Текст книги "Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи"

Они расстелили на земле принесенный кусок парусины, накрыли его одеялом, а сверху поставили корзинку, распространявшую запах… Ветчины?

– Что все это значит, Фэйли? – осведомился Перрин.

– Поначалу, – сказала она, – я думала, что ты запланировал нечто особенное на наш с тобой шанна’хар. Но ты молчал; поэтому я занервничала и поспрашивала у людей. Как ни странно, оказалось, что в Двуречье его не отмечают.

– Шанна’хар? – почесал в затылке Перрин.

– На предстоящей неделе, – объяснила Фэйли, – будет год с тех пор, как мы поженились. Это наша первая годовщина. Первый шанна’хар. – Скрестив на груди руки, она смотрела, как слуги сервируют ужин на одеяле. – В Салдэйе мы празднуем шанна’хар в начале каждого лета, отмечая еще один год, проведенный вместе. Год, когда ни муж, ни жена не пали жертвой троллоков. Говорят, у молодых пар принято смаковать первый шанна’хар, как смакуют первый кусочек лакомого блюда. Лишь однажды – и только в этот день – наш брак вновь обретет новизну.

Тем временем слуги закончили сервировку, выставив еще на одеяло несколько стеклянных чаш со свечами, и Фэйли с улыбкой отпустила своих подданных взмахом руки. Видно было, как она старалась придать вечерней трапезе богатый вид: вышитое одеяло, по всей видимости, взяли из трофеев Шайдо, а еду – украшенный каперсами окорок на подложке из вареного ячменя – подали на серебряных блюдах и подносах. Было даже вино.

– Понимаю, – Фэйли подступила ближе, – что многие события этого года не следует смаковать. Малден, пророк, суровая зима… Но если такова цена нашей близости, Перрин, я с легкостью заплачу ее десятки раз. Будь все хорошо, мы провели бы следующий месяц, одаривая друг друга подарками, упрочивая нашу любовь и празднуя первое лето совместной жизни. Это наше право. Сомневаюсь, что следующий месяц будет беззаботным, но давай хотя бы насладимся сегодняшним вечером.

– Вряд ли у меня получится, – сказал Перрин. – Не думать о белоплащниках, об этом небе… О Свет! Вот-вот начнется Последняя битва. Последняя битва, Фэйли! Как можно пировать, когда моим людям грозит казнь, а весь мир того и гляди перестанет существовать?

– Если грядет конец света, – возразила Фэйли, – разве сейчас не самое время ценить то, что у тебя есть? Пока все это не отобрали?

Перрин молчал. Удивительно мягкой ладонью Фэйли коснулась его руки. Даже голос не повысила… Неужели хочет, чтобы Перрин накричал на нее? Может, напрашивается на ссору? По ней никогда не поймешь. Надо бы спросить совета у Илайаса.

– Прошу, – тихо сказала она. – Расслабься хотя бы на вечер. Ради меня.

– Ну хорошо, – сказал Перрин и вложил свои ладони в ее ладони.

Фэйли подвела его к одеялу, где они сели бок о бок перед строем серебряной посуды. От оставленных слугами горящих свечей девушка зажгла остальные. Вечер был зябким: казалось, тучи вбирают в себя летнее тепло.

– Почему мы сидим снаружи, а не в шатре? – озадачился Перрин.

– Я спрашивала у Тэма, как вы, двуреченцы, празднуете шанна’хар, – ответила Фэйли, – и мои опасения подтвердились. Оказывается, вы никак его не отмечаете. И очень зря. Когда все утрясется, надо бы распространить этот обычай. Тем не менее Тэм рассказал о чем-то подобном. Раз в год они с женой, бывало, собирали еду – самую изысканную, что могли себе позволить, – и отправлялись в лес, куда-нибудь на новое место. Там они обедали и вместе проводили остаток дня. – Фэйли прижалась к нему. – Мы поженились по обычаю Двуречья, и поэтому я решила провести этот вечер в привычной для тебя обстановке.

Перрин улыбнулся. Несмотря на недавние возражения, он почувствовал, что напряжение все-таки покидает его. От блюд исходил приятный аромат. Услышав, что у Перрина урчит в животе, Фэйли села и передала ему тарелку.

Он с жадностью набросился на еду, поначалу пытаясь следить за манерами, но день был таким долгим, а окорок – таким вкусным… Перрин обнаружил, что вгрызается в мясо – яростно, но стараясь не заляпать красивое одеяло.

Фэйли ела медленнее, и к запаху мыла примешивался аромат ее веселья.

– Чего? – спросил Перрин, вытирая губы. Теперь, когда село солнце, лицо Фэйли освещали только свечи.

– В тебе так много от волка, муж мой…

Он замер, обнаружив, что облизывает пальцы. Безмолвно выругал себя и вытер руки салфеткой. Да, он любил волков, но не пригласил бы их к себе за стол.

– Много, – согласился он. – Даже слишком.

– Ты тот, кто ты есть, муж мой. И я люблю тебя именно таким. Поэтому все хорошо.

Он продолжил жевать свой кусок окорока. Вечер был тих. Слуг Перрин не слышал и не чуял: должно быть, они ушли довольно далеко. Скорее всего, Фэйли запретила им появляться на вершине холма, а благодаря деревьям у его подножья можно было не опасаться любопытных глаз.

– Фэйли, – тихо сказал Перрин, – тебе надо знать, что произошло, пока ты была в плену. Я творил такие вещи, что боялся, как бы не превратиться в кого-то другого. Кого-то, с кем ты не захочешь быть рядом. И я говорю не только о сделке с шончан. В Со Хаборе были люди, о которых я постоянно вспоминаю. Наверное, им надо было помочь. И еще там был Шайдо, и его руку я…

– Слыхала об этом. Думаю, ты сделал то, что должен был сделать.

– Но я зашел гораздо дальше, – признался Перрин. – И при этом ненавидел себя. Ты говорила, что сильный лорд не позволит манипулировать собой. Что ж – я никогда не стану настолько сильным. Особенно если ты в плену.

– Значит, надо сделать так, чтобы я не попадала в плен.

– Это чуть не погубило меня, Фэйли, – еле слышно сказал Перрин. – Я справился бы с чем угодно, но, если тебя используют против меня, все теряет смысл. Я ни перед чем не остановлюсь, Фэйли, лишь бы защитить тебя. Ни перед чем.

– В таком случае тебе следует укутать меня в мягкую ткань и запереть в укромном месте, – холодно ответила она. Но, судя по запаху, не обиделась. Странно.

– Сама знаешь, так поступать я не стану, – сказал Перрин. – Но это означает, что у меня есть слабость, причем очень опасная. Слабость, которой не должно быть у вождя.

Фэйли фыркнула:

– Думаешь, бывают вожди без слабостей? Свои недостатки имелись у всех королей и королев Салдэйи. Никиол Дианатках был пропойцей, но обрел славу одного из величайших королей, а Белайра четырежды выходила замуж и разводилась – так уж вышло, что сердце влекло ее к неприятностям. У Йонасим был сын, прожженный игрок, который едва не довел ее Дом до разорения, а Лайонфорд не терпел, когда ему перечили. Все они – все до единого – были великими монархами. И у каждого было свое слабое место.

Перрин не перестал набивать рот, но призадумался.

– У нас, в Пограничных землях, есть пословица, – продолжила Фэйли. – «В полированном клинке отражается истина». Пускай человек клянется, что прилежно делает свое дело, но если его клинок не отполирован до блеска, сразу ясно, что этот человек кривит душой. Но твой клинок, муж, сияет как солнце. Последние недели ты все твердишь, что, пока я была в плену, выказал себя никудышным лидером. Я поверила бы, что под твоим руководством армия пришла в упадок, но это вовсе не так! Ты давал своим людям цель. Ты вдохновлял их, сам же хранил безупречное достоинство и вел себя как настоящий лорд.

– Не без помощи Берелейн, – сказал Перрин. – Я уж думал, что стоит мне забыть помыться, так она собственноручно искупает меня в ванне.

– Поверь, после такого пошли бы весьма своеобразные слухи, – холодно заметила Фэйли.

– Фэйли, я…

– С Берелейн я разберусь, – недобро пообещала Фэйли. – На нее можешь не отвлекаться.

– Но…

– Говорю же, я разберусь, – повторила Фэйли чуть тверже, и от нее пахнуло так, что Перрин понял: не стоит бросать ей вызов, если только не хочешь, чтобы дело кончилось полномасштабным скандалом.

Съев ложку вареного ячменя, Фэйли смягчилась:

– Сравнивая тебя с волком, муж мой, я говорила не о том, как ты ешь. А о том, с каким рвением отдаешься делу. Если ты что-то начинаешь, то тебя не остановить. Поставь перед тобой какую-то задачу – любую, даже самую грандиозную, – ты не успокоишься, пока не найдешь решение. Пойми же, это главная особенность настоящего вождя! Именно это и нужно Двуречью! Разумеется, если всякими мелочами займется твоя жена. – Она нахмурилась. – Зря ты не посоветовался со мной, прежде чем сжечь знамя. Непросто будет поднять этот флаг вновь, не имея при этом глупый вид.

– Я не собираюсь поднимать знамя с волчьей головой, – сказал Перрин. – Потому и велел отправить его в огонь.

– Но почему?

Намеренно избегая ее взгляда, Перрин снова набил рот мясом. От Фэйли пахло любопытством. С примесью отчаяния.

«Я попросту не могу вести за собой людей, – подумал он, – пока не узнаю, что способен одержать верх над волком». Как это объяснить? Как объяснить, что его пугает волк, появляющийся всякий раз, когда Перрин сражается или чего-то жаждет?

Он не хотел порывать с волками – ведь они стали важнейшей частью его существа. Но с чем останутся его люди, с чем останется Фэйли, если Перрин затеряется в глубинах своего волчьего «я»?

Он снова вспомнил то запертое в клетке грязное существо, когда-то бывшее человеком. «В нем не осталось ничего, что помнило бы, как было человеком…»

– Муж мой, – коснулась его руки Фэйли, – прошу тебя…

От нее пахло болью, и у Перрина сжалось сердце.

– Все дело в белоплащниках, – сказал он.

– Что? Перрин! Разве я не говорила…

– Все это началось тогда, когда я впервые столкнулся с белоплащниками, – твердо продолжил Перрин. – И как-то связано с тем, что я обнаружил за несколько дней до встречи с ними.

Фэйли сдвинула брови.

– Я же рассказывал, как убил двух белоплащников? – спросил Перрин. – Еще до нашего знакомства?

– Да.

– Усаживайся поудобнее, – сказал он. – Тебе надо выслушать эту историю от начала до конца.

И он заговорил – поначалу нерешительно, затем все увереннее. Рассказал о Шадар Логоте и о том, как разделился их отряд. Рассказал о том, как Эгвейн выбрала его старшим в их паре – пожалуй, тогда он впервые был вынужден взять руководство на себя.

О встрече с Илайасом он уже рассказывал. Фэйли знала о Перрине многое. То, о чем он никому не говорил. То, о чем он не говорил даже с Илайасом. Она знала о волке. И еще она знала, что Перрин боится потерять человеческое «я».

Но она не знала, что он чувствует в бою. Не знала, каково было убить тех белоплащников. Каково было ощутить вкус их крови – и у себя во рту, и через связь с волками. Она не знала, каково это – знать, что твоя жена в плену, и чувствовать, как из-за этого тебя пожирает страх, гнев и отчаяние. И Перрин сбивчиво рассказывал, каково все это.

Рассказал о бешенстве, в которое впал, когда разыскивал ее в волчьем сне. Рассказал о Ноаме и о том, что боится, не случится ли такое с ним. И еще о том, как во время битвы пробуждается волк внутри него.

Фэйли, озаряемая пламенем свечей, молча слушала рассказ Перрина, обхватив руками колени. Судя по запаху, ей было не по себе. Наверное, стоило опустить некоторые подробности: какой женщине хочется знать, что ее муж, убивая врага, превращается в зверя? Но Перрин продолжал говорить. Ему хотелось избавиться от секретов. Он устал носить их в себе.

Чувство облегчения усиливалось с каждым произнесенным словом. Говоря о внутренней борьбе, Перрин как будто снимал с плеч тяжелую ношу. В отличие от ужина – надо сказать, весьма трогательного, – эта исповедь позволила ему расслабиться по-настоящему.

Закончил Перрин рассказом о Прыгуне. Он и сам не знал, почему отложил эту часть истории на потом, ведь Прыгун имел самое прямое отношение и к белоплащникам, и к волчьему сну. Однако Перрину казалось, что так будет правильнее, вот он и закончил рассказом о Прыгуне.

Договорив, он уставился на пламя одной из свечей. Две другие потухли, а огоньки остальных едва мерцали, но этот свет не казался Перрину тусклым. Он с трудом вспоминал дни, когда его органы чувств были слабыми, как у обычного человека.

Фэйли прильнула к нему, взяла его за руки, заставив обнять себя, и сказала:

– Спасибо.

Он глубоко вздохнул и, чувствуя тепло ее тела, прислонился к пеньку у себя за спиной.

– Хочу рассказать про Малден, – произнесла она.

– Это не обязательно, – сказал Перрин. – Во всяком случае, не потому, что я…

– Тш-ш! Когда говорил ты, я молчала. Теперь моя очередь.

– Ладно.

Привалившись спиной к пеньку, глядя в пронизанное энергией небо, он чувствовал, что еще немного – и расплетется сам Узор, а жена рассказывала, что с ней было в плену и как ее истязали. Перрин опасался, что слушать об этом будет тяжко, но, как ни удивительно, никогда еще он не бывал столь расслаблен.

Произошедшее в Малдене было важно для Фэйли и, пожалуй, даже пошло ей на пользу – хотя, услышав, как Севанна связала ее, обнаженную, и оставила так на всю ночь, Перрин едва не взорвался от гнева. Когда-нибудь он выследит эту женщину.

Но не сегодня. Сегодня он обнимал жену и находил утешение в звуках ее сильного голоса. Как же он не подумал, что она и сама планировала сбежать? На самом деле, слушая о ее тщательной подготовке к побегу, Перрин чувствовал себя круглым дураком. Фэйли боялась, что он погибнет, пытаясь спасти ее: не говорила об этом страхе, но Перрин понял все без слов. Что тут скажешь: Фэйли видела его насквозь.

О чем-то она умолчала, и он не возражал: не останься у Фэйли секретов, она почувствует себя запертым в клетке зверьком. Хотя Перрин догадывался, что она недоговаривает о пленившем ее Безродном и о своих планах устроить так, чтобы он и его друзья помогли ей сбежать. Быть может, Фэйли привязалась к этому человеку и молчала об этом, дабы Перрин не сокрушался, что убил его. Но жалеть было не о чем. Те Безродные действовали заодно с Шайдо, вместе с ними напали на людей, находившихся под защитой Перрина, убивали их, и этого не искупить никаким добрым делом. Они заслуживали смерти.

Перрин зацепился за эту мысль. Пожалуй, белоплащники говорят о нем то же самое. Но они напали первыми.

Фэйли закончила рассказ. Было уже очень поздно, и Перрин, потянувшись к оставленному слугами свертку, вытащил одеяло.

– Что скажешь? – спросила Фэйли, когда он снова обнял ее.

– Удивлен, что ты не устроила мне нагоняй. Ведь я примчался, словно разъяренный дикий бык, и растоптал все твои планы.

Судя по запаху, она осталась довольна услышанным. Вовсе не такого отклика Перрин ожидал, но он давно уже оставил попытки разобраться в ходе женских мыслей.

– Сперва мне хотелось устроить сегодня так, – сказала Фэйли, – чтобы мы должным образом поссорились, а потом как следует помирились.

– И почему ты отказалась от этой мысли?

– Решила провести этот вечер в традициях Двуречья.

– Поверь, в Двуречье мужья и жены тоже ссорятся, – с улыбкой сказал Перрин.

– Наверно. Но ты, муж мой, всегда чувствуешь себя неуютно, когда мы кричим друг на друга. Очень рада, что ты научился стоять за себя, ибо так должно быть, но тебе непросто было приладиться к моим привычкам. Вот я и решила, что сегодня вечером попробую приладиться к твоим.

Он не ожидал услышать от Фэйли таких слов. Более личного, более интимного подарка и представить нельзя. Смущенный, Перрин сморгнул слезинку и прижал жену к себе.

– И запомни, – сказала Фэйли, – что я – не покорная овца.

– В мыслях такого не было, – ответил Перрин. – Никогда.

От нее пахнуло удовлетворением.

– Извини, – сказал Перрин. – Не сообразил, что ты сама замышляешь свой побег.

– Я тебя прощаю.

Он посмотрел на нее, заглянул в прекрасные черные глаза, где плясали огоньки свечей.

– Выходит, мы помирились, так и не поссорившись?

– В виде исключения, – улыбнулась она. – И как понимаешь, слугам строго-настрого приказано не тревожить нас.

Перрин поцеловал ее, и это было так хорошо, что он понял: прежних тревог, прежней неловкости – воображаемой или реальной, – что возникла между ними после Малдена, больше нет.

Фэйли вернулась к нему. Окончательно и бесповоротно.

Глава 17
Расставания и встреча

После стычки с голамом Мэту снились мерзейшие, будто месяц как протухшие яйца, сны. Наутро он обнаружил, что все тело затекло, а руки и ноги одеревенели и ноют. Ночь он провел в небольшой яме, которую отыскал под фургоном с припасами Алудры. Это место он выбрал наугад, метнув игральные кости.

Мэт выполз из-под фургона, распрямился и повращал плечами. Почувствовал какой-то хруст. Кровь и пепел! Спать в канаве, когда ты при деньгах… Уму непостижимо. Пожалуй, многие побирушки провели эту ночь получше, чем он.

От фургона пахло серой и какими-то порошками. Мэта подмывало заглянуть под промасленный тент, закрывавший заднюю часть повозки, но смысла в этом не было: что Алудра, что ее порошки были вне человеческого разумения. К тому же Мэт отнюдь не стремился узнать, как именно действуют драконы: главное, чтобы работали. Ну любопытно, конечно, но не настолько, чтобы сердить Алудру.

К счастью для Мэта, в фургоне ее не оказалось, иначе она принялась бы пенять ему, что ей до сих пор не нашли литейщика. Похоже, Алудра считала Мэта своим персональным мальчиком на побегушках и к тому же неслухом, отлынивающим от своих обязанностей. Такое водится за многими женщинами.

Мэт прошелся по лагерю, по пути вычесывая соломинки из шевелюры. Хотел было отыскать Лопина, чтобы тот приготовил ему ванну, но потом вспомнил, что бедняга мертв. Кровь и пепел!

При мысли о Лопине Мэт окончательно скис. Он собрался уже поискать местечко, где его накормят завтраком, но тут его отыскал Джуилин – тайренский ловец воров, невысокий, в темно-синей куртке и конусообразной шляпе с плоской тульей.

– Мэт, ты и правда разрешил Айз Седай вернуться в Башню? – спросил он.

– Плевать им на мое разрешение, – поморщился Мэт. Услышь Айз Седай такую формулировку, содрали бы с него шкуру, выдубили и пустили на шорно-седельную кожу. – Хотя надо бы дать им лошадей.

– Уже не надо. – Джуилин смотрел в сторону коновязей. – Сами взяли. Сказали, ты разрешил.

Мэт вздохнул – хоть в животе и урчало, с завтраком придется обождать – и направился к импровизированным стойлам: убедиться, что Айз Седай не забрали лучших скакунов.

– Я тут подумал, не отправиться ли с ними, – догнал Мэта Джуилин. – Отвезти Теру в Тар Валон.

– Можешь ехать в любое время, – сказал Мэт. – Я тебя не держу.

Джуилин, хоть и нормальный парень, иной раз перебирал с серьезностью, а если говорить прямо, он был до ужаса церемонный – настолько, что на его фоне белоплащник показался бы образцом расслабленности и дружелюбия. Такого не возьмешь на игру в кости: весь вечер просидит, мрачно посматривая на трактирный люд, и еще расскажет, в каких преступлениях наверняка повинны эти ребята. Но человек он надежный, и неплохо бы иметь его рядом. Мало ли, вдруг пригодится.

– Я предпочел бы вернуться в Тир, – сказал Джуилин. – Но тогда шончан будут слишком близко, и Тера… Ее это тревожит. Ей и в Тар Валон не особо хочется, но выбор у нас небогатый. К тому же Айз Седай обещали, что, если поедем с ними, мне найдут работу в Тар Валоне.

– Значит, расстаемся? – Мэт остановился и повернулся к нему.

– На какое-то время, – подтвердил Джуилин.

Помолчав, тайренец протянул Мэту руку. Тот пожал ее, и ловец воров ушел собирать пожитки и готовить свою женщину к путешествию.

Мэт погрузился в размышления, но быстро передумал и отправился к поварской палатке. Джуилин, скорей всего, задержит Айз Седай, а Мэту хотелось передать им кое-что в дорогу.

Некоторое время спустя он подошел к коновязям – уже сытый и с матерчатым свертком под мышкой. Как и следовало ожидать, Айз Седай выбрали нескольких лучших его лошадей в непристойно большой караван. Вдобавок Теслин и Джолин решили, что им дозволено взять с собой вьючных животных, и озадачили нескольких солдат погрузкой своих вещей. Вздохнув, Мэт нырнул в эту неразбериху и принялся рассматривать лошадей.

Джолин восседала на Луннице – кобыле тайренской породы, принадлежавшей одному из людей Мэта, погибшему в стычке во время бегства от шончан. Более сдержанная Эдесина взобралась на Огонька и бросала теперь взгляды на двух женщин, стоявших наособицу. Темнокожая Бетамин и бледная светловолосая Сита в прошлом были сул’дам.

Шончанки старательно держались в стороне от собравшихся, и Мэт неторопливо подошел к ним.

– Высочайший, это правда? – спросила Сита. – Вы действительно отпустите их восвояси?

– Лучше избавиться от них, – заметил Мэт, поморщившись в ответ на столь звучное обращение к нему. Что ж они разбрасываются такими словами, будто это детские деревянные монетки? Как бы то ни было, обе шончанки сильно изменились с тех пор, как примкнули к Отряду, но все равно не могли понять, почему Мэт отказывается использовать Айз Седай в качестве оружия. – Ну а вы? Уедете или останетесь?

– Уедем, – твердо ответила Бетамин. Как видно, она вознамерилась учиться.

– Да, уедем, – подтвердила Сита, – хотя иногда мне кажется, что лучше нам было умереть, чем… Ну… То, кем мы являемся и что олицетворяем, представляет собой опасность для империи.

Мэт кивнул.

– Туон – тоже сул’дам, – напомнил он, и обе женщины опустили глаза. – Поезжайте с Айз Седай. Я дам вам собственных лошадей, чтобы вы не зависели от спутниц. Научитесь направлять Силу. Это полезнее, чем умереть. Быть может, когда-нибудь вы двое сумеете донести истину до Туон. Помогите мне найти способ все исправить – и не обрушить при этом империю.

Обе женщины взглянули на него – теперь вдруг тверже и увереннее.

– Да, высочайший, – сказала Бетамин. – Вы поставили перед нами достойную цель. Благодарю вас, высочайший.

Что такое? У Ситы и вправду слезы на глазах? О Свет! Что же, по их мнению, он только что им пообещал? И Мэт ушел, прежде чем у них в голове родились еще какие-нибудь чудны́е мысли. Проклятые женщины. И все же он не мог не сочувствовать им – узнавшим, что такое направлять Силу, и боявшимся того, что сами они могут оказаться опасными для всех вокруг.

«Так вот как чувствовал себя Ранд, – подумал Мэт. – Бедный дуралей». При мысли о Ранде, как всегда, перед глазами закружились цветовые пятна. Мэт старался пореже думать о нем. Прежде чем цвета исчезли, он мельком увидел Ранда: тот брился перед роскошным позолоченным зеркалом, висевшим в красивой умывальне.

Мэт распорядился привести лошадей для сул’дам, после чего направился к Айз Седай, но его перехватил подошедший Том:

– О Свет, Мэт! Выглядишь так, будто недавно вылез из густых кустов терновника. В которых весь искололся.

Мэт поднял руку к волосам: наверное, то еще зрелище.

– Я пережил эту ночь, и Айз Седай уезжают. Вот и подумываю, не сплясать ли джигу по этому поводу.

Том усмехнулся:

– Ты знал, что эти двое тоже будут здесь?

– Сул’дам? Предполагал.

– Нет, вон те двое, – указал Том.

Обернувшись, Мэт нахмурился: к ним, приторочив скатки с личными вещами к седлам, подъезжали Лильвин и Байл Домон. Лильвин – прежде известная как Эгинин – когда-то принадлежала к шончанской знати, но Туон лишила ее прежнего имени. На ней было тускло-серое платье для верховой езды. Короткие черные волосы отросли так, что прикрывали уши. Спрыгнув с коня, Лильвин широким шагом направилась к Мэту.

– Чтоб мне сгореть, – сказал тот Тому, – если и от нее избавимся, я, чего доброго, приду к выводу, что жизнь-то налаживается.

По пятам за ней следовал Домон – ее со’джин, или… Может ли он называться со’джин, если у Лильвин больше нет титула? Ну да ладно. Как бы то ни было, Домон приходился ей мужем. Этот широкогрудый силач-иллианец был неплохим парнем – за исключением тех случаев, когда рядом ошивалась жена. А она не отходила от него ни на шаг.

– Коутон, – сказала она, подступив к Мэту вплотную.

– Лильвин, – отозвался Мэт. – Уезжаешь?

– Да.

Мэт улыбнулся. Теперь-то он точно спляшет джигу!

– Я давно намеревалась попасть в Белую Башню, – продолжила она. – Приняла решение в тот день, когда покинула Эбу Дар. Раз уж Айз Седай уезжают, я отправлюсь с ними. Кораблю всегда разумнее идти в составе конвоя, если есть такая возможность.

– Как жаль, что ты нас покидаешь, – соврал Мэт, слегка коснувшись шляпы.

Лильвин была непоколебимой, как столетний дуб, в чьей коре засели остатки топоров тех, кто сдуру вознамерился срубить это дерево. Если по дороге в Тар Валон ее лошадь потеряет подкову, Лильвин, пожалуй, закинет животину на плечо и пронесет остаток пути.

Но Мэт ей не нравился – несмотря на все, что он сделал, дабы спасти ее шкуру. Быть может, потому, что не признал ее главенства. Или потому, что Лильвин была вынуждена играть роль его любовницы. Хотя и самому Мэту эта затея тоже не понравилась. Все равно что держать меч за клинок и притворяться, что он не режет тебе пальцы.

Хотя, что ни говори, приятно было вогнать ее в краску.

– Будь здрав, Мэтрим Коутон, – сказала Лильвин. – Не завидую твоему положению, хоть ты и оказался в нем по собственной вине. Но соглашусь, что в некотором смысле ветер в твоих парусах куда сильнее и недружелюбнее, чем тот, с которым довелось недавно бороться мне. – Она кивнула и отошла в сторону, уступив место Домону, и тот хлопнул Мэта по плечу:

– Клянусь престарелой бабулей, ты и впрямь сдержал слово! Путь оказался ухабистым, но слово ты сдержал. Прими мою благодарность.

После этого оба удалились. Мэт покачал головой, помахал рукой Тому и подошел к Айз Седай.

– Теслин, Эдесина, Джолин, – поприветствовал он их. – Все в порядке?

– Да, – ответила Джолин.

– Отрадно слышать, – сказал Мэт. – Хватает ли вам вьючных животных?

– Их число нас вполне устраивает, – заявила Джолин и вымученно добавила: – Спасибо, мастер Коутон, что предоставил их в наше распоряжение.

Мэт улыбнулся до ушей. Ну не прелесть ли эта Джолин, когда пытается проявить уважение? Очевидно, она ожидала, что Илэйн примет ее и остальных с распростертыми объятиями, а не прогонит из дворца без аудиенции.

Джолин, поджав чувственные губы, смерила Мэта взглядом с головы до пят.

– Жаль, не удалось приручить тебя, Коутон, – заметила она. – Но я подумываю вернуться и довести дело до конца.

– Что ж, буду ждать тебя затаив дыхание, – отозвался Мэт и протянул Айз Седай матерчатый сверток, что держал под мышкой.

– Что это? – спросила Джолин, и не подумав взять его в руки.

– Прощальный подарок. – Мэт потряс сверток. – Там, откуда я родом, путников не принято отпускать без гостинца на дорожку. Считается, что это грубо.

Джолин неохотно взяла сверток, заглянула в него и, должно быть, удивилась, увидев десяток сладких булочек в сахарной обсыпке.

– Спасибо, – хмуро поблагодарила она.

– С вами я отправлю солдат, – сказал Мэт. – Чтобы забрать лошадей, когда вы доберетесь до Тар Валона.

Джолин открыла было рот, собираясь выразить недовольство, но затем передумала. И в самом деле, что она могла сказать?

– Это приемлемо, Коутон, – ответила вместо нее Теслин, подъезжая ближе на своем вороном мерине.

– Прикажу, чтобы они беспрекословно подчинялись вам, – повернулся к ней Мэт. – Так что будет кем покомандовать. И кому поручить установку палаток. Но с одним условием.

Теслин приподняла бровь.

– Передайте кое-что Амерлин, – сказал он. – Если это Эгвейн, сложностей не будет. Даже если нет, все равно передайте. В Белой Башне есть кое-что, принадлежащее мне, и вскоре я потребую это обратно. Мне не хочется так поступать, но в последнее время мои желания, похоже, не имеют никакого веса. Поэтому я приду, и вовсе не для того, чтобы мне, будь оно все растреклято, дали от ворот поворот. – Он улыбнулся. – Вот слово в слово и передайте.

К чести Теслин будет сказано, что она негромко усмехнулась:

– Договорились. Хотя вряд ли слухи соответствуют действительности. Элайда не отказалась бы от Престола Амерлин.

– Поверь, ты удивишься. – Мэт, тот уж точно удивился, обнаружив, что женщины титулуют Эгвейн Амерлин. Он не знал, что случилось в Белой Башне, но изводился от нехорошего предчувствия: Айз Седай явно опутали бедняжку Эгвейн паутиной интриг, да так, что вовек не выбраться. Он даже подумывал съездить в Тар Валон и посмотреть, нельзя ли ее вызволить.

Но сейчас у Мэта были другие дела, и Эгвейн придется обойтись без него. Она способная девочка, так что, пожалуй, какое-то время и сама сумеет управиться.

Рядом стоял Том. Вид у него был задумчивый. Он не знал наверняка, что именно Мэт протрубил в Рог Валир – по крайней мере, сам Мэт ничего ему не рассказывал. Он старался забыть об этой треклятой штуковине. Но наверное, Том догадывался.

– Что ж… Думаю, вам пора, – сказал Мэт. – Где Сеталль?

– Она останется здесь, – ответила Теслин. – По ее словам, дабы удержать тебя от множества оплошностей. – Она подняла бровь, а Джолин с Эдесиной многозначительно закивали. Все они предполагали, что в юности Сеталль была служанкой в Белой Башне и сбежала оттуда, совершив какой-то проступок.

Выходит, Мэт не избавится от всей этой компании. Впрочем, будь у него возможность выбирать, он предпочел бы оставить здесь госпожу Анан. Она, скорей всего, захочет найти способ воссоединиться с мужем и остальной своей семьей, которые бежали из Эбу Дар на корабле.

Подошел Джуилин, за ним шла Тера. Неужели это перепуганное подобие женщины, эта дрожащая тень когда-то была панархом Тарабона? Мэт видал мышей менее робких, чем это создание. Солдаты привели им лошадей. В общем и целом это путешествие обойдется Мэту примерно в сорок животных и десяток кавалеристов. Хотя оно того стоило. К тому же он намеревался вернуть и людей, и лошадей, а заодно получить сведения о том, что на самом деле творится в Тар Валоне.

Он кивнул Ванину. Толстопузый конокрад не слишком-то обрадовался, когда ему велели отправиться в Тар Валон за новостями, хотя Мэт, памятуя, как тот благоговеет перед Айз Седай, предполагал, что Ванин будет в восторге от подобного поручения. Что ж, он еще больше повесит нос, обнаружив, что с ними едет Джуилин: Ванин старался обходить ловца воров стороной.

Он взял гнедого мерина. Айз Седай знали, что Ванин – офицер «красноруких» и один из разведчиков Мэта, однако вряд ли кто-то заподозрит в нем искусного лазутчика. Вид у него был не самый грозный – такие толстяки представляют опасность разве что для миски с вареной картошкой. Вот поэтому Ванин и был очень хорош в своем ремесле. В краденых лошадях Мэт не нуждался, но талантам Ванина находилось применение во множестве других областей.

– Что ж, – Мэт повернулся к Айз Седай, – не стану вас задерживать.

Он попятился, избегая смотреть на Джолин, чей хищный взгляд напоминал ему о Тайлин сильнее, чем хотелось бы. Теслин помахала ему рукой, Эдесина, как ни странно, с уважением кивнула, Джуилин тоже помахал ему и Тому, а Лильвин удостоила Мэта кивком. Да, эта женщина завтракала булыжниками, а ужинала гвоздями, но несправедливой ее не назовешь. Может, получится уговорить Туон, чтобы та восстановила Лильвин в правах или что-то в этом роде.