Текст книги "Грядущая буря"

– В прошлый раз я проверял посты утром, – ответил Гавин. Удивительно, но сердце билось ровно и спокойно. – До этого выезжал днем. Но самое опасное время – это вечер, когда для атаки еще достаточно светло, а люди уже успели устать и наесться.

Раджар кивнул, шагая рядом с Гавином.

– Видит Свет, сейчас нам нужны бдительные разведчики, – согласился он. Отряды Брина рыскали по деревням не далее чем в полудне пути верхом от Дорлана. – Я отправлю с тобой эскорт.

– Не стоит, – сказал Гавин. – В прошлый раз на четвертом посту меня заметили еще за полмили. Отряд поднимет слишком много пыли. Хочу проверить, так ли зорки у них глаза, когда всадник всего один.

Раджар снова нахмурился.

– Ничего со мной не случится, Раджар! – Гавин сумел криво улыбнуться. – Кому это знать, как не тебе. Чего ты боишься – что меня схватят разбойники?

Раджар расслабился, усмехнулся:

– Тебя? Скорее они Слита поймают. Ладно. Но не забудь выслать ко мне гонца, когда будешь возвращаться в лагерь. Я полночи спать не буду, если ты не вернешься вовремя.

«Прости меня за бессонную ночь, дружище», – подумал Гавин, кивнув Раджару. Тот побежал обратно, следить за учебными поединками, а Гавин вскоре оказался за пределами лагеря. Послав за своим седлом деревенского мальчишку, бывшего за подручного конюха, он начал развязывать путы стреноженного Неукротимого.

– У тебя вид человека, который уже все решил, – неожиданно раздался тихий голос.

Гавин вскочил и развернулся, хватаясь за меч. Одна из теней поблизости шевельнулась. Присмотревшись, он различил смутный человеческий силуэт. По кривому носу он узнал Слита. Будь прокляты эти плащи Стражей!

Гавин попытался напустить на себя беззаботный вид, как при разговоре с Раджаром.

– Рад наконец-то заняться делом, – промолвил он, отворачиваясь от Слита, когда заметил возвращающегося конюха. Бросив пареньку медную монетку, Гавин отпустил его и сам принялся седлать коня.

Он положил седло на спину Неукротимого, а Слит продолжал наблюдать за юношей из тени большой сосны. Страж знал. Поведение Гавина могло обмануть кого угодно, но он чувствовал, что со Слитом это не пройдет. О Свет! Неужели ему придется убить еще одного человека, которого он уважает? «Чтоб тебе сгореть, Элайда! Чтоб ты сгорела, Суан Санчей, и вся ваша Башня. Хватит использовать людей. Хватит использовать меня!»

– Когда мне сообщить твоим людям, что ты не вернешься? – спросил Слит.

Гавин туго затянул ремни подпруги и подождал, пока конь выдохнет. Потом, нахмурившись, посмотрел поверх седла на Стража и спросил:

– Ты не собираешься меня останавливать?

Слит усмехнулся:

– Я трижды сражался с тобой сегодня и не выиграл ни одного поединка, хотя мне помогал славный товарищ. По тебе видно, что ты готов убить, если потребуется, а я не так спешу расстаться с жизнью, как некоторые могут предположить.

– Ты бы сразился со мной, – сказал Гавин, закончив седлать коня. Подхватив седельные вьюки, он уложил их на место и принялся закреплять. Неукротимый всхрапнул. Ему не нравилось таскать лишнюю тяжесть. – Ты бы даже погиб, если бы счел это нужным. Если бы ты напал, даже если бы я убил тебя, в лагере поднялся бы переполох. Я бы ни за что не сумел объяснить, почему я убил Стража. Ты мог бы меня остановить.

– Верно, – отозвался Слит.

– Тогда почему ты даешь мне уйти? – спросил Гавин, обходя коня и беря поводья. Он заметил блеск скрытых в тени глаз, и ему показалось, что он уловил улыбку на губах Стража.

– Может, мне просто нравятся люди, которым не все равно, – ответил Слит. – Может, я надеюсь, что ты найдешь способ покончить со всем этим. Может, меня одолели упадок духа и горечь после стольких поражений. Найди то, что ты ищешь, юный Траканд.

Тихо зашуршал плащ, и Слит исчез, растворившись в полумраке наступающей ночи.

Гавин запрыгнул в седло. Ему на ум приходило только одно место, где можно найти помощь для спасения Эгвейн.

Ударив коня каблуками по бокам, он покинул Дорлан.

Глава 14
Шкатулка открывается

Так, значит, она – из Предавшихся Тени, – промолвила Сорилея.

Беловолосая Мудрая обошла пленницу кругом, задумчиво рассматривая Семираг. Разумеется, Кадсуане и не ждала, что такая женщина, как Сорилея, будет испытывать страх. Айилка была тверда, как статуя, выстоявшая перед многими бурями, непреклонная перед ветрами. Среди айильцев эта Хранительница Мудрости была особенным образчиком внутренней силы. В поместье она появилась недавно, прибыв на днях вместе с теми, кто доставил ал’Тору доклад из Бандар Эбана.

Среди Айил, следующих за Рандом ал’Тором, Кадсуане ожидала обнаружить многое – свирепых воинов, странные обычаи, честь и преданность, неискушенность в интригах и политике. Она оказалась права. И все же одного она точно не ожидала найти, а именно – равную себе. И уж наверняка – не в Хранительнице Мудрости, которая едва могла направлять Силу. Но как ни странно, именно так она оценивала эту айилку с выдубленным солнцем и обветренным лицом.

Нельзя сказать, что она доверяла Сорилее. У Хранительницы Мудрости были свои цели, которые могли не вполне совпадать с целями Кадсуане. Однако Айз Седай действительно считала Сорилею способной, а нынче в мире лишь очень немногие заслуживали этого эпитета.

Семираг вдруг дернулась, и Сорилея склонила голову набок. На сей раз Отрекшаяся не была подвешена в воздухе; она стояла прямо, одетая в плотное коричневое платье, ее короткие темные волосы были спутаны и давно не чесаны. Она по-прежнему излучала превосходство и властность. Так держалась бы и сама Кадсуане, окажись в подобной ситуации.

– Что это за плетения? – спросила Сорилея, указывая рукой. Она имела в виду плетения, которые заставляли Семираг вздрагивать.

– Мое личное изобретение, – сказала Кадсуане, снимая их и сплетая заново, чтобы показать, как они созданы. – Каждые несколько минут у субъекта в ушах раздается звон, а перед глазами вспыхивает свет, что не дает ему заснуть.

– Ты надеешься так истощить ее силы, что она заговорит, – промолвила Сорилея, вновь принимаясь рассматривать Отрекшуюся.

Семираг, разумеется, была лишена возможности их слышать. Несмотря на два дня, проведенные без сна, ее лицо выражало спокойствие, глаза были открыты, но перед ними мерцали огни. Скорее всего, Отрекшаяся придумала какой-то ментальный прием, позволявший ей справляться с усталостью.

– Сомневаюсь, что это ее сломит, – признала Кадсуане. – Пфф! Она едва вздрагивает.

Помимо Семираг, в комнате находились только Кадсуане, Сорилея и Бэйр – старая Хранительница Мудрости, не имеющая способностей в Силе. Айз Седай, удерживавшие щит Семираг, сидели на своих местах в коридоре.

Сорилея кивнула, заметив:

– На Предавшихся Тени не так-то легко воздействовать. И все же попытаться вполне разумно, учитывая твои… ограничения.

– Мы могли бы поговорить с Кар’а’карном, – сказала Бэйр. – Убедить его передать ее нам на время. Несколько дней… утонченных допросов по-айильски, и она расскажет все, что пожелаешь.

Кадсуане ответила неопределенной улыбкой. Как будто она позволит кому-то другому вести допрос! Тайны этой женщины слишком ценны, чтобы доверять ее чужим рукам, пусть даже союзникам.

– Поговорить ты всегда можешь, – ответила она, – но сомневаюсь, что ал’Тор станет слушать. Ты же знаешь, как упрям глупый мальчишка, когда речь заходит о том, чтобы причинить боль женщине.

Бэйр вздохнула. Трудно было представить эту женщину, так похожую на добрую бабушку, принимающей участие в «утонченном допросе по-айильски».

– Да, – сказала она. – Полагаю, ты права. Ранд ал’Тор вдвойне упрямее любого вождя клана, которого я знаю. И вдобавок вдвойне самонадеянней. Предположить, будто женщина не способна выносить боль наравне с мужчиной!

Кадсуане фыркнула в ответ:

– Честно говоря, я подумывала о том, чтобы вздернуть ее и отхлестать плетьми, а запреты ал’Тора пусть на дым изойдут! Но вряд ли это поможет. Пфф! Чтобы сломить ее, нам нужно что-то иное, чем боль.

Сорилея все еще разглядывала Семираг.

– Я бы хотела поговорить с ней.

Коротким жестом Кадсуане распустила плетения, не позволявшие Семираг слышать, видеть и говорить. Женщина моргнула – всего раз, – чтобы прояснилось в глазах, затем повернулась к Сорилее и Бэйр.

– Ага, Айил, – промолвила Отрекшаяся. – Вы были отличными слугами когда-то. Скажите-ка, сильно ли вас гложет совесть за то, что вы предали свои клятвы? Ваши предки, рыдая, умоляли бы о наказании, знай они, сколько смертей принесли руки их потомков.

Сорилея никак не отреагировала. Кадсуане знала кое-что о том откровении, что ал’Тор раскрыл айильцам о них; эти обрывочные сведения дошли до нее через вторые-третьи руки. Ал’Тор утверждал, будто Айил некогда, пока не нарушили свои клятвы, следовали Путем листа, поклявшись никому и ничему не причинять вреда. Кадсуане с живым интересом собирала эти слухи, и с еще большим интересом она услышала, как их подтверждает сама Семираг.

– Она куда больше похожа на человека, чем я думала, – обратилась Сорилея к Бэйр. – Выражение ее лица, ее тон и выговор довольно необычны, но их легко понять. Этого я не ожидала.

При этих словах глаза Семираг на мгновение сузились. Как странно. Практически ни на что, ни на одно воздействие, ни на одно наказание, она не отреагировала так сильно, как на замечание Сорилеи. Вспышки света и звук вызывали у Отрекшейся лишь легкие непроизвольные судороги. Однако слова Сорилеи, по-видимому, затронули Семираг на эмоциональном уровне. Неужели Хранительницам Мудрости так легко удастся то, чего долго и безуспешно добивалась Кадсуане?

– Думаю, именно об этом нужно помнить, – сказала Бэйр. – Женщина – всего лишь женщина, не важно, насколько она стара и сколько секретов хранит. Плоть можно разрезать, кровь можно пролить, кость можно сломать.

– По правде говоря, я почти разочарована, Кадсуане Меледрин, – заметила Сорилея, покачивая белоснежной головой. – Я думала, у этого чудовища клыки подлиннее.

Семираг больше не реагировала. Она вернула себе самообладание, лицо ее было спокойным, взгляд – надменным и властным.

– Я слыхала кое-что о вас – новых, отринувших клятвы Айил, и о вашем истолковании чести. Мне доставит огромное удовольствие узнать, сколько боли и страданий смогут вынести члены ваших кланов прежде, чем обесчестят себя. Скажи мне, как по-твоему, насколько далеко мне придется зайти, чтобы один из вас убил кузнеца и пообедал его плотью?

Семираг знала больше, чем «кое-что», если понимала, какое почти священное место занимают кузнецы в айильском обществе. Сорилея одеревенела от услышанных слов, но стряхнула с себя оцепенение. Она вновь сплела малого стража, поставив преграду для слуха Семираг, затем, помедлив, поместила светящиеся сферы перед глазами Отрекшейся. Да, в Силе Сорилея была слаба, но схватывала все на лету.

– Разумно ли держать ее вот так? – спросила Сорилея.

Ее тон давал понять, что с любым другим она говорила бы куда категоричней. Обращаясь к Кадсуане, она смягчила свои слова, отчего на губах у Айз Седай едва не появилась улыбка. Они с Сорилеей были все равно что две старые ястребицы, привыкшие властвовать в своих охотничьих угодьях, а теперь вынужденные гнездиться на соседних деревьях. Ни одной из них почтение к другой не давалось легко.

– Моя бы воля, – продолжила Сорилея, – велела бы перерезать ей горло, а труп бросить иссыхать в пыли. Оставлять ее в живых – все равно что держать в доме древесного черножала.

– Пфф! – скривилась Кадсуане. – Ты права, это опасно, но убить ее сейчас еще хуже. Ал’Тор не может – или не желает – сказать мне точно, скольких Отрекшихся он уничтожил, но утверждает, что по меньшей мере половина из них еще жива. Они станут сражаться в Последней битве, и чем больше плетений мы вызнаем от Семираг, тем меньше от них будет неприятных для нас сюрпризов.

Едва ли этот довод убедил Сорилею, но настаивать она не стала.

– А тот предмет? – спросила Хранительница Мудрости. – Могу я взглянуть на него?

Кадсуане едва было не ответила безапелляционным «нет». Но… Сорилея обучила ее Перемещению, невероятно могущественному средству. Это был дар, протянутая рука помощи. Кадсуане необходимо сотрудничество этих женщин, а Сорилеи – в особенности. В одиночку ей с ал’Тором не управиться.

– Пойдемте со мной, – сказала Кадсуане, направляясь к выходу из комнаты.

Хранительницы Мудрости двинулись следом. Выйдя за порог, Кадсуане оставила сестрам – это были Дайгиан и Сарен – указания, чтобы Семираг не давали ни спать, ни закрывать глаза. Вряд ли это сработает, но лучшей стратегии у Кадсуане пока не было.

Хотя… Она же видела взгляд Семираг, тот мгновенный отблеск гнева в глазах Отрекшейся в ответ на слова Сорилеи. Если ты в состоянии управлять чьим-то гневом, то ты можешь управлять и другими его эмоциями. Вот почему Кадсуане так старалась научить ал’Тора обуздывать свою ярость.

Самообладание и гнев. Что из сказанного Сорилеей вызвало тот отклик? То, что Семираг слишком похожа на человека и разочаровала ее. Можно подумать, Сорилея предполагала, что она окажется таким же уродливым чудовищем, как мурддраал или драгкар. Почему нет? На протяжении трех тысяч лет Отрекшиеся были персонажами легенд, их окружали мрак, темные тени и тайны. Легко испытать разочарование, увидев, что из всех приверженцев Темного Отрекшиеся во многих отношениях более всего похожи на людей: мелочные, склочные и склонные к разрушению. По крайней мере, так, судя по описанию ал’Тора, они себя ведут. Странно, но для него они словно давние знакомцы.

Семираг же считала себя не просто человеком, а кем-то бóльшим. Эта стать, эта манера держаться, взирать на окружающих свысока – отсюда она черпала свою силу.

Кадсуане покачала головой. Слишком много задач и слишком мало времени.

Сам деревянный коридор служил еще одним напоминанием о мальчишеском безрассудстве ал’Тора. Кадсуане до сих пор чувствовала запах дыма, достаточно сильный и потому неприятный. Через зияющую дыру в фасаде здания, затянутую лишь тканью, проникал холодный воздух весенних ночей. Конечно, лучше было бы перебраться куда-нибудь в другое место, но мальчишка заявил, что его так просто отсюда не прогонишь.

Казалось, ал’Тор почти жаждет Последней битвы. Или же он просто смирился и сдался. Он думал, что на пути к цели ему нужно будет продираться через мелкие человеческие дрязги – так полуночный путник пробирается по наметенным сугробам к постоялому двору. Вот только ал’Тор не готов к Последней битве. Кадсуане чувствовала его неготовность – в том, как он говорил, в том, как он поступал. В том, как он смотрел на мир – с этим мрачным, почти непонимающим выражением лица. Если тот человек, каким он сейчас стал, встретится с Темным, дабы решить судьбу мира, тогда Кадсуане страшно за всех людей.

Кадсуане и две Хранительницы Мудрости добрались до ее спальни – чистой, не затронутой пожаром комнаты, откуда хорошо были видны истоптанный луг и военный лагерь перед домом. В отношении меблировки Кадсуане была непритязательна – обстановку комнаты составляли прочная кровать, запирающийся сундук, зеркало и этажерка. Кадсуане была слишком стара и нетерпелива, чтобы беспокоиться о чем-то сверх того.

Сундук с замком служил обманкой, отвлекающей внимание; в нем она держала немного золота и прочие относительно бесполезные предметы. Самые ценные вещи Кадсуане либо носила на себе – это были ее тер’ангриалы в виде украшений, – либо запирала в потертой невзрачной шкатулке для документов, что стояла на этажерке у зеркала. Шкатулка была вырезана из старого дуба, краска на ней пооблупилась, а многочисленные царапины и сколы придавали ей вид вещи, которой пользуются много лет, – но при этом она не выглядела неуместной среди прочих пожитков Кадсуане. Когда Сорилея закрыла за ними дверь, Кадсуане обезвредила оберегавшие шкатулку ловушки.

Ей казалось странным, что столь немногие Айз Седай пробовали экспериментировать с Единой Силой. Они выучивали традиционные и проверенные временем плетения, но редко у кого возникала мысль о том, чтобы придумать нечто новое, попытаться сделать шаг дальше. Да, верно, эксперименты с Силой могут привести к катастрофе, но многие простые опыты вполне безопасны. Именно такой придумкой и было плетение, созданное Кадсуане для этой шкатулки. До недавнего времени она применяла обычное плетение Огня, Духа и Воздуха, которое уничтожило бы содержимое шкатулки, если бы ее открыл кто-то чужой. Действенно, но слишком грубо.

Новое ее плетение было гораздо более многофункциональным. Оно не разрушало находившиеся в шкатулке предметы – Кадсуане не была уверена, что их вообще возможно уничтожить. Вместо этого особенные плетения – называвшиеся обращенными или инвертированными и невидимые никому, кроме своего создателя, – выбрасывали во все стороны извивающиеся пряди Воздуха и обездвиживали всякого, кто находился в комнате, когда открывалась шкатулка. Затем другое плетение издавало громкий звук, подобный призыву сотни труб, а в воздухе, поднимая тревогу, вспыхивали яркие огни. Плетения срабатывали, если бы кто-то вздумал открыть шкатулку, сдвинуть ее с места или хотя бы едва коснуться ее легчайшей нитью Единой Силы.

Кадсуане откинула крышку. Чрезвычайные меры предосторожности – отнюдь не излишество, а насущная необходимость. Ибо в шкатулке находились два предмета, которые представляли громадную опасность.

Сорилея, подойдя ближе, внимательно рассматривала содержимое. Статуэтка в виде длиннобородого мудреца, держащего в поднятой над головой руке шар, имела в высоту около фута. Второй предмет представлял собой черный металлический ошейник, соединенный с двумя браслетами, – ай’дам, предназначенный для мужчины. С помощью этого тер’ангриала женщина могла превратить мужчину, способного направлять, в своего раба, взяв под контроль его способность прикасаться к Единой Силе. Возможно, она могла всецело подчинить его себе. Действие ошейника Айз Седай не испытывали. Ал’Тор запретил.

Не обращая внимания на статуэтку, Сорилея не сводила взора с браслетов и ошейника. Шипящим шепотом она произнесла:

– Эта вещь – само зло.

– Да, – согласилась Кадсуане. Редко когда она называла простой предмет «злом», но этот был именно таким. – Найнив ал’Мира утверждает, что ей знакома подобная вещь. Мне не удалось вытянуть из девчонки, откуда ей известно о таких предметах, но она, по ее утверждениям, знает, что существовал лишь один мужской ай’дам, да и тот она приказала утопить в океане. Впрочем, она признает, что сама лично не видела, как он был уничтожен. Возможно, шончан воспользовались им как образцом.

– От одного его вида становится не по себе, – заметила Сорилея. – Если один из Предавшихся Тени или хотя бы кто-то из шончан захватит его с помощью этого…

– Да убережет всех нас Свет, – прошептала Бэйр.

– И вот с этими людьми, с теми, кто обладает такими вещами, ал’Тор желает заключить мир? – Сорилея покачала головой. – Для кровной вражды достаточно одного лишь того, что они создали эти отвратительные предметы. Слыхала, были и другие, похожие. Что с ними?

– Хранятся в других местах, – сказала Кадсуане, закрывая крышку. – Вместе с женскими ай’дамами, что мы заполучили. Кое-кто из моих знакомых – Айз Седай, удалившиеся от мира на покой, – испытывают их, ищут в них слабые места.

И еще у них был Калландор. Кадсуане очень не хотелось выпускать его из виду, но она понимала, что меч по-прежнему хранит тайны, которые еще предстоит раскрыть.

– Я храню ошейник тут, потому что намерена найти способ и испытать его на мужчине, – сказала Айз Седай. – Это лучшая возможность узнать о слабых местах этого предмета. Однако ал’Тор не позволит надеть его на кого-то из своих Аша’манов. Даже на короткий срок.

Бэйр стало не по себе.

– Это как проверять остроту копья, вонзив его кому-то в грудь, – пробормотала она.

Сорилея тем не менее согласно кивнула. Она понимала.

Как только женский ай’дам попал в руки Кадсуане, первым делом она надела ошейник на себя, чтобы отыскать способ избавиться от него. Разумеется, свой эксперимент она проводила в тщательно контролируемой обстановке, в присутствии женщин, которым она доверяла и которые, если что, должны были ей помочь. В конце концов, к их помощи и пришлось прибегнуть. Кадсуане так и не нашла способов самостоятельно высвободиться из ошейника.

Но если враг планирует что-то с тобой сделать, ты обязан выяснить, как противостоять его замыслу. Пусть даже для этого тебе придется посадить себя на поводок. Вот этого ал’Тор и не понимает. Когда Кадсуане спросила его, он попросту принялся бормотать о «проклятом ящике» и о том, как его избивали.

– Мы должны что-то делать с этим мужчиной, – сказала Сорилея, встретившись взглядом с Кадсуане. – Со времени нашей прошлой встречи он стал хуже.

– И в самом деле так, – ответила Кадсуане. – Ему удивительным образом удается уклоняться от занятий со мной.

– Тогда давай кое-что обсудим, – предложила Сорилея, пододвигая к себе табурет. – Нужно составить план. На благо всех.

– На благо всех, – согласилась Кадсуане. – А в первую очередь – на благо самого ал’Тора.