Текст книги "Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи"

Глава 18
Сила этого места

Перрин бежал сквозь тьму. Бледный туман омывал лицо и каплями оседал на бороде. В голове все спуталось, было как в мареве. Такое чувство, будто сознание отделилось от тела. Что он делает? Куда он бежит? Почему? Что происходит?

Перрин взревел, бросился вперед, продрался сквозь вуаль мрака и вырвался на простор. Набрав полную грудь свежего воздуха, он приземлился на вершину крутого холма, поросшего невысокой, местами пожелтевшей травой и окаймленного у подножия кольцом деревьев. Затянутое тучами небо урчало и бурлило, словно чан с кипящей смолой.

Перрин находился в волчьем сне. Его тело покоилось в реальном мире, на вершине этого же холма, рядом с Фэйли. Глубоко дыша, он улыбнулся, хотя проблем у него не поуменьшилось, а, наоборот, добавилось, если вспомнить об ультиматуме белоплащников. Но с Фэйли все хорошо, и этот простой факт все меняет. Когда Фэйли рядом, Перрин справится с чем угодно.

Сбежав с холма, он пересек открытую местность, где стояла его армия – достаточно долго, чтобы существование лагеря проявилось в волчьем сне. Палатки были расположены так же, как в реальном мире, хотя при каждом новом взгляде входные клапаны выглядели немного иначе. Выкопанные в земле ямы для костров, на которых готовили пищу, следы колес на дорожках, оставленный кое-где мусор и брошенные инструменты то появлялись, то пропадали.

Перрин стремительно шел вперед, за один шаг преодолевая расстояние в десяток обычных шагов. Раньше безлюдный лагерь показался бы ему жутковатым, но Перрин уже привык к волчьему сну, и эта картина воспринималась как нечто само собой разумеющееся.

Он подошел к статуе на краю лагеря и поднял глаза на изъеденный временем камень, заросший черным, оранжевым и зеленым лишайником. Причудливая, должно быть, поза у этой скульптуры, раз она так странно упала. Можно подумать, ее создатели так и замышляли, чтобы из суглинка вздымалась огромная рука.

Перрин свернул на юго-восток: туда, где стояли лагерем белоплащники. Надо разобраться с ними. Ему все сильнее казалось… точнее, он был даже уверен, что не сможет идти дальше, пока не встретится с тенями из прошлого.

Существовал лишь один верный способ решить эту проблему – ловушка, тщательно подготовленная Аша’манами и Хранительницами Мудрости, – и Перрин нанесет по Детям удар такой силы, что они содрогнутся. Или даже уничтожит этот орден раз и навсегда.

В его распоряжении были средства, удобный момент, мотивация… Раз – и все: никакого больше страха в этих землях и никаких судебных процессов, где белоплащники насмехаются над справедливостью. Покрыв тридцать футов в один прыжок, Перрин мягко приземлился и побежал вдоль дороги на юго-восток.

Лагерь белоплащников обнаружился в лесистой ложбине. Стоявшие тесными кругами тысячи белых палаток вмещали десяток тысяч Детей Света и столько же прочих солдат и наемников. По оценке Балвера – хотя он толком не объяснил, откуда ему стало об этом известно, – здесь собралась основная масса уцелевших Детей. Хотелось бы верить, что на выводы этого щуплого человека не повлияла его ненависть к белоплащникам.

Перрин походил среди палаток: мало ли, вдруг Илайас и айильцы проглядели что-то важное. Маловероятно, но, раз уж он здесь, почему бы не полюбопытствовать? К тому же он хотел увидеть это место собственными глазами. Перрин поднимал клапаны палаток и переходил из одного ряда в другой, внимательно осматривая лагерь в попытке проникнуться духом его обитателей. Здесь царил полный порядок. Внутри палатки выглядели менее отчетливо, чем снаружи, но все, что видел Перрин, стояло на своих местах.

Белоплащники предпочитали, чтобы все их вещи были аккуратно сложены и имели опрятный вид. И предпочли бы перекроить по таким лекалам весь мир, где все вылизано до блеска, а людям установлены определенные границы и изъясняются они одним-двумя словами.

Покачав головой, Перрин направился к шатру лорда капитан-командора. Палатки стояли так, что найти его не составляло труда. Шатер предводителя Детей Света находился в центральном кольце. Размером он был ненамного больше остальных палаток. Пригнувшись, Перрин пробрался внутрь, надеясь найти что-нибудь полезное. Обстановка здесь была простая, а походная койка меняла положение всякий раз, когда Перрин смотрел на нее. Точно так же вел себя стол, предметы на котором то пропадали, то появлялись вновь – в самом произвольном порядке.

Подступив к нему, Перрин взял в руки вещицу, только что материализовавшуюся на столешнице. Кольцо с печаткой. Изображение крылатого кинжала не показалось ему знакомым, но Перрин запомнил его, прежде чем кольцо исчезло из пальцев, ненадолго задержавшись в волчьем сне. Хотя Перрин встретился с вождем белоплащников, а позже обменялся с ним письмами, он мало что знал о прошлом этого человека. Быть может, герб на печатке поможет узнать что-то новое.

Потратив какое-то время на осмотр шатра, Перрин не нашел ничего интересного и направился к большой палатке, где, по словам Гаула, держали многих пленников. Заглянув внутрь, он заметил, как на миг появилась, а потом исчезла шапка мастера Гилла.

Довольный увиденным, Перрин отошел от палатки и вдруг почувствовал беспокойство: не стоило ли провести такую же вылазку, когда похитили Фэйли? Тогда он отправлял в Малден множество разведчиков. О Свет! Он и сам едва удержался, чтобы самому не пойти искать Фэйли! Но ведь он так и не попробовал посетить город в волчьем сне.

Наверное, пользы это не принесло бы. Но теперь Перрина тревожило, что он даже не задумался о такой возможности.

Обойдя повозку, стоявшую возле одной из палаток белоплащников, он замер. Задний борт повозки был откинут, и там лежал серебристо-седой волк. Лежал и смотрел на него.

– Мое внимание будто взгляд зашоренного коня, Прыгун, – сказал Перрин. – Я не вижу ничего, кроме поставленной цели, а это опасно. Как в бою: сосредоточься на противнике перед собой, и станешь беззащитен перед лучником, стоящим где-нибудь сбоку.

Прыгун, приоткрыв пасть, ответил волчьей усмешкой и выскочил из повозки. Перрин чувствовал рядом других волков – ту же стаю, с которой недавно бегал во время охоты. Здесь были Танцующая-среди-Дубов, Искра и Вольный.

– Что ж, – сказал он Прыгуну, – я готов учиться.

Прыгун уселся, взглянул на Перрина и отправил ему мысленную команду:

За мной!

А затем исчез.

Перрин выругался и стал озираться по сторонам. Куда он делся, этот волк? Перрин побродил по лагерю, но Прыгуна тут не было. Попытался нащупать его сознанием. Тоже ничего.

Юный Бык! – Прыгун вдруг объявился у него за спиной. – За мной!

И снова исчез.

Перрин зарычал, молнией промчался по лагерю. Не найдя волка, он выскочил на злаковое поле, где встречался с Прыгуном в прошлый раз. Но волка не было и здесь. Отчаявшись, Перрин остановился в трепещущих колосьях.

Прыгун нашел его несколькими минутами позже. От волка пахло недовольством.

За мной! – велел он.

– Не получается, – сказал Перрин. – Прыгун, я не понимаю, куда это – за тобой.

Волк уселся и послал Перрину образ щенка, повторяющего действия взрослых волков в стае.

– Я не волк, Прыгун, – напомнил ему Перрин, – и учусь не так, как вы. Ты должен объяснить, что от меня требуется.

За мной, сюда.

Волк послал ему образ – как ни странно – Эмондова Луга. А затем Прыгун исчез.

Перрин последовал за ним и очутился на знакомой лужайке. Знакомой, да не вполне: теперь ее обрамляли здания, в то время как Эмондов Луг должен быть деревушкой, а не обнесенным каменной стеной городком, где перед гостиницей мэра проходит вымощенная камнем дорога. Перрин ушел отсюда совсем недавно, но с тех пор многое изменилось.

– Зачем мы здесь? – спросил Перрин. Ему очень не понравилось, что над лужайкой на вколоченном в землю шесте до сих пор развевается знамя с волчьей головой. Может, это фокус волчьего сна? Вряд ли. Перрин помнил, с каким энтузиазмом двуреченцы поднимали штандарт «Перрина Златоокого».

Люди – странные существа, – передал Прыгун.

Перрин повернулся к старому волку.

И мысли у них странные, – продолжил Прыгун. – Мы даже не пытаемся их понять. Почему у оленя копыта, у воробья крылья, у дерева корни, а у людей странные мысли? Так заведено. Только и всего.

– Я тебя понял, – сказал Перрин.

Я не могу обучить воробья охотиться, – сказал Прыгун. – А воробей не научит волка летать.

– Но здесь, в этом сне, ты умеешь летать! – возразил Перрин.

Да. И меня никто не учил. Я просто умею, и все.

Судя по запаху, Прыгун был изрядно взволнован и сбит с толку. Волки помнят все, что в прошлом знал каждый из них. Прыгун расстроился, потому что хотел научить Перрина, но он не привык поступать так, как ведут себя люди.

– Ну пожалуйста, – попросил Перрин, – попробуй объяснить, что ты имеешь в виду. Ты всегда говоришь, что мое присутствие в волчьем сне «слишком сильное». Что я забываюсь. И повторяешь, что это опасно. Почему?

Ты спишь – тот, другой «ты», – ответил Прыгун. – Тебе нельзя оставаться тут надолго. Запомни раз и навсегда: тебе здесь не место. Это не твое логово.

Волк повернулся к окружавшим лужайку зданиям.

Вон твое логово. И логово твоего предка. Вот это место. Помни о нем. Тогда ты не заблудишься. Так когда-то поступали другие, похожие на тебя. Ты меня понял.

То был не вопрос, а скорее просьба: Прыгун не знал, как еще объяснить Перрину, что к чему.

«Постараюсь», – подумал тот, стараясь не ошибиться с истолкованием волчьего послания. Но Прыгун был не прав. Это место не было домом Перрина. Его дом – там, где Фэйли. И нельзя забывать об этом, иначе его утянет в самые глубины волчьего сна.

Я видел эту самку в твоей голове, Юный Бык. – Прыгун склонил голову к плечу. – Она как пчелиный улей, полный сладкого меда и острых жал.

Послание сопровождалось образом капризной волчицы: то она игриво куснет за нос, то зарычит на тебя, не желая делиться мясом.

Перрин улыбнулся.

Воспоминания – это часть целого, – продолжил Прыгун. – А другая его часть – ты сам. Ты должен остаться Юным Быком.

Отражение волка в воде: дрожащее, расплывчатое, подернутое рябью.

– Не понимаю.

Сила этого места, – Прыгун послал ему образ волка, высеченного из камня, – это твоя сила.

На мгновение он задумался.

Стой. Останься. Будь собой.

С этими словами Прыгун вскочил и попятился – так, словно собирался броситься на Перрина.

Тот, не понимая, чего от него хотят, как можно ярче представил себя тем, кем был.

Прыгун взял разбег и всем телом врезался в Перрина. Он проделывал подобное раньше – когда каким-то образом выталкивал его из волчьего сна.

Однако на сей раз Перрин был готов к нападению. Он инстинктивно отступил. Образы волчьего сна вокруг колыхнулись, но вновь обрели резкость и устойчивость очертаний, а Прыгун отлетел обратно от Перрина, хотя тяжелый волк должен был сбить его с ног.

Прыгун потряс головой, будто бы ошеломленный.

Хорошо, – с удовлетворением сообщил он. – Молодец. Ты учишься. Еще раз.

Перрин встал покрепче, и весьма своевременно: Прыгун снова врезался в него. Перрин зарычал, но выдержал удар.

Сюда.

Отправив ему образ колосистого поля, Прыгун исчез, и Перрин последовал за ним. Как только юноша оказался среди колосьев, волк опять врезался в него, в его тело и сознание.

На этот раз Перрин упал на землю. Все вокруг замерцало и пошло волнами. Перрин почувствовал, что его куда-то утягивают, словно заставляют вынырнуть из волчьего сна в обычный, человеческий.

«Нет!» – подумал он, удерживая в сознании образ самого себя, стоящего на коленях посреди злакового поля. Он на самом деле был здесь, воображал это поле с такой силой, что оно сделалось реальным, и вдыхал запахи живых колосьев, сырого воздуха, влажной почвы и опавших листьев.

Ландшафт собрался воедино. Тяжело дыша, Перрин склонился над землей, но это по-прежнему был волчий сон.

Молодец, – прислал сообщение Прыгун. – Быстро учишься.

– А куда деваться? – сказал Перрин, поднимаясь на ноги.

Грядет Последняя охота, – согласился Прыгун, посылая ему образ лагеря белоплащников.

Перрин отправился за ним, приготовившись к новой атаке. Но ее не последовало, и он завертел головой в поисках волка.

Что-то обрушилось на его разум. Движения не было. Нападение оказалось исключительно мысленным. Не таким сильным, как раньше, но неожиданным. Перрин едва устоял.

Материализовавшись в воздухе, Прыгун грациозно спрыгнул на землю.

Всегда будь готов, – заметил он. – Всегда, но особенно – когда двигаешься.

Образ волка, предусмотрительно нюхающего воздух, прежде чем выйти на открытое пастбище.

– Понятно.

И не забывай сдерживать себя, – проворчал Прыгун.

Перрин тут же заставил себя вспомнить Фэйли и место, где он спал. Его дом. Он… слегка померк. Нет, кожа не стала полупрозрачной, и волчий сон оставался прежним, но Перрин почувствовал себя более уязвимым.

Хорошо, – сказал Прыгун. – Всегда будь наготове, но сдерживайся. Представь, что несешь в пасти щенка. Его надо держать, но сильно сжимать нельзя.

– Непросто будет найти равновесие, – заметил Перрин.

От Прыгуна пахнуло непониманием. Само собой, это непросто.

– Что теперь? – улыбнувшись, спросил Перрин.

Побегаем, – ответил Прыгун. – А потом снова учиться.

Серебристо-серой молнией волк метнулся к дороге. Перрин последовал за ним. От Прыгуна исходил запах целеустремленности. Примерно так же пахло от Тэма, когда тот обучал беженцев военному искусству. Любопытно… Перрин снова улыбнулся.

Теперь они бежали по дороге, и Перрин старался поймать нужный баланс, не погружаться в сон слишком глубоко, но и готовился мгновенно укрепить чувство собственного «я», поскольку Прыгун мог в любой момент броситься на него, чтобы вытолкнуть из волчьего сна. Так они бежали и бежали, а затем Прыгун вдруг замер на месте.

Сделав еще несколько шагов, Перрин обогнал волка и, остановившись, увидел впереди нечто непонятное. Дорогу рассекала призрачная фиолетовая стена. Она высилась до самого неба и тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз.

– Что это, Прыгун? – спросил Перрин.

Что-то неестественное, – ответил Прыгун. – Этого не должно здесь быть.

От волка пахнуло гневом.

Шагнув вперед, Перрин хотел было коснуться странной поверхности, но не рискнул. На вид стена была стеклянной. Прежде он ничего подобного в волчьем сне не видел. Может, это некая разновидность пузырей зла? Перрин поднял глаза к небу.

Стена вдруг вспыхнула и пропала. Моргая, Перрин нетвердо попятился и взглянул на Прыгуна. Волк сидел на задних лапах и смотрел туда, где только что была стена.

Пойдем, Юный Бык, – наконец поднялся он. – Позанимаемся в другом месте.

И вприпрыжку убежал прочь. Перрин оглянулся на дорогу. Чем бы ни была эта стена, от нее не осталось ни следа.

С тяжелым сердцем Перрин отправился за Прыгуном.

* * *

– Чтоб мне сгореть! Где лучники?! – Родел Итуралде взобрался на вершину холма. – Еще час назад я велел им сменить арбалетчиков и построиться на передних башнях!

Перед ним лязгала и топотала, кричала и хрипела битва. Армия троллоков текла через реку, пересекая ее на плотах или по наплавному мосту, наспех сооруженному из бревен. Троллоки не любят – просто-таки ненавидят – переправляться через реки. Не так-то легко было сподвигнуть их на такой поступок.

Поэтому здешние укрепления и были настолько полезны. Склон холма заканчивался у единственного приличного брода на расстоянии нескольких лиг. Чуть севернее троллоки, вырвавшись из прохода, ведущего из Запустения, с ходу упирались в реку Аринелле. Когда этих чудищ удавалось заставить переправиться, то на другом берегу они оказывались перед склоном холма: сплошные рвы и защитные валы, а наверху – башни с лучниками. Единственный путь из Запустения в город Марадон лежал через этот холм. Иной дороги не было.

Здесь была идеальная позиция для того, чтобы сдерживать противника, намного превосходящего в численности, но даже самые лучшие укрепления могут пасть, если обессилевшие солдаты держат оборону уже несколько недель. Перебравшись через реку, троллоки с боем прорывались вверх по склону под градом стрел, падая во рвы и с немалым трудом преодолевая высокие земляные валы.

На вершине холма был ровный участок, где Итуралде расположил верхний лагерь, а в нем – командный пункт. Выкрикивая приказы, он смотрел вниз, на переплетение рвов, валов и башен. Копейщики, державшие оборону за одним из валов, методично убивали троллоков. Наконец последний – громадная тварь с бараньей мордой – испустил последний рык и сдох с тремя пиками в брюхе.

Похоже, надвигалась следующая волна: мурддраал гнал через проход очередную троллочью свору. Из-за обилия мертвых тел вода в реке помутнела и приобрела красный оттенок, но задние ряды троллоков не переставали ломиться вперед, ступая по трупам сородичей.

– Лучники! – взревел Итуралде. – Где эти треклятые…

Наконец-то мимо пробежала рота лучников из резерва, оставшегося в распоряжении Итуралде: почти все – меднокожие доманийцы, хотя в отряд затесались несколько тарабонцев. Луки у бойцов были самые разные, от узких и длинных доманийских до изогнутых коротких салдэйских. Итуралде заметил даже несколько здоровенных луков родом из Двуречья. В ход шло все, что было найдено на передовых постах или в деревнях.

– Лидрин! – крикнул Итуралде.

На вершину холма взбежал молодой офицер с колючим взглядом. Его коричневая форма измялась, а колени покрылись грязными пятнами – не из пренебрежения к внешнему виду, но потому, что солдаты нуждались во внимании офицера куда сильнее, чем одежда – в стирке.

– Догоняй лучников и ступай на башню, – сказал Итуралде. – Троллоки готовятся к новому удару, и я не хочу, чтобы какой-то их кулак прорвался к вершине. Понял? Если они захватят нашу позицию и обернут ее против нас, утро станет совсем уж паршивым.

В прошлом Лидрин улыбнулся бы в ответ на такое замечание. Но не теперь. В последнее время он редко улыбался: по большей части такое случалось, лишь когда он убивал троллока. Отсалютовав, Лидрин потрусил вслед за лучниками.

Обернувшись, Итуралде бросил взгляд за спину, на другой склон крутого холма, в тени которого располагался нижний лагерь. Этот холм, рожденный самой природой, салдэйцы годами наращивали и формировали так, чтобы длинный пологий склон спускался к реке, а короткий и крутой – к нижнему лагерю, где обоз будет в безопасности, а солдаты смогут поесть и выспаться, в то время как от вражеских стрел их защитит холм, на котором и стоял сейчас Итуралде.

Оба лагеря – что верхний, что нижний – являли собой пестрое зрелище. Некоторые палатки купили в салдэйских деревнях, другие были изготовлены в Арад Домане, а десятки остальных – в том числе множество полосатых кайриэнских громадин – доставили через переходные врата из самых разных мест. Палатки укрывали людей от дождя, и этого было достаточно.

Салдэйцы, безусловно, умели строить укрепления. Вот бы еще удалось убедить их не отсиживаться за городскими стенами, а выступить из Марадона и прийти на подмогу.

Вслух же Итуралде сказал:

– Ну и где же эти…

Тут он осекся, потому что потемнели небеса. Ему едва хватило времени выругаться, пригнуться и отскочить в сторону, прежде чем с неба дождем посыпались какие-то крупные предметы. Пролетев по крутой дуге, они падали на лагерь, порождая вопли смятения и боли. Это не были булыжники; это были трупы. Массивные тела мертвых троллоков. Отродья Тьмы наконец-то пустили в ход требушеты.

Отчасти Итуралде гордился, что вынудил их пойти на этот шаг. Вне всяких сомнений, осадные орудия предназначались для нападения на Марадон, находившийся чуть южнее. Но теперь их поставили у переправы, что не только замедлит отродий Тьмы, но и подвергнет требушеты риску ответного обстрела войсками Итуралде.

Чего он не ожидал, так это троллочьих трупов, и поэтому изрыгнул очередное проклятие, когда с опять потемневшего неба вновь посыпались мертвые тела, сбивая палатки и сокрушая солдат.

– Целители! – возопил Итуралде. – Где их носит?

С тех пор как началась осада, Итуралде довел Аша’манов до грани изнеможения и теперь вызывал их только в том случае, если троллоки подбирались слишком близко к верхнему лагерю.

– Сэр! – По склону вскарабкался вестовой-доманиец с грязью под ногтями и пепельно-серым лицом, такой юный, что над верхней губой у него были не усы, а одно название. – Донесение от капитана Финсаса. Отродья Тьмы выставили требушеты на линию огня. Капитан насчитал шестнадцать штук.

– Передай капитану Финсасу, что хороша ложка к обеду! – прорычал Итуралде.

– Простите, милорд. Не успели мы понять, что происходит, как эти твари уже выкатили орудия из прохода. Первыми же выстрелами накрыли наш дозорный пост. Сам лорд Финсас получил ранение.

Итуралде кивнул. К нему уже подходил Раджаби, готовый взять командование верхним лагерем на себя и позаботиться о раненых. Вдобавок многие трупы, улетев за холм, угодили и в нижний лагерь. Раньше люди находились под защитой крутого склона, но теперь дальнобойные требушеты лишили их преимущества. Придется переместить нижний лагерь через равнину к Марадону, хотя в таком случае будет уходить больше времени на ответные действия… Кровь и пепел!

«В прошлом я ругался куда реже», – подумал Итуралде. А все этот мальчишка, Дракон Возрожденный. Ранд ал’Тор дал Итуралде множество обещаний – некоторые прямым текстом, другие намеками. Он обещал защитить Арад Доман от шончан. Обещал, что Итуралде выживет, а не погибнет, загнанный в ловушку и окруженный шончан. Обещал, что даст ему жизненно важное поручение… граничащее с невозможным.

Сдерживать Тень. Драться, пока не подойдет помощь.

Вновь потемнели небеса, и Итуралде юркнул в штабной шатер, над которым для защиты от осадных орудий была возведена деревянная крыша. Опасался он не троллочьих трупов, а града небольших камней, которыми тоже можно было заряжать требушеты. Люди, рассыпавшись по холму, перетаскивали раненых в относительно безопасный нижний лагерь, откуда их отправят в стоявший за равниной Марадон. Этими действиями руководил Раджаби. Шея у неуклюже двигавшегося мужчины была толщиной со ствол десятилетнего ясеня и почти такие же мощные руки. Получив в сражении рану, он лишился левой ноги ниже колена и с тех пор хромал при ходьбе. Айз Седай подлечили его, и теперь вместо левой ноги у Раджаби была деревяшка, но он отказался уйти через переходные врата вместе с остальными тяжелоранеными, а настаивать Итуралде не решился. Нельзя же списывать со счетов хорошего офицера из-за того, что он ранен.

На деревянную крышу шатра шлепнулся раздутый труп, и молодой офицер по имени Желл поморщился. Кожа у него была не медного оттенка, зато усы – самые что ни на есть доманийские, а на щеке красовалась мушка в виде стрелы.

Становилось ясно, что имеющимися силами долго сдерживать троллоков не получится. Итуралде придется отступать, шаг за шагом, все дальше вглубь Салдэйи, все ближе к Арад Доману. Даже странно, что он всегда отступает в сторону родных мест – сперва с юга, а теперь с северо-востока.

Арад Доман окажется между молотом троллоков и наковальней шончан. «Лучше бы ты, мальчик, сдержал свое слово».

К несчастью, в Марадон отступить не удастся. Салдэйцы ясно дали понять, что считают Итуралде – и Дракона Возрожденного – захватчиками и оккупантами. Идиоты треклятые, чтоб им сгореть. Ну что ж… По крайней мере, у Итуралде был шанс уничтожить осадные машины.

На крышу штабного шатра упал очередной труп, но доски выдержали. Из-за вони – и периодически раздававшихся шлепков и хлюпанья при падении этих мертвых троллоков – становилось ясно, что в качестве снарядов для обстрела выбрали трупы не самой первой свежести. Уверенный, что его офицеры исполняют свои обязанности – а посему мешать им не следует, – Итуралде сцепил руки за спиной. Глядя на него, солдаты – что в самом шатре, что за его поднятыми стенами – расправили плечи. Даже самые идеальные планы рушатся после того, как пущена первая стрела, но целеустремленный и несгибаемый военачальник одним своим видом способен упорядочить хаос. Главное – держаться соответствующим образом.

Над головой клокотала буря, серебристо-черные облака походили на почерневший котелок над походным костром, когда сквозь корку копоти проглядывает блестящая сталь. Пусть люди Итуралде видят, что командир не боится этого неестественного неба, даже когда с него градом сыплются трупы.

Раненых унесли, и люди в нижнем лагере начали сниматься с места, готовясь передвинуть палатки ближе к Марадону. Солдаты на башнях продолжали обстреливать троллоков из луков и арбалетов. Копейщики ждали за земляными валами. В распоряжении Итуралде была внушительная кавалерия, но использовать здесь конницу он не мог.

Если не разобраться с требушетами, солдат забросают валунами и зарядами из камней помельче. Поэтому Итуралде намеревался первым делом сжечь эти машины – с помощью Аша’манов или отряда лучников с зажигательными стрелами, отправив его к осадным орудиям через переходные врата.

«Вот бы отступить за стены Марадона…» Но тамошний салдэйский лорд не впустит его, а если Итуралде отступит к самому городу, орда троллоков попросту размажет его армию по стенам.

Треклятые, треклятые идиоты! Что за балбесы отказывают людям в убежище, когда в городские ворота стучится армия отродий Тьмы?

– Надо оценить, каковы повреждения, – обратился Итуралде к лейтенанту Нилсу. – Приготовь лучников для атаки на требушеты и приведи двоих дежурных Аша’манов. Передай капитану Кридину, чтобы следил за переправой. После обстрела троллоки решат, что в лагере полный раздрай, и удвоят свои усилия.

Молодой человек кивнул и убежал, едва не столкнувшись с хромоногим Раджаби: тот входил в шатер, потирая широкий подбородок:

– Ваша догадка была верна. Троллоки и впрямь выставили требушеты для атаки на холм.

– Я стараюсь не ошибаться, – ответил Итуралде. – В ином случае мы потерпим поражение.

Раджаби хмыкнул. В небе бурлила та буря. Издали доносились вопли троллоков, возгласы людей и грохот боевых барабанов.

– Что-то не так, – сказал Итуралде.

– Со всей этой окаянной войной что-то не так, – заметил Раджаби. – Нас здесь не должно было быть. Тут обязаны были стоять салдэйцы. Вся их армия, а не горстка всадников, которых нам прислал лорд Дракон.

– Нет, я о другом. – Итуралде поднял пристальный взгляд к небу. – К чему эти трупы, Раджаби?

– Чтобы подорвать наш боевой дух.

Не такая уж необычная тактика. Но чтобы первыми же залпами? Почему бы не зарядить требушеты камнями, чтобы нанести наибольший ущерб, используя фактор внезапности, а затем уже перейти на трупы? Троллоки не особо сильны в тактике, но вот Исчезающие – те еще хитрецы. Итуралде знал это по собственному опыту.

Пока он смотрел на небо, вражеские орудия выдали еще один мощный залп, словно порожденный черными тучами, и на лагерь обрушились сотни мертвых тел. О Свет! Откуда у них столько требушетов?

«Капитан насчитал шестнадцать штук», – так сказал мальчишка-вестовой. Маловато. И почему некоторые из тех трупов летят так плавно?

Осознание захлестнуло его потоками ледяного дождя. Вот же треклятые умники!

– Лучники! – истошно закричал Итуралде. – Лучники, внимание на небо! Это не трупы!

Слишком поздно. Не успел он договорить, как драгкары расправили крылья. Куда больше половины этих падающих «трупов» оказались живыми исчадиями Тени, затаившимися среди мертвецов. После первой атаки драгкаров, случившейся несколько дней назад, Итуралде велел постоянно сменявшим друг друга отрядам лучников днем и ночью следить за небом.

Но у них не было приказа стрелять по падающим телам. Издав свирепый рык, Итуралде выскочил из шатра и выхватил меч из ножен. В верхнем лагере воцарился хаос. Повсюду были драгкары. Многие приземлились неподалеку от штабной палатки. Их огромные черные глаза сияли, а сладкое пение притягивало солдат в объятия этих тварей.

Итуралде орал во все горло, чтобы заполнить уши звуком собственного голоса. Один из драгкаров бросился к нему, но вопивший Итуралде не слышал его напева. Прикинувшись зачарованным, он нетвердо приблизился к драгкару и ловко вонзил меч ему в горло. С удивленным видом – если у этих нечеловеческих тварей вообще бывает удивленный вид – драгкар замер, а когда Итуралде, не переставая голосить, высвободил клинок, из раны на молочно-белую кожу хлынула темная кровь.

Он видел, как Раджаби пошатнулся и упал, когда на него накинулось отродье Тени. Итуралде хотел броситься на подмогу, но перед ним возник еще один монстр, а затем он увидел, как летящих драгкаров сбивают в воздухе огненными шарами: подоспели Аша’маны, и то был благословенный миг.

Но в этот же момент усилился грохот боевых барабанов. Как Итуралде и предсказывал, всей своей мощью бурлящая масса троллоков устремилась через переправу, усиливая натиск пуще прежнего. О Свет! Все же иногда не худо бы и ошибиться.

«Лучше тебе сдержать обещание и прислать подмогу, мальчик, – думал Итуралде, сражаясь со вторым драгкаром и чувствуя, что еще немного, и он потеряет голос. – Видит Свет, самое время!»

* * *

Фэйли прогуливалась по лагерю Перрина. В воздухе звенели голоса: кто-то переговаривался, кто-то натужно кряхтел, кто-то отдавал приказы. Перрин отправил белоплащникам еще одно письмо с предложением насчет переговоров, но ответа пока не было.

Фэйли чувствовала себя хорошо отдохнувшей. Всю ночь она провела на вершине холма, прижавшись к мужу. С собой у них было предостаточно одеял, и поросший травой холм во многом оказался куда удобнее трофейного шатра.

Этим утром из Кайриэна вернулись разведчики; вскоре они явятся с донесением. Пока же Фэйли искупалась и позавтракала.

Настало время выяснить отношения с Берелейн.

Чувствуя, как в груди вскипает гнев, Фэйли шагала по утоптанной траве к майенской части лагеря. Берелейн зашла слишком далеко. Перрин утверждал, что слухи распускает не она сама, а ее горничные, но Фэйли знала, что творится на самом деле. Первая была мастерицей во всем, что касалось манипуляций со слухами. Контролировать слухи и распространять кривотолки – таков один из лучших способов править с позиции относительной слабости. Именно так Первенствующая поступала в Майене, и то же обыкновение сохранилось за ней и в лагере, где Фэйли, будучи женой Перрина, чувствовала себя гораздо увереннее, чем Берелейн.

У входа в майенский лагерь дежурили два крылатых гвардейца в малиновых кирасах и в напоминающих горшки шлемах, которые закрывали сзади шею ниже затылка, а по бокам были украшены крылышками. Завидев Фэйли, солдаты приосанились и перехватили пики – скорее декоративные, с трепещущими лазурными вымпелами, на которых красовался трафаретный золотой ястреб в полете.

Чтобы посмотреть им в глаза, Фэйли пришлось вытянуть шею: