Текст книги "Символы распада"

Государственная граница России
с Финляндией. 7 августа

Вечером состав вышел из Санкт-Петербурга. До границы было недалеко, но все восемь боевиков Сирийца сидели по вагонам, словно им обещали особую награду за усердие. Кроме трех вагонов с лесом, здесь было еще несколько вагонов с разного рода товарами, которые обычно переправлялись за рубеж единым составом. Но боевиков Сирийца интересовали именно их вагоны, вернее, единственный вагон, в котором находились ящики и за которым они обязаны были наблюдать.

Перед самой границей они сошли с поезда, даже не пожелав остальным счастливого пути. Просто, когда состав замедлил ход, они спрыгнули. Машинисты, которые видели сопровождающих, ничего не сказали. Во-первых, им хорошо заплатил Сухарев, во-вторых, грузы до границы часто сопровождали вооруженные люди, когда владельцы хотели гарантировать неприкосновенность собственного товара.

Вагон, в котором находились ящики, был в середине состава, и плотный незнакомец в кожаной куртке провел все время пути на подножке вагона, словно собираясь ехать так до Хельсинки. На границе состав остановился, и пограничники начали смотреть грузы. За ними пошли таможенники. Все шло как обычно. Но Сухарев все-таки волновался. И когда проверяли документы у машинистов, и когда проверяли документы у него, и когда проверяли паспорта сопровождающих. Все было в порядке, но он продолжал волноваться. А от волнения он знал только единственное лекарство. Это был коньяк, к которому он пристрастился на свободе. По странному стечению обстоятельств, коньяк ему тогда предложил именно Сириец. Сухарев после этого почти не пил водки, предпочитая хороший коньяк, армянский или грузинский, французский или еще какой, ему было все равно. Лишь бы это был коньяк.

И сейчас, поминутно прикладываясь к бутылке, он подумал о том, что все может пройти и не так гладко, как рассчитывал Сириец. Ведь грузы пропускают только благодаря самому Сухому. А иначе шиш бы кто-нибудь сумел договориться с этими таможенниками и пограничниками.

Один из пограничников почему-то принес прибор, проверяющий радиоактивность.

– А это зачем? – улыбаясь спросил Сухарев, доставая бутылку коньяку и щедро презентуя ее пограничнику.

– Не жалко? – спросил тот.

– А у меня этого добра хватает, – кивнул на полупустой ящик Сухарев, – все равно финны не пропускают. Вези что хочешь, хоть динамит, но только не спиртное. Строго следят. А у меня еще восемь бутылок осталось. На две перебор, больше не пускают. Шесть могу записать за собой и за пассажирами. Правила ведь знаешь, не больше литра. А наши ребята там просят – спиртного вези, и все тут.

– Да, у них с этим делом туго, – согласился пограничник, принимая бутылку и пряча прибор в сумку.

– Так зачем тебе прибор? – усмехнулся Сухарев. – Ты мне не сказал.

– Черт его знает, – честно признался офицер, – приказано проверять все грузы. Чего, например, ваш лес проверять, не знаю. В бревнах какая радиоактивность, если они, конечно, не из Чернобыля. Наверно, скандинавы боятся заражения.

– Осторожные.

– И чего проверять, – продолжал пограничник, – сейчас у всех плохой фон. Я слышал – даже алмазы фонят, когда их из земли достают.

– Может быть, – улыбнулся Сухарев. – Значит, ты алмазы ищешь?

– Откуда мне знать?

– Ну и проверяй другие вагоны, может, там что-то не в порядке, – показал Сухарев.

– Да ладно, – отмахнулся офицер, – тебе зачем алмазы прятать? Сейчас время такое, можешь все на карточку положить и там в Хельсинки получить. Глупо даже проверять. Давай иди, можете ехать.

Когда состав пересек границу, Сухарев вдруг вспомнил, что ни один из сопровождающих, да и сам Сириец не подходили к ящикам. Может, они действительно радиоактивны, с интересом подумал он. Что там могут везти люди Сирийца? Ящики небольшие, но, видимо, тяжелые. Может быть, все-таки какие-то ценности. Он вдруг подумал, что с одним ящиком, который лежит в этом вагоне, он может остаться на Западе, стать миллионером и плюнуть на свою прежнюю жизнь и на Сирийца. Можно будет жить в свое удовольствие. Семьи у него все равно нет, а баба, оставшаяся в Санкт-Петербурге, не пропадет. И потом он всегда сможет ее выписать к себе. Чем больше он об этом думал, тем больше загорался идеей овладеть одним из ящиков.

Алмазы, вспомнил он слова офицера-пограничника. А если действительно алмазы? Ящики ведь такие тяжелые. Состав уже разгонялся, пересекая границу. Сухарев сидел в купе для сопровождающих, в первом вагоне, который был прицеплен сразу к локомотиву. Рядом с ним сидел молчавший все время Иностранец. Третий сопровождающий, очевидно соотечественник, подсел к ним уже после проверки, ожидая, когда они пересекут границу.

Если проедем границу, то будет поздно, подумал Сухарев. У него только один шанс стать наконец миллионером. Иначе он всю жизнь будет подтирать зад Сирийцу и слушать его мальчиков. Сухарев посмотрел на своих попутчиков, облизнул губы. Оружия у них явно нет, они бы не решились тащить его через границу. Значит, можно попробовать, подумал Сухарев. Нужно решать, иначе потом он всю жизнь будет укорять себя за то, что не воспользовался этим единственным шансом в своей жизни.

– Скоро проедем границу, – сказал он попутчикам негромко, чтобы как-то разрядить обстановку. Иностранец молча смотрел в окно. Он даже не повернул головы. Второй только кивнул, но тоже не удостоил Сухарева ответом.

«Брезгуют, – зло подумал тот, – за „шестерку“ держат. Думают – сейчас меня используют и выбросят».

Он достал новую бутылку и, налив себе целый стакан, залпом опорожнил его. Потом, подумав немного, вышел из купе, забрав бутылку с собой. Пить одному не хотелось, а с этими было противно.

«Сучьи дети, – зло и пьяно размышлял он, – брезгуют мной. А я вот возьму и сброшу один ящик. Посмотрю тогда, как они запоют».

Он повернулся и увидел коренастого типа в куртке.

– Чего следишь? – зло спросил Сухарев. – Не бойся, не убегу.

– А я и не боюсь, – пожал тот плечами.

– Врешь, сукин сын, боишься, вон как за мной кругами ходишь. Все думаешь, что я твои поганые ящики стащу.

– Пить меньше нужно, – поморщился тот и ушел обратно в купе.

– Ах ты, сука, – негромко сказал Сухарев и снова выпил. Потом подумал немного и сделал еще один затяжной глоток.

Ящик, подумал он. Ящик, который может сделать его наконец счастливым. И зачем Сирийцу столько денег? Он ведь все равно их не проест. Никого он не любит, никого у него нет. Все под себя, под себя… Нет чтобы со старыми товарищами поделиться. Ведь вместе на нарах чалились. Почему все так несправедливо получилось. У Сирийца и «Мерседесов» полно, и охраны всякой, и бабы у него гораздо лучшие, хотя он, Сухарев, своей вполне доволен. И дома у него есть где-то там, за бугром. Почему все так несправедливо? Сирийцу все достанется, а ему, Сухареву, ничего. И он снова вернется к себе домой и снова будет зарабатывать свои несчастные несколько тысяч, на которые даже приличный «мерс» не купишь.

Чем больше он думал, тем больше зверел. Гнусное свойство ущербного человеческого существа приписывать свои собственные недостатки везению других. Когда жизнь не устроена, когда впереди ничего нет, а позади не было ничего хорошего, так хочется обвинить в этом кого-нибудь другого, но только не себя. Очевидно, это одно из главных составляющих человека, когда неприятие смерти делает его разум словно бессмертным, а неприятие самокритики – ущербно односторонним. Может быть, поэтому среди титанов человеческой мысли нет ни одного, кто не верил бы в собственную смерть или страдал бы от неумения критически взглянуть на собственные достижения и возможности. Может, по этим параметрам и можно судить об истинном величии человека, осознающего свою смертность и совершающего поступки, отрицающие бренное существование, осознающего свое ничтожество и бросающего ему вызов.

Но Сухарев не был ни титаном, ни гением. Он даже не был нормальным человеком с устоявшейся психикой. Поэтому он выпил еще немного и решил, что нужно действовать. Оглянувшись на купе, он быстро пошел к выходу из вагона. У него всегда были с собой специальные ключи. Открыл дверь, вышел на площадку. Состав шел довольно спокойно, на границе поезда обычно не разгоняются. Он знал, что Федор будет ждать в двадцати километрах от границы, в первом поселке, который встретится на их пути. Значит, у Сухарева минут десять-пятнадцать, не больше.

Он закрыл дверь и вернулся в купе, злорадно поглядывая на своих попутчиков. Финских пограничников он встретил, уже основательно нагрузившись. Это не помешало финнам обыскать вагон и, несмотря на протесты Сухарева, отобрать две бутылки коньяка. Правда, они не составили обычный протокол, как и рассчитывал Сухарев. Отечественные нравы постепенно приживались и у соседей, которые охотно конфисковывали спиртное, не проверяя остального груза.

Иностранец впервые повернул голову, и Сухарев увидел некое подобие улыбки на его землистом лице. Он с отвращением посмотрел на своего попутчика и снова вышел из купе. Теперь все зависело от удачи и его собственного умения. Он открыл дверь вагона, оглянувшись на купе. Там все было тихо. Сухарев быстро вышел на подножку. Состав по-прежнему шел очень медленно, он только набирал скорость. Сухарев чуть не упал, попытавшись ухватиться за поручни другого вагона.

– Ах ты… – грязно выругался он, с трудом сохраняя равновесие, и наклонился.

Ему было нелегко отцеплять этот проклятый вагон. Поезд все ускорял ход, и сохранять равновесие становилось все труднее. Но наконец сцепка подалась, и локомотив с первым вагоном, набирая скорость, начал удаляться. Сухарев успел перепрыгнуть на площадку отцепленного вагона и состроил злорадную рожу. Пусть теперь Иностранец пьет коньяк вместе с Сирийцем, злорадно подумал он. Раз они брезговали Сухим, станут сами мокренькими.

Отцепленные вагоны начали замедлять ход. Теперь следовало их остановить. Сухарев соскочил и, подождав, пока проедет весь состав, вспрыгнул на площадку последнего вагона. Состав шел совсем медленно, так как дорога шла в гору.

«А вдруг он пойдет обратно?» – испуганно подумал Сухарев. Это заставило его действовать быстрее.

Он начал лихорадочно крутить колесо тормоза. Состав со скрежетом останавливался. Еще немного, и он встал.

– Вот и все, сучьи дети, – сплюнул Сухарев, – вот я и стал миллионером.

Он спрыгнул и подошел к своему вагону. Теперь предстояло открыть его таким образом, чтобы не попасть под свалившийся лес, но он умел это делать. Сначала нужно отодвинуть дверь до конца. Потом открыть среднее отделение вагона и успеть отскочить в сторону, когда лес покатится вниз. Он делал это несколько раз и знал, как все рассчитать. Вскоре он уже оказался в вагоне. Внутри специально было оставлено больше места, чем в обычных вагонах, и коротко нарезанные доски лежали в три продольных ряда, чтобы можно было, быстро сбросив один из них, освободить ящики. Он резко дернул задвижку и отскочил в сторону, глядя, как доски сыплются из вагона на землю. Показались ящики.

Сухарев вздохнул. Нужно торопиться. Эти балбесы могут спохватиться и вернуться. А ему одному с двоими не справиться, тот в куртке явно профессиональный спортсмен, сразу видно по его плечам. Сухарев оглянулся, одному ему ящик явно не вытащить. Нужна помощь. Но где ее взять? Пока сопровождающие спохватятся, он должен быть далеко. В последнем вагоне есть небольшая тележка, вспомнил он. Как раз подойдет под один ящик. С трудом, но подойдет.

Он снова побежал к последнему вагону, открыл двери, залез внутрь. Все это требовало немалых физических усилий, и он почувствовал, что задыхается. Сбросил тележку вниз, потащил ее к своему вагону. Теперь предстояло сбросить вниз один из ящиков.

– Врешь, Сириец, – шептал он ожесточенно, – врешь, сукин сын, я все равно буду первым, буду как ты.

Он схватился за ящик. К его удивлению, он оказался не очень тяжелым. Сухарев потащил его к выходу из вагона. С трудом подтянул к краю, чуть отдышался. Потом спрыгнул вниз, подставил тележку, которую использовали только для мелких грузов. Нужно будет повернуть ящик боком, подумал он. Сириец наверняка набил в него все свои ценности. Теперь важно, чтобы ящик не разбился. Он огляделся вокруг, потом снял с себя пиджак, брюки и бросил на тележку. Костюм он себе купит новый. Полез снова в вагон и осторожно начал сталкивать ящик на свои вещи. В последний момент ящик выскользнул из рук, послышался глухой стук, но дерево выдержало. Сухарев перевел дыхание, спустился вниз.

В семейных трусах и в черной рубашке, весь запыхавшийся и растрепанный, он выглядел комично. Теперь следовало достать брюки. Он с трудом вытянул их из-под ящика, потом достал пиджак. Повернул ящик на тележке боком и чуть ли не бегом поспешил к дороге.

«Нужно проверить оба ящика», – подумал он. Но каким-то звериным чутьем уже слышал дальние крики людей, спешивших к отцепившемуся составу. Нужно было торопиться. Он бежал, толкая перед собой тележку, зная, что впереди за кустами должна быть дорога. Добежав до поворота, он обернулся и увидел, как к вагонам бегут люди.

«Пусть считают, что случилась авария», – злобно подумал он, тяжело дыша и выкатывая тележку на дорогу. Теперь главное быстро остановить машину, которая идет в Хельсинки. А там он знает где укрыться. И в кармане у него пять тысяч долларов, а с такими деньгами он найдет в Финляндии и машину, и дом, где можно спрятаться.

Он выскочил на дорогу и почти тут же увидел машину. Кажется, «Форд-Мустанг».

– Стой, – закричал изо всех сил Сухарев, – остановись.

Водитель, очевидно недавно проехавший границу и свернувший сюда по неизвестным причинам, резко затормозил.

– Что случаться? – на ломаном русском спросил водитель.

– Тьфу ты, черт, финн попался, – разозлился Сухарев, – слушай, браток, у меня важный груз, очень важный, ты понимаешь?

– Я понимать русский.

– Мне в город срочно нужно, в город, – кричал Сухарев, показывая в сторону города.

– Я понимать, – кивал водитель.

– Помоги, браток, давай погрузим мой ящик к тебе в машину.

– Он не пойдет. Багажник не закрываться, – покачал головой финн.

Это был добродушный, полноватый и рыхлый человек лет сорока.

– Ничего, ничего, родной, – уговаривал его Сухарев, – мы его обвяжем веревками, веревками обвяжем, чтобы не упал. Ничего, родимый.

– Нельзя веревка, машина портиться, – показал финн на свой автомобиль, – машина садиться и портиться.

– Да-да, правильно. Но мне срочно нужно, – умолял Сухарев, – я тебе заплачу. Сколько хочешь заплачу. Хочешь триста долларов дам, хочешь пятьсот.

– Не нужно денег. Машина портиться.

– Тысячу дам. Исправишь свою машину. Только отвези меня в город, – закричал в отчаянии Сухарев, обезумев от волнения.

– Давай грузить твой ящик. Деньги не надо, – сказал финн, – но ты платить за мои рессоры и шины, если они рваться.

– За все заплачу, я и за бензин заплачу, – ликовал Сухарев, – только давай быстрее, дорогой, давай быстрее.

У оставленного состава уже суетились люди. Землистое лицо Иностранца, обнаружившего, что пропал один ящик, стало белого цвета. Он что-то гневно кричал своему спутнику, и тот, грязно ругаясь, звал Сухарева. Вокруг суетились люди, в том числе и машинисты, не понимавшие, как могла произойти такая авария и куда исчез Сухарев.

А тот в это время поднимал ящик вместе с водителем, пытаясь уложить его в багажное отделение машины. Спутник Иностранца увидел следы тележки и, показывая на нее, перестал ругаться. Он, очевидно, не слишком хорошо понимал напарника, но быстро соображал в таких случаях. И поэтому побежал в сторону проселочной дороги, туда, где за кустами грузили в машину один из ящиков.

Погрузив его и связав багажник, Сухарев сел рядом с водителем.

– Трогай, дорогой, – устало сказал он.

Водитель кивнул, и машина тронулась. Когда коренастый добрался до дороги, там было только облако пыли от отъехавшего автомобиля. Сидя в машине и немного успокоившись, Сухарев вдруг с ужасом представил себе гнев Сирийца. И понял, что дороги назад у него нет. Алкоголь окончательно выветрился во время его физических упражнений по доставке ящика к машине, и теперь ему стало грустно и немного страшно.

«И зачем только я это сделал, – вдруг подумал он, – нужно поскорее позвонить домой и предупредить Надю, чтобы сматывалась. Они и ее не пощадят».

И тут он заметил мобильный телефон, висевший на проводе питания в автомобиле. Он схватил трубку.

– Можно я позвоню? – показал он на телефон.

– Нельзя, – упрямо сказал водитель, – это мой телефон.

– Знаю, что твой, – усмехнулся Сухарев, – одну минуту говорить буду. Надо, вот тебе за минуту разговора.

Он достал из кармана стодолларовую бумажку и вложил ее в карман водителя. Тот ошалело покачал головой, но позвонить разрешил. Для финского водителя была неприемлема непомерная плата за помощь в доставке груза, но за телефонный звонок он взял деньги безо всякого угрызения совести. Телефонные разговоры стоили денег, и иностранец должен был за них заплатить.

Сухарев схватил телефон и быстро набрал номер. Нетерпеливо ждал, пока трубку возьмет Надя. Неужели ее нет дома, неужели нет дома… Но она сняла трубку.

– Слушаю, – сказала она.

– Надя, это я, – пробормотал Сухарев, – я сильно залетел. Бери все деньги, какие только есть в доме, и дуй в Москву. Оттуда вылетишь в Хельсинки. Ты поняла? Никому ничего не говори. У тебя виза стоит в паспорте. Только быстро собери вещи и мотай в Москву. Не забудь про деньги, которые у нас лежат в шкафу под полотенцами.

– Что случилось? – испуганно спросила она.

– Потом объясню, дура. Беги, говорят, из дома. У тебя минут пять есть. Потом за тобой придут. Ты поняла? Не «мусора» придут, совсем другие люди. Убегай, говорю.

– Все, все поняла, – забормотала Надя. – А как же ты?

– Я тебя встречу. Хотя нет, подожди. Так не пойдет. Они будут ждать тебя в Хельсинки. Сделаем по-другому. Езжай в Киев к своей тетке. Туда езжай и там спрячься, я тебе туда позвоню. Помнишь, ты мне рассказывала про свою тетку? Помнишь? – закричал он изо всех сил, как будто от его крика что-то сейчас зависело.

Водитель испуганно покосился на него, не понимая, почему так нервничает этот ненормальный иностранец.

– Ты меня поняла? К тетке езжай! – кричал он, надеясь, что она хотя бы осознает степень опасности.

– Все поняла, – почему-то начала плакать Надя. – Ты не беспокойся, миленький, я все сделаю, как ты говоришь. Прямо сейчас уеду.

– У тебя уже четыре минуты. Все вещи бросай, возьми только деньги и документы. И никому не говори, куда ты едешь.

Он отключился, чтобы не задерживать ее больше у телефона. Посмотрел на водителя.

– Чухма ты финская, рыло, – сказал он, тяжело дыша.

– Не понимай, – ответил водитель.

– И правильно делаешь, что не понимаешь, – вздохнул Сухарев.

«И почему я полез в этот вагон», – снова подумал он с сожалением. Он еще не знал, что сделал самую большую ошибку в своей непутевой жизни.

Поселок Чогунаш. 8 августа

Несмотря на все поиски, следов Мукашевича по-прежнему не обнаруживалось. Земсков, не спавший нормально уже третьи сутки, бросался на всех с дикими криками, не сдерживаясь теперь даже в присутствии академиков. Самих ученых больше волновал вопрос возможного несанкционированного применения ЯЗОРДов, и все трое приходили к неутешительному выводу, что такая возможность более чем велика. Из Москвы пришло подтверждение, что группам КГБ специального назначения никогда не разрешалось пользоваться ЯЗОРДами даже во время учений. Выносить ЯЗОРДы из Центра могли только после специального письменного разрешения одновременно председателя КГБ, министра среднего машиностроения и министра обороны СССР, да еще с визой секретаря ЦК, курировавшего эти вопросы. Правда, после развала такой строгий порядок был ликвидирован, но все равно для вывоза из Центра любого ЯЗОРДа требовалось как минимум хотя бы разрешение министра обороны или директора ФСБ.

Проверка на радиоактивность дала очень неприятные результаты. Очевидно, Суровцев и Глинштейн действительно сумели каким-то образом поднять из хранилища наверх два заряда и разместить их у себя в лаборатории. А после они погрузили их в машину и вместе с радиоактивными отходами вывезли из Центра на машине Мукашевича. Никому из проверяющих фон автомобиля и в голову не могло прийти, что в этот раз перевозят не отходы, которые и должны были фонить, а ядерные заряды. Машкову удалось доказать и очевидное вмешательство неизвестного злоумышленника в работу компьютера – тот поменял картинку выноса из хранилища зарядов, заменив ее одной из предыдущих пленок. Офицеры продолжали допрашивать всех сотрудников лаборатории. К ним подключился прокурор, он вызвал дополнительно несколько своих сотрудников, имевших допуск к подобной работе. Правда, им не сообщали в подробностях об объекте пропажи. Для всех это был лишь непонятный калифорний, который нужно было найти или хотя бы точно определить, как его похитили.

Ерошенко сидел вместе с Земсковым, посасывая валидол, когда к ним в кабинет вошли Финкель и Архипов. Они о чем-то оживленно спорили. За ними молча вошел Добровольский. События этих дней отразились на нем еще сильнее, чем на генералах. Он как-то осунулся, постарел и выглядел поникшим, словно сам участвовал в хищении зарядов и теперь готов был нести любое наказание. Земсков, увидев посетителей, поморщился, – только их ему не хватало, – но привычно поднялся, застегивая пиджак. Встал и Ерошенко, почтительно кивнув головой. После того как академики столь наглядно продемонстрировали свой умственный потенциал, уважение к ним военного контрразведчика явно возросло.

– Вы простите, что мы вас беспокоим, – сказал Финкель, – но на этом настоял Константин Васильевич. Он считает, что мы обязательно должны переговорить именно с вами по этому поводу.

– Что еще случилось? – обреченно спросил Земсков.

Истекал третий день поисков, а пока ничего конкретного найдено не было. К ужасу самих членов комиссии, удалось подтвердить лишь факт исчезновения двух зарядов из хранилища, их транспортировку наверх и вывоз за пределы Центра. Все это произошло почти два месяца назад. Если не считать погибших ученых и исчезнувшего Мукашевича, то можно было сделать выводы об оглушительном провале работы комиссии. Завтра нужно докладывать в Москву, а результаты более чем плачевные.

– Мы все время думали об этих молодых ученых, – продолжал Финкель, когда все трое уселись в кабинете, даже не спрашивая разрешения у генералов. – Судя по тому, как их нам представляет Игорь Гаврилович, это были настоящие ученые, с головой. Особенно этот Глинштейн. Я смотрел его диссертацию и результаты его научных опытов. Очень даже неплохо.

«Только не хватает, чтобы они еще хвалили этих погибших негодяев», – зло подумал Земсков, чуть шевельнувшись от напряжения.

– Но мы пришли к вам не за этим. – Финкель был проницательным старым человеком и понимал состояние генерала. – У нас возникли некоторые подозрения, которыми мы хотели бы с вами поделиться. Дело в том, что Глинштейн и Суровцев работали как раз над проблемой безопасного использования ЯЗОРДов. Но по этому вопросу есть блестящие разработки в институте академика Архипова. Там уже проведены эксперименты, подтвердившие стабильность полученных результатов.

– Простите, Исаак Самуилович, – не выдержал Земсков, довольно невежливо перебивая академика, – я понимаю, что это интересно, но не могли бы вы кратко сформулировать суть ваших слов. Мне трудно следить за вашими мыслями, я уже трое суток не спал.

– Конечно, конечно, – кивнул Финкель, – вкратце все обстоит следующим образом. Оба молодых человека, которые, очевидно, и проникли в хранилище, точно знали о радиоактивности калифорния. Это ведь не студенты-практиканты и не водитель с десятилетним образованием.

– Понимаю, – кивнул Земсков.

– А раз они знали, то наверняка использовали защитные материалы, которые разрабатывались в институте Архипова, – победным голосом доложил Финкель.

– И как раз, – быстро добавил Добровольский, – мы получили одну партию этих материалов в апреле этого года.

– Ну конечно, они предохранялись от радиоактивности, – наконец понял Земсков, разводя руками, – это было очевидно с самого начала.

Ерошенко, не совсем понимавший, о чем они говорят, пытался разобраться, почему академики пришли к ним с новыми предложениями.

– Все дело в том, что в институте Константина Васильевича в мае этого года произошло очень неприятное событие, – продолжал Финкель, – был убит очень талантливый человек, ученик академика Архипова, доктор наук Сиротин Александр Никодимович. Многие считали тогда, что это случайное бандитское нападение, что бандиты перепутали его квартиру с квартирой конкурента, живущего в другом блоке. Были убиты Сиротин и его жена.

Ерошенко заинтересованно придвинулся ближе. Он не думал, что академики могут говорить и на такие темы. Земсков отодвинул бумаги. Неужели и сейчас ему помогут эти ученые «сухари».

– Милиция тогда не очень искала убийц, – вмешался Архипов. – Мы его хоронили всем институтом. А он как раз занимался проблемами защиты людей от радиоактивных материалов. И имел очень перспективные разработки.

– Когда его убили? – Земсков переглянулся с Ерошенко. Это уже не просто зацепка. Это уже стройная версия.

– В середине мая, кажется, точно не помню. Но милиция тогда считала, что все это произошло случайно. Но теперь мы увязали смерть нашего ученого с гибелью молодых людей в Чогунаше, и получилась довольно неприглядная картина…

Земсков уже не слушал. Это уже целый заговор, нити которого ведут в Москву. Это уже не просто Научный центр в далекой Сибири. Теперь он может оправдаться. Они столкнулись не с хищением ЯЗОРДов двумя учеными и бестолковым водителем. Они столкнулись с организацией, может, даже с иностранной разведкой, работавшей в Москве. А чужих шпионов должен ловить совсем другой заместитель директора и совсем другие отделы, которые он не курирует. Он обрадованно потянулся к телефону. Кажется, ученые и в этот раз помогли ему.

– А сами заряды? – спросил нетактичный Ерошенко. – Куда они могли деться?

– Если правильно применена защита от радиоактивности, то их можно погрузить и вывезти куда угодно, – безжалостно ответил Финкель, – и наверняка в мире есть очень много организаций, готовых заплатить огромные деньги за обладание подобным оружием. Кроме всего прочего, оно еще и стоит огромных денег.

– Конечно, – кивнул Земсков, поднимая трубку, – бомбы всегда дорого стоят. В мире столько террористов…

– Нет, – улыбнулся академик Финкель, – я имел в виду не этот аспект. Чтобы получить хотя бы одну ядерную боеголовку, нужна определенная масса расщепленного урана. Американцы поэтому так и беспокоятся, когда мы помогаем Ирану строить атомную станцию и даже готовы поставлять им некоторые материалы.

– При чем тут наши ЯЗОРДы? – снова не понял Земсков.

– Очень даже при чем, – ответил Финкель. – Если обычная ядерная боеголовка стоит невообразимо дорого, хотя я мог бы назвать конкретные цифры, то грамм калифорния стоит еще дороже. Настолько дорого, что я не могу назвать цену даже вам. Насколько я знаю, это тоже секрет, и я не уверен, что должен говорить о нем. Мы получаем калифорний на ускорителях электромагнитных частиц, о чем я вам уже имел честь докладывать. С учетом наших возможностей на создание одного ЯЗОРДа уходит месяц напряженной работы, я уже не говорю о затратах. Такие траты могли позволить себе только Америка и Советский Союз. Даже богатые Франция и Великобритания были вынуждены отказаться от подобных экспериментов, просчитав, что их цена непомерно высока. Поэтому ЯЗОРДы представляют и вполне определенную коммерческую ценность.

– Здесь можно говорить, Исаак Самуилович, – взял на себя ответственность Земсков, – и у меня, и у генерала Ерошенко есть абсолютный доступ ко всем атомным секретам. Можно даже сказать, что мы главные охранники этих секретов. Сколько может стоит один ЯЗОРД?

– Я думаю, однако, полмиллиарда долларов, – скромно ответил Финкель, – и то я сознательно занижаю его стоимость.

– Сколько? – встал со стула Ерошенко. – Вы шутите? Как это полмиллиарда долларов? Да у нас ведь этих ЯЗОРДов… – Он посмотрел на Земскова и сокрушенно развел руками.

– Много, – согласился академик, с интересом посмотрев на Ерошенко. – И я даже знаю, о чем вы думаете. Народ голодает, а они тут такие дорогие «игрушки» клепают. И я так думал. Ну, во-первых, мы их делали тогда, когда был Советский Союз и денег на эти «игрушки» не жалели. А во-вторых, что прикажете с ними сейчас делать? Продавать? Покупателей полно. Вы представляете, что может случиться, если такое оружие разойдется по миру? Если вообще станет известно, что производство калифорния в принципе возможно. Это ведь будет похуже атомной бомбы, которую трудно спрятать. Сколько стран уже стоят на пороге создания атомной бомбы. А когда они узнают о том, что можно сделать миниатюрную ядерную бомбу, которую невозможно засечь из космоса… Вы думаете, их остановят какие-нибудь расходы?

– Но их могли украсть из-за этих денег, – сказал Ерошенко.

– Конечно, могли. И я думаю, что, к сожалению, деньги явились решающим фактором для наших бывших молодых коллег. Просто, польстившись на деньги, они забыли главную заповедь любого порядочного человека. С негодяями нельзя договариваться, те не признают никаких законов и всегда действуют по собственным правилам. К сожалению, погибшие молодые люди прочувствовали эту истину на себе. И это очень печально.

Земсков уже звонил в ФСБ. Нужно срочно проверить факт гибели Сиротина из института Архипова. Если его убили в мае, то теория заговора получит свое блестящее подтверждение. И тогда он уедет отсюда искать преступников уже в Москве.