чем человек, то разбегающихся накололи бы на копья, как жуков на булавки. Должно быть, бравый гарнизон на это и рассчитывал. Только ни хрена из этого не вышло – не на тех напали!..

Не отступив ни на шаг, мы дружно дали залп по приближающейся кавалерии. И еще один. И еще. Потом каждый бил с той скоростью, на которую был способен, но рыцарям от этого легче не стало. На землю свалилось больше половины отряда, остальным, хоть они и удержались в седлах, проблем со здоровьем тоже прибавилось. А из лесу с яростным ревом уже неслись, размахивая копьями, топорами, луками и дубинами, остальные воины нашей бан… да нет, уже не банды, а нормального отряда.

Уцелевшие всадники почли за благо рвануть обратно, под защиту частокола. Только не все успели. Двоих свалил я, одного – Статли, после чего мы ринулись вслед за отступающими и через пять-шесть минут уже карабкались по не закрытому до конца подъемному мосту. Рядом по шестам на стену влетело разом человек десять, среди которых был и Энгельрик. Ну, полдела сделано: внешняя ограда взята!

Интерлюдия

Рассказывает Марион Мурдах, сиятельная наследница славного шерифа Нотингемского

Я загадала – если навстречу нам попадется больше мужчин, чем женщин, то поездка будет удачной. Хотя, если подумать, одно то, что отец взял меня с собой, – уже большая удача, да. Так надоело сидеть дома – ужас просто! Сидеть, вышивать, слушать нянькино бормотание о хороших манерах и девичьих добродетелях. Ох, сдается мне, что она вовсе не была так благочестива, когда пребывала в моих летах… Но теперь от нее то и дело слышишь о наивности девушек и о коварных мужчинах, которые только и поджидают, как бы сманить нас с пути добродетели на сомнительную дорожку порока…

Что-то никого не вижу я на моем пути, честно говоря, кто бы проявлял такое желание. Все больше попадаются такие, кому до меня и дела нет.

А может, права матушка, когда говорит, что это Пречистая Дева до поры до времени укрывает нас от похотливых мужских взглядов? Если так, то не отвлеклась ли она да и не позабыла ли обо мне? Ведь мне ни много ни мало – шестнадцатый год… А у матушки в пятнадцать уже подрастал первенец – братец мой безголовый Жолио, сложивший то, чего ему не было дано от рождения, где-то в Святой Земле, да и второй брат – безвременно скончавшийся Гриффин ап Ральф, был на подходе. А где же мой суженый? Заблудился, видать, на скользкой стезе порока – ведь все мужчины суть дьявольское отродье. Ну, по крайней мере, так нянька говорит.

Хотя матушка недавно проговорилась, что ко мне, оказывается, сватался барон фон де Бёф еще в прошлом году, а отец отчего-то взял да и отказал. Но самого его я спросить об этом, конечно, не посмела. А подслушать или иначе как выведать – не удалось…

Считать всех этих бредущих неведомо куда людей мне вскорости надоело… Поэтому я решила – если встречу влюбленную парочку, то исполнится мое желание. Ведь влюбленных всегда можно отличить от прочих людей, не правда ли? А желание – хоть какое-нибудь, пусть самое маленькое, не говоря уж о большом – у меня всегда найдется. Какое желание? Ну, это секрет, а как же иначе? Ведь если откроешь свое желание – оно нипочем не сбудется, это известно даже младенцу.

Но ни одна пара, о которой можно было сказать, что они влюблены, мне не встретилась.

А может, кто и попался бы, но разве их разберешь, если при нашем приближении все разбегаются кто куда? А те, кто не успел, склоняются к земле так низко, что и лиц-то не разглядишь…

Пока я обо всем этом раздумывала, не заметила, как и приехали в Дэйрволд.

И Розалинда, и Берта – дочери сэра Сайлса – так обрадовались моему приезду, что от радости чуть не задушили меня в объятиях, не переставая щебетать о каком-то сюрпризе… И я была очень рада, не то слово – нечасто мне выдается с ними повидаться… Только мы расселись, только начали разговор – их нянька дремлет в углу, огонь в камине потрескивает, никто нам не мешает – как дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась Матильда. Так вот что за сюрприз они мне приготовили! По правде сказать, я и не чаяла с ней свидеться…

Она смотрела на меня, улыбаясь знакомой мне с детства улыбкой, а я не могла и слова сказать… Да, здорово изменилась старшая дочка сэра Сайлса, ничего не скажешь!

Толстая и подурневшая, она переваливалась, как утка, и так запыхалась, пока дошла до кровати, что у меня аж сердце зашлось. Если это все, что достается нам на долю, то иногда и подумаешь, что монастырские стены не так уж и страшны. Во всяком случае, участь Христовой невесты не хуже, чем та судьба, которая выпадает большинству из нас – превратиться в ходячую утробу, исправно исторгающую на свет Божий очередное дитя…

Но поболтать от души нам так и не удалось – не успели мы перекинуться и парой фраз, как появилась их тощая злая мамаша – леди Исольда – и увела Матильду с собой. Удивляюсь, как ей вообще удалось до нас добраться – она теперь замужняя дама, и не пристало ей делить свое время с такими, как мы. Или это нас так тщательно берегут от того, чем она может с нами поделиться?

Вот и сейчас, стоило утихнуть шагам матери на лестнице, обе мои подружки разом повалились на кровать и захохотали.

– Да она давно нам рассказала, как все это происходит! – произнесла Берта и скорчила уморительную рожицу. – Еще в прошлый раз!

И обе девушки залились хохотом пуще прежнего.

А я подумала – к чему так пекутся о том, чтобы наши души избегали всего греховного, если сами же и утверждают, что у женского рода и души-то нет?

Помнится, попыталась я как-то обсудить эту мысль с нашим священником, но дело кончилось тем, что мне пришлось прочитать несчетное количество раз «Ave» и «Pater noster»[18]18
  Название католических молитв «Богородица» и «Отче наш».


[Закрыть]… Ну, хоть отцу не рассказал, и на том спасибо.

Конечно, все это идет от мужчин, тут и сомневаться не приходится… Они предпочитают считать женщин дурочками. И воистину глупа будет та из нас, кто даст им повод усомниться в своем мнении…

Матушка всегда говорит – ум женщины в том, чтобы, пользуясь им себе на благо, не показывать его мужчинам. И она совершенно права!

– Матильда сказала, – произнесла Розалинда, выискивая в корзиночке орех покрупнее, – что разделять ложе с мужчиной – то же самое, что вкушать сарацинский мед[19]19
  Так в Средние века в Европе называли сахар.


[Закрыть].

– Можно подумать, ты его пробовала! – иронично заметила Берта.

– Кого, мужчину?

– Мед сарацинский, дурочка! – засмеялась Берта. – Мы и видели с тобой эти сласти только издали, а достаться нам ничего и не досталось!

– Зато Матильде, погляжу, досталось досыта! – хихикнула Розалинда. – Вон как ее раздуло!

Мы проболтали весь день, а у меня из головы все никак не шла Матильда… Не показалась она мне особенно счастливой. Хотя бы потому, что на мой вопрос о муже, который я едва успела задать, она тихо ответила (слышала бы ее мамаша – наверное, упала бы в обморок), что он всего лишь тупая вонючая скотина…

Вот и думала я теперь – а как же любовь?

Всю ночь проворочалась, только под утро и заснула.

Время пролетело незаметно, и пришла пора собираться домой. Как же не хотелось мне уезжать – и сказать нельзя! Хоть по матушке я и соскучилась, но оказаться опять одной, без подруг – как это грустно… И я не выдержала – взмолилась Пречистой Деве и попросила, чтобы она нашла средство, как нам задержаться здесь подольше. Но ничего не помогло, и рано утром мы тронулись в обратный путь.

Погода была просто отвратительная, а на душе у меня – и того хуже. Да, знаю, негоже предаваться унынию и роптать на судьбу, но, как я ни старалась подумать о чем-нибудь более благочестивом, например, о житии святых или о чем-нибудь в этом роде, ничего не выходило… Повезло же Берте с Розалиндой! Даже после отъезда Матильды им есть с кем поговорить, кому поверить свои мечты и тайны. Не то что мне! Только матушка меня и понимает, но много ли времени найдется у жены шерифа, чтобы спокойно посидеть и поговорить? Единственная отрада – когда она на сносях… Бывало, что в последние месяцы перед родами она по целым дням не выходила из своей спальни, перекладывая все свои заботы по хозяйству на чужие плечи. Тогда можно было забраться к ней на кровать, улечься и болтать обо всем на свете… Но матушка давно уж не была в тягости – да и немудрено, в тридцать-то четыре года, да еще после того, как произвела на свет Божий девятерых детей. Из которых, правда, выжило только трое – два моих старших брата и я. Но, видно, так уж было угодно Богу…

И вот мы ехали и ехали, и все дальше оставался Дэйрволд, и все тяжелее становилось у меня на сердце. Опять одно и то же – опять сидеть, вышивать, молиться – и так день за днем…

Видно, мысли мои были столь тяжелы, что я и не расслышала, как меня окликнул отец. А между тем он попридержал коня и поравнялся с моей кобылкой.

– На Троицу, Марианна, ты выйдешь замуж за Гая Гисборна! – сказал он. – Я так решил.

И, пришпорив коня, поскакал вперед.

Кровь бросилась мне в голову. Замуж за Гая?! Матерь Божья, да неужели это правда?! Да от одной только этой мысли врата монастыря показались мне раем… Не говоря уж о моей девичьей жизни в родном доме!

Но если отец, словно утратив разум, собирается отдать меня в жены человеку, о котором ходит столь дурная слава по всему нашему графству, то на кого мне уповать и у кого искать защиты, как не у Господа?

Ибо, как ни почитаю я отца своего, но Бога почитаю больше – а в глазах Его вряд ли совершу благочестивое деяние, став женой богомерзкого содомита… да простит меня Отец наш небесный за такие слова.

…Сама не знаю, откуда взялись все эти люди, но мы вдруг оказались окружены со всех сторон. Их было очень много – целый отряд, и вид у них был такой свирепый, что я просто окаменела от страха. Вокруг творился настоящий ад, а я, словно Лотова жена, не могла пошевелиться… Наверное, тогда я хлыст и обронила.

Наши люди были храбры и дрались как львы, но силы были неравны. И нам ничего не оставалось, как во весь опор помчаться назад в Дэйрволд, чтобы искать там защиты.

Но напуганная свистом стрел, моя кобылка – обычно тихая и смирная – вдруг взвилась на дыбы, и я чуть не рухнула в грязь. А может, это и к лучшему? Сломать шею да и оказаться в Царствии Божьем сейчас, а не после долгой тоскливой жизни с человеком, который станет гоняться за всеми окрестными мальчиками, пока я буду увядать, как бесплодная смоковница…

И тут вдруг один из этих ужасных филистимлян оказался прямо передо мной. Он был так же свиреп и грязен, как и остальные, и я уже приготовилась к тому, что скоро встречу апостола Петра. Мне было очень страшно, но я знала, что дочь шерифа даже перед лицом опасности не должна показывать своего страха. Поэтому я просто принялась повторять про себя «Богородицу», но глаза не зажмурила.

Но он не поразил меня стрелой и не пронзил мечом. Вместо этого он протянул мне потерянный хлыст, и на мгновение наши руки соприкоснулись. Господь Вседержитель, я даже и помыслить не могла, что он решится на такое! А он так крепко держал меня и смотрел так, как простолюдины не смотрят. Да и не похож он был на простолюдина – высокий, широкоплечий, с уверенным, властным взглядом. А потом он вдруг взял и поцеловал мою руку! Но в его поцелуе не было и намека на почтительность. Проговорил что-то – а я и слов-то от страха не разобрала… Кажется он назвал мое имя… Назвал и свое – значит, и вправду не из простых, раз так со мной держится. Матерь Божья, да он иноземец! Но что точно он сказал? Что-то такое про ростки или про побеги?…Господь всемогущий, он что – из Плантагенетов?![20]20
  Фамилия «Дубровский» созвучна с английским словом, обозначающим «побег, поросль». Плантагенеты же носили прозвище «Пылающий росток», что и навело юную Марианну на мысль о связи Романа с королевской династией.


[Закрыть]

Глава 8
О том, что на каждого зайку-зазнайку найдется свой волк – зубами щелк

Я подозвал Энгельрика, и мы зашагали к башне-сёртиру, прикрывшись на всякий случай трофейными щитами. Энгельрик сейчас переводчиком потрудится, а то я еще не настолько хорошо освоил местное наречие, чтобы вести дипломатические переговоры.

– Эй! – я ударил ногой в тяжелую дубовую дверь, преграждавшую мне путь в башню. – Сова! Открывай! Медведь пришел.

– Эй, вы там, в донжоне! – озвучивает мою мысль напарник-переводчик.

Тишина. Однако… Заперлись и не выходят. Ну, понять их можно: никому неохота проверять нас на прочность после разгрома на дороге и в поле. А наши, я смотрю, уже полностью освоились и теперь бродят по внутреннему двору манора как по собственной даче. Везде заглядывают и тащат все, что плохо лежит. Во, уже и бочки выкатывают. Готовятся, наверное, к празднованию. Не рановато ли?..

Я еще раз шибанул в дверь рукояткой ятагана и повернулся к Энгельрику:

– Так! Переведи-ка им, чтоб выбрали быстро там внутри себя главного и заставили его говорить с нами. Если откажутся – запалим, к чертям собачьим, манор с четырех концов и проследим, чтоб никто не вылез!

После зычного призыва Энгельса внутри послышалось некоторое шевеление, а затем сверху раздалось:

– Что тебе надо, незаконнорожденный?!

На всякий пожарный я выглянул из-за щита: не собираются ли осажденные швырнуть в нас чем-нибудь тяжелым или острым? Вроде не собираются…

В узком высоком окошке третьего этажа объявился тот самый, с неприличной фамилией, который «меня» повесил. Занятно… Он без шлема, на лбу – белая повязка, на манер камикадзе. Сходства добавляет красное кровавое пятно на лбу. Кто ж это тебя так?..

– И вам здрасьте, – сообщил я, нахально разглядывая хамоватого переговорщика.

Тем временем Ральф Похабнофамильный тоже пригляделся ко мне и чуть не вывалился из окна. Сперва покраснел, потом побледнел, задергал глазом и задрожал губами…

– Робин Хэб? – как-то очень тихо и, я бы сказал, боязливо интересуется он.

Это червив у меня спрашивает или вопрос чисто риторический?..

– Слышь, червив, короче, смотри сюда. Мы соберем все, что понравится в маноре, и отваливаем. Вас не трогаем – возиться неохота. Уйдем – останетесь живы. Но если какая-нибудь шваль надумает мешаться или стрелять нам в спину – не взыщи. Натащим из лесу хвороста, обложим и подпалим к нехорошей маме. Догнал?

Энгельрик перевел мой ультиматум. Ральф Му… Ну, в общем, нехороший человек, выслушал меня, сохраняя гробовое молчание. Затем икнул.

– Я не врубился: это ты сейчас «да» сказал?

– Да, – хриплый, какой-то безжизненный ответ.

За моей спиной раздался приветственный рев. Это наши поддерживают меня радостными воплями. Хорошо, однако, когда вселяешь страх в сердца врагов. И уверенность – в сердца соратников…

– Быстрей, быстрей! – поторопил я Маркса и Энгельса.

Подбодренные своими командирами, парни повели грабеж в темпе чечетки. Через час или чуть больше все было кончено.

– Па-а-ашли!

Из ворот манора не торопясь выползает шесть телег, нагруженных припасами, трофейным оружием и всякой всячиной. Следом движутся все кони, которых мы нашли в маноре. В основном они навьючены мешками, узлами и прочим барахлом. Но на двух гордо восседаем мы с Энгельриком. Ну, я, как и полагается командиру – на лихом коне. А Энгельс – единственный в отряде, кто умеет сражаться верхом.

Проезжая через ворота, я оглядываюсь. Ишь ты! В одной из бойниц маячит сам Ральф Мурдах. До сих пор не верит своему счастью, что жив остался. А в другой… Ну, дела! Из другой бойницы выглядывает та самая молодая лять Марион. Красотка…

На секунду мне показалось, что она смотрит только на меня. О-хо-хо! Опять меня заносит куда-то… Словно и нет тут никаких маноров, рыцарей, разбойников, леса и полей, а только пустое пространство. Пространство вечности. Пространство безвременья…

Да что это со мной, в самом-то деле?! Я что, от хорошенького личика разомлеть готов? В один момент? А вот те хрен!

– Эй, червив! Лучше сам зарежься, пока я тебя повторно не словил! А ты, девонька, жди: скоро свидимся! Подмойся пока…

Разумеется, ни хрена они из моей тирады не поняли. Ее даже Энгельрик переводить бы не взялся – слишком много новых понятий. А все равно приятно.

До кучи я засвистел «Не плачь, девчонка» и гордо выехал за ворота. И тут же ко мне подлетел Энгельс, двигавшийся в голове колонны:

– Робин, а ведь они нам мстить будут…

Парень встревожен. Долг командира – успокоить беспокойных и приободрить сомневающихся:

– Да? И как ты себе это представляешь? Устроят прочесывание всего леса? Флаг им в руки и барабан на шею! Представь-ка себе, как эти орлы попрутся по лесу, под нашими стрелами, да еще норовя попасть в засаду. Дороговато им такая прогулка встанет, а?

Энгельрик на секунду задумывается, но уже по его лицу видно: парень рисует в своем воображении красивые картинки если не поголовного уничтожения прочесывающих, то, как минимум, значительного сокращения их численности. Нужно поставить победную точку:

– А мы им еще пару-тройку сюрпризов подготовим – вообще из лесу не выйдут. Как поляки с Иваном Сусаниным.

После чего я пришпорил коня и предоставил счастливому парню самому домысливать, кто такие поляки и что с ними сотворил неведомый ему Иван Сусанин…

Уже за стенами манора я еще разок и оглянулся. Вот ведь чертовщина! Неужели девчонка так и торчит у окна? Да нет! Не может быть! Показалось, однако…

В лагерь наши ликующие взводы ввалились с шумом, гамом и какой-то разухабистой песенкой о плотнике, который пошел к любовнице, а оказался у своей тещи. Песня изобиловала такими подробностями, от которых покраснел бы и редактор «Пентхауса». Как бы ребята от такого вселенского счастья не заборзели. А то вон уже пьянствовать мостятся, а часовых, между прочим, выставить забыли…

Я накрутил хвоста Энгельрику и Биллю, и они резво рванули исполнять приказание. Скоро поляну покинули пятеро понурых несчастливцев, на которых пал выбор суровых взводных.

На остальных ликующих малолеток – если и не телом, так разумом – я махнул рукой. Веселитесь, мальчики, веселитесь. Почувствуйте себя героями. Великими и ужасными. Только добрый совет: не переусердствуйте. А то ведь я вас завтра с утра… а вы – с тяжелой головой… Да ладно, ладно… Шучу. Гуляйте, ребята!

Странно, но сегодня я устал, как давно уже не уставал. А в этом мире – так и никогда не уставал. Спать, спать, спать. Алька, ты где?..

Я рухнул на услужливо расстеленный плащ, Алька свернулась у меня под боком в уютный комочек, но сна не было. Из головы не шла эта лять Марион. Красивая девчонка… Как она изумилась, когда я протянул ей хлыст. А ведь она смотрела на меня там, во дворе, с явным интересом… Бли-и-ин! С каких пор я стал таким бабником? Алька, извини…

Проснулся я рано. Видимо, даже не рано, а поздно. Ночь еще была глубокой. Мысли крутились одна за другой. Я вышел в свет луны, сел на бревно, притащенное горе-лесорубами, и начал размышлять.

Есть же люди, которые высматривают в небе НЛО. Пытаются сделать машину времени. А вот некто Роман взял и изволил провалиться в… то ли в прошлое, то ли и вовсе – в другое измерение. И должен не просто жить дальше, а замещать вакантную должность народного мстителя – эдакого Стеньки Разина местного значения. Ведь как совпало-то! Батя – вылитая копия моего погибшего в автокатастрофе отца. Да какого черта «погибшего»?! Если я каждый день его вижу, говорю с ним, ем с ним одну и ту же еду, пью одну и ту же воду. И не только воду… Да и я-то как удачно совпал. Из лука стреляю. На покойного похож, как две капли. И что-то тут не то. Допустим, я так удачно вписался в эту сельскую идиллию, хотя трудно так назвать это дикое сообщество, а что дальше? Себя и ближнего своего я, допустим, обезопасил. А вот кто же против меня будет? Хоть бы знать своих врагов в лицо, ну, кроме этого, Ральфа с матерным прозвищем. А тут… хотя что-то в башке крутится, но вот выхода никак найти не может…

– Робин, – услышал я ласковый шепот. Видимо, уходя, я разбудил Альку. – Что-то беспокоит тебя?

Ее ласковые пальчики прыгали по моему плечу, и вскоре она обняла меня и слегка потерлась щекой о рубашку. Когда я разложил свои вещи из сумки, то первым делом приодел Альгейду. Подарил какие-то старые джинсы, которые она обрезала чуть не вдвое, и полосатую рубашку на пуговицах. Фасон ее, конечно, поразил. Так же как пуговицы, которые она научилась застегивать не с первого раза. Восторгам не было предела. Как мало нужно женщине для счастья…

– Да, – прижал я Альку к себе. – Я хочу знать будущее.

– У тебя есть великий дар! Вторая жизнь! Зачем тебе знать будущее?

– Что скрылось от меня? Я даже ума не приложу. А где мой папаша?

– Спит, наверное, со своей прекрасной Марион. Может, и мы пойдем? – подмигнула рыженькая обольстительница. Странно, оказывается, расстегивать на женщине мужскую рубашку довольно сложно…

Несмотря на все мои старания, легкая победа основательно подорвала дисциплину в отряде. Нет, караульная служба исполнялась, и на зарядку парни выбегали, и тренировались до седьмого пота. Но оборзели. Другого слова я подобрать не могу. Все чаще и чаще бойцы в свободное от службы время отправлялись не в лес по грибы, а в ближайшие деревушки – по бабам! И никакие наказания не могли их остановить. Ситуация стала удивительно напоминать старинную песню «Тучи над городом встали. В воздухе пахнет грозой…». Причем грозой уже не просто пахло, а прямо-таки разило на километр…

– Робин! Робин! – Ко мне со всех ног мчался рыжий ражий детинушка Клем. – Там! Там!..

«Там» оказалось возле дуба на нашей поляне, которую оглашали истошные женские рыдания. Источник плача сыскался быстро. Папашина пассия – Марион. Она стояла, прижавшись к дубу, а на ее лохмотьях расплывались подозрительные бурые пятна.

– Что произошло? – рявкнул я на бегу.

Узрев меня, Марион попыталась шагнуть мне навстречу, но не справившись с ногами упала:

– Твой отец! Там! – ткнула она куда-то вдаль и вырубилась.

– Воды! Живо, маму вашу!

Марион облили водой, потом влили воды ей в рот. Она приоткрывает глаза:

– Беги, Робин, спасайся… Червив… Он схватил Джильберта… Тот оборонялся… я убежала… он велел передать… отряд… десять сёров… сто всадников… а пеших – не сосчитать!.. Беги…

Постепенно из ее бессвязных речей вырисовалась следующая неприглядная картина. Папа Хэб отправился в ближайшую деревню, прихватив с собой двух человек и Марион в придачу. Они мирно сидели в каком-то кабаке, папашка и его двое обормотов нарезались до положения риз, и тут папаню понесло. Он принялся на весь кабак повествовать о том, какой он грозный и крутой, и как он и его сын берут на раз любой манор, и что скоро всем сёрам придет гаплык на сорока восьми ногах, потому что сын его – о-го!..

В общем, пока пьяненький папаша распинался, какая-то «добрая душа» смоталась в Нутыхам и сообщила червиву, что злой и страшный разбойник Джильберт Хэб сидит пьяный в кабаке и грозится выпустить самому червиву кишки.

Ральф Мурдах, чтоб его маме стало хреново, здраво рассудил, что такой случай может больше и не представиться. Он собрал всех, кто был под рукой, и рванул на поимку грозного Хэба, который в этот момент мирно пребывал в объятиях Морфея, зеленого змия и красотки Марион. К чести папаши, он успел проснуться и отоварить парочку поимщиков своим топором. Помогло это ему мало, но…

Осознав, что силы не равны, папа Хэб скомандовал Марион уходить и предупредить отряд, а сам принял последний бой. Чем он закончился, Марион не знала, но предугадать было несложно…

Убегая, Марион схлопотала пару стрел, правда, скользом, но крови потеряла изрядно. Судьба папаши и двух его спутников была покрыта мраком. Хотя какой тут, к псам, мрак? Повесят, вот и все дела…

– Билль! Энгельрик! Быстро собрать всех! Парни, слушайте сюда! Моего отца, а вашего командира, подло захватил червив му…ак! Своих бросать – последнее дело. Я не могу вам приказать, но сам я пойду отбивать батьку в любом случае. Если кто со мной – не забуду. Я сказал!..

С этими словами я поправил колчан, повернулся и зашагал вперед. Сзади раздался слитный топот. Несмотря на хреновость положения, я улыбнулся. Вот так, гаврики: за хорошим сержантом взвод идет беспрекословно!

Разведка, посланная в деревню, доложила нам, что мы опоздали. Как я и ожидал, червив решил не дожидаться визита «молодцов из зеленого леса», о которых у него сохранились болезненные воспоминания. На центральной и единственной площади деревушки на старом дереве висели Джильберт Хэб и два его спутника. Судя по внешнему виду трупа, защищался он отчаянно и дорого дался своим противникам. Селяне подтвердили мое предположение: отряд червива увез с собой три трупа и двух раненых. Обоих сопровождавших Хэба повязали сонными, так что защищался он один… Э-эх, батька Хэб, батька Хэб… Бестолковый, безалаберный, туповатый, ты тем не менее был настоящим мужиком. Да и отец из тебя был очень неплохой…

– Снимите их. И приведите священника…

Через мгновение покойники уже лежали на земле, завернутые в относительно чистую холстину. Попик, седенький и дрожащий, зачастил какую-то молитву…

– Погоди-ка, святоша. Слушайте меня, люди! Я говорю вам: червив Ральф Мурдах проклянет тот день, когда он подло убил моего отца! В лесу ли, в поле ли, в городе и в деревне, на суше и на воде я буду мстить! Червив! Ты – труп! Передайте мои слова ему и скажите, чтобы место себе на кладбище не искал! Я зарою его, как собаку, в ногах своего злодейски убитого отца! Я сказал! Так будет!

Интерлюдия

Продолжение рассказа сиятельной наследницы славного шерифа Нотингемского Марион Мурдах

Как ошибалась я, думая, что испытания на сегодня закончены! Мы на всем скаку влетели в ворота замка, и я, бросив поводья подбежавшим слугам, со всех ног бросилась к Берте и Розалинде. Мне казалось, что если сейчас же не расскажу им обо всем, что с нами произошло, то просто взорвусь! Подозреваю, что именно это состояние называют одержимостью, но мне так хотелось поделиться с подругами своими страхами и надеждами, что только юбки не позволяли мне нестись по крутой лестнице, словно зайцу, преследуемому по пятам сворой.

Девицы и так были напуганы нашим неожиданным возвращением, а от моего рассказа и вовсе принялись громко ахать и даже закрывать лица руками. Между тем шум внизу усилился, и мы прильнули к окну, из которого было видно поле перед замком. А там…

Этот невоспитанный чужеземец, называющий себя чуть ли не Плантагенетом, осадил со своими воинами замок Дэйрволд. И Господь свидетель, то была настоящая осада, хотя отец и величал это войско не иначе как «сбродом». Но они были не сброд – отнюдь нет! Они шли за своим предводителем, словно верные рыцари за своим сюзереном, презирая опасности и не обращая внимания на свою малочисленность. Я готова присягнуть, что если бы у нашего славного короля Ричарда нашелся бы хоть один отряд таких же отважных воинов – он взял бы Иерусалим у неверных и никогда бы не отдал его…

Но сейчас глаза мои отказывались верить увиденному – незнакомец спокойно стоял в одиночку со своим чудным луком и не торопясь швырял стрелы во двор Дэйрволда. Один во всем поле. Издалека трудно было разглядеть, но мне казалось, что он улыбается. Остальных его воинов видно не было. Да он не иначе как посылает вызов укрывшимся в замке! Кому? Возможно – моему отцу, да хранит его Господь…

Не знаю, как рассудили сэр Сайлс и отец, но вызов отчего-то не приняли, а начали готовиться к вылазке. Тем временем к бесстрашному незнакомцу присоединились еще несколько человек, все – с луками… Мы застыли у окна, не в силах оторвать взглядов от происходящего… Сердце мое замерло – как ни дерзок незнакомец, но у отца и сэра Стефена – два десятка всадников в доспехах. И выходит, что это не честный поединок, а простое убийство!

Услышав резкий сигнал рога, я сжалась от ужаса. Неужели молодого Плантагенета сейчас нанижут на копье, точно кусок бекона на деревянную шпильку? Мне стыдно признать, но против собственной воли мои губы зашептали слова молитвы, и то были слова не об отце…

Заскрипели ворота. Я прикрыла глаза. Матерь Божья, я не в силах видеть то, что сейчас случится! И вдруг поняла, что если этот незнакомец останется жив, то я готова выполнить самый строгий обет, какой только смогу придумать… Я даже выйду замуж за Гисборна! Но нет, пожалуй, на это я все-таки не отважусь… Пречистая Дева, кроме брака с этим порождением ехидны я согласна на все! Вразуми, подскажи, что мне сделать!

С содроганием сердца ждала я победных кличей, но не дождалась и осмелилась приоткрыть один глаз. Господи помилуй! Плантагенет и его соратники стояли, не отступив ни на шаг, и били дружину сэра Сайлса в упор из луков, а те, потеряв едва ли не половину воинов, уже разворачивали коней и галопом неслись к замку. Уже открыв оба глаза, я увидала, как из леса к замку бежали еще люди, таща лестницы и длинные шесты.

Внизу отчаянно ругался отец, страшно закричала леди Исольда, и Берта с Розалиндой, услышав это, побежали вниз. Так что лишь я видела, как слаженно и дружно воины Плантагенета перемахнули через высоченную стену и заполнили собой весь двор замка. Тут же были распахнуты ворота, и в замок стали втягиваться остальные осаждающие…

– Курица безмозглая! – заорал, распахнув дверь, отец. – Прочь от окна, корова!