Текст книги "Парижский архитектор"

Глава 14

– Я сделал тебе чашку настоящего чая.

Селеста удивилась, обнаружив Люсьена утром на кухне. Он тотчас подал ей чашку, предварительно поставив ее на блюдце, и Селеста вспомнила, что во время их свадебного путешествия по Англии муж не раз говорил ей, что существует правило: подавать чашку с чаем следует только таким образом. Женщина невольно улыбнулась.

– Настоящий чай? – спросила она. – Не сушеная мята?

– А ты попробуй!

– О Боже! В самом деле, чай! – воскликнула она, сделав первый глоток.

Во время войны Селеста научилась ценить маленькие радости. А в оккупации узнала, что даже самые добропорядочные граждане готовы закрывать глаза на нарушения закона. Она видела, что Люсьен гордится тем, что раздобыл.

– Спасибо, невероятно вкусно!

– Ну, я бегу. Куча работы, – в голосе Люсьена звучала радость. Он коротко поцеловал ее в лоб и схватил пиджак, висевший на спинке стула. – Чем будешь заниматься сегодня?

– Да ничем особенным. Я слышала, что в одной лавочке на рю Бретань появилась туалетная бумага. Попробую попытать счастья.

Любые попытки купить что-либо необходимое во время оккупации оборачивались многочасовым стоянием в очередях.

– Если там закончится, поищу в других местах. До вечера! – она помахала мужу на прощание.

Когда Люсьен умчался, Селеста снова взялась за чашку. Чайник, над которым поднималось облачко пара, все еще стоял на металлическом кухонном столе. Она всегда предпочитала деревянную кухонную мебель, но этот стол было легко мыть и вытирать.

Наконец она поставила чашку в раковину и отправилась в прихожую за шляпкой: черный фетр, заостренная тулья, как у Робин Гуда, перо белой цапли. Ее всегда радовало, что их с Люсьеном вкусы – по крайней мере, в выборе женских нарядов, – совпадают.

Стояло прохладное летнее утро. Селеста, наслаждаясь легким ветерком, остужавшим разгоряченное лицо, шагала по Севастопольскому бульвару. Хоть боши и высосали всю прежнюю жизнь из столицы, думала она, погоду им не изменить. Затем она спустилась к мосту Нотр-Дам и пересекла Сену. Взглянув на часы, повернула налево и направилась к собору. Там толкалось больше немецких «туристов», чем французов и голубей вместе взятых. Трое офицеров вермахта, фотографировавшихся на фоне собора, уставились на женщину, когда та проходила мимо. Один из них отпустил какое-то одобрительное замечание в ее адрес, но она его проигнорировала.

В соборе было еще больше немцев. Они разгуливали по проходам, глазели на росписи сводчатых потолков и витражи. Некоторые опускались на колени и молились, что удивило Селесту. Ей и в голову не приходило, что боши способны верить в Бога.

Она опустилась на скамью, но не стала молиться. Теперь она уже не ходила в церковь по воскресеньям, но ей нравилась атмосфера этого места. Здесь, на этом крошечном островке покоя среди океана горьких разочарований, можно было поразмыслить о жизни. Что толку молиться, выпрашивая счастье? Никакой пользы. Она наказана уже тем, что утратила ребенка, а затем и отца. Ее брак с Люсьеном потерпел крах. Когда-то она по-настоящему его любила, но со временем эта любовь испарилась, словно вода в выкипевшем чайнике. Когда-то он был полон, а теперь осталась только крошечная лужица на дне.

Покинув собор, Селеста перешла через Малый мост на левый берег. Не доходя до бульвара Сен-Жермен она свернула на рю Данте и вошла в один из подъездов. Поднявшись на второй этаж, она позвонила в дверь квартиры.

Ей открыл рослый мужчина средних лет в очках в металлической оправе.

– Мадам Бернар, рад вас видеть! Мы уже готовы. Проходите, пожалуйста!

– Благодарю, месье Рише!

За обеденным столом сидела девочка лет десяти с веснушками на щеках и блестящими светлыми волосами, собранными в хвостик. Она тут же поднялась и поприветствовала Селесту учтивым реверансом.

– Хорошо, Сандрин. Так какое у нас задание на эту неделю? Дроби? – спросила Селеста, снимая шляпку и усаживаясь рядом с ученицей.

– Да, мадам. Я все еще не понимаю, как складывать целые числа и дроби.

– Сейчас я покажу тебе, дорогая, и через час ты сможешь решать такие задачки, как по волшебству, – проговорила Селеста, целуя девочку в щеку.

Когда урок закончился, в комнату вошел Рише.

– Не знаю, как благодарить вас за помощь. Прежний учитель Сандрин просто исчез.

– Многие в Париже исчезли, – усмехнулась Селеста.

– Спасибо, мадам Бернар, за урок, – сказала Сандрин и опять сделала реверанс.

– Поупражняйся, реши несколько примеров на дроби самостоятельно и увидишь, что легко напишешь следующую контрольную работу.

Рише обнял дочь и поцеловал ее в светлую макушку.

– Сандрин, сходи в парк, погуляй немного, – сказал он.

Глава 15

– Месье, я уже говорил, что больше не желаю заниматься такими вещами.

Мане откинулся на диване, обитом красным бархатом, улыбнулся Люсьену, расхаживавшему взад-вперед перед громадным камином в охотничьем домике промышленника в Ле Чесне.

– Мне нужен всего лишь дружеский совет.

– Совет, о котором вы просите, прикончит меня. И вас заодно!

– Вам нужно просто осмотреться и высказать свои соображения. Человек с вашим творческим мышлением способен на гениальные идеи.

Люсьен догадывался, что старик льстит ему, но устоять не мог. Он осмотрел дом, прошелся по всем комнатам, и его глаза вспыхнули предвкушением. Здесь было гораздо больше возможностей для создания тайника, чем в городской квартире. Охотничий домик представлял собой просторный особняк, построенный еще в семнадцатом веке для кого-то из высшей знати. Скрытый в густом лесу и окруженный огромным участком площадью чуть ли не в квадратный километр, он выглядел маленьким замком под черепичной кровлей с причудливыми башенками по углам. Даже просто отыскать его было нелегко, поэтому он мог служить превосходным убежищем. Здесь было, по меньшей мере, тридцать комнат, и кухня, размерами превосходившая всю квартиру Люсьена.

Мане подошел к архитектору, дружески опустил руку на его плечо и очень тихо, словно их мог кто-то услышать, проговорил:

– Здесь будут жить двое моих «гостей», и они будут весьма благодарны вам за помощь. Пятнадцать тысяч франков вас устроят? Я также буду вам безмерно благодарен и не останусь в стороне.

У Люсьена сразу зачастило сердце. Те двенадцать тысяч разошлись слишком быстро – на черном рынке так много соблазнов. Сыр, яйца, масло, настоящее вино, мясо и даже шоколад – все в наличии, но по астрономическим ценам. Большинство товаров, как знал Люсьен, попадают на черный рынок из сельских районов Северной Франции.

В эти нелегкие времена деревенские жители питались намного лучше, чем горожане. Пришел их час: они продавали свои продукты на черном рынке в пятьдесят раз дороже, чем до войны. Тех горожан, у которых была родня в селе, можно было считать счастливчиками. Им разрешили получать продуктовые посылки от родственников. Но немцы обесценили франк, и это было даже хуже, чем прямой грабеж. Официально установленный оккупационными властями курс франка и марки мгновенно сделал всех немцев богатыми, и немецкие солдаты слетались в Париж тучами, словно саранча. Первым делом они поглотили предметы роскоши, такие, как духи, затем вино и табак. Когда заканчивался срок службы и немецкие офицеры возвращались домой, они грузили в поезда десятки чемоданов с добычей. Поэтому пятнадцать тысяч франков придутся весьма кстати, размышлял Люсьен.

– Мои «гости» сообщили мне, что у них есть участок земли на Французской Ривьере, – продолжал Мане. – Прекрасное место, чтобы после войны построить виллу. Масса стекла, просторная терраса во весь фасад. Вид потрясающий. И море невероятного бирюзового оттенка. Вам следовало бы это увидеть.

– Французская Ривьера? – вопросительно произнес Люсьен. – Да, я бы не прочь взглянуть на этот райский уголок. Но мне понадобятся транзитные документы, чтобы попасть на юг.

– Это не проблема, я все устрою.

– В самом деле?

Мане подхватил Люсьена под руку и они отправились в обход. Тридцать комнат – это слишком много, чтобы сразу сориентироваться. Начали они с чердака и продолжали осмотр в течение всего дня, неторопливо переходя из комнаты в комнату. Повсюду стены от пола до потолка были покрыты панелями с высокими плинтусами. Это позволяло оборудовать чуть ли не в любой из жилых комнат тайник, в котором мог бы спрятаться человек. Но Люсьен все еще продолжал присматриваться.

В огромный холл вела великолепная деревянная лестница с массивными резными перилами. Внизу перила упирались в мощную опорную стойку, также обшитую деревом. Она сразу напомнила Люсьену пьедестал статуи Меркурия в апартаментах Мане на рю Галили. Верхнюю часть можно сделать откидной, как крышку люка, а два человека смогут ее без усилий закрыть, потянув за ремни. Но стойка эта маловата для двоих.

Размышляя, он взглянул на потолок холла, который поддерживали почерневшие от времени огромные деревянные балки. И тут же ему пришло в голову, что на верхнем этаже можно соорудить двойной пол. Над основными несущими балками были уложены более тонкие лаги, к которым, собственно, и крепились доски уже существующего пола. Расстояние между лагами составляло больше полуметра, и человек, лежащий на спине, вполне мог поместиться между ними. Нижний потолочный настил необходимо усилить досками, которые выдержат вес человека, а уж на них нанести штукатурку. Во время обыска сапоги гестаповцев будут находиться буквально в паре сантиметров от лица скрывающегося «гостя». Но как он убедился еще на рю Галили, даже самый хитроумный тайник не сработает, если тот, кто прячется, запаникует. Поэтому такой вариант показался ему чересчур рискованным.

На втором этаже в задней части дома вскоре обнаружился эркер с настолько широким подоконником, что под ним мог укрыться человек. Люсьен расхаживал по дому в поисках все новых мест для тайников, и по мере того, как они обнаруживались, его волнение росло. Он внезапно почувствовал, что снова не прочь обвести бошей вокруг пальца, а эти поиски доставляют ему даже больше удовольствия, чем мысль о пятнадцати тысячах франков. Он ясно представлял себе, как немцы перерывают весь дом в безнадежных попытках найти беглецов. А все это время евреи будут у них буквально под носом. И вот, наконец, офицер гестапо приказывает своим людям убраться несолоно хлебавши.

Эти фантазии подействовали на Люсьена сильнее, чем пригоршня таблеток амфетамина, поэтому он чуть ли не вприпрыжку носился по комнатам, заставляя Мане не отставать.

– Может, устроить тайник позади туалета? – спросил Мане, едва они вошли в хозяйскую спальню.

– Там они будут искать в первую очередь, – нетерпеливо отозвался Люсьен.

Люсьен остановился только тогда, когда заметил, насколько утомлен Мане. Но он еще не был готов принять окончательное решение и продолжал осматривать дом.

– Месье, прошу вас, ступайте вниз и ждите меня там. Давайте я помогу вам на лестнице!

– Со мной все в порядке. Продолжайте, пожалуйста!

Люсьену пришлось поддерживать Мане под руку, пока они поднимались по короткой лестнице в тесноватый кабинет. Едва поставив ногу на первую ступеньку, архитектор поскользнулся и упал, ударившись коленом.

– Дьявол! – вскричал Люсьен, хватаясь за ногу.

Мане, в свою очередь, помог ему подняться.

– Благодарю, я справлюсь сам, – пробормотал Люсьен.

Мане опустился на ступеньку, прерывисто дыша.

– Зачем понадобилась эта лестница, как вы думаете? – спросил он.

– Чтобы изменить уровень пола и сделать потолки в библиотеке, которая находится прямо под нами, выше.

– Понятно. И чтобы отделить кабинет от спальни.

– Да, на целых четыре ступени, – добавил Люсьен. – Неплохое решение. Я бы поступил точно так же.

Все еще растирая колено, он поглядывал на лестницу.

– Ну-ка, погодите, я сейчас вернусь, – Люсьен захромал вниз, оставив озадаченного Мане на лестнице.

Спустя несколько минут он вернулся – возбужденный и без намека на хромоту.

– Это должно сработать! Я уверен! – воскликнул он. – Их обоих можно спрятать под лестницей.

– Но как они туда попадут?

– Проще простого. Верхние ступени я повешу на петлях. Останется лишь приподнять их, чтобы попасть в тайник, а затем опустить за собой. Внутри будет надежная задвижка, так что никто снаружи не сможет их поднять даже ломом. Фиксатор для ковра я оставлю на прежнем месте, он замаскирует все стыки.

По обе стороны лестницы находились глухие стены, у нее не было даже перил. Казалось, ступени составляют единое целое с интерьером спальни. По опыту работы с мастерами мсье Мане на рю Галили Люсьен знал, какой фантастической точности они способны достичь. Места соединений нельзя будет найти даже с помощью лупы. Главное – осторожно демонтировать уже имеющиеся ступени и закрепить их на деревянной раме с петлями в верхней части. Фиксатор и ковер надежно скроют их.

Архитектор торжествовал – в ту минуту он испытывал такой подъем, словно внезапно получил Римскую премию[11]11
  Награда в области искусства, существовавшая во Франции с 1663 по 1968 год. Присуждалась художникам, скульпторам и архитекторам. Лауреат Большой римской премии получал возможность отправиться в Рим и жить там три-пять лет на весьма солидную стипендию.


[Закрыть].

– Превосходно, мой мальчик! Но на чем они будут лежать?

– На тонких матрасах. Здесь достаточно места для двоих, если они улягутся плечом к плечу.

– Я знал, ты сможешь это сделать, – произнес Мане, хлопая Люсьена по спине. – Теперь мне нужны чертежи, и как можно быстрее.

– Конечно, месье, сегодня же приступлю.

– Мои «гости» будут рады такой новости. Они.

– Стоп! Я не желаю ничего слышать об этом.

– Да-да, разумеется, дорогой месье Бернар, мои извинения. Я слишком взволнован.

– И еще один момент.

– Слушаю вас.

– Это действительно моя последняя работа такого рода.

– Могу гарантировать, – ответил Мане.

Глава 16

Адель не шутила, заявляя, что не простит Люсьена, если тот проигнорирует показ ее новой коллекции моделей. Ничто на свете не было для нее важнее. И Люсьену нравилась в ней эта черта больше всего остального. Адель была нацелена на успех, как и он сам, а порой, казалось, даже более честолюбивой.

Люсьен приехал в ее салон на рю Колизей без двадцати час и сразу прошел в глубину зала. Оттуда можно было наблюдать за собравшимися здесь знаменитостями. Показы Адель всегда привлекали звезд, они не могли пропустить такое событие. И они любили Адель. Люсьену же больше нравилось следить за моделями. Так много прекрасных женщин в одном месте и в одно и то же время! Но сегодня все его внимание было сосредоточено на одной-единственной – Бетти Тулар. С того вечера, когда они впервые увиделись неподалеку от «Рыжей кошки», он не мог выбросить ее образ из головы. Порой, работая над чертежами, он невольно ловил себя на том, что мечтает о ней. Он знал, что Бетти будет здесь, потому что без нее не было бы никакого показа.

Салон Адель представлял собой двухэтажное помещение с высокими потолками, белыми гипсовыми стенами и полами из черного мрамора. И хотя проектировал его не он, Люсьен все равно восхищался простотой и изяществом дизайна. Зал первого этажа постепенно наполнялся людьми, в основном хорошо одетыми дамами; некоторых из них сопровождали мужчины. Они непринужденно располагались на черных складных стульях, расставленных полукругом у подножия красиво изогнутой лестницы с черными мраморными ступенями и белыми гипсовыми балюстрадами с хромированными перилами. Среди присутствующих Люсьен заметил и офицеров вермахта. После двух лет оккупации французы уже без колебаний посещали подобные акции вместе с немцами. И Люсьен знал, что тех интересуют не экстравагантные платья, а то, что в них.

Когда время приблизилось к часу, появились Сюзи Солидор[12]12
  Сюзи Солидор (1900–1983) – французская певица, актриса, модель, писательница. Одна из символических фигур Парижа 20-30-х годов прошлого века. Служила моделью для многих художников и скульпторов: ее называли самой портретируемой женщиной всех времен.


[Закрыть] и Симона Синьоре[13]13
  Симона Синьоре (1921–1985) – французская актриса кино и театра, одна из немногих французских актрис – обладательниц премии «Оскар». Предки Симоны Синьоре были еврейскими переселенцами из Польши.


[Закрыть]. В зале поднялся гул, словно в растревоженном пчелином улье. Каждый вытягивал шею, чтобы разглядеть знаменитостей. На обеих женщинах были наряды от Адель. Солидор – в темно синем платье и малиновой шляпке, Синьоре в черном костюме и шляпке того же цвета. Они то и дело отвечали на приветствия и останавливались переброситься словечком со знакомыми. Затем они заняли места в первом ряду, где для них были зарезервированы места, прочие зрители остались стоять, в том числе и Люсьен, так как зал был заполнен до отказа.

Война почти уничтожила высокую моду в Париже, многие знаменитые дома закрылись, и то, что Адель продолжала работать, было исключительно ее заслугой. Квалифицированные портные, многие из которых были евреями, уехали на юг, в Виши, а те, кто не успел, были арестованы и депортированы. Немецкие власти, признавая лидерство Франции в области моды, поначалу потребовали, чтобы парижские дома мод переехали в Берлин, но впоследствии отменили это распоряжение.

Как и еда, ткани тоже строго нормировались. Шерсть и кожу, а также шелк, кружева и бархат практически невозможно было достать. Адель не раз жаловалась Люсьену: все, что оставалось в Париже в бутиках высокой моды, еще в начале оккупации раскуплено немецкими офицерами и отправлено в Германию – женам и любовницам. Но несмотря на лишения и дефицит всего, говорила Адель, парижанки пытались оставаться элегантными и изысканными. Для них это стало вопросом чести: враг должен знать, что женскую красоту у француженок не отнять.

Из-за постоянного дефицита парижанки пускались во все тяжкие. Когда у парикмахеров закончились средства для укладки волос, и они больше не могли делать химическую завивку, женщины начали носить шляпки и тюрбаны, сшитые из обрезков ткани. Искусственных цветов и птичьих перьев пока было достаточно, и они стали главным украшением головных уборов, пестрым и эффектным, как казалось Люсьену. Но самый радикальный переворот в мире моды произвели тяжелые туфли на деревянной подошве, похожие на деревенские сабо. Кроме того, многие женщины игнорировали запрет оккупантов на одежду цветов французского флага и носили синие, белые и красные пуговицы и пояса.

С верхних ступеней лестницы полились звуки джаза, дефиле началось. Разговоры затихли. Первой, к радости Люсьена, по лестнице начала медленно спускаться Бетти. Она выглядела потрясающе – в черных туфлях на высоком каблуке, элегантном белом платье с черными отворотами и черным платком, покрывающим прическу.

Бетти остановилась на предпоследней ступеньке и улыбнулась гостям.

– Дамы и господа, добро пожаловать в дом моды Бонно. Сегодня мы представляем коллекцию, которая наверняка придется вам по душе. Несмотря ни на что, мы покажем вам французскую красоту, и вы убедитесь, что высокая мода во Франции все еще жива и процветает.

Бетти взмахнула рукой, и на верхней площадке лестницы появилась первая модель. Красивая девушка была одета в длинную черную юбку, белую блузку и черную шляпу с широкими полями. Послышались аплодисменты. Бетти прошла к сидящим полукругом зрителям, задержалась на минуту возле Сюзи Солидор и Симоны Синьоре, а затем направилась к двери в правой части зала, чтобы полюбоваться проходом моделей. Тем временем вниз по лестнице спускались девушки в еще более пышных юбках и мягких шляпах, должно быть, невероятно модных, подумал Люсьен.

Все до единой модели были стройными и привлекательными, но Люсьен не мог отвести взгляд от Бетти. Когда их глаза встретились, Бетти приветливо кивнула и улыбнулась ему. Архитектор почувствовал себя польщенным и заметил, что некоторые немецкие офицеры косятся на него с завистью.

Люсьен не особенно разбирался в моде. Единственное, что бросилось ему в глаза: ткани новой коллекции Адель выглядели как натуральный шелк, гипюр и шерсть. Он вспомнил ее рассказы о том, что все стоящее давно вывезено в Германию, но отвлекся, чтобы получше разглядеть наряд одной из моделей, с целью впоследствии рассказать любовнице, что именно ему понравилось. Однажды после какого-то показа он сказал, что ему понравилось одно из платьев, и Адель спросила, какое из них он имеет в виду, а когда Люсьен, как ни бился, так и не смог описать эту модель, страшно разозлилась.

После того как продефилировала последняя из девушек, сама Адель неторопливо и величественно спустилась по лестнице под бурные аплодисменты и поздравления, сыпавшиеся со всех сторон. Люсьен заметил, что она откровенно наслаждается успехом. После бесчисленных объятий и поцелуев, она тут же направилась к Солидор и Синьоре, чтобы обнять и их. Вокруг толпились люди, поздравляя Адель и стараясь оказаться поближе к звездам. Бутылки с шампанским были уже откупорены, в руках гостей появились бокалы. Что ж, если Адель удается, пусть и в дальнейшем она добывает превосходные ткани и выдержанное вино.

Люсьен пробрался сквозь толпу людей к Бетти.

– Месье Бернар, я рада, что вы здесь!

– Мне льстит, что вы помните меня.

– Я не забываю красивых и талантливых мужчин, – проговорила она, пожимая руку Люсьену.

– Поздравляю, показ был великолепен, модели восхитительны.

– Было чертовски трудно создать хоть что-то стоящее, скажу я вам. Проклятый дефицит и все такое.

– Люсьен! Люсьен! – пропела Адель откуда-то издалека.

– О, мой шеф вас зовет. Рада была встрече! Бетти исчезла в толпе, а Люсьен направился к Адель, которую все еще окружали поклонники.

– Теперь, мой блестящий архитектор, рассказывайте, что вам понравилось больше всего?

– Темно-синяя юбка в морском стиле, и к ней блейзер и сумочка.