Текст книги "Клинки императора"

18

Солнце висело высоко в небе и светило во всю мочь. Это было плохо. Это давало наблюдателям отличный шанс обнаружить его. Погода стояла безветренная, и это тоже было плохо. Легкий ветерок с океана мог бы заглушить случайные звуки, такие как шорох мелких камушков под его телом, прижимающимся к земле. День был жарким, жарче, чем обычно весной, и в этом тоже не было ничего хорошего. Пот градом катился у него со лба, жег глаза и мешал смотреть. Ему отчаянно хотелось утереться, но лишние движения были проклятием для снайпера. Поэтому он просто помигал глазами, прищурился и продвинулся еще на несколько дюймов по неглубокой ложбинке. Ложбинка тоже была выбрана неудачно.

Стрелковые состязания могли проводиться в любом месте на островах, но излюбленным местом инструкторов был кусок земли возле северного берега Карша, где поверхность резко поднималась вверх, заканчиваясь известняковыми утесами, обрывавшимися в море. Земля здесь была разбита сотней трещин, от крошечных бороздок до глубоких ущелий, словно Пта, Владыка Хаоса, взял весь остров в свою могучую длань и швырнул вниз, разбив о поверхность океана.

Наверху, на утесах, располагалась платформа наблюдателей – водруженная на подпорки деревянная конструкция, где находился бронзовый колокол величиной с человеческую голову. Сама задача была проще простого: подобраться к колоколу на достаточное расстояние, чтобы достать его выстрелом, и затем так же незаметно убраться восвояси. На практике же это было почти невыполнимо. На платформе стояли инструкторы Гнезда, вооруженные подзорными трубами, обшаривая окружающую местность в ожидании, когда очередной кадет совершит ошибку, хоть на мгновение оказавшись на виду.

Единственное укрытие предоставляли заросли местного кустарника и складки рельефа, и Валину за первые три года не удавалось подобраться к платформе и на полмили, не говоря уже о расстоянии, достаточном, чтобы выстрелить в колокол. Впрочем, в последнее время он начал делать некоторые успехи.

Разумеется, успех для кеттрал имел двоякие последствия. Успех означал, что тренировки стали для кадета слишком легкими, а это в свою очередь означало, что вскоре они станут значительно тяжелее. Одно дело, когда ты пробираешься через кусты в одиночку, имея сколько угодно времени, чтобы подобраться к колоколу, и совсем другое, когда ты делаешь это одновременно с кем-то еще, пытаясь не попасться на глаза не только наблюдателям, но и ему, и к тому же постоянно выжимая из себя еще немного скорости, чтобы успеть к колоколу первым. Но хуже всего – это когда ты соревнуешься с Анник. Молодая снайперша достигла такого совершенства, что в прошлом году ее выставляли уже против старших кадетов. Сейчас, однако, группа Валина сама приближалась к Халовой Пробе, и кадетов старше них просто не было.

«Когда тебе не везет, никакие тренировки не помогут», – подумал Валин.

Он повернул голову, не отрывая ее от каменистой почвы, чтобы посмотреть в западном направлении. Камни впивались в его плечо и грудь, острые осколки рвали черную униформу, а жалкая канавка, по которой он полз, оказалась чересчур узкой для выгнутого лука его арбалета, который застрял на повороте и разодрал ему живот. Кеттрал учили обращаться с самым разнообразным стрелковым оружием, но для снайперских целей не было оружия лучше арбалета. В отличие от обычного лука, из него можно было стрелять в позиции лежа, и единственным необходимым для этого движением, после того как ты его взвел, было нажатие пальца на спусковой крючок. Но разумеется, это означало, что ты должен был таскать эту Кентом клепанную штуковину за собой.

В довершение всех его проблем Валин понятия не имел, где находилась Анник. Он, конечно, и не ждал этого. Ему с головой хватало необходимости держаться незаметно, чтобы не попасться на глаза наблюдателям; он не собирался еще и охотиться за своей соперницей. В любом другом состязании он не дал бы и половины коровьей лепешки за информацию о том, где находится другой снайпер – но это было не любое другое состязание. Анник находилась где-то поблизости и подбиралась к нему так же несомненно, как и к колоколу. Несмотря на то, что он говорил Лин предыдущей ночью, лопатки Валина зачесались при этой мысли. Единственным утешением было то, что солнце, жара и неровная поверхность наверняка доставляют ей столько же неудобств, сколько и ему.

«Что ж, в таком случае надо двигаться».

Рассчитывая на то, что убогая расщелина поможет ему подобраться на расстояние выстрела, он полз по ней все утро, соблюдая достаточно осмысленный темп – один-два шага в несколько минут. К несчастью, по мере того как он поднимался в гору, ложбинка становилась все мельче и мельче и в конце концов практически перестала давать какое-либо укрытие. Сейчас ему достаточно было приподнять голову на малейшую долю дюйма, чтобы увидеть деревянную конструкцию башни наблюдателей и сверкающее размазанное пятно свисающего с нее колокола – в пятистах шагах от себя. Все еще слишком далеко, чтобы можно было стрелять.

Он прикинул возможность вернуться и начать сначала. Это было бы правильным решением, если бы все остальные факторы были равны – но они определенно не были равны. Было недостаточно просто незаметно выбраться на позицию; необходимо было сделать это быстро. Около восьми шагов практически без прикрытия – несколько жидких кустиков и пучки жесткой травы, – но если удастся преодолеть их так, чтобы его не засекли, то дальше можно будет затаиться за рядом валунов, может быть, даже подползти вдоль них поближе. План был рискованный, но, с другой стороны, все действия кеттрал были связаны с риском: даже просто быть кеттрал – уже достаточно рискованная вещь. На островах никто не учил тебя избегать риска; тебя учили его оценивать, выискивать возможности, действовать, опираясь на неопределенность.

Впрочем, в данный момент Валин не чувствовал в себе большого желания оценивать и искать возможности. Анник была где-то рядом, и она-то не тратила время на колебания из-за каких-то возможностей; ну разве что ему действительно очень повезло.

– А, Шаэль с ним со всем! – буркнул Валин, поднялся на четвереньки и опрометью ринулся вперед, карабкаясь по камням, стараясь держаться как можно ближе к земле и в то же время двигаться как можно быстрее. У него ушло около пятнадцати ударов сердца на то, чтобы ужом проползти по грязи и мелким камушкам, и хотя его сердце колотилось как бешеное, каждый удар, казалось, растягивался на целую вечность. В конце концов он рухнул на землю спиной к массивному известняковому валуну, потом перекатился на правый бок – так, чтобы между ним и открывающимся к югу пространством оказалась покрытая густой листвой ветка огнелиста. Лишь обеспечив себе достаточное прикрытие, он сделал паузу, чтобы перевести дух. Наблюдатели не засвистели в свисток. Анник не достала его стрелой. Валин расплылся в широкой улыбке. Все-таки иногда стоит идти на риск.

На протяжении следующего часа он осторожно подбирался все ближе и ближе к платформе наблюдателей, маневрируя среди кустов и пучков низкой травы, мелких ложбинок и каменистых уступов. Если он поднимал голову достаточно высоко, то мог ясно видеть колокол – а также двоих инструкторов, стоящих по сторонам от него и обшаривающих территорию своими подзорными трубами.

«Ну давай же, Хал, – молился он, дюйм за дюймом пробираясь вперед через каменное крошево. – Осталось совсем чуть-чуть!»

Арбалет, который он тащил с собой, был громоздким, но бил далеко – в безветренную погоду Валин попадал из него в цель больше чем за сотню шагов.

«Займи чем-нибудь Анник еще хоть ненадолго!»

Он полз вперед под прикрытием наклонного уступа, когда с платформы наблюдателей донесся резкий вскрик. Валин рискнул выглянуть из-за укрытия: один из двух инструкторов – Андерс Саан, судя по голосу, – бранился как матрос, держась рукой за грудную клетку.

– А-а, Шаэль побери! – рявкнул Валин, рванувшись вперед.

Судя по всему, Анник вышла на дистанцию поражения и сразу же принялась за работу. Несколькими мгновениями позже второй наблюдатель на платформе тоже перегнулся пополам – его черный силуэт дернулся так, словно его пырнули ножом. Стрелы-«глушилки» не могли убить, и Анник из уважения к инструкторам целилась им в туловище, а не в лицо; и тем не менее затупленный арбалетный болт бил весьма болезненно.

Валин стиснул зубы. Перед тем как стрелять в колокол, Анник понадобится перезарядить арбалет. Это значит, что она должна будет вновь натянуть лук при помощи заводной рукояти, вложить в паз новый болт и снова принять боевую стойку. Имелся ничтожно малый шанс, что он сможет использовать это время для собственного выстрела, особенно сейчас, когда наблюдатели технически не могли участвовать в происходящем. У нее уйдет по меньшей мере сорок секунд, чтобы…

Стрела расколола камень в нескольких дюймах от его головы и упала на гравий, словно дохлая птичка. Валин уставился на нее. Анник не могла перезарядить арбалет так быстро! Надо было зацепить тетиву, повернуть храповик… Никто не мог перезарядить арбалет с такой скоростью!

«Ну а она смогла, ты, Кентом клятый идиот!» – прорычал он сам себе, стремительно перекатываясь налево в попытке обеспечить хоть какую-то преграду между собой и тем направлением, откуда был произведен выстрел. Он свалился в крошечную ложбинку как раз в тот момент, когда еще одна стрела стукнулась в землю прямо над ним.

Стрела.

Арбалет не стреляет стрелами – он стреляет болтами. Анник успела так быстро перезарядиться потому, что она стреляла из обычного лука – хотя как она ухитрялась делать это из положения лежа, Валин не имел понятия. Но это было неважно. Она загнала его в угол и несомненно перебиралась на новую позицию, откуда сможет его видеть, пока он лежит здесь, беспомощный. Не пройдет и минуты, как следует ждать нового выстрела. Логичным решением в данной ситуации было бы сдаться. Снайперша несомненно выиграла состязание – она могла прозвонить в Кентов колокол в любой момент по своему выбору. Однако что-то в Валине бунтовало против того, чтобы вот так опустить руки. Для Анник игра была не окончена до тех пор, пока она не перестреляет всех, находящихся на поле, а если игра была не окончена, значит, он все еще мог выиграть. Валин принялся на четвереньках выбираться из ложбины. Нужно только доползти до…

Еще одна стрела скользнула в пыли непосредственно рядом с ним. Девчонка действовала быстро, но ее обычная точность ей изменяла. Валин собрался было улыбнуться – похоже, даже у Анник бывают неудачные дни, – но в этот момент взглянул на стрелу, и дыхание замерло у него в груди. В пыли, яркое и смертоносное, блестело отточенное острие. Стрела не была затупленной! Если бы Анник попала в цель, такой наконечник прошел бы насквозь через его грудную клетку и вышел бы с обратной стороны.

Взревев от ярости и страха, Валин вскочил на ноги. Теперь игры закончились. Никаких пряток. Никакого сидения за камнями и ползания по кустам. Он понятия не имел, как такое было возможно, при том, что за происходящим следили двое инструкторов, но Анник пыталась его убить! Она уже вышла на дистанцию, нашла нужный угол обстрела и, возможно, уже наложила стрелу.

Он ринулся вперед, мечась из стороны в сторону, перепрыгивая камни и расщелины. Если удастся добежать до того низкого гравийного уступа в пятнадцати шагах отсюда, то он будет в сравнительной безопасности, но для хорошо тренированного снайпера пятнадцать шагов – целая вечность. Сердце колотилось о ребра, легкие вздымались; он бежал, борясь с собственным страхом, вгоняя его в ноги, в легкие, используя его как топливо, чтобы бежать дальше. Еще пять шагов. Если он успеет добежать до уступа…

Стрела ударила его в плечо, прямо над легким, опрокинув лицом вперед на усыпанный каменной крошкой склон. Сперва он почувствовал только шок от удара. Потом пришла боль – яростное пламя, раздирающее плоть. Он перекатился на бок и посмотрел на перед своего мундира: стрела прошла через его тело насквозь, выйдя из груди и разорвав ткань. Наконечник и древко были залиты кровью. «Настоящая стрела, Кент ее дери», – отрешенно подумал он.

Он попытался опереться на руки, чтобы подняться на четвереньки, но ничего не вышло. Туман застилал его зрение, но он смог различить гибкую фигурку, поднявшуюся с земли примерно в сотне шагов. Анник небрежно держала в одной руке короткий лук с уже наложенной следующей стрелой. «Они видят ее, – вяло подумал Валин. – Неужели она не понимает, что инструкторы на нее смотрят?» Девушка легко, словно играя, вскинула лук, одним движением натягивая и спуская тетиву. Спустя мгновение до Валина донесся звон бронзового колокола, глухой и безжизненный, словно он слышал его из-под воды.

Лишь после того как она опустила лук, Анник взглянула в его направлении, повернув голову быстрым точным движением, словно птица. Сквозь кровавый туман, застилавший его зрение, Валин увидел, как ее глаза расширились, но не прочел ни радости, ни торжества на этом жестком, детском личике.

19

Уиниан IV не был похож на человека, способного убить кого-либо, тем более старого солдата, каким был Санлитун уй-Малкениан. Отец Адер был высоким и сильным, с могучими руками и пальцами, в то время как Верховный жрец Интарры, почти альбинос, был маленького роста, бледный, тонкогубый, сутулый, с головой, напоминавшей бесформенную тыкву. То, что отец Адер лежал мертвый в своей холодной гробнице, само по себе было достаточно горько, но при мысли, что его отправил к Ананшаэлю вот этот жалкий сморчок, ей хотелось вопить и рыдать одновременно. Если уж Санлитуну было суждено умереть, это должно было произойти в битве или в волнах бушующего моря. Стихия войны, зияющая пучина – вот враги, достойные ее отца! Уиниан же, несмотря на свое высокое положение, казался ей существом мелким и подлым.

«Тогда почему он не выглядит испуганным?» – нервно подумала она.

Рассветный дворец был рассчитан на то, чтобы внушать благоговейный трепет даже самым пресыщенным властителям. В его сердце, возвышаясь над всем городом, располагалось Копье Интарры – башня невероятной высоты, высеченная из цельного камня, с основанием, утопленным глубоко в материковую породу. История не сохранила сведений о том, чьи руки ее соорудили. У основания Копья находился Зал Тысячи Деревьев. Самый длинный и самый высокий зал во дворце был также одним из первых – просторное, гулкое сооружение из кедра и красного дерева, огромные колонны которого десять тысяч рабов тащили дюжину лет через всю Эридрою со склонов Анказа. Отполированные и промазанные маслом золотые стволы ряд за рядом уходили вверх, где отходящие от них, как при жизни, ветви поддерживали потолок. Это место было создано с таким размахом, что могло вселить робость даже в императора, правившего им со своего Нетесаного трона – однако Уиниан держался безразлично, с видом скучающим и даже самодовольным.

Его маленькие темные глазки перебегали с выстроившихся вдоль стен эдолийцев к скамьям, уже занятым Сидящими, которым предстояло выслушать обвинения и свидетельства против него, а затем то, что он сможет сказать в свою защиту. Уиниан облизнул губы – как показалось Адер, скорее от нетерпения, чем от нервозности, – и обратил свой взгляд на нее. Она знала силу своего собственного взгляда, обескураживающее воздействие, которое ее горящие радужки оказывали на тех, кто пытался посмотреть ей в глаза, и тем не менее Верховного жреца они, казалось, беспокоили не больше чем грандиозный зал. Он хладнокровно посмотрел на нее, когда она проходила мимо, чтобы занять свое место, и в уголке его губ заиграла едва заметная насмешливая улыбка. Затем Уиниан кивнул ей.

– Госпожа, – произнес он. – Или мне следовало сказать «министр»? Можно ли одновременно быть госпожой и министром?

– Можно ли одновременно быть убийцей и жрецом? – парировала она. Гнев вспыхнул, распространяясь под ее кожей, словно пожар.

– Госпожа министр, – отозвался Уиниан, в показном ужасе прижимая к груди трепещущую ладонь. – Боюсь, вы имеете в виду меня.

Адер подавила готовый сорваться с губ ответ. Они говорили негромко, и тем не менее некоторые из собравшихся уже поворачивали головы, прислушиваясь. Необходимо было придерживаться формальной процедуры, а она не включала в себя перепалку с обвиняемым. Подобная перепалка была ниже достоинства имперского министра; кроме того, спустя несколько минут убийца ее отца предстанет перед правосудием, гораздо более беспощадным, чем любые колкости Адер. Она прикусила ноготь, потом вспомнила о своем положении и сотнях наблюдающих людей и заставила себя вновь положить руку на колено. В том, что Уиниан заплатит за свои преступления еще до завершения дня, она была уверена, и все же Адер провела достаточно времени за изучением истории, чтобы знать, что и аннурское правосудие, при всем его великолепии, порой могло ошибаться.

Наиболее важным моментом был выбор Сидящих. Они избирались каждый день в случайном порядке специально обученными для этой задачи чиновниками: десятки групп по семь человек, которым предстояло заседать в десятках намеченных к слушанию судов. Как постановил еще Териал, каждая группа представляла собой Семерку: одна мать, один купец, один нищий, один священнослужитель, один солдат, один сын и один умирающий. Териал считал, что группа такого состава будет способна справедливо рассудить даже самых высокопоставленных граждан империи. Однако при помощи обмана и подкупа можно было оказать влияние на состав группы.

«Но я сама просматривала кандидатуры всех вероятных Сидящих, – возразила себе Адер. – Что я могла упустить? Что он знает такого, чего не знаю я?»

Гулкий звук двух огромных гонгов нарушил тишину. От их вибрации у Адер заныли зубы. Впервые со смерти отца она слышала этот звук, провозглашающий появление монарха, и на мгновение ей показалось, что сам Санлитун сейчас войдет через двадцатифутовые двери в зал суда, облаченный в свою неброскую государственную мантию. Когда вместо него появился Ран ил Торнья, она вновь ощутила, как сердце скрутила боль утраты. Казалось невероятным, что ее отца действительно больше нет, что она никогда больше не сядет напротив него за доской с расставленными камнями, не прокатится вместе с ним верхом. Философы и жрецы высказывали множество предположений насчет того, что случается с душой после того, как ее забирает Ананшаэль, но все их богословское и ученое крючкотворство не стоило и выеденного яйца. Ее отца больше не было; этот вот кенаранг, наряженный в плащ для верховой езды, стоивший столько, как если бы он был золотым, правил теперь Аннуром – по крайней мере до тех пор, пока не вернется Каден.

В случаях, когда речь шла о государственной измене, роль обвиняющей стороны исполнял сам император, так что сейчас, поскольку Санлитун был мертв, эта задача легла на плечи регента. Это беспокоило Адер. Ил Торнья, несомненно, был блестящим полководцем, но по его собственному признанию, он не испытывал интереса и не имел способностей к более тонким политическим маневрам. Разумеется, данный вопрос был скорее юридическим, чем политическим, к тому же ил Торнья казался искренне заинтересованным в том, чтобы голова Уиниана рассталась с плечами, но все же она чувствовала бы себя увереннее, если бы на его месте был кто-нибудь более искушенный, имеющий более глубокий опыт в нюансах аннурского законодательства.

– Я знаю, что вы беспокоитесь, – сказал он ей накануне вечером, когда они встретились в Ирисовом павильоне за чашкой тха, чтобы обсудить предстоящий суд.

– Вы солдат, а не юрист, – откровенно ответила она.

Он кивнул.

– И как солдат я хорошо усвоил одну вещь: когда мне стоит прислушаться к людям, которыми я командую. Мы репетировали все это дюжину раз с Йессером и с тем въедливым старикашкой, Юэлом – Шаэль меня забери, если я помню, как называется его должность…

– Летописец Правосудия. Это высочайшая юридическая должность в империи.

– Ну, как бы там ни было, он сутки напролет пытал меня каленым железом, так что теперь я могу повторить свою речь перед Сидящими хоть задом наперед, а то и перевести ее на ургульский, если будет надобность. Никак не ожидал, что в мои первые дни в качестве регента меня будут гонять как зеленого новобранца!

Это должно было несколько ее утешить. В Аннуре не было более светлых юридических умов, чем Йессер и Юэл, а дело против Уиниана казалось относительно простым – император был убит посередине Храма Света, во время тайной встречи с Верховным жрецом. Если у Ран ил Торнья хватит здравого смысла во всех подробностях следовать их советам, то она еще до захода солнца увидит, как Уиниана лишат должности, ослепят и предадут смерти.

Прежде, чем занять отведенное ему деревянное сиденье, ил Торнья почтительно преклонил колени перед Нетесаным троном, возвышающимся сзади среди теней. Трон будет пустовать до тех пор, пока не вернется Каден, однако даже незанятый, он привлекал к себе взгляды и вызывал приглушенные возгласы, словно это был спящий, но опасный зверь. Он был древнее, чем зал, выстроенный вокруг него, древнее, чем сам Рассветный дворец, древнее самых ранних воспоминаний – массивная глыба черного камня, торчащая из коренной породы, втрое превышающая рост самого высокого человека. Возле ее вершины ветер и вода за тысячелетия выдолбили углубление, превосходно подходящее для человеческой фигуры. Сама скала не позволяла легко добраться до этого сиденья, поэтому один из предков Адер в свое время повелел соорудить позолоченную лестницу, по которой император мог восходить на трон. До ее появления, однако, если верить писаниям Уззлтона Лысого – еще до появления императоров и даже самого Аннура, дикие племена Перешейка некогда выбирали своих вождей, устраивая кровавую свалку. Сотни воинов стремились взобраться на вершину скалы и усесться в углублении, поражая соперников острыми бронзовыми клинками. В трепещущем свете факелов Адер видела, что пол под черной каменной глыбой был красным – напоминание о крови многих поколений ее предков, впитавшейся в равнодушный камень.

Если ил Торнья и чувствовал некоторый трепет, то ничем этого не показал. Отдав дань почтения трону, он повернулся, чтобы окинуть взглядом собравшуюся толпу – сотни министров и чиновников, любопытствующих торговцев и аристократов, пришедших посмотреть на отправление правосудия и на унижение одного из великих мира сего, – после чего уселся на свое деревянное кресло и поднял руку, давая знак звенящим гонгам замолчать.

– Мы собрались здесь, – начал он громким голосом, разнесшимся по всему залу, – чтобы выяснить правду. В этом стремлении мы призываем богов, и прежде всего Аштаррен, Мать Порядка, и Интарру, чей божественный свет озаряет самую густую тьму, чтобы они направляли нас и придали нам силы.

Это была стандартная формула, открывающая любое судебное заседание от Поясницы до Изгиба, но в устах ил Торньи она прозвучала с особой четкостью и силой.

«Таким же голосом он командует в сражениях», – поняла Адер и впервые почувствовала зарождающуюся надежду. Кенаранг держался если не вполне царственно, то по крайней мере спокойно и уверенно, словно выполнял привычную работу. Она позволила себе на мгновение отвлечься от настоящего, чтобы заглянуть в будущее. После осуждения и казни Верховного жреца в Храме Света воцарится смятение. Она не просто отомстит за гибель своего отца – ей предоставится возможность использовать поднявшуюся смуту, чтобы лишить соперничающий орден силы и влияния. «Конечно, до конца мы уничтожать их не будем. Людям нужна их религия. Однако с этими легионами им придется расстаться…»

– Уиниан, – продолжал ил Торнья, прерывая ее размышления, – четвертый из носящих это имя, Верховный жрец Интарры, Хранитель Храма Света, предстоит перед лицом этого собрания по двум обвинениям: в измене высочайшей степени, а также в убийстве государственного служащего высшего ранга. Оба эти преступления караются смертной казнью. Как регент я намереваюсь изложить факты так, как они известны, после чего Уиниан самолично выступит в свою защиту. Семеро Сидящих, руководствуемые собственным разумением и вдохновением богов, затем должны будут высказать свое решение относительно вины или невиновности этого человека.

Он повернулся к Уиниану.

– Есть ли у вас какие-либо вопросы на данный момент?

Тонкие губы жреца растянулись в улыбке.

– Нет. Вы можете продолжать.

Адер нервно закусила краешек губы: в положении Уиниана едва ли было уместно указывать правителю государства, когда ему следует продолжать! Ил Торнья, однако, ограничился тем, что пожал плечами. Если его раздосадовало или смутило вызывающее поведение жреца, он ничем этого не показал.

– Вы можете выбрать своих Сидящих.

Это тоже было стандартной процедурой. В специально отведенных комнатах ожидали десятки отобранных Семерок. Каждой комнате был присвоен свой номер. Уиниану теперь следовало назвать любое число от одного до двадцати, и соответствующая Семерка Сидящих будет вызвана в зал суда для слушания дела и вынесения вердикта.

Но Уиниан не стал называть число. Облизнув языком тонкие губы, он метнул взгляд сперва на Адер, затем вверх, в темную пустоту под крышей зала.

– Как уже показало это судилище, – проговорил он голосом более тихим, чем у регента, но гладким и ровным, скользнувшим в зал словно змея, – люди склонны совершать слишком много глупостей. Я не буду подчиняться их суду.

Впервые брови ил Торньи сошлись на переносице. У Адер сжались мышцы живота, она сама не заметила, как приподнялась на сиденье.

– В таком случае, – выпалила она, – следует немедленно послать за палачом! Аннурская империя – это прежде всего государство, где правит закон. Именно наши законы отличают нас от дикарей в джунглях и степи, приносящих кровавые жертвы своим богам. И если этот так называемый жрец не собирается подчиняться этим законам – что ж, покончим с ним, и дело с концом!

На нее обратились сотни глаз. Ил Торнья тоже встретился с ней взглядом и успокаивающе поднял руку, кивком показывая, что уже понял суть ее возражения и она может не продолжать. Адер прервала тираду и снова заняла свое место, постаравшись сделать это со всем достоинством, на какое была способна. Окружающие регента министры в своих черных мантиях смотрели на нее как стервятники. Они не питали особенной симпатии к Уиниану, однако и в поведении Адер не прекращали выискивать слабое место.

«Я ничего не имею против вас лично, – сказал однажды Бакстер Пейн, глядя на нее своими слезящимися глазами, – но женщины не созданы для министерских должностей. Они чересчур… непостоянны, слишком склонны поддаваться эмоциям».

Адер сдержала ругательство.

«И вот как раз этим я и занимаюсь – позволяю себе поддаться эмоциям».

Жрец держал паузу, ожидая, когда уляжется гул разговоров, последовавших за ее внезапной вспышкой. Он явно наслаждался возбуждением толпы и ее собственным замешательством. Отец пытался научить Адер сдерживать свои чувства, но для этого умения у нее не хватало способностей.

– Если вы отказываетесь от суда… – начал ил Торнья, но Уиниан прервал его:

– Я не отказываюсь от суда в целом. Но этот суд я отвергаю! Верховному жрецу Интарры, избранному богиней, чтобы представлять ее на земле, не пристало ставить себя в зависимость от мелочных умов и ошибочных суждений мужчин и женщин. – Жрец широко распростер руки, словно приглашая всех собравшихся исследовать самые глубины своей души. – Я отказываюсь подчиниться суждению Семерых Сидящих! Вместо этого я взываю к самой богине, чтобы она вынесла свой приговор. По праву, дарованному мне издревле, я требую Суда Пламени!

Адер снова привстала со своего места.

Зал вокруг нее взорвался возгласами и криками, десятки споров и вопросов вспыхивали как лесной пожар. Она с самого начала поняла по лицу жреца, что тот надеется каким-то образом избежать предстоящего суда, но такое… Каждый гражданин империи действительно имел право на Суд Пламени с тех самых пор, как Анлатун Благочестивый взошел на погребальный костер своего брата, чтобы доказать свою невиновность, и сошел с него невредимым, чтобы занять Нетесаный трон. По утверждению Анлатуна, огонь не коснулся его, поскольку сама Интарра пожелала таким образом подтвердить его невиновность. В последующие годы возник наплыв преступников, требующих для себя правосудия богини. Все они сгорели, без единого исключения. Скончались в страшных мучениях. После этого Суд Пламени быстро утратил свою привлекательность и исчез как из практики, так и из памяти, оставшись лишь в виде записей в юридических манускриптах.

До настоящего момента.

– Пускай богиня рассудит! – продолжал Уиниан, негодующе возвысив голос так, чтобы его было слышно за гулом толпы. – Пускай меня рассудит богиня, – повторил он, подняв руку, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. – Владычица Света, Повелительница Огня. Моя богиня!

Адер впилась ногтями в свои ладони, но решилась больше ничего не говорить. Вместо этого она обратила свой взгляд к ил Торнье, чтобы посмотреть, как он справится с этим новым затруднением.

Кенаранг вскочил на ноги; казалось, он был готов вытащить длинный меч, висевший у него на боку. Но он ограничился тем, что махнул рукой рабу, стоявшему возле гонга, и спустя несколько мгновений густой гул успокоил собравшихся. Дождавшись, пока толпа стихнет, регент снова уселся и бросил взгляд на Йессера с Юэлом. Оба юриста – один высокий, другой коротенький, тощие, как скелеты, в своих болтающихся министерских мантиях – горячо, но неслышно спорили друг с другом, размахивая в воздухе руками в чернильных пятнах. Заметив взгляд регента, Юэл замолчал, поднялся и что-то вполголоса пробормотал на ухо ил Торнье. Тот выслушал, нетерпеливо кивая, и взмахом руки отослал чиновника назад.

– Очень хорошо, это значительно сэкономит нам время, – в конце концов объявил он. Его голос звучал чересчур шутливо, чтобы это могло успокоить Адер. – Никаких Семерых Сидящих, зачитывания показаний, возражений обвиняемого, ничего этого не будет. Вместо этого в соответствии с законом Верховный жрец должен будет продержать в пламени обнаженную руку до локтя на протяжении пятидесяти ударов гонга. Если за все это время его плоть останется неповрежденной, из этого будет заключено, что Интарра, видящая все, что происходит в Аннуре, сочла его свободным от обвинения. Ему позволят уйти без помех.

Ил Торнья сделал паузу и продолжал с коварной усмешкой на лице:

– Если же плоть или даже волосы на его руке окажутся опаленными или сожженными, – он пожал плечами, – в таком случае все его тело будет принесено в жертву священному пламени Интарры.