Текст книги "Подари мне пламя. Чернильная Мышь"

Чтоб тебе провалиться, Мэтью, за то, что заставляешь меня сомневаться в моих людях. Предать может кто угодно. Вопрос в том – кто и когда?

– Я полагаю, ваша светлость, – отозвался наконец Леннерт, задумчиво накручивая на палец прядь длинных белесых волос, – что сейчас нам ничто не угрожает. Но, конечно, усилю защиту. Только… вы же понимаете? Не все зависит от меня. Я могу гарантировать, что наша нынешняя система безопасности очень хорошо защищена от внешнего проникновения. Но изнутри…

– Я понимаю, Ленни, – согласился Алекс, радуясь, что Симмонс заговорил о том же самом. – Сделай все, что можешь. В расходах не стесняйся, и усилить надзор над работниками – тоже твое право. Если кто-то возмутится, обратись к тье Хендерсону… – он глянул на Стивена, и тот согласно кивнул.

– Да, ваша светлость, – склонил голову Леннерт, вытаскивая из кармана фониль и опуская взгляд к экрану.

Уже приступил, что ли? Алекс подумал, не отправить ли парня в отдел, но решил не торопиться. Если бы Ленни нужно было уйти, стесняться он бы не стал. Пусть посидит, проникнется, услышит что-то полезное…

– Остальные сами знают, что делать, – сказал он ровно, оглядывая сидящих и задерживаясь на каждом на пару секунд. – С сегодняшнего дня мы на осадном положении. В отделах на эту тему не говорим, но паруса убираем, как перед штормом. Все дела приведите в порядок. Контрактам с «Виадуком» – особое внимание. Наизусть учите, если нужно. Лэрис, все проводки у своих работников проверьте сами, я на вас полагаюсь. Если что – пусть вылижут до блеска. Официальная версия – мы ждем аудиторскую проверку. Очень дотошный аудит с целью откопать любой грешок. Допустим, прищемили хвост кому-то в мэрии…

– А-а-а-алекс… – томно протянула Лэрис, встряхивая сияющими рубином локонами. – Ну что вы, право! Всем все понятно. Сегодня же начнем. Да и нет у нас в делах ничего лишнего…

Она привстала навстречу Кэролайн, проскользнувшей в кабинет, выхватила у нее из рук дымящийся кофе, с наслаждением повела носом над чашкой. Лэрис… Уже сорок пять, но выглядит лишь чуть старше тридцати, и никого в деловом мире давно не обманывает эпатажем в манерах. После Хендерсона и Эбенезера Цойрефа – третий старший работник конторы. Вдова, растит двух сыновей-близнецов. Идеальная счетная машина в упаковке роскошной женщины. Кажется, недавно снова сменила любовника на двадцать лет моложе себя. Уязвима по определению. А кто не уязвим? У всех семьи, родственники, скелеты в шкафу… Любого есть на какой крючок поймать.

– А что с аукционом? – обеспокоился Кормак. – Франки не будут ждать, пока у нас все успокоится.

Кормак Даффи… Самый молодой из всех, не считая Симмонса. Перспективный, бешено энергичный и старательный, образцовый работник, явно подражающий Алексу во всем, но не опускающийся до лизоблюдства. Он – может? «Все могут, – в который раз напомнил себе Алекс. – Глупо делать выводы без данных».

– Аукцион пройдет своим чередом, – спокойно ответил Алекс вслух. – Да и вообще ничего не меняется, просто ведем себя осторожнее. Тье Бреслин обеспечивает безопасность служащих, Леннерт присмотрит за техникой, а мы делаем вид, что ничего не происходит. Это всего лишь попытка захвата, Кормак, дело обычное.

– И еще какое обычное, – подал голос из угла Эбенезер Цойреф, старейший из присутствующих. – Вы, мой мальчик, непростительно молоды, но это проходит. А я подобного видел куда больше, чем хотелось бы, но кого интересуют мои желания? Помнится, во время великого безобразия, что сейчас почему-то называют взлетом, нас приходили захватывать чаще, чем наша милая Лэрис меняла прическу. И где теперь эти дети греха и тупости? Рыдают по своей загубленной жизни, в которой у них никогда не будет таких женщин. Что нам может сделать «Виадук», вчинить иск? Ой, я вас умоляю! Если целый юридический дом не отобьется от какого-то иска, медный пенни – цена всем его юристам. Так что сидите спокойно на своих новых красивых брюках, милый Кормак, и говорите «Виадуку» спасибо. Он дает вам прекрасный жизненный опыт, причем за бесплатно. А контора, которая никому не нужна, – плохая контора.

Цойреф? Родной брат того самого врача, тоже давно перешедшего из бесплатного городского госпиталя в дорогую частную лечебницу. До мозга костей енохианин, герой смешных историй, и такой же, до мозга костей, стряпчий. Переметнуться к врагу? Он, Стивен Хендерсон и Лэрис Колвер – такая же неотъемлемая часть «Корсара», как и сам Алекс. Но у Цойрефа дети и внуки…

– Дражайший тье Эбенезер, мои аплодисменты и глубокое почтение, – с шутливой серьезностью склонил голову Алекс.

– Оставьте их себе, дорогой Александр, а мне можете учесть при выплате премии. И это все новости сегодня или есть еще что-то радостное? Вы не поверите, но я бы предпочел еще поработать, пока меня никто не пришел захватывать. А если придут, то вы знаете, где меня найти, я ухожу только отобедать.

– Думаю, это все, – усмехнулся Алекс. – Если никто не хочет что-то добавить к обсуждению…

Добавить никто не хотел. Сегодня его люди расходились молча, кивая на прощание, оставляя в кабинете запах кофе и чая, легкий смешанный аромат одеколона и духов. Поставив локти на стол, Алекс опустил подбородок на сплетенные пальцы. Прикрыл глаза, ловя последние мгновения безмятежности, как полководец перед атакой. И не сразу заметил, что в дверях еще кто-то остался.

– Ваша светлость…

Симмонс, вернувшийся к столу и фамильярно присевший на подлокотник кресла, был задумчив и хмур.

– Да, Ленни?

Техник нервно подергал темно-синий форменный галстук, к которому за эти годы так и не привык, похоже.

– Недели три назад кто-то пытался проникнуть в нашу систему. Не вышло, конечно…

– Та-а-ак… Ленни, а почему я только сейчас об этом слышу?

– А зачем бы я рассказывал? – искренне удивился техник. – Это же обычное дело. Ваша светлость, наша система… Про нее многие знают. Пару раз в месяц непременно кто-то из молодых пробует на зуб. Ну, хочется им обойти того самого Симмонса… Я решил, что этот случай из таких же – мало ли дураков?

– Дураков? Уверен? – скептически уточнил Алекс.

– Это же видно. Серьезные мастера-числовики так не работают, милэрд. Кто-то к нам сунулся, зубы обломал – и ушел. Если бы сейчас я все это не услышал, я бы тот случай и не вспомнил. А теперь подумал… странный он был, вообще-то.

– И чем же странный? Только проще объясняй, будь любезен.

– Вы же не числовик, милэрд, – вздохнул Леннерт, теперь вместо волос накручивая на палец конец галстука. – Не знаю, как и объяснить… Ну, считайте, что у каждого из наших есть что-то вроде почерка. Я вот всегда работу знакомца узнаю, да и мою определят многие. Этот был новичок, а хорошие мастера в нашем деле наперечет. И вроде все было очень легко, но так… хорошо сделано. Даже мне интересно… И будь у нас система похуже… Вы не думайте, я не хвалюсь…

– Я и не думаю, Ленни, – серьезно сказал Алекс. – Знаю, что ты мастер, каких мало. А еще что можешь сказать? Что ему нужно было?

– Архив, милэрд. Они архив дергали, причем с разных сторон. Понимаете, он ведь только формально хранится у нас в здании на вычислителях. На самом деле астерон создает такую особую область, к которой можно получить доступ издалека. Что-то вроде сети, где каждый вычислитель – узел…

– Ленни, это даже я знаю, – улыбнулся Алекс. – Хочешь сказать, напал не один числовик-взломщик?

– Ну да. Я вам ручаюсь, что это не кто-то один такой умный, там несколько человек было. Не знаю, как объяснить…

– Ладно, раз ручаешься – примем, что так и есть. А это имеет значение, сколько их было?

Прежде чем ответить, Ленни тяжело вздохнул. Алекс его понимал: трудно объяснять неподготовленному человеку то, что тебе самому кажется понятным и естественным. Так что он терпеливо ждал, пока техник подберет слова.

– Чтобы собрать компанию для налета, нужна либо серьезная цель, либо заказ, милэрд, – серьезно произнес Леннерт. – Победить нашу систему – это, конечно, повод для гордости, но только если числовик будет один. У нас, видите ли, принято что-то вроде дуэлей, а это дело личное, понимаете? Иначе просто нечем гордиться.

– Понимаю, – кивнул Алекс. – Значит, заказ?

– Скорее всего. И они очень хорошо почистили следы. Ничего непонятно: кто, откуда… Мы вообще не должны были ничего заметить. Ну, теперь-то я буду начеку.

– Постарайся, Леннерт, – попросил Алекс. – И помнишь? Если что-то нужно – говори.

Парень кивнул, отпустив наконец галстук. Соскочил с подлокотника кресла, вышел.

Леннерт? Зачем ему тогда предупреждать? Хотя кто сказал, что нападение чужих числовиков действительно было? Алекс никак не может это проверить, а Леннерт, возможно, отводит подозрения, чтобы в дальнейшем… И спрашивать кого-то из подчиненных самого Симмонса не имеет смысла. Нельзя показать технику даже тень недоверия… Да где там Бреслин?

Начальник отдела безопасности появился спустя пару минут, словно услышав раздраженные мысли Алекса. Сел напротив молча. Потом наконец спросил безразлично, не показывая следа чувств:

– Ну что, поперло дело?

Поправил тугие накрахмаленные манжеты и галстук, безупречным синим пятном выделяющийся на белоснежной рубашке. Даже в сильнейшую летнюю духоту Алекс видел Фергала Бреслина не иначе как в плотном сюртуке, застегнутом на все пуговицы. А вот подбор слов и выговор так и остались прежними, полицейскими. До «Корсара» Бреслин пятнадцать лет отслужил в уголовной полиции Лундена, чем немало гордился. И полицейским был хорошим.

– Поперло, – так же спокойно согласился Алекс. – Симмонс сказал, что три недели назад наш архив пытались взломать посторонние числовики. Несколько человек, умелые, никого из них он определить не смог. Попытка не удалась. Будешь присматривать за техниками, поспрашивай, знают ли они об этом. Только очень аккуратно…

– Сделаю. Что еще?

– Пошли кого-нибудь в клуб «Бархат». Там вчера зарезали официанта. Темная история какая-то. Сначала официант подрался с клиентом, потом его самого полоснули по горлу в уборной. А метрдотель подобрал нож и покрутил его в руках…

– Дурак? – слегка оживился Фергал.

– Не совсем. Растерялся просто. Даже полиция не особо на него думает, но сам знаешь, им нужно кого-то найти… Пусть это будут не наши клиенты.

– Сделаю. А что по Корригану?

– Пока ничего, – пожал плечами Алекс. – Нам решительно нечего ему предъявить. Желание купить чье-то предприятие – поступок не наказуемый. Увы, сейчас первый ход за Мэтью. Кстати, приставь пару ребят к Флории.

– Уже. А к этой твоей Ресколь?

Алекс заколебался. У Анриетты в клубе хорошая охрана, но убийство, странные франки…

– Я с ней поговорю, – уронил он. – И раскопай все, что можно, по этому убийству. Меня там в тот вечер не было, но чем боуги не шутят…

– Сам съезжу. Все?

– Пока все.

Когда дверь закрылась и за Фергалом, Алекс вернулся к привычной позе: локти на стол, подбородок на пальцы. Замер, продолжая перебирать мысли. Фергал Бреслин. Умный, честный, надежный. Фергал знает о его пристрастиях, от хорошего начальника охраны такое не скроешь, да и незачем. Знает, что у него две женщины… Но Маред Уинни пусть будет за пределами его внимания. Фергал… можно ли ему верить? Можно ли верить вообще кому-то? Вербеке всегда был темной лошадкой. Замкнутый сухарь, хотя стряпчий милостью богов. Закрыт на все замки, Алекс никогда не мог понять, что на уме у этого человека. И, откровенно говоря, не прочь был бы его заменить, да некем. Винс Эйландер? Напротив, душа компании, весельчак. Только вот эта душа все равно – глубока и темна, как омут, где водятся кельпи. Алекс усмехнулся невеселому каламбуру. Верить можно себе. Сармади. Сиду Даншо. Потому что если не верить хоть кому-то, проще сразу повеситься.

Еще он до недавнего времени думал, что можно верить Мэтью, и это, конечно, о многом говорит. Что ж, если из троих, кого он звал друзьями, предал один – это не такой уж плохой процент. Вполне допустимый коммерческий риск…

А архив конторы попытались украсть примерно тогда же, когда с Анри разговаривали о продаже «Бархата». Случайность? Что-то много кому нужно личное имущество лэрда Монтроза. Ничего, это привычно…

Он расплел занемевшие пальцы, глотнул остывшего чая и поморщился. Нужно позвать Кэролайн – пусть заменит чашку – и начинать работать. Но сначала…

Маред ответила на вызов по фонилю почти сразу. Значит, уже проснулась.

– Ваша светлость?

Голос в аппарате был настороженным, но иного Алекс и не ждал.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, ваша светлость.

– Я рад… – нужные слова не находились, Алекс искал-искал их и едва ли не впервые ничего не мог сказать женщине, с которой провел ночь. – Тебе что-нибудь нужно? Может, что-то привезти?

– Нет, благодарю вас, ваша светлость.

Ровный, абсолютно спокойный тон. Что ж, пусть так.

– Тогда отдыхай.

Алекс нажал на кнопку. Посмотрел на почти пустую чашку и понял, что хочет грохнуть ее о стену, чтоб осколки брызнули по всему безупречно респектабельному кабинету. А потом – закурить! Нет уж… Не будем пугать Кэролайн. Вы просто размякли в спокойные времена, лэрд. А прошлое спит, но никуда не исчезает. Пусть чашка стоит спокойно: Кэрри любит этот сервиз, сама выбирала. И курить он не будет, конечно же. Происходящее не стоит подобного беспокойства.

А будет он до самого вечера заниматься делами. Потом поедет домой и поиграет с девочкой на сон грядущий. Мягко поиграет, с учетом вчерашнего. Маред понравится, хочет она того или нет.

Глава 15
Маленькие слабости женщин и мужчин

И снова он уехал, пока Маред еще спала. А ведь это ее последнее сонное утро, завтра придется встать вместе с лэрдом. Интересно, как она сможет приезжать в контору вместе с Монтрозом, чтобы никто этого не заметил? Достаточно одного раза, чтобы пошли слухи. Может быть, лэрд будет высаживать ее заранее на остановке омнибуса? Впрочем, какая разница? Об этом сейчас думать не хотелось.

Маред потянулась, открыла глаза. В спальне было по-утреннему прохладно от открытого окна, в которое тянуло ветерком и несильно пахло цветами. Горьковато пахло, свежо. В ботанике Маред разбиралась не слишком, но именно такие цветы сажала ее няня. Пестрые желто-оранжевые гвоздички с резными листьями цвели все лето, не боясь ни суши, ни дождей, и Маред любила иногда сорвать бутон, растереть его в ладонях и нюхать. Странно, что на великолепных клумбах лэрда рядом с розами, дельфиниумом и лилиями растет такая деревенская простота. Но запах точно знакомый. А вечером пахло ночной фиалкой, мелкими невзрачными цветочками, которые как раз ценятся только за нежный сладкий аромат…

Маред закинула руки за голову, прищурилась. Глаза сами закрывались тяжелыми веками, и хотелось… Ах нет, ничего ей не хотелось, если быть честной. Разве что лежать под мягким, приятно согретым собственным теплом одеялом, не шевелясь, бездумно разглядывая солнечные блики на подоконнике и думая о чем угодно, кроме того, что было вчера. Вот совсем не хотелось об этом думать, но в то же время постоянно тянуло. Как больной зуб, что то и дело задеваешь языком, касаешься осторожно, пробуя – а вдруг перестал болеть? Нет, не перестал. Тронешь – отзывается…

Она повернулась на бок, разглядывая стену и высокие напольные часы из темного полированного дерева. Стрелки на циферблате двигались, как им и положено, совершенно незаметно. Но вот длинная минутная перешла на деление. Потом еще на одно, и еще… Девять часов, начало десятого. Лэрд Монтроз давно в конторе. И ей самой тоже следует встать, неприлично валяться в постели так долго. Встать, заняться контрактом и изо всех сил делать вид, что все идет своим чередом и вообще прекрасно. Хотя ничего хорошего на самом деле нет. Ни-че-го. И с этим, в свою очередь, тоже ничего не поделаешь. Кажется, это называется нонсенс? Нет, каламбур. Нонсенс – это то, что она, всегда считавшая себя порядочной женщиной, лежит в постели чужого мужчины, который провел с ней ночь и уехал на службу. Лежит и думает о цветах.

Маред осторожно пошевелилась, буквально заставляя себя: разморенное сном тело не слушалось, будто налитое свинцом. Но ничего не болело, и вообще она давно не чувствовала себя так славно.

Вздохнув, она положила подбородок на складку одеяла, чтобы стало еще удобнее. Вот так и привыкаешь… Просыпаться в огромной мягкой постели, нежиться на дорогом белье в спальне, где обстановка стоит немногим меньше всего ее прежнего дома. Привыкаешь к тому, что твое белье стирают горничные, а экономка каждый раз интересуется, что ты хотела бы на обед и что лучше испечь к чаю: эклеры или трубочки? И все вокруг так уютно, красиво, изысканно и дорого – а взамен от тебя требуют не так уж и много. И даже заботятся о твоем собственном удовольствии…

Она рывком села, откинув одеяло, потерла пальцами виски и припухшие глаза. Мрачно глянула на шнурок вызова горничной. Интересно, почему у Монтроза нет камердинера? Мужчине-аристократу всеми канонами этикета положен личный слуга… Еще одна странность лэрда?

Правда, она сама тоже старается обходиться без прислуги, но это от стеснения своим двусмысленным положением.

Обняв себя руками за внезапно озябшие плечи, Маред прошлепала босыми ногами до стула, на котором вечером оставила халат. Что ж, дойти до ванной его вполне хватит. Ей срочно нужно принять душ! Залезть под горячую, до кипятка, воду, взять самую жесткую мочалку и оттереться до красноты. Но и отмыться хотелось тоже как-то вяло, совсем не так, как в прошлые разы, когда она готова была кожу содрать вместе с чужими прикосновениями.

Сейчас из нее словно вынули что-то, отняли то чувство, которое заставляло сопротивляться, чтобы отвоевать себе хоть какое-то подобие независимости. Дурман, как от сильного снотворного, вот на что это было похоже. После смерти Эмильена ее несколько дней поили таким… Только теперь спало не тело, а душа. Хотя и тело слушалось Маред совсем не так, как раньше, и почему-то все время тянуло снова прилечь, не покидать комнату. Хоть ненадолго задремать…

Стиснув зубы, она вышла из спальни. В ванной встала под душ, включив не горячий, а, напротив, ледяной, до предела отвернув кран с холодной водой. Запрокинула лицо, чтобы не закричать, зажмурилась и стояла так, пока все тело не начала бить дрожь. Только тогда выключила воду, растерлась самым жестким полотенцем, которое удалось отыскать среди пушистых залежей, посмотрела в большое настенное зеркало. И не увидела совершенно ничего особенного. Никакой печати порока, о которой твердят романисты… Вот так-то, тьена Уинни. Просто живите с этим дальше.

К завтраку она спустилась недопустимо поздно, почти к десяти. Но тье Эвелин, что протирала в холле глянцевые темно-зеленые листья какого-то куста, сразу оставила их в покое. Присела в реверансе, качнув высокой прической, стянула с рук рабочие перчатки. Маред поклонилась в ответ и про себя задалась вопросом: сколько же лет экономке? Не меньше пятидесяти, но фигура стройной девушки, прическа – волосок к волоску, и кожа хоть увядшая, но гладкая и ухоженная. А руки! Словно вообще не знали работы! Маред устыдилась своих коротко обрезанных и давно не полированных ногтей, а главное, неистребимых чернильных пятен, которые как ни оттирай – все равно остаются.

И зачем бросать ради нее свои дела? Чаю может налить и горничная… Но нет, экономка непреклонно сопроводила ее в столовую и спросила, что тье желает. И не надоест ей? Ведь Маред каждый раз отвечает, что ей все равно…

– А почему здесь никогда не подают овсянку? – неожиданно для самой себя спросила Маред то, что удивляло ее каждый завтрак.

Безупречно выщипанные брови едва заметно дрогнули, потом бледные губы тье Эвелин тронула улыбка.

– Его светлость не выносит это блюдо. Там, где он воспитывался, овсяную кашу подавали на завтрак ежедневно, включая праздники. И лэрд Александр поклялся, что взрослым никогда не возьмет в рот это блюдо. Конечно, если тье желает…

– Нет-нет, – поспешно отказалась Маред, краснея. – Я… тоже не очень ее люблю.

Овсянка на завтрак ежедневно? Это был настолько строгий пансион? Или лэрда так сурово воспитывали дома?

– Вы будете завтракать в большой столовой или в малой?

– В малой, если можно. Я… А вы не хотите позавтракать со мной?

Садиться за один стол с прислугой – полная нелепость, и Маред сама понимала, что ее предложение звучит в высшей степени неуместно, но даже малая столовая, где они с Монтрозом ужинали в первый вечер, приводила ее в трепет.

Она умоляюще взглянула на экономку, надеясь, что та не примет ее просьбу за взбалмошный каприз.

– Боюсь, это несколько несообразно с правилами дома. Но… – медленно продолжила тье Эвелин, внимательно глядя на Маред, – если вы желаете…

– Конечно, прошу вас!

– Почему же нет, – по-настоящему улыбнулась Эвелин. – Я сочту за честь.

Молчаливая горничная, явившаяся как по волшебству, выслушала распоряжения экономки, сделала глубокий реверанс и так же быстро исчезла, чтобы через несколько минут вернуться с огромным подносом. Фазаньи ножки, холодный бекон, тосты, джем и мед, тушеная фасоль и яичный рулет с грибами… Ох, похоже, лэрду Монтрозу изрядно опостылела овсяная каша, если на кухне в любой момент столько еды.

– Простите, тье Уинни, я не уточнила. Вы, возможно, хотели чаю?

– Нет-нет, я буду кофе, благодарю…

Эвелин разрезала пышный, исходящий горячим вкусным паром рулет, Маред сглотнула слюну… И тут в сумочке на поясе зазвенел фониль. Уже предчувствуя, чье имя увидит на экране, Маред встала, нажала кнопку ответа и отошла к окну, за которым разноцветьем раскинулась клумба. Так и есть – бархатцы. Или как их там…

– Ваша светлость? – выдавила она.

– Как ты себя чувствуешь?

Голос Монтроза был сух и безразличен, словно лэрд выполнял неприятную повинность. Наверное, вежливый мужчина обязан поинтересоваться здоровьем дамы после проведенной вместе ночи. Или нет? Маред не знала.

– Хорошо, ваша светлость, – постаралась она попасть в равнодушный тон Корсара, изо всех сил сдерживаясь, чтоб голос не дрогнул.

Монтроз сказал еще что-то, такое же вежливое, необязательное – Маред ответила. Спокойно и учтиво, хотя наружу рвались непонятная обида и злость. Когда фониль отключился, она еще с полминуты стояла у окна, не поворачиваясь к столовой, где тихонько звякала посуда. Глядела на клумбы, медленно и ровно дышала, немного запрокинув голову по старой привычке из тех времен, когда в детстве у нее то и дело были глаза на мокром месте. Глупые женские капризы – так называл это отец. И добавлял: «Извольте вести себя сдержанно, тье Уинни, как подобает моей дочери…»

– Тье Уинни! – окликнули ее сзади, и Маред вздрогнула от неожиданности, так сходно это прозвучало.

– Тье Уинни, – мягче повторила экономка. – Ваш завтрак стынет…

Механически повернувшись на голос, она подошла к столу, села. Воткнула вилку в нежный рулет, понимая, что глупо это все… Положила в рот кусочек и закашлялась, обжегшись. На глазах все-таки выступили слезы, но теперь это было понятно и не стыдно, хоть она и выглядела невоспитанной девчонкой, не умеющей вести себя за столом.

Эвелин молча налила в чистый стакан воды, поставила перед Маред. С легкой улыбкой, словно ничего не заметив, сказала что-то о погоде. Выпив в несколько глотков воду, Маред низко опустила голову, поковыряла вилкой рулет. Пахло вкусно… Экономка, продолжая рассказывать, какая погода была в это время в прошлом году, положила ей фазанью ножку, еще чего-то…

– А вы? – опомнилась Маред, увидев, что собеседница почти ничего не ест.

– Я не голодна, – улыбнулась женщина не столько губами, сколько глазами, от которых разбежались лучики-морщинки. – В моем возрасте необходимо следить, что ешь и сколько. Обычно я завтракаю раньше и как раз овсяной кашей. Это вам, тье Уинни, следует питаться хорошо, как всякой молодой особе. Но я очень рада вашему приглашению, поверьте.

– Я тоже… То есть вы понимаете… Мне неудобно, что я отвлекаю вас от дел, но…

Эвелин поймала ее взгляд через стол, вздохнула.

– Не беспокойтесь, тье Уинни. Мы рады услужить всем гостям его светлости. И поверьте, от вас совершенно никаких хлопот.

– Я просто… – неуверенно отозвалась Маред, все-таки мучительно краснея и злясь на себя за это. – Вы же понимаете, тье Эвелин, мое положение в этом доме…

– Касается только вас и его светлости, – склонила голову Эвелин. – Никто здесь не позволит себе ни одного лишнего слова по этому поводу.

– Но вам же не кажется, что это правильно? – сказала Маред совсем не то, что хотела сказать, удивляясь своему развязавшемуся языку.

– Мне кажется, – серьезно ответила экономка, глядя ей в глаза, – что его светлость Монтроз – это далеко не самое худшее, что может случиться в жизни любой женщины. Особенно если она вдова и должна заботиться о себе сама.

Интересно, сколько любовниц лэрда она здесь повидала? Маред ни за что не спросила бы прямо, но ведь Монтроз сам говорил, что у него много фавориток. Он приводил их сюда, в уютный, закрытый от чужих глаз особняк, развлекался, а потом находил новых. Экономка и прочая прислуга подают на стол, меняют и стирают белье с ночными следами, убирают, следят, чтобы на кухне всегда была еда, а в вазах и на клумбах – цветы. Им-то что? Обычная работа в богатом доме… И бесполезно, глупо говорить кому-то здесь, что Маред вовсе не хотела участи содержанки у богатого аристократа – ей не поверят, а то еще и фыркнут вслед: многие сочли бы это за счастье.

Щеки окончательно залило краской, она чувствовала привычный жар. Но хоть плакать больше не тянуло. И вообще, она явно начала просыпаться не только телом – благодарение холодному душу, сытному завтраку и кофе, – но и душой. То ли безличная холодная роскошь особняка давила на нее все это время, то ли просто не хватало такого вот спокойного разговора.

– Благодарю вас, тье Эвелин, – тихо проговорила Маред, медленно допивая кофе и жалея, что нельзя уйти из особняка прямо сейчас – от стыда уйти, а не от страха перед болью, как думает лэрд.

– Не за что, – мягко проговорила экономка, терпеливо ожидая, пока она поставит чашку. – Тье Уинни, вы всегда можете рассчитывать на штат особняка и на меня лично. А теперь, если вы позавтракали, мне приказано сопровождать вас в город и позаботиться о вашем гардеробе. Экипаж медленнее мобилера, так что нам пора выезжать.

– Что?!

Маред вскинула голову.

– Но зачем? Я… сама могу!

– Не сомневаюсь. И все-таки его светлость хочет, чтобы я помогла вам с выбором платья, в котором вы будете посещать место работы. В его конторе к внешнему виду работников предъявляются особые требования.

Ах да, Монтроз действительно говорил, что в его юридическом доме принята форма. И Маред понятия не имеет, какой она должна быть. Значит, его светлость отправляет с ней экономку…

Маред закусила губу, поднимаясь со стула. Монтроз ее считает несмышленой девчонкой? Мог бы просто сказать, что ей нужно купить, а теперь придется выбирать платье на глазах его прислуги, которой совсем не нужно знать, что тье Уинни предпочитает недорогие магазины, где перешивают и подгоняют по фигуре поношенные наряды. И еще вопрос, позволят ли ей посетить именно эти магазины?

– Да, конечно, – покорно отозвалась она вслух.

Насколько особые требования у лэрда к внешнему виду служащих, Маред оценила уже пару часов спустя. Под руководством тье Эвелин кучер привез их в огромный роскошный не то магазин, не то ателье, куда Маред никогда в жизни не сунулась бы. И платье она бы там себе тоже не выбрала, а, скорее, купила бы первое, что пришлось по размеру и не слишком испугало по цене.

Зато тье Эвелин распоряжалась надменными продавщицами, как собственными горничными, то есть с безупречной вежливостью и подавляющей властностью. Мгновенно присмиревшие девицы так и порхали вокруг нее, пока экономка просматривала ассортимент, поднимая брови и указывая взглядом, причем взгляды персонал понимал еще лучше слов. На Маред девицы смотрели, как на куклу, хорошо понимая, кто из покупательниц главный.

Но в этом магазине тье Эвелин выбор не устроил.

– Готовое платье, – вздохнула она, – никогда не сидит по фигуре так, как должно. Увы, сшить до завтра мы его просто не успеем. Ничего, один раз можно подогнать, если найти что-то приличное…

В следующем магазине повторилось то же самое. Маред искренне не понимала, что не так в каждом из темно-синих платьев, которые носили к ней суетливые продавщицы, но большинство откладывалось в сторону даже без примерки, стоило тье Эвелин покачать головой. Шелк, тафта, кружево, тонкий бархат… Смирившись, Маред следовала за экономкой из магазина в магазин, действительно чувствуя себя манекеном. Слишком темное. А это слишком яркое, и бирюзовая вставка некстати. Нет, золотой сутаж совсем не к месту. Слишком открытый лиф. Неплохо, но бархат не подойдет…

В третьем магазине наконец дело сдвинулось с мертвой точки. Маред послушно ныряла в шуршащие вороха темно-синего шелка и тафты, стыдясь своего простенького белья, на которое вышколенные продавщицы только покосились, но очень выразительно. Руку вот так, выше. Нет, лиф морщит – унесите. Руки перед собой – да, хорошо…

– Хм…

Тье Эвелин задумалась, глядя на очередное платье и застывшую в нем Маред, как полководец – на карту предстоящего сражения.

– Не совсем то…

– Оно прекрасно! – выдохнула Маред.

В зеркале отражался кто угодно, только не она. То есть голова с растрепанной прической и красными щеками принадлежала, конечно, ей, а вот ниже… Это был шелк, плотный и гладкий, глубокого темно-синего цвета с переливами. Юбка начиналась не на талии, как привыкла Маред, а ниже, на бедрах, и спускалась струящимися складками, плавными, как морские волны на картинах. Лиф облегал грудь и талию, словно вторая кожа, но был шелковым лишь наполовину, а по обычной линии декольте начиналась кружевная вставка, переходящая в воротник-стойку. Бригитта милосердная, что это было за платье! Маред стала в нем выше и стройнее, фигура приобрела пленительную мягкость линий, и кожа… Ее смуглая кожа вдруг налилась золотом, а глаза просияли…

– Почти то, что нужно, – задумчиво признала экономка. – Но…

– Осмелюсь подсказать, лэди, – почтительно прошелестела девушка, держащая вешалку от платья, – сюда следует совсем другой корсет. У юной лэди он очень… респектабельный…

– Старомодный? – безжалостно уточнила экономка. – О да, в этом все и дело!

С Маред в мгновение ока сдернули шелестящее и струящееся чудо, забегали вокруг, засуетились, расстегивая крючки… Она пискнуть от ужаса не успела, как оказалась в другом корсете, не таком жестком, но плотном и действительно других очертаний.

– Не так туго! – взмолилась Маред, косясь на шнуровку.

Девицы, стягивавшие ее талию с усердием палача, ослабили нажим. Но даже так узорчатый атлас с кружевными вставками гораздо лучше поднимал грудь и делал талию ýже… Платье вернулось на Маред, и тье Эвелин удовлетворенно кивнула.