Текст книги "В глубь истории: историческая концепция К. Маркса"

Общественная природа человека. Общественный и необщественный человек

Что касается взаимоотношений человека и общества, у Маркса в 1844 г. еще отсутствует категория производственных отношений и понимание того, что их совокупность составляет социум, находящийся на определенном этапе исторического развития. Немецкий философ берет за мерило человеческую сущность и именует будущее социалистическое общество просто обществом, а капиталистическое общество, основанное на системе частной собственности, – «не-обществом». Однако в его анализе перехода от необщественного человека к общественному, особенно в исследовании отношений так называемого человека в «общественном состоянии» с обществом, содержится множество позитивных, рациональных моментов.

Что такое человек? По мнению Маркса, это не только изолированный индивид, но родовое, социальное существо. В своих сочинениях «К критике гегелевской философии права», «К еврейскому вопросу», во «Введении к критике гегелевской философии» и «Критических заметках к статье “Пруссака” “Король прусский и социальная реформа”» Маркс вновь излагает эту точку зрения. Отличие «Рукописей» от вышеперечисленных трудов заключается в том, что благодаря политэкономическим исследованиям Маркс определяет труд сущностью человека и потому увязывает трудовую деятельность с человеческими общественными свойствами. В ходе нее у людей возникает связь с другими людьми. Человек не способен трудиться в одиночку. Поэтому Маркс считает, что обмен и человеческой деятельностью в производстве, и продукцией между людьми – все это родовая деятельность человека. Трудясь, люди обрекают себя на общественные связи, что воля отдельных личностей изменить не в силах.

Впрочем, проблема состоит в том, являются ли такие общественные связи истинно человеческими, и зависит от того, совпадают ли они с общественной природой человека. В условиях частной собственности человек производит только в целях присвоения. Производство не просто утилитарно (удовлетворяет потребности), но и индивидуалистично, эгоистично (служит удовлетворению личных нужд). Оно носит характер не опредмечивания человеческой сущности, а овеществления непосредственных, своекорыстных потребностей человека. Поэтому в системе частной собственности производство не общественно, не направлено на удовлетворение человеческих нужд. Кажется, что люди производят, чтобы удовлетворять потребности друг друга, фактически же – чтобы препятствовать присвоению собственной продукции другими. Отсюда следует вывод о том, что буржуазное общество – это не истинный коллектив, согласующийся с человеческой природой, а не-общество.

Основываясь на этом, Маркс разворачивает критику буржуазной политической экономии. Она рассматривала обмен и торговлю как родовую, истинную жизнь человека, а общество – как серию взаимообменов, как деловое сообщество, каждый член которого является торговцем. «Общество – каким оно выступает для политэконома – есть буржуазное общество, где каждый индивид представляет собой некоторый замкнутый комплекс потребностей и существует для другого лишь постольку, – а другой существует для него лишь постольку, – поскольку они обоюдно становятся друг для друга средством» (1974. Т. 42. С. 140).

По мнению Маркса, в своих воззрениях буржуазные политэкономы фактически приравнивали отчужденную форму общественных отношений к форме, соответствующей человеческой природе. Тем самым они защищали капиталистическую частную собственность, поэтому видели в ней и в разновидностях ее движения неизменную данность и сводили все общества к буржуазным. Маркс, который выступал против собственничества, полагал буржуазное общество не-обществом. Однако у Маркса явно прослеживались элементы фейербаховского антропологизма. В качестве критерия у него выступала человеческая сущность, и всякий коллектив, сообразующийся с природой человека, вследствие этого он называл обществом, а иной – не-обществом. В этом сказывалась, скорее, морализаторская оценка, а не политэкономический анализ. Индивидуализм и эгоизм рассматриваются как признаки потери человеком общественности. Поэтому Маркс считает, что капиталистическое общество – не истинное, а гражданское. Член его – не родовое существо, а только индивид, выделившийся из социального монолита. Единственное, что связывает его здесь с обществом, – личная выгода, охрана собственного имущества и защита собственного эгоизма. Корыстолюбие противоположно общественному характеру человека. «Чем больше и многообразнее становится могущество общества в рамках частнособственнических отношений, тем эгоистичнее, тем менее общественным <… > становится человек» (1974. Т. 42. С. 28).

Утверждение Маркса о том, что буржуазное общество – это не-общество, и каждый человек в нем – необщественный, противоречит его же суждению о людях как существах по сущности своей социальных. В то время Маркс «разрешал» это теоретическое противоречие с помощью доктрины об отчуждении человеческой сущности. Человек по своей природе должен быть общественным существом, однако в условиях частной собственности и в результате отчуждения человеческие отношения превращаются в нечеловеческие, а человеческая природа – в нечеловеческое бытие. Вследствие этого человек становится неспособен воплотить собственную родовую сущность и утрачивает ее. Таким образом, антагонизм индивида и рода, бытия и сущности здесь есть не что иное, как противоречие между должным (каким должен быть человек) и сущим (каков он в действительности), между человеком и не-человеком. Данный образ мыслей еще оттеняет фейербаховский антропологизм.

Если не принимать отчуждение в качестве теоретико-методологической базы исследований, то следует отметить, что буржуазное общество – вовсе не не-общество, а одна из общественных формаций. В нем люди не утрачивают своего социального характера, напротив, оно отличается даже большей общественностью, чем предшествующие ей – такие как первобытное общество, в котором связующим элементом выступают кровнородственные отношения, а также рабовладельческое и феодальное, основывающиеся на сельскохозяйственном производстве. Развитые товарно-денежные отношения устранили феодальный барьер и сформировали не только единый национальный, но и – за счет международной торговли – мировой рынок. Впоследствии этот момент серьезно освещается в «Манифесте коммунистической партии»: «Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару» (1955. Т. 4. С. 427). И там же: «Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим» (1955. Т. 4. С. 427). «Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература» (1955. Т. 4. С. 428). Другими словами, общественный характер капиталистического производства еще сильнее связал людей друг с другом.

Умозаключение Маркса о том, что капитализм – это не-общество, касается тогда еще неясного противоречия между частным и общественным трудом. В капиталистическом обществе он носит общественный характер, деятельность каждого собственника предназначается обществу, является частью всего общественного производства. Однако производитель всякого товара вместе с тем является и собственником, результаты труда принадлежат ему самому, то есть такой труд в то же время и частный. Поэтому в системе капиталистической частной собственности человеческий труд не напрямую выражается в общественном. Его посредником выступают деньги, и из частного он превращается в общественный только путем обмена. Люди не лишаются своих социальных свойств, не обособляются друг от друга, но связи между ними всегда происходят через вещи, предстают в виде взаимоотношений между предметами, что заслоняет человеческие взаимосвязи. Индивид, одинокий, как атом, – лишь мнимая внешняя оболочка этой вещной связи.

Отталкиваясь от такого взгляда на общество и не-общество, Маркс в 1844 г. объединяет свои представления об обществе с родовой связью, о которой говорит Фейербах. В письме ему он замечает: «Единение людей с людьми, основанное на реальном различии между людьми, понятие человеческого рода, перенесенное с неба абстракции на реальную землю, – что это такое, как не понятие общества!» (1962. Т. 27. С. 381) Под обществом здесь понимается социум, избавленный от частной собственности, такой, о котором сказано в «Рукописях», то есть коммунизм в тогдашнем понимании Маркса. Он и есть воплощение человеческой сущности или, иначе говоря, возврат человека к себе самому, общественному, истинному. Тем самым Маркс разрешает противоречие между индивидом и родом, о котором он говорил до 1844 г. Род перестает быть силой, противостоящей индивиду. Человек возвращает себе человеческий мир и отношения, становится истинным родовым существом как в трудовой, так и в политической жизни.

В концепции отчужденного труда необходимо обратить внимание не только на гуманистические элементы, – отчуждение и возврат человеческой сущности, – но и на рациональные положения. Идеи Маркса о ряде изменений, происходящих с человеком после того, как он вновь овладеет собственной сущностью и превратится в общественное существо, содержат в себе важные замечания, касающиеся взаимоотношений между человеком и обществом, природой и обществом, а также между объектом и субъектом при коммунизме.

Маркс начинает серьезно изучать капиталистическую частную собственность. Он связывает ее положительное упразднение с возвратом человеческой сущности, рассматривая это как предпосылку к ликвидации всего отчуждения. Тем самым он ухватывает самую суть проблематики капиталистического общества. Поэтому в «Рукописях» он изначально планирует сосредоточиться на изучении связи частной собственности с общественной и с истинным человеком, которые возникнут после ее ликвидации. Другими словами, он утверждал, что одна система имущественных отношений сменится другой, но в то время он еще не мог знать, какой вид она примет. Это воззрение резко отличается от подхода классической буржуазной политологии к частной собственности как к вечной и незыблемой данности, от ее равномерного распределения, на котором стоят уравнительные коммунисты.

Отдельного внимания заслуживает идея ассоциаций Маркса. Так, проанализировав проблему разделов земельных владений, он отмечает, что это является следствием упразднения земельной монополии, вследствие которого, однако, изменяется лишь форма монополии, – концентрация или рассредоточение земли, – а сущность (система собственности на землю) остается нетронутой. Чтобы не вернуться к еще более уродливой земельной монополии, необходимо уничтожить систему земельной собственности и перейти к ассоциациям. «Ассоциация, в применении к земле, использует выгоды крупного землевладения в экономическом отношении и впервые реализует первоначальную тенденцию раздела – равенство. Точно так же ассоциация восстанавливает разумным путем, а не посредством крепостничества, барства и нелепой собственнической мистики, эмоциональное отношение человека к земле: земля перестает быть объектом торгашества и благодаря свободному труду и свободному наслаждению опять становится подлинным, личным достоянием человека» (1974. Т. 42. С. 74). Идея ассоциаций указывает путь, отличный от развития системы землевладения. Однако ответ на вопрос о том, какие формы примут эти ассоциации, может дать лишь социалистическая практика.

Маркс также затрагивает отношения между человеком и производством, человеком и обществом. В условиях частной собственности трудящийся производит не только себя как товар, но и воспроизводит присвоение труда и продукции капиталистом, то есть тем самым он создает условия для своей физической и духовной деградации. Отказавшись от этой системы, человек начнет производить человека – себя самого и других. Продукция больше не будет отчуждением труда, но воплотит в себе индивидуальность трудящегося. Она перестанет быть меновой стоимостью, и ее начнут использовать непосредственно для удовлетворения потребностей других людей, то есть для общества. Именно в условиях, в которых не будет частной собственности, человек и общество объединятся: «Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество» (1974. Т. 42. С. 118).

При упразднении частной собственности «деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер» (1974. Т. 42. С. 118). Здесь имеется в виду не только то, что коллективный, всеобщий труд множества ассоциированных индивидов выражается в виде общественной деятельности. Даже такая деятельность, при которой человек мало контактирует с другими людьми, например, научные исследования, все равно является общественной. Точно также и материал, требующийся для научных работ, и язык, которым мыслители пользуются в своей деятельности, – все это плоды социума. В таком обществе научные изыскания ведутся ради него самого, а не для отдельного индивида.

Поэтому при системе частной собственности общество противостоит индивиду. Оно – родовая сила, чуждая отдельной личности. Родовая жизнь (включая экономику, политику и сознание) представляет собой некую абстрактную универсалию, противопоставленную индивидуальной жизни. После упразднения частной собственности это положение меняется: «Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять “общество”, как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, – является проявлением и утверждением общественной жизни» (1974. Т. 42. С. 119).

При господстве частной собственности природа присваивается частью людей в виде капитала, но противопоставляется трудящемуся, воплощает в себе не общественную, а отчужденную сущность человека. Преобразование природы не связывает людей друг с другом, а разобщает. С другой стороны, при отказе от частной собственности в отношениях человека с природой происходят коренные изменения: «Человеческая сущность природы существует только для общественного человека; ибо только в обществе природа является для человека звеном, связывающим человека с человеком, бытием его для другого и бытием другого для него, жизненным элементом человеческой действительности; только в обществе природа выступает как основа его собственного человеческого бытия. Только в обществе его природное бытие является для него его человеческим бытием и природа становится для него человеком» (1974. Т. 42. С. 118). Лишь упразднив частную собственность, человек действительно перестанет рассматривать природу только как средство к существованию и начнет путем ее преобразования развивать собственную всесторонность, ликвидирует отчуждение между человеком и природой. Поэтому Маркс отмечает: «Общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы» (1974. Т. 42. С. 118).

С этой позиции Маркс также исследует изменение перцептивных способностей субъекта. Он пишет: «Ясно, что человеческий глаз воспринимает и наслаждается иначе, чем грубый нечеловеческий глаз, человеческое ухо – иначе, чем грубое, неразвитое ухо, ит.д.» (1974. Т. 42. С. 121). И далее: «Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека» (1974. Т. 42. С. 122). Определения «первобытный», «нечеловеческий», «необщественный», подразумевают одно значение, а именно – человека в условиях существования частной собственности, то есть утратившего собственную общественную природу. Под общественным здесь понимается человек, отказавшийся от частной собственности. Конечно, такая дифференциация лишена научности. Однако ее рациональный момент состоит в том, что Маркс анализирует трансформацию человеческих ощущений не просто с точки зрения физиологического строения органов чувств, а в контексте ликвидации частной собственности и субъектно-объектных взаимоотношений будущего общества.

В условиях капиталистического собственничества субъект становится глупым и односторонним. Все его физические и духовные чувства обедняются, взамен остается только одно – обладание или присвоение. В объекте – природе – он начинает видеть лишь чистую пользу, эффективность, она превращается для него в капитал или средство к существованию – еду, питье, одежду, жилье. Это характеризует необщественного человека. У него есть уши, но нет музыкального чувства, он не может воспринимать мелодию; имея глаза, он не обладает чувством прекрасного, не ощущает красоты форм. «Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом», «удрученный заботами, нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зрелищу; торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства» (1974. Т. 42. С. 122).

При отказе от частной собственности субъектно-объектные отношения изменяются коренным образом. Субъектом становится общественный человек, или истинный, а объектом – не отчужденный, а истинно человеческий предмет. Последний присваивается индивидом посредством зрения, слуха, нюха, вкуса, осязания, мышления, созерцания, ощущений, надежд, деятельности и любви. Однако он не просто односторонне обретается и потребляется: человек, чувственно присваивая собственную продукцию, предметного человека и его произведения, всесторонне развивает и обогащает собственную сущность. В этом процессе все богатство ощущений человека-субъекта – глаз, воспринимающих красоту формы, ушей, обладающих музыкальным чувством, – только начинает постепенно раскрываться и развиваться. По этому поводу Маркс замечает: «Уничтожение частной собственности означает полную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств» (1974. Т. 42. С. 120).

Маркс рассматривает ликвидацию частной собственности как решающее звено в переходе от так называемого необщественного человека к общественному. Ее положительное упразднение он связывает с всесторонним человеческим развитием, с уничтожением недугов капиталистического общества, с новыми отношениями между индивидом, природой и обществом. Очевидно, что здесь Маркс уже в достаточной мере оценивает роль политэкономических факторов. Однако он воспринимает упразднение частной собственности как требование, обязательное для соответствия общества человеческой природе, а основанием для классификации капитализма как не-общества считает индивидуализм и эгоизм. Это говорит о том, что в своем понимании общества, человеческой сущности и отношений между ними Маркс еще не достиг уровня материалистического взгляда на историю.

От «практики» – к «труду». Роль естествознания в общественном развитии

Важнейшим достижением Маркса в «Рукописях» стало то, что он связал в них труд и производство с практической деятельностью, вывел ее за рамки теоретической критики, наделил чувственным материальным содержанием и тем самым проложил себе путь к открытию законов исторического развития через анализ материальной деятельности человека.

В немецкой классической философии идеалистический подход, сосредоточенный на роли практической деятельности и труда, представлен в сочинениях Гегеля. В «Феноменологии духа» он рассматривает труд в качестве звена, которое субъект, созидая, а затем – снимая объект, использует для самореализации и самоутверждения. В «Логике», проанализировав процесс познания, философ определяет практику как движение к абсолютной истине, как необходимый элемент единства объекта и субъекта. Такое понимание практической деятельности и труда полностью сходится с его подходом к активной функции субъекта. Однако поскольку Гегель полагает в качестве субъекта абсолютную идею, а на место объекта ставит ее отчуждение, субъектно-объектный антагонизм, предстающий в виде природы или общества, сводится не более чем к противостоянию различных форм сознания и самосознания, происходящему в чистой мысли. Поэтому труд и практика, представляющие собой проявление субъектной активности и объединяющие субъект с объектом, являются деятельностью не чувственно-материальной, а абстрактного духа.

После смерти Гегеля его ученики не удовлетворились чистой спекулятивностью его философии и, пытаясь от мысли перейти к деятельности, создали философию действия. Первым этот вопрос поднял Август Цешковский, ученик старогегельянца Карла Мишле. В 1838 г. он опубликовал «Пролегомены к историософии», в которых провозгласил, что отныне философия «становится практической философской наукой, точнее говоря, философией практической деятельности, философией “практики” (praxis), философией будущего, оказывающей непосредственное влияние на общественную жизнь, и развивающейся в конкретной сфере»[36]36
  МакклеляанД. Молодые гегельянцы и Маркс. Пекин: Шану иныпу гуань, 1982. С. 12.


[Закрыть]. Однако Цешковский не выходит за рамки идеализма. Он рассматривает практику всего лишь как критику теории, а не как революционную деятельность, реально перестраивающую общество, и считает, что чистая теоретическая критика способна изменить существующий режим. В дальнейшем ни младогегельянец Мозес Гесс, автор статей «Философия действия», ни Бауэр не сумели преодолеть такого подхода к практической деятельности. К примеру, в «Исповеди слабого духа» Бауэр отмечает: «До сих пор мы считали теорию практикой»[37]37
  Лоусон В. Бруно Бауэр и Карл Маркс. Пекин: Чжунго жэньминь дасюэ чубанынэ, 1984. С. 190.


[Закрыть].

Воззрения Маркса на практическую деятельность формировались неотделимо от изменения и становления всего его мировоззрения. Когда он еще стоял на гегельянских позициях, его взгляд на практику был идеалистическим. В своей докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» и подготовительных материалах к ней он, рассуждая о взаимоотношениях философии с миром, подчеркивает, что она предназначена не для познания внешнего мира и наблюдения за ним, она – персонаж, забравшийся на сцену и напрямую вступающий с связь со всем миром: «Таков психологический закон, что ставший в себе свободным теоретический дух превращается в практическую энергию и, выступая как воля из царства теней Амента, обращается против земной, существующей помимо него действительности» (1975. Т. 40. С. 210). Впрочем, в то время Маркс считал, что превращение теории в практику выражается не в практической деятельности человека, а в критике самой теории. Поэтому он говорит: «Практика философии теоретична. Именно критика определяет меру отдельного существования по его сущности, а меру особой действительности – по ее идее» (1975. Т. 40. С. 210).

Когда Маркс перешел от идеализма к материализму, от революционного демократизма – к коммунизму, его подход к практической деятельности серьезно изменился. Он перестает ограничивать практику сферой мышления и определять ее как теоретическую критику и начинает видеть в ней революционную борьбу. Немецкий философ приходит к заключению, что его анализ гегелевской философии права – это теоретическая критика предшествующей политической идеологии. После этого нельзя оставаться только в теоретической деятельности – необходимо «погрузиться <… > в такие задачи, для разрешения которых имеется одно только средство – практика» (1955. Т. 1. С. 422). Он спрашивает себя: «Может ли Германия достигнуть практики a la hauteur des principes, то есть революции, способной поднять Германию не только до официального уровня современных народов, но и на человеческую высоту, которая явится ближайшим будущим этих народов?» (1955. Т. 1. С. 422). И отвечает: может. Однако нельзя опираться только на теоретическую критику, необходимо прибегать и к революционной практике: «Оружие критики не может, конечно, заменить критику оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой» (1955. Т. 1. С. 422).

Начав в Париже изучать политэкономию, Маркс связывает воедино труд, производство и практику и в результате обнаруживает фундаментальнейшую деятельность человечества – практическую. С помощью анализа отношений между человеком и природой он раскрывает ее особенности и, проведя исследование труда, объединяет естественную и человеческую историю и развитие человеческого познания. Как только он углубляется в процесс труда, то, наконец, отыскивает путь к отказу от антропологизма, к историческому материализму.

Труд свидетельствует о том, что человеческая практическая деятельность материальна. Ее предпосылкой являются объективно существующие предметы, на которые она воздействует. Деятельность, не направленная на опредмечивание, не может быть подлинно практической. С точки зрения субъекта человек постольку способен с помощью практики преобразовывать природу и создавать для себя предметный мир, поскольку сам является живым объективным существом, а не самосознанием. Труд, на котором базируется их единство, обусловливает обмен веществ между ними. Поэтому Маркс особо отмечает, что человек «только потому творит или полагает предметы, что сам он полагается предметами и что он с самого начала есть природа. Таким образом, дело обстоит не так, что он в акте полагания переходит от своей “чистой деятельности” к творению предмета, а так, что его предметный продукт только подтверждает его предметную деятельность, его деятельность как деятельность предметного природного существа» (1955. Т. 1. С. 359).

Из труда следует, что человеческая практика представляет собой общественную деятельность. Как считает Маркс, производство – это деятельная родовая жизнь человека, и именно в труде, преобразующем предметный мир, он впервые действительно утверждает свою принадлежность к роду. Если он представляет собой чисто природное существо, он может взаимодействовать с природой либо как одинокий индивид, либо как животная популяция. Однако в действительности такой труд будет жизнедеятельностью животного, а не человека. В ходе переработки природы у людей, во-первых, происходит обмен веществ с ней, а во-вторых, они обмениваются друг с другом результатами собственного труда. Вне общества отношения человека с природой невозможны.

На основании труда мы заключаем, что человеческая практика – это осознанная целенаправленная деятельность. Животное действует инстинктивно. Хотя в его жизнедеятельности, как и у человека, может проявляться целеустремленность, однако это результат длительного естественного отбора, адаптации к природе. Жизнедеятельность животного не проявляется в нем в субъективной форме. Человеческая деятельность иного характера. Человек делает труд предметом своей воли и сознания. Изменяя объективный неорганический мир, он осуществляет свою цель и превращает в материальный результат то, что вначале существует лишь в его человеческом представлении.

Таким образом, Маркс, анализируя трудовой процесс и его важнейшие элементы, обнаруживает фундаментальное свойство практики: это чувственная материальная деятельность, направленная на преобразование объективного мира.

Конечно, в то время он делал упор на естественные, сущностные силы человека и не исследовал роль орудий труда. В действительности же трудящийся использует главным образом не собственные органы, данные ему природой, а воздействует на объекты труда с помощью производственных орудий. У людей нет особых физиологических приспособлений, адаптированных к окружающим их природным условиям. По силе, выносливости, скорости, реакции они никоим образом не превосходят других животных. Однако, используя в перестройке природы орудия производства, они способны превратить неблагоприятные естественные условия в такие, которые способствуют существованию и развитию человечества. Без изучения этих орудий анализ труда будет неполным.

Природа имеет свою историю. Развитие естественного мира происходит и без участия людей. Однако через труд человек устанавливает связь с природой и на протяжении длительного периода по частям вводит ее в сферу человеческой деятельности, превращает чистую нечеловеческую сферу в историческую. Именно труд способствует формированию действительных исторических отношений между ней с одной стороны и человеком и обществом – с другой.

Если таким образом люди делают природу исторической, то история человечества – это также и ее история. Человек создает общество и устанавливает этапы собственного развития не вовне своих отношений с ней, а внутри них. Становление природы для него определяет ход формирования человеческой истории. Оба процесса объединяет труд. По сути, все движение человечества – это развитие материального производства, преобразования естественной среды людьми, получения из нее средств для своего существования. Человеческая история перестанет существовать, если из нее исключить взаимоотношения природы и человека.

Таким образом, она определяется и в ходе перестройки естественной среды человеком, и в процессе преобразования людьми самих себя, потому что, изменяя природу, мы сами непрерывно меняемся. Это касается не только трансформации различных общественных отношений, но и модификации когнитивных способностей человека. Маркс не уделяет особого внимания первым – уровень его исследования в то время еще не позволял ему этого сделать, – однако скрупулезно описывает вторые, происходящие с субъектом вследствие человеческого труда.

Как и некоторые другие исследователи до него, он признает, что человек – это часть природы, но подчеркивает: люди созидают самих себя трудом. Как и всех животных, которым необходимо производить, у них есть собственная производственная деятельность, то есть история – это не биологическая хроника, а летопись общественного развития. Следовательно, чувства человека формируются в неразрывной связи с обществом, с трудовой деятельностью. Маркс особо отмечает, что становление пяти органов чувств является продуктом всей предшествующей истории, и заостряет внимание на роли, которую опредмечивание труда играет в формировании человеческих ощущений во всем их богатстве и разнообразии.

Особо примечательно то, как немецкий философ сообразно с развитием производства того времени подчеркивает роль промышленности. Он пишет: «История промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией» (1974. Т. 42. С. 123). Здесь речь идет о промышленности в широком смысле этого слова, о деятельности всего человечества – труде. Маркс, обнаруживая всю глубину и широту своей мысли, объединяет историю и продукты труда с развитием человеческого познания, рассматривает продукцию как нечто, к чему можно непосредственно прикоснуться. Вся история человеческого познания свидетельствует: появление новой продукции, в особенности усовершенствование современных наукоемких товаров, говорит не только об уровне развития производительных сил, но и об углублении познаний человечества. Всякий новый продукт – свидетельство прогресса в этом отношении. Нельзя оценивать сам труд и его продукты исходя только из их эффективности, то есть с точки зрения удовлетворения материальных нужд человека. Неправильно отрывать их от развития когнитивных способностей самого субъекта. «Такая психология, для которой эта книга, то есть как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Что вообще думать о такой науке, которая высокомерно абстрагируется от этой огромной части человеческого труда и не чувствует своей собственной неполноты, когда все это богатство человеческой деятельности ей не говорит ничего другого, кроме того, что можно выразить одним термином “потребность”, “обыденная потребность”?» (1974. Т. 42. С. 123).