Текст книги "Клинки императора"

Он повернулся к Уиниану.

– Ты все понял, жрец?

Уиниан ответил такой же улыбкой.

– Понял, и возможно, даже лучше, чем любой из здесь присутствующих.

– В таком случае, похоже, нам не хватает только огня. Вот эта жаровня прекрасно подойдет.

Ил Торнья указал на металлическую решетку достаточного размера, чтобы зажарить на ней козу.

– Нет! – возразил Уиниан, подняв подбородок.

«Ты получил свой Суд Пламени, забери его Шаэль, – гневно подумала Адер. – Выбор жаровни ты не получишь!»

Кровь грохотала в ее ушах, но она заставила себя сохранять спокойное выражение лица и продолжала молчать. Ил Торнья поднял бровь.

– Нет? – Он явно не привык слышать это слово.

– Меня не будут испытывать на каком-то жалком пламени, как обычного преступника! Я Верховный жрец Интарры, ее посланник в этом объятом тьмой мире. Мое испытание должно проходить в таком месте и таким образом, чтобы оно было достойно того священного доверия, которым я облечен.

Адер затаила дыхание.

– Мое испытание должно проходить, – продолжал Уиниан, глядя на Адер, – в Храме Света.

Она снова оказалась на ногах, даже не заметив этого.

– Ни в коем случае! – воскликнула она, поворачиваясь к ил Торнье и другим присутствующим чиновникам. – Это невозможно! Этот червяк имеет право быть судимым по законам Аннура, которые, к несчастью, включают в себя этот устаревший довесок – но он не будет диктовать нам свои условия! Он держит в Храме Света вооруженных людей, если кто-нибудь забыл! У него там целая армия!

Уиниан с улыбкой поглядел на Адер.

– Довесок? Я собираюсь обратиться со священной мольбой к богине, которой вы якобы поклоняетесь, и вы называете это довеском?

– Это уловка! – отрезала Адер. – Мошенничество. Ты не можешь выжить в пламени и сам знаешь почему.

– В таком случае не будет вреда, если мне позволят подвергнуться Суду Пламени, – спокойно ответил Уиниан. Он обернулся к толпе, раскинув руки. – Я приглашаю всех, кто меня слышит! Все, кто живет под светом Интарры, кому освещает путь ее огонь, кто готовит пищу на ее костре, кто любит под ярким светом ее луны, все, кто трудится на суше и бороздит волны океана под полуденным светом ее солнца! Приходите все! Мне нечего скрывать от моих собратьев, как и от моей богини. Все приходите смотреть, как Пламя испытает меня, и судите сами, кто здесь чист сердцем и говорит правду, а кто полон лжи и коварства!

И эти слова поставили точку. Всего лишь несколькими фразами жрец сумел, минуя суд и даже сам трон, обратиться к религиозным чувствам людей. Разумеется, не все граждане Аннура были преданными приверженцами Интарры – у других богов тоже имелись свои храмы и жрецы, многие из которых обладали немалым богатством и популярностью, – но горожане были достаточно благочестивы, чтобы позволить человеку пройти испытание. Санлитуна любили в народе; многие, без сомнения, желали видеть, как Уиниан сгорит на костре, но они были согласны предоставить ему выбор времени и места. Ил Торнья мог бы отказать ему, однако дело и без того уже зашло слишком далеко. Если бы регент вмешался сейчас, то навлек бы на себя обвинения в самоуправстве и неверии – обвинения, которые Нетесаный трон едва ли мог себе позволить в сложный период перехода власти из одних рук в другие. Жрец не пытался защищаться – он атаковал, и его атака, хоть и менее явная, нежели убийство ее отца, тем не менее была направлена в самое сердце династии Малкенианов.

«Он знал все с самого начала, – поняла Адер с тошнотворным чувством в животе. – Мне следовало зарезать его в тюремной камере, пока он спал!»

Она отчаянно пыталась придумать какой-то третий путь, другую возможность, все что угодно, только не это шествие вдоль Дороги Богов под взглядами всего Аннура. «Отец бы знал, что делать…» Однако ее отец тоже оказался беспомощным. Уиниан обманул Санлитуна, заманил его в ловушку и убил, а теперь, судя по всему, готовился проделать то же самое с Адер. Ей хотелось кричать, но криком тут было не помочь. «Думай!» – приказала она себе. Однако мыслей в голове не осталось. Все, что она могла, – это следовать за развивающимися событиями и наблюдать их, словно в кошмарном сне.

* * *

Ни одно здание в городе не отстояло от Копья Интарры настолько далеко, чтобы от него не был виден этот невообразимый монолит, но предшественники Уиниана IV догадались, что если средоточие религиозной власти вынести за пределы Рассветного дворца, обособившись тем самым от правящей династии, то можно получить бразды правления над городом, над его духовной жизнью. Храм Света, головокружительно высокое сооружение из камня и цветного стекла, стоял примерно посередине Дороги Богов – достаточно близко к центру Аннура, чтобы было легко поддерживать связь с Рассветным дворцом, но не настолько близко, чтобы оказаться в тени его высоких красных стен.

В отличие от Копья, Храм Света был несомненно человеческим творением – но что это было за творение! Ряды арок, один над другим, громоздились до самого неба, и в каждой арке имелось огромное окно. Адер кое-что знала о стеклянном промысле: даже одно из таких стекол стоило больше, чем годовая прибыль преуспевающего торговца, и это не считая цены вырезки и перевозки. Здесь же их были тысячи, столько, что казалось, будто храм состоит не из камня, а из стекла – массивный, сверкающий множеством граней – драгоценность, рядом с которой меркли все соседние здания.

Ребенком Адер восхищалась величием и многоцветьем храма, но сейчас, сходя со своего паланкина под взглядами, кажется, половины населения Аннура, столпившегося вокруг, она прежде всего заметила вооруженных солдат на стенах и по бокам высоких ворот. И почувствовала, что ее страхи подтверждаются. Ил Торнья настоял, чтобы ее странную процессию от дворца к храму сопровождала тысяча гвардейцев – вдвое больше численности ожидающих их Сынов Пламени. Возможно, этого будет достаточно для победы, если дело дойдет до открытого сражения. Хотя, разумеется, в случае кровопролития нужно также учитывать и толпу. В дополнение к сотням людей, имеющих формальное отношение к суду, здесь собрались тысячи простых зрителей – кто-то из любопытства, кто-то из чувства негодования, – и в беспокойной толпе уже ползли слухи и зрело недовольство.

«Битва на Дороге Богов, – подумала Адер. – Шаэль пресвятой, тело моего отца еще не успело остыть, а империя уже разваливается и трещит по швам!»

Если ил Торнья и был озабочен происходящим, он ничем этого не показывал. Кенаранг сидел на своем коне, небрежно ссутулившись, и явно чувствовал себя там более удобно, чем где бы то ни было во дворце. Можно было решить, что он просто выехал прогуляться, однако в его глазах, когда он смотрел на толпу, появилось нечто, чего Адер прежде не замечала – некая хищная настороженность.

Уиниан, со своей стороны, выглядел торжествующим. Он поднимал свои скованные кандалами руки в сторону толпы, то ли благословляя, то ли защищаясь. «Несколько не к месту сказанных слов, и он может начать бунт прямо сейчас». Тем не менее через какое-то время, показавшееся вечностью, он все же повернулся и вошел в храм.

Внутри Храм Света выглядел, если это возможно, даже еще более внушительно, чем снаружи. Свет, заливающий пространство через все эти высокие окна, плясал на поверхности широких отблескивающих водоемов, бросая яркие волнистые отсветы на стены и колонны. На дне водоемов поблескивали брошенные молящимися монеты: медные светильники, серебряные месяцы, даже несколько золотых аннурских солнц от наиболее богатых. «Вот еще один источник дохода для Уиниана, – подумала Адер, только сейчас в полной мере осознавая размеры богатства и влияния жреца. – Еще один, который мы не облагаем налогом». На каждое из этих солнц можно было едва ли не полгода содержать солдата в полном доспехе – солдата, который вполне мог решить выступить против Нетесаного трона.

Эдолийцы, сопровождающие процессию, образовали кольцо и отгородили небольшое пространство в центре храма, сдерживая напор людей, жаждавших увидеть либо смерть, либо чудо. Адер вступила в это пространство вместе с ил Торньей, другими министрами и самим Уинианом.

– Здесь! – провозгласил Верховный жрец, обращаясь к толпе с вызывающей улыбкой. – Здесь я встречу свой Суд!

Ах вон оно что. Весь купол храма был сплошным стеклянно-хрустальным гимном свету – бесчисленные грани и фасеты, отражающие и преломляющие солнечные лучи в тысячах оттенков, – но наиболее впечатляющей деталью во всем этом была громадная линза, вделанная в самую сердцевину купола непосредственно над нефом.

Старый Семптис Годд объяснял Адер принципы устройства линз, еще когда она была совсем маленькой. Он показал ей, как при помощи круглого тщательно отшлифованного стекла можно разжечь небольшой костер во внутреннем дворе дворца. Адер хотелось посмотреть, что случится с муравьями, если испытать линзу на них, но учитель запретил ей это делать, заверив ее, что они сгорят с такой же легкостью, как и трава, но настаивая на том, что принцессе не пристало марать себя столь низменными занятиями. Сейчас Адер была рада, что пощадила муравьев, однако жалела, что не обратила больше внимания на лекцию Годда о линзах.

Там, на полу в центре нефа, в том месте, где линза фокусировала полуденные солнечные лучи, тусклым красным сиянием светилась каменная плита размером в квадратный фут; воздух над ней колебался. Долго это не могло продлиться – солнце подойдет к зениту, затем начнет медленно склоняться к горизонту, и камень остынет. Однако на протяжении минут десяти этот концентрированный поток света мог кипятить воду, превращать в уголь дерево – или же в одно мгновение дочерна сжечь плоть. Именно здесь жрецы столетиями приносили свои жертвы Интарре.

– Вот где я встречусь со своей богиней! – продолжал Уиниан, показывая на тлеющий камень.

Толпа ахнула, как один человек.

«Он не останется в живых после этого, – сказала себе Адер. – Это невозможно!»

Ил Торнья скептически посмотрел на камень.

– Но это не пламя.

Уиниан презрительно качнул головой.

– Это чистый поцелуй Интарры. Если ты сомневаешься в ее власти, – продолжал он, одним текучим движением стаскивая с плеч омофор и швыряя его в световой поток, – узри это!

Ткань вспыхнула еще в воздухе и опустилась на камень уже в виде горстки пепла. По толпе прошла волна возбуждения. Адер почувствовала, что ее вот-вот вырвет.

– Нет! – вскричала она, шагнув вперед. – Регент прав. Это не пламя. Этот человек потребовал Суда Пламени. Так пускай здесь будет настоящее пламя!

– Сколь мало принцесса понимает природу богини, – насмешливо проговорил Уиниан. – То множество форм, которые она может принимать. Когда я вступлю под ее горящий взор и не сгорю, весь мир узнает, кто здесь настоящий служитель Интарры! Ваша семья провозглашает, что ведет свой род от богини, но ее пути неисповедимы. Она лишила вас своей милости – а без ее милости кто вы такие? Не назначенные свыше покровители, но обыкновенные тираны!

Жар бросился в лицо Адер, кожа под одеждой стала скользкой от пота.

– Ты смеешь называть нас тиранами? – выпалила она. – Ты? Человек, убивший законного императора?

Уиниан улыбнулся.

– Пускай богиня рассудит нас.

«У него не получится, – вновь и вновь повторяла Адер про себя, как заклинание. – У него ничего не получится». Однако до сих пор жрецу удавалось насмехаться над судом и манипулировать происходящим. Этот испепеляющий жар не был настоящим пламенем, и улыбка так и не покинула его тонких губ.

– Я не приму этого! – упиралась Адер, повысив голос, чтобы перекрыть растущий гул толпы. – Я не принимаю этот суд!

– Ты, должно быть, забыла, женщина, – отозвался Уиниан язвительно, с презрением, – что ты не богиня! Твоя семья правила так долго, что вы стали требовать слишком многого.

– Я требую повиновения закону! – яростно ответила Адер.

Однако кто-то уже взял ее за плечо, мягко, но настойчиво увлекая назад. Она попыталась вырваться, однако ей было не по силам сопротивляться державшей ее руке. В припадке гнева она развернулась к наглецу.

– Отпустите меня! Я принцесса линии Малкенианов и Главный министр финансов…

– …и притом не очень умный, если вы думаете, что можете здесь что-либо изменить, – вполголоса отвечал ил Торнья, тихо, но твердо. Удерживающая ее рука казалась сделанной из стали. – Сейчас не время, Адер.

– Другого времени не будет! – выкрикнула она. – Сейчас или никогда!

Она забилась в железной хватке кенаранга; высвободиться ей не удалось, но она смогла снова повернуться лицом к Уиниану. Тысяча глаз неотрывно смотрели на нее, тысяча глоток что-то ревели и вопили, но она не слышала.

– Я требую твоей жизни! – завопила она, обращаясь к жрецу. – Я требую твоей жизни в расплату за жизнь моего отца!

– Ваши требования ничего не значат, – спокойно отвечал он. – Вы здесь не властны.

И затем он повернулся и вступил в поток света.

Уиниан IV, Верховный жрец Интарры, человек, убивший императора и отнявший у нее отца, не занялся пламенем. Даже самый воздух вокруг него казался жидкой струей светоносного жара, и однако жрец всего лишь распростер руки и подставил лицо под сияющий поток, словно под теплый дождик, позволяя ему омыть себя с ног до головы. Целую вечность он стоял так, потом наконец сделал шаг вперед и вышел из-под лучей.

«Невозможно! – думала Адер, обмякая в руках ил Торньи. – Это попросту невозможно!»

– Кто-то убил Санлитуна уй-Малкениана, – провозгласил Уиниан; торжество явно читалось на его лице, – но это был не я. Богиня Интарра подтвердила, что я не запятнан этим грехом, так же как некогда подтвердила невиновность Анлатуна Благочестивого. Те же, кто стремился меня унизить… – он подчеркнуто перевел взгляд с Ран ил Торньи на Адер, – сами оказались остановлены и посрамлены. Мне остается лишь молиться нашей Владычице Света, чтобы они запомнили преподанный им урок до грядущих темных дней!

20

Лучи утреннего солнца лились сквозь окна, яркие и безжалостные. Валин со стоном поднес руку к глазам, пытаясь защитить их от этого сияния. Вся комната была белой: белые стены, белый потолок, даже широкие сосновые доски пола были вычищены, выскоблены и выщелочены столько раз, что совершенно лишились какого-либо цвета. В воздухе стоял запах крепкого алкоголя, который кеттрал использовали для стерилизации ран, и травяных отваров, которыми они пропитывали повязки после того, как раны были вычищены. Валин предпочел бы передвинуть кровать в прохладную тень на другом конце комнаты, но Вильтон Рен, дежурный медик, дал ему строжайшие инструкции насчет того, чтобы лежать спокойно и неподвижно. Инструкции, которые он бы с радостью игнорировал, если бы не острое копье боли, пронзавшее его грудную клетку каждый раз когда он пытался хотя бы шевельнуться.

По словам Рена, его принесли сюда, вытащили стрелу, зашили и перевязали рану, и все это время он пребывал без сознания. Когда спустя сутки он наконец очнулся, его первая мысль была не о пробитом плече и не о той, что выпустила стрелу. Его первая мысль была о Ха Лин. Что бы там ни произошло на стрельбище, он остался жив; но у него не было той же уверенности относительно Лин, ведь она должна была встретиться. Полдюжины раз Валин пытался выбраться из кровати; при последней попытке ему даже удалось добраться до двери, прежде чем он потерял сознание. Там его и нашел Рен.

– Послушай-ка, – прорычал тот, поднимая его с пола и возвращая обратно на койку. – Я здешний медик, так? Кто-то сломал руку – он приходит ко мне. Выбили глаз – приходит ко мне. Разбил свою дурную голову во время сброса бочонка – его приносят ко мне. Если бы с твоей подругой что-то случилось, я бы об этом знал.

Он окинул Валина оценивающим взглядом.

– В общем так: либо ты лежишь на своей Шаэлем клятой койке сам, либо я могу достать кусок хорошей веревки и привязать тебя к ней. Решать тебе.

Хотя Рену уже давно перевалило за пятый десяток и половину своей жизни он не вылезал из лазарета, шея у него была как у быка, руки толще, чем Валиновы ноги, и по выражению его изрезанного шрамами лица было видно, что он с радостью изобьет своего пациента до полусмерти, чтобы иметь возможность его вылечить. Тем не менее, несмотря на грубость тона, слова медика успокоили Валина. Карш был маленьким островом. Если бы Лин действительно попала в переделку, эта новость быстро добралась бы сюда.

Он знал, что должен благодарить судьбу за свое собственное ранение. Стрела прошла навылет, миновав все основные артерии и органы, на расстоянии толщины пальца от легкого. Медики достаточно быстро получили доступ к ране, чтобы промыть ее какой-то жидкостью, которая жгла как кислота, однако, по всей видимости, хорошо предохраняла от любого заражения. По словам Рена, Валину нужно было всего лишь немного покоя, и он сможет полностью поправиться. Такая удача выпадает на долю не так уж часто, и солдату следовало бы оценить подобное везение по достоинству, однако Валин был не в том настроении, чтобы испытывать благодарность. Едва он успел справиться с первоначальной озабоченностью по поводу Ха Лин, как реальность накрыла его словно каменная плита: Анник пыталась его застрелить! Средь бела дня, на глазах у двух инструкторов она натянула лук и пустила стрелу прямо ему в грудь.

Когда Рен в очередной раз вошел с миской бульона, Валин поманил его к себе. Его голос был еще слишком слаб, чтобы общаться громче, чем шепотом, однако эти слова он произнес жестко и непреклонно:

– Ее поймали?

– Поймали? – отозвался Рен, ставя миску на прикроватный столик. – Кого поймали?

– Анник! – прохрипел Валин. – Чертову девчонку, которая в меня стреляла!

Медик пожал плечами.

– Ее не пришлось особо ловить. Она была не меньше других удивлена тем, что стрела оказалась не глушилкой.

Валин уставился на него.

– Удивлена? Ей-то с чего удивляться? Она же и выпустила ее! Она выпустила целых три штуки!

– Но только та, что попала в тебя, оказалась с боевым наконечником. Остальные две были глушилки.

– Да нет же, – Валин замотал головой, вспоминая стрелу, свистнувшую в пыли рядом с ним. Он ведь потому и ринулся бежать, что увидел наконечник этой второй стрелы! – Нет. По крайней мере две были заточенные!

– Можешь рассказать об этом старшему инструктору Раллену, – пожал плечами Рен. – Он ведет расследование этого дела. Похоже на то, что девчонку привлекут за халатность в боевой ситуации. Этот поступок рассмотрят, а ее саму отстранят от учений вплоть до Халовой Пробы.

Его слова ударили Валина, словно молотом.

– Халатность… – еле выговорил он. – А пока что она, получается, разгуливает на свободе?

– А ты чего бы хотел?

Валин раскрыл рот.

– И как она объяснила тот факт, что у нее оказалась хотя бы одна стрела с боевым наконечником на учебном состязании?

– Говорит, с наконечником что-то случилось. Говорит, что стрела, которая в тебя попала, должна была быть глушилкой, но должно быть, она каким-то образом что-то перепутала.

– Еще бы не случилось, Кент меня забери! – взорвался Валин. Он попытался сесть, но раненое плечо пронзила боль, и он бессильно обмяк на койке, шипя сквозь стиснутые зубы. – Случилось то, что она поменяла глушилку на боевую стрелу.

– Слушай сюда, – сказал Рен, предупреждающе помахивая ложкой. – Я не знаю всех подробностей, но мы тут на островах. Ты – один из кеттрал. Здесь у нас не курсы кройки и шитья. Стоит дать людям луки и мечи и приказать им прыгать с птиц и взрывать все, что попадет под руку, и время от времени кому-нибудь из них обязательно прилетит острый кусок железа туда, где это неприятно. Я здесь уже не первый день и видел такое не раз. Глушилка и боевой наконечник не так уж сильно различаются, особенно во время боевых действий.

– И Раллен купился на это? – спросил Валин, изумленный до того, что наполовину принял происходящее.

– Раллен тоже здесь не первый день. Несчастный случай на учениях, такое бывает. Не стоит того, чтобы жертвовать ради этого лучшим снайпером на курсе.

Неспособный ничего ответить, Валин лишь покачал головой. Рен хлопнул его по плечу своей твердой, мозолистой ладонью.

– Послушай, парень. Я знаю, каково тебе сейчас. Ты получил стрелу в грудь, ты злишься. Но есть такая вещь, как обычная дерьмовая невезуха. Может, ты и сын императора, но не стоит считать все, что происходит вокруг, заговором против тебя.

Громко топая, медик вышел за дверь, а его слова продолжали крутиться у Валина в голове. «Не стоит считать все, что происходит вокруг, заговором против тебя…» Было бы очень заманчиво в это поверить – поверить, что случившееся было просто какой-то ужасной ошибкой с неожиданно счастливым концом… но не следовало забывать про эдолийца. Корабль направлялся, чтобы забрать его с Островов. Увезти в безопасное место. По словам умирающего, любой мог оказаться замешанным в заговоре – любой из окружающих.

* * *

Анник пришла как раз перед вечерней трапезой. Валин смотрел в окно, пытаясь определить, является ли корабль, виднеющийся в отдалении, имперским шлюпом или купеческим судном, когда дверь беззвучно распахнулась. Он взглянул в том направлении и увидел снайпершу – она стояла в дверном проеме, безмолвная и неподвижная, с неизменным луком в руках. Почувствовав укол страха, Валин понял, что лук натянут.

– Валин, – проговорила она с коротким кивком. Ее глаза, голубые как арктические льды, не отрывались от его лица.

Он окаменел. В обычной ситуации у него было бы преимущество в ближнем бою с ней, однако сейчас даже сидеть прямо требовало от него больших усилий; он никак не смог бы побороть ее в таком состоянии. Позвать Рена? Но медик пошел в столовую ужинать, после чего собирался принести Валину еще одну миску супа. Значит, оставалось полагаться только на поясной нож.

Нож лежал на деревянном столике возле кровати, рядом с обрезками яблока. Валин прикинул свои шансы – примерно пятьдесят процентов, что он успеет схватить его и бросить, прежде чем Анник выудит стрелу из колчана, – и решил, что это довольно неплохо. Давненько уже ему не предоставлялось настоящего шанса в честном поединке.

– Чего ты хочешь? – спросил он, медленно подвигаясь в сторону стола и попутно освобождая правую руку из-под одеяла.

– Я не пыталась тебя убить, – сказала она прямо.

Валин захлебнулся смехом, отдавшимся в его груди острой болью.

– Ты что же, пришла сюда извиняться?

Анник склонила голову на одно плечо, размышляя над вопросом.

– Нет, – спустя несколько мгновений отозвалась она. – Я пришла, чтобы сказать тебе, что я не пыталась тебя убить.

Валин рванулся за ножом. Он двигался медленнее, чем ожидал, медленнее, чем надеялся; но ведь Кентом клятое оружие было всего лишь в нескольких шагах! Если он всего лишь… но прежде чем он успел хотя бы вытянуть руку, Анник наложила стрелу, вскинула лук и спустила тетиву. Нож с грохотом отлетел в сторону, скользя по полу, а на его месте выросла стрела, еще дрожащая от удара. Валин смотрел на нее, пока она не затихла, потом позволил рукам упасть обратно на койку. Вот, значит, и все. Снайперша загнала его в угол. Больше он ничего не мог сделать.

Она спокойно смотрела на него; следующая стрела уже была наложена на тетиву. Не лучший способ умереть – вот так, застреленным на больничной койке, – но с другой стороны, подумал Валин, любой способ вряд ли покажется особенно хорошим тому, кто собирается умирать.

– Значит, ты тоже участвуешь, – устало проговорил он.

Ему доставило некоторое облегчение в конце концов поставить рядом с этим заговором хоть какое-то лицо, даже если это было не то лицо, которое он ожидал увидеть.

Анник помолчала, прежде чем отозваться:

– Участвую в чем?

– Во всем этом дерьме, чем бы оно ни было, – ответил Валин, слабо махнув рукой. – Мой отец. Я. Каден.

Он прикрыл глаза, подумав о брате – не предупрежденном, неподготовленном, который будет вести свою странную полуаскетическую жизнь, которая была ему предписана, вплоть до того момента, когда кто-то вонзит клинок ему в спину. В этом не будет ничего сложного – там, у черта на куличках, на самом краю империи.

Анник потеребила пальцем тетиву.

– Ты говоришь бессмыслицу. Медик давал тебе что-то, чтобы успокоить боль?

Валин начал отвечать, но остановился. Может быть, она просто играла, чтобы подразнить его перед последней минутой? С другой стороны, Анник никогда не играла. Кажется, в ее жизни было всего лишь две цели – тренироваться и убивать, так что если бы она действительно хотела его убить, то несколькими минутами раньше выстрелила бы ему в шею, а не в нож.

– Зачем ты пришла сюда? – настороженно спросил он, чувствуя, как в нем разгорается слабая надежда.

– Чтобы сказать тебе, что я не пыталась тебя убить, – ответила она в третий раз. Ее глаза были твердыми, как осколки стекла. – Если бы я хотела тебя убить, то нашла бы лучший способ, чем делать это средь бела дня посередине состязания.

– Что ж, слава Кенту, что ты вчера стреляла не так хорошо, как сегодня, – сказал Валин, махнув в сторону стрелы, вонзившейся в стол. – Иначе ты бы пробила мне своей боевой стрелой голову, а не плечо.

Анник сузила глаза. Если бы это не было совсем уж безумной мыслью, Валин бы решил, что задел ее профессиональную гордость.

– Наконечники были не те, – наконец вымолвила она. – Они уводили выстрел в сторону.

Валин подумал.

– Ты хочешь сказать, что думала, будто стреляешь глушилками, а не боевыми?

Как ни странно, это имело некоторый смысл. Разница в весе и форме наконечника стрелы действительно могла объяснить ее промахи, особенно на таком близком расстоянии.

– Я хочу сказать, – поправила его Анник, – что наконечники были не те.

Она дернула подбородком в сторону стрелы, торчавшей из прикроватного столика.

– Эту они вытащили из тебя. Я нашла ее в той комнате, когда вошла. И это вторая причина, почему я пришла сюда.

Валин уставился сперва на нее, потом на стрелу. Ржавое пятно на древке было кровью – его кровью, понял он. Неловкой рукой он раскачал ее и выдернул из шероховатой столешницы.

– Стандартный боевой наконечник, – сказал он, показывая стрелу Анник.

– Вот именно, – отозвалась та, не вдаваясь в объяснения.

Валин вновь обратил внимание на стрелу. Помимо кровяных пятен, в ней не было ничего необычного. Он сам на стрельбах выпустил, наверное, несколько тысяч точно таких же. Вот только…

– Ты не используешь стандартные наконечники, – проговорил он с растущим пониманием. – Ты куешь их для себя сама.

Снайперша кивнула.

– Но как получилось, что ты выпустила стандартную боевую вместо своей глушилки и не заметила разницы? – спросил Валин, одновременно озадаченный и недоверчивый. – Как она вообще оказалась у тебя в колчане?

– Я не знаю, – ответила Анник.

Ее тон был невыразительным, деловым, непроницаемым. Все ее тело, Кент его забери, было непроницаемым! Кеттрал с молодых лет тренировали видеть намерения врага по тому, как он стоит, как держит оружие, куда направлен его взгляд. Можно было обнаружить сотню мелочей – побелевшие костяшки на рукоятке меча, приподнятые плечи, промелькнувший кончик языка на пересохших губах. Едва заметное движение глаз могло сигнализировать о неминуемой атаке или возможности блефа. Анник, однако, могла бы точно так же стоять в очереди в мясную лавку или рассматривать статую на Дороге Богов в Аннуре. Если ее и заботило то, что она едва не убила брата императора, она ничем этого не показывала. Она так и не двинулась от двери, где стояла, держа возле себя лук – расслабленно, но наготове; тонкое детское личико невыразительно, как эти пустые белые стены.

Валин обессиленно повернулся на бок. Его голова гудела от попыток найти во всем этом хоть какой-то смысл. Тело тоже болело: в ходе его жалких усилий рана вновь открылась, и теперь кровь сочилась ему на грудь, а плечо с каждым вдохом пронзала боль. Зато больше не казалось вероятным, что Анник собирается его убить – по крайней мере, не прямо сейчас.

– А что там было с узлом? – устало спросил он. – Тем, который ты завязала, когда мы играли в утопленников?

– Двойной булинь. В таких обстоятельствах его развязать трудно, но ничего невозможного.

Валин внимательно наблюдал за ее лицом. По-прежнему никаких знаков.

– Ты действительно в это веришь, правда? – спросил он после долгой паузы.

– Это правда.

– Правда, – повторил Валин. – И как ты думаешь, что я обнаружил там, внизу, когда едва не утонул?

– Ты обнаружил двойной булинь, – ответила Анник. – Тебе не удалось его развязать, и ты попытался придумать какое-то оправдание для Фейна. Поэтому ты солгал насчет дополнительных петель.

Она сказала это абсолютно без эмоций, как если бы ложь вышестоящему офицеру и обвинение своего товарища-кадета были всего лишь тактическим ходом, не хуже любого другого, о котором можно судить лишь исходя из того, насколько он удался. Ничто здесь не вызывало у нее раздражения; ничто не удивляло.

– А Эми? Что насчет нее? – спросил Валин наобум, повинуясь внезапному импульсу. – Это ты ее убила?

Наконец-то он добился хоть какой-то реакции. Что-то темное и страшное промелькнуло в глазах Анник – тень гнева и разрушения.

– Как ты знаешь, мы ее нашли, – продолжал Валин, развивая атаку. – Симпатичная была девушка… до того, как с ней позабавился ее убийца.

– Она… – у Анник в кои-то веки не было слов, тонкие черты ее лица исказились. – Она…

– Что – она? Она умоляла тебя перестать? Она не должна была умереть? Может быть, она сама напросилась?

Каждое слово давалось ему с усилием, каждый звук терзал рану в его груди, но он продолжал метать слова в снайпершу, словно ножи, пытаясь задержать ее в оборонительной позиции, заставить отступить, после чего – неминуемо – споткнуться.

– Я знаю, что вы встречались тем утром, – продолжал он. – Неужели ты потратила весь день на то, чтобы ее убить?

Анник подняла лук, и на мгновение Валин решил, что она все же собирается его пристрелить. Ее дыхание вдруг стало тяжелым, пальцы только что не дрожали. Позабыв о страхе, он зачарованно смотрел, как она содрогается, заставляя себя успокоиться. Затем, не произнеся ни слова в оправдание, она повернулась на каблуках и исчезла за дверью. Долгое время он лежал, просто глядя в темный дверной проем и тщетно пытаясь воссоздать в памяти выражение, которое увидел на ее лице.

Когда несколько часов спустя в палате наконец появилась Ха Лин, она застала его в том же самом положении.

Валин не побеспокоился зажечь маленький светильник возле кровати, и поначалу в сгущающихся сумерках он разглядел только ее силуэт – крутой изгиб бедра, контур высокой груди на фоне беленой стены. Он чувствовал ее запах: легкий аромат соли и пота, который он научился различать за сотни учебных заданий.

– Лин, – начал он, встряхивая головой, чтобы выбросить оттуда воспоминания об Анник, – ты не поверишь, что…