Текст книги "В глубь истории: историческая концепция К. Маркса"

Классовые отношения в капиталистическом обществе имеют тенденцию к упрощению, день ото дня разделяясь на два больших класса – этот закон неизменен. Распространенные на Западе взгляды о том, что капиталистическое общество «классово усредняется» и таким путем вскоре уничтожит классовый антагонизм, не соответствуют действительности. Бесспорно, развитие науки и техники может изменять структуру производства. Необходимо исследовать новые социальные феномены, например уменьшение числа «синих воротничков», занятых только физическим трудом, увеличение числа квалифицированных работников, так называемых «белых воротничков», а также «класс менеджеров», возникший из-за модернизации управления и его осуществления на основании науки. Однако классовое разделение нельзя заменить разными видами профессий. Ни чистый доход, ни культурный уровень не являются основанием для разделения на классы. Выделение из рабочего класса наемных работников физического и умственного труда с относительно высоким доходом научно не обосновано. Развитие науки не меняет базовую структуру капиталистического общества и общих тенденций его развития. Капиталист – это собственник средств производства (вне зависимости от того, распоряжается он ими непосредственно или через персонал), рабочий – это наемный трудящийся (неважно насколько высок его доход, культурный уровень, какая у него рабочая специальность). Автоматизация производства уменьшает спрос в «синих воротничках» (производственных рабочих), но увеличивает число «белых» (работников умственного труда, офисных работников, клерков). Децентрализация предприятий и уменьшение масштабов «сокращают» рабочих, но развитие всего общественного производства снова непрерывно «создает» их. Развитие капиталистического производства полдразумевает увеличение армии рабочих. Этот железный закон никак нельзя изменить.

Публикация «Манифеста» в феврале 1848 г. провозгласила на весь мир о рождении марксизма. «Манифест» – это бессмертное произведение. Конечно, в нем не содержится исчерпывающих знаний о коммунизме, но находящиеся в этом труде научно обоснованное понимание истории и методология по-прежнему остаются для нас руководящими принципами в анализе современного капиталистического общества.

Глава тринадцатая
Революция 1848 г. и развитие исторического материализма. Обобщение Марксом опыта Французской революции

Как раз в то время, когда публиковался «Манифест коммунистической партии», в Европе поднялся шторм революций, который захлестнул европейский материк и дошел даже до границ России. Эти революции были буржуазными, однако совсем не такими, как Великая французская революция, произошедшая ранее. Будь то расстановка классовых сил и революционные задачи, или деятели и партии, действовавшие на политической арене, всем им присущи особенности и характер своего времени. В этой же революции Маркс участвовал лично, что стало не только ярким моментом в его жизни, но и важным этапом в развитии исторического материализма.

Если сказать, что в «Манифесте коммунистической партии» Маркс пристально изучал «новую» историю его эпохи, то есть процесс зарождения капиталистического общества в феодальном и процесс его развития, тогда в опубликованных Марксом в «Новой Рейнской газете» важных политических статьях и работах, таких как «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», объектом исследования является «новейшая история», то есть разъяснение и описание «политических событий того времени». Через обобщение революционного опыта Франции и Германии Маркс еще больше развил идеи исторического материализма в вопросах, касающихся общественной революции, классовой борьбы и государства, диалектической связи между субъективными и объективными факторами общественного развития, а также в вопросе о том, каким образом оценивать исторических деятелей. Анализ, рассуждения и предположения Маркса в отношении только что минувших, происходящих и еще не произошедших событий показали его гениальную проницательность. Им также была неопровержимо доказана познавательная ценность исторического материализма как научного понимания и методологии истории.

Революция 1848 г. и крах абстрактного гуманизма

Среди европейских государств той эпохи политическая борьба во Франции считалась самой острой и яростной. Февральская революция 1848 г. стала сигналом, зажегшим бунтарский огонь также в Германии, Австрии, Венгрии, Чехии.

В этой революции промышленная буржуазия восстала против деспотического господства финансовой аристократии. К ней присоединились и парижские рабочие, однако буржуазия присвоила плоды победы себе. То, чем управляло «временное правительство», стало не «обществом и республикой», которых так ждали рабочие, а диктатурой буржуазии, которую приукрасили Луи Блан и Александр Мартен Альбер.

Маркс обратил внимание не только на буржуазный характер Февральской революции, но и на ее идеологические иллюзии: «Свобода, равенство, братство» – таков был лозунг Февральской революции. Казалось, что и буржуазия, и пролетариат вместе вели борьбу с одинаковыми призывами к братству. «Братство» – именно этот лозунг, написанный крупными буквами на углах парижских улиц, на стенах каждой тюрьмы, каждой казармы, звучал во время

Февральской революции. Люди будто снова вернулись во Францию 1789 г., перенеслись в прошлое, на полвека назад. На самом деле Февральская революция отличалась от Великой французской. Революция 1789 г. не была только французской. Она шла на территории Европы и провозглашала не победы какого-то одного класса общества, а победу политической системы нового европейского общества, то есть капиталистического над феодальным. Что касается всего мира, она отражала не только потребности Франции, но и тенденции мирового развития. Это был прогресс эпохи. В то время лозунгом прогресса, знаменем, поднявшим всех угнетенных на общую борьбу, стала фраза «Свобода, равенство, братство». Революция 1848 г. не была такой. Буржуазия не только противостояла феодальной системе, но также ощущала мощную угрозу со стороны пролетариата. Она словно оказалась между молотом и наковальней, хотела использовать народ как громоотвод для короля, а короля – как громоотвод для народа. Под лозунгом свободы, равенства и братства буржуазия подняла пролетариат вести опасную борьбу ради нее и в то же время всегда была готова раздавить тех из них, кто осмелился бы высказать свои требования.

Опыт Франции в период от Февральской революции до Июньского восстания подтверждает это. После того как в Февральской революции буржуазия заполучила политическую власть, на поле боя остались лишь она и пролетариат. Буржуазия начала активно вооружаться, а также под предлогом помощи безработным согнала большие массы рабочих на заводы. Когда рабочие пытались защищать завоеванные ими права, буржуазия подавляла их силой. В Париже во время Июньского восстания рабочих пролетариат подвергся жестоким репрессиям. Более 11 тысяч человек были убиты, более 25 тысяч были заключены в тюрьму и сосланы на каторгу. Париж затопили реки крови. Факты доказывают, что «братство» существовало лишь тогда, когда буржуазия и пролетариат были едины и пролетариат не угрожал ее интересам. Как только пролетариат, став отдельным классом с собственными интересами и потребностями, осмелился ей противостать, она заменила «свой девиз: Liberte, Egalite, Fraternite [Свобода, Равенство, Братство], недвусмысленными словами: Infanterie, Cavalerie, Artillerie [Пехота, Кавалерия, Артиллерия]».

Эта особенность не была присуща только французской буржуазии, а определялась условиями эпохи. Такой же, и даже еще в большей степени, была немецкая буржуазия. Когда во Франции случилась Февральская революция, в Германии прогремела Мартовская. Однако тем самым вознесенная к вершине политической власти буржуазия внезапно стала сотрудничать с немецкими феодалами, сменила направление и начала притеснять пролетариат. Если во Франции она проявила себя в качестве контрреволюционного лидера только после Февральской революции, когда устранила все препятствия, мешавшие ей господствовать, то в Германии она стала прихвостнем феодального строя, еще даже не получив для себя гражданских свобод и не добившись минимальных условий, необходимых для собственной власти. Во Франции буржуазия провела свою контрреволюцию, проявив себя деспотом, тогда как в Германии она ради своих деспотических интересов сделала это под видом раба. Во Франции буржуазия, добившись победы, покорила народ, а в Германии – добровольно плясала под чужую дудку, лишь бы не дать народу победить. Если сравнить немецкую буржуазию с французской 1789 г., сравнить ее с ее предками, то эти дурные дети выглядят всего лишь пигмеями.

Как революция 1848 г. стала возможной? Почему получилось поднять знамя свободы, равенства, братства и объединить пролетариат в совместной борьбе? В то время как А. Руге говорил, что «на всей земле еще не было более великой революции, чем революции 1848 г.», Энгельс раскрывал подлинную сущность ее «гуманистических лозунгов». Он писал: «“Она самая гуманная по своим принципам”, – потому что эти принципы возникли из затушевывания самых противоположных интересов. “Самая гуманная в своих декретах и прокламациях”, – так как они представляют собой компендиум филантропических фантазий и сентиментальных фраз о братстве, выдуманных всеми пустыми головами Европы. “Самая гуманная в своих проявлениях”, – а именно в избиениях и варварствах в Познани, в убийствах и поджогах, совершенных Радецким, в каннибальских жестокостях июньских победителей в Париже, в краковской и пражской бойнях, во всеобщем господстве военщины – короче, во всех тех гнусностях, которые сегодня, первого сентября 1848 г., в своей совокупности составляют “проявления” этой революции и которые за четыре месяца стоили больше крови, чем 1793 и 1794 г. вместе взятые. “Гуманный” гражданин Руге!» (1956. Т. 5. С. 382).

По мнению Маркса, лозунги 1789 г., которые в 1848 г. все еще были опьяняющими, стали иллюзиями для целой эпохи. Так называемые революционеры, застрявшие в Великой французской революции, были буквоедами. Слепо верящие в «классовое равенство» мелкобуржуазные гуманисты, просившие у буржуазии милостей для народа, и одновременно, с помощью пространных речей о братской любви одурачивавшие пролетариат, были пустословами, которые утратили память и чувство времени. «Большинство с полным правом освистало жалких утопистов и лицемеров, которые, впадая в анахронизм, повторяют еще фразы о fraternite [братстве]. Ведь дело шло именно об отказе от этой фразы и тех иллюзий, которые порождаются ее двусмысленностью» (1956. Т. 5. С. 142).

История сама по себе обладает мощной силой. В Февральской революции парижский пролетариат был опьянен распространенной повсюду атмосферой братства и великодушия. В то время А. Ламартин называл Временное правительство «правительством, положившим конец страшным недоразумениям, возникшим между различными классами общества» (1977. Т. 44. С. 49). Однако когда огни ламартиновских фейерверков превратились в артиллерийский огонь Луи Кавеньяка, когда Париж горел, стенал и истекал кровью, пролетариат наконец пробудился от иллюзии «братства». Об этом говорил Маркс, когда писал: «В этих поражениях погибала не революция. Напротив, погибали лишь нереволюционные элементы революционной партии, погибали лица, иллюзии, представления, проекты более или менее нереволюционного характера, элементы, от которых партия переворота не была свободна до февральской революции, от которых ее могла освободить не февральская победа, а только целый ряд поражений» (1977. Т. 44. С. 41). Для пролетариата картечь стала приобретением, а иллюзии – потерями. Это победа была получена кровавой ценой. Потерпев поражение на баррикадах, рабочий класс получил двойную компенсацию в виде победы над идеологией устаревшего традиционного мировоззрения.

На основании революционного опыта 1848 г., в частности, политических перемен, происходивших во Франции с 1848 по 1851 год, Маркс описал зарождение идеологии, социальные функции традиционной идеологии и ее изменения, а также особенности духовного производства. Это весьма обогатило исторический материализм.

Февральская революция 1848 г. и традиционная буржуазная идеология – абстрактные принципы гуманизма – создали иллюзорные мотивы человеческих поступков. Это не было случайностью. Все люди ведут деятельность в определенных исторических условиях. Они включают в себя не только научно-технические условия, но и традиционные представления. Маркс писал об этом: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории. Так, Лютер переодевался апостолом Павлом, революция 1789–1814 гг. драпировалась поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи, а революция 1848 г. не нашла ничего лучшего, как пародировать то 1789 год, то революционные традиции 1793–1795 гг.» (1957. Т. 8. С. 119).

Идеологические традиции – великая сила. Однако в разных исторических условиях их роль также не одинакова. Все представители буржуазии в период ее расцвета, такие как Камиль Демулен, Жорж Жак Дантон, Максимилиан Робеспьер, Наполеон – все эти герои носили римскую одежду, говорили на языке римлян. Однако их цель заключалась в осуществлении миссии той эпохи, то есть уничтожении оков, мешавших новой буржуазии развиваться, и создании нового общественного строя, а также создании на европейском континенте обстановки, подходящей для французского буржуазного общества и соответствующей требованиям времени. Они обратили свой взгляд на Рим, потому что хотели в высоких и строгих традициях Римской республики найти идеалы, формы искусства и иллюзии, которые были необходимы для осуществления исторической миссии буржуазии. Они собирались прикрыть ограниченный буржуазный характер своей революции, чтобы удержать свой пыл на уровне великой исторической трагедии. Это был не умышленный обман, а настоящая вера. Некоторые из них, даже поднимаясь на эшафот, все еще были исполнены духа самопожертвования и героизма и искренне верили в то, что они отдают себя в жертву ради всего человечества. Можно заметить, что на подъеме буржуазной революции мертвые «воскрешались» для того, чтобы восславить новую борьбу и повысить ценность некой воображаемой миссии. После достижения цели революции нужно было перейти от формы к содержанию и создать идеологию, соответствующую новой экономической основе: «Но как только новая общественная формация сложилась, исчезли допотопные гиганты и с ними вся воскресшая из мертвых римская старина – все эти Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь. Трезвопрактическое буржуазное общество нашло себе истинных истолкователей и глашатаев в Сэях, Кузенах, Руайе-Колларах, Бенжаменах Констанах и Гизо; его настоящие полководцы сидели за конторскими столами, его политическим главой был жирноголовый Людовик XVIII. Всецело поглощенное созиданием богатства и мирной конкурентной борьбой, оно уже не вспоминало, что его колыбель охраняли древнеримские призраки» (1957. Т. 8. С. 120).

Все это совершенно нетрудно понять. В конце концов, капиталистическое общество – не рабовладельческое, а буржуазия – не рабовладельческая аристократия. «Эпоха возрождения», начатая зарождающейся буржуазией, могла в забытых литературных источниках Древней Греции и Рима обнаружить величайшее достояние, в котором она нуждалась. Люди, которые через традиции и образование унаследовали эти чувства и взгляды, могли думать, что это и есть истинные мотивы и исходная точка их поступков. Несмотря на это, идеологию какого-либо класса на самом деле определяют жизненно необходимые ему материальные условия и форма собственности. Анализируя причины противостояния легитимистов и орлеанистов, Маркс отмечал: «Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений» (1957. Т. 8. С. 145). Это важное умозаключение дало научное понимание сущности идеологии и ее происхождения.

Маркс подчеркивал, что любая идеология, если говорить о ее источниках и отражаемом содержании, связана с определенным классом общества и формой собственности. Однако если говорить о реальном статусе ее создателей и последователей, то совсем не обязательно, чтобы они принадлежали к этому же классу. Это важная особенность духовного производства – сравнительно независимой отрасли. Умственные работники, занимающиеся духовным производством, писатели могут происходить из разных классов. Они «создают» для каждого класса теорию, взгляды, идеологию, систематизируют и теоретизируют психологию, мотивы и потребности, отражающие конкретный класс. Они становятся представителями какого-либо класса не из-за своего изначального классового происхождения, а из-за своего продукта, имеющего духовный характер, из-за реальных классовых интересов и потребностей, отраженных в нем. Анализируя мелкобуржуазных демократов Французской революции 1848 г., Маркс писал: «Не следует думать, что все представители демократии – лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют» (1957. Т. 8. С. 148).

Роль общественной идеологии какого-либо класса не является фиксированной, следующей за изменениями материальных интересов и положения класса, от которого она зависит. Ее роль может быть различной и иметь разные социальные функции. В период Французской буржуазной революции 1789 г. лозунг «Свобода, равенство, братство» стал знаменем революции и прогресса. Его социальная функция была революционной, несмотря на то, что гуманистические принципы, возникшие в абстрактной универсальной форме, по-прежнему оставались иллюзорными. В определенной степени этот лозунг отражал интересы, надежды и требования угнетенных трудящихся, что побудило их подняться на борьбу вместе с буржуазией. Однако в революции 1848 г. роль этого лозунга свелась к тому, чтобы затирать и прикрывать классовый антагонизм между пролетариатом и буржуазией, или, как говорил Маркс, «убаюкивать пролетарского льва» (1956. Т. 5. С. 139). Такое изменение функций идеологии отражало изменения классовых отношений и противоречий.

Более глубокое значение имеет проницательное замечание Маркса по поводу того, что не принцип свободы, равенства, братства предал буржуазию, а победившая буржуазия изменила своим первоначальным идеалам. Когда она еще могла пользоваться «гуманностью» как отговоркой, использовать абстрактные свободу, равенство, братство для защиты собственных интересов, она не могла отбросить эти лозунги; как только она почувствовала, что такое злоупотребление затрагивает ее интересы, эти лозунги были тотчас решительно отвергнуты. Маркс писал об этом: «Буржуазия правильно поняла, что все виды оружия, выкованные ею против феодализма, обращались своим острием против нее самой, что все созданные ею средства просвещения восставали против ее собственной цивилизации, что все сотворенные ею боги отреклись от нее» (1957. Т. 8. С. 160). Для буржуазии любое существо, покушающееся на ее господство и не способствующее ему, – плохое, «все равно, предается ли он [о] сентиментальному оплакиванию страдания человечества, или христианской проповеди о тысячелетнем царстве и всеобщей братской любви, или гуманистической болтовне о духе, образовании, свободе, или же доктринерскому измышлению системы примирения и благополучия всех классов» (1957. Т. 8. С. 160). Очевидно, что анализ социальных функций принципов абстрактного гуманизма также должен отличать намеренный обман буржуазии и ее политиков от стратегии борьбы, от протестов все еще не освободившихся от идеалистического понимания истории прогрессивных деятелей против бесчеловечной системы капитализма.

Революционный опыт 1848 г. доказал, что пролетариату необходимо иметь собственную идеологию, которая должна не только представлять его интересы и желания, но и с научной точки зрения доказывать объективный исторический процесс. Можно сказать, что буржуазия могла, надев римские одежды, поставить революционную пьесу, а пролетариат – нет. Рабочий класс должен был разобраться в том, какое место занимает в революции и в том, какова его миссия. Маркс отмечал: «Социальная революция XIX в. может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого. Она не может начать осуществлять свою собственную задачу прежде, чем она не покончит со всяким суеверным почитанием старины. Прежние революции нуждались в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, чтобы обмануть себя насчет своего собственного содержания. Революция XIX в. должна предоставить мертвецам хоронить своих мертвых, чтобы уяснить себе собственное содержание. Там фраза была выше содержания, здесь содержание выше фразы» (1957. Т. 8. С. 122). Пролетариат признает все наилучшее культурное наследие человечества, включая и все достижения буржуазии, но решительно разрушает бремя застойных, устаревших исторических традиций. Зачастую он обращается к следам минувшей истории и прочно упирается обеими ногами в реальности. Это и есть пролетариат, это и есть пролетарская идеология.