Текст книги "Подари мне пламя. Чернильная Мышь"

– О да. Подшивайте.

Опустившись на колени, девицы поползли вокруг Маред с булавками во рту, она же стояла, как громом пораженная. Сколько может стоить такая роскошь? И корсет… Его тоже придется брать! Благодаря лэрду Гленну на ее счету в банке появилась неплохая сумма, и раньше Маред протянула бы на нее пару месяцев, не бедствуя, но это платье…

Вспомнилась форма, в которой она бессменно отходила последний год, и с каким непередаваемым выражением смотрел на студенческое платье Монтроз. Да Маред и самой опостылело серо-болотное одеяние, но одежда всегда была последним, на что она тратилась после смерти Эмильена.

Проворные пальчики девиц так и мелькали, и Маред вдруг поняла, что расстаться с этим платьем не может. Пусть потом придется хоть год сидеть на одной овсянке и работать ночами. Даже замуж она выходила в скромном светлом платье, взятом напрокат, чтобы не вводить будущего мужа в лишние расходы. Эмильен предлагал купить ей свадебный наряд, но Маред уговорила мужа, что лучше приобрести набор инструментов, о котором он давно мечтает. А когда его изобретение принесет им состояние, вот тогда…

Она ожесточенно прогнала воспоминания. Эмильена нет, и вся ее жизнь уже не будет прежней. Если сейчас она не осмелится купить эту шелковую красоту, другого шанса может и не представиться…

– Выпишите чек, – разрешила ее сомнения тье Эвелин совершенно буднично. – На имя… Впрочем, имя не указывайте.

И, подождав, пока девицы упорхнут подальше, негромко пояснила для Маред:

– Не стоит упоминать имя его светлости, он оплатит все расходы частным порядком. На женские слабости его светлость никогда не жалеет средств.

Монтроз? Монтроз оплатит ее гардероб? На мгновение Маред захватило дикое искушение. Это же лэрд считает, что его служащие будут работать лучше, если оденутся в шелк вместо саржи? Но почти сразу она в отчаянии поняла, что не может этого позволить. Ни Монтрозу, ни себе.

– Выпишите чек на имя Маред Уинни! – пересохшим ртом окликнула она продавщиц.

Подумала, что если денег на счету не хватит, то все равно придется просить у лэрда, но бросила взгляд в почтительно поданный счет – в глазах потемнело – и поняла, что хватает. Вот почти до кроны – но хватает! Слава Бригитте мудрой и Керидвен прекрасной…

– Но…

– Я куплю это платье за свой счет, – тихо и твердо сказала она экономке, и тье Эвелин смолкла.

Женские слабости? Пусть так! Но она хочет быть как можно меньше обязанной Монтрозу, а лэрд обещал ей вознаграждение после исполнения контракта, не раньше. Так что свои слабости она будет оплачивать сама.

Потом они вернулись домой, где платьем немедленно завладели горничные, Эвелин, раскланявшись, исчезла в своих зарослях, а Маред поднялась наверх, в библиотеку. Села на диван к уже привычному столику и задумалась, разглядывая огромную красивую карту в оконном проеме.

Странно его светлость королевский стряпчий назвал свое предприятие. Сравнить юридическую службу, призванную охранять закон, с морскими разбойниками? Хотя понятно, что лэрд просто помешан на море. Даблион этот, отделка всего дома, даже любимая ресторация – и та морская. Ну, и мораль такая же… пиратская.

Но дело сейчас не в этом, а в том, что кто-то рядом с лэрдом работает на Чисхолма. Про то, что Маред выполнила тест лучше всех, узнали в тот же день. Кто рассказал?

Листая страницы Учредительного Кодекса юридического дома «Корсар», найденного еще в первый день, она перебирала в уме всех, с кем имела тогда дело. Знали они сами, практиканты, семь человек, включая Маред. Знал доктор психологии, что проводил испытание. Знал тот грузный немолодой тьен, что руководил всем… Это ему звонил Монтроз. Да глупости все это! Может, какая-то секретарша сунула нос или курьер, что нес бумаги. Одно понятно: каждый шаг Маред будет известен людям Чисхолма. И еще неизвестно, нет ли в доме его шпионов?

Хорошо, допустим, она найдет способ поговорить с лэрдом так, чтоб об этом никто не прознал. Но кто может поручиться, что лэрд не договорится со своими противниками? Вдруг они не так уж сильно его ненавидят? Мужчины умеют договариваться, когда им это выгодно, не хуже женщин, а Монтроз наверняка захочет избежать неприятностей для своей конторы. И что тогда будет с Маред, если она выдаст Чисхолма и окажется не нужна Монтрозу? Он ведь рано или поздно с ней наиграется. А что с ней будет, если лэрд проиграет?

Страницы Учредительного Кодекса описывали контору Монтроза подробно, Маред даже зачиталась, все больше понимая, что работать ей предстоит в незаурядном месте. Лэрд королевский стряпчий не боялся ломать вековые традиции, перекраивая их под себя, как распорядок в собственном доме. На гербе конторы золотой кораблик несся по сине-белому полю, подняв паруса, и Маред позавидовала его свободе и легкости. Что ж, она и знает-то лэрда всего несколько дней. Можно ли ему доверять? Можно ли верить его словам и клятвам? Пока неизвестно. Да и что она расскажет, не зная о его противниках ничего, кроме наверняка вымышленного имени? А участвовать в играх знатных и богатых людей – это не для нее, истинной Чернильной Мыши и по прозвищу, и по характеру.

За открытым окном послышался знакомый шелест шин и звук открывающихся створок каретного сарая, где в особом отделении стоял мобилер. Ну, вот и хозяин пожаловал. Маред опять передернуло. Начинается…

Закрыв вычислитель, она посидела на диване, стиснув ладони между коленей и стараясь успокоиться. Потом, глубоко вдохнув, встала и спустилась вниз, стараясь не думать о том, чем наверняка кончится вечер.

Лэрд королевский стряпчий был зол и весел. Именно так и в таком порядке. Маред чувствовала его злую веселость в каждом жесте, повороте головы, взгляде, которым Монтроз ее окинул, стоило показаться ему на глаза. В какой-то момент Маред даже показалось, что лэрд выпил лишнего… Нет, крепкими напитками от него не пахло, просто что-то изменилось – и даже просто оказаться рядом показалось томительно и неприятно.

А ведь ничего ужасного или неприличного Монтроз не делал и не говорил. Вручил тье Эвелин букет кремовых роз и попросил подавать ужин, пройдя мимо Маред наверх – и ее словно обдало знойным ветром. Не запах, не настоящий жар, а внутренняя сила вышедшего на охоту хищника. Маред зябко передернула плечами, с удивлением глядя на розы.

– У лэрда Александра новое дело, – невозмутимо сообщила тье Эвелин, погружая лицо в нежные лепестки. – Вам лучше не опаздывать к ужину.

И удалилась, бережно неся букет, раньше, чем Маред изумилась всерьез, что лэрд дарит экономке цветы, да еще так странно – в честь нового дела. У него мало дел? Или считаются только те, что ведет лично он, а не его фирма? Было любопытно – и Маред честно призналась себе в этом. Что за дело, от которого Монтроз… такой?

– Тье Уинни, – окликнул ее сверху предмет раздумий.

Вздрогнув, Маред подняла голову. Монтроз стоял, опираясь на перила верхнего этажа, смотря на нее сверху вниз, и выражение его лица было не разобрать.

– Будьте добры подняться ко мне, – велел он и отошел от перил.

Внизу остался ярко освещенный холл, заполненный зеленью, как море – водой, почти без просветов, если смотреть сверху. Там, наверху, сумрачно темнел коридор, почему-то почти без ламп, словно в нем вечер начался раньше, чем в нижней части дома. А Маред замерла на лестнице, между двумя мирами, собираясь с духом, но потом, конечно, поднялась и ступила на мягкий ковер теплого шоколадного цвета, по которому с радостью прошлась бы босиком, не будь это ребячеством.

Монтроз ждал ее наверху, у двери гостевой комнаты, нетерпеливо блестя глазами в свете единственной коридорной лампы. Открыв дверь, Маред прошла внутрь, щелкнула выключателем светильника и глянула на лэрда, ожидая, что тот войдет, но Монтроз качнул головой на пороге.

– К ужину извольте переодеться в то, что купили.

Повернулся, чтобы уйти…

– Зачем? – с неожиданной для самой себя злостью спросила Маред. – Ваша экономка отлично меня одела. Или ей вы тоже не доверяете? Или вам просто нравится, чтобы я себя чувствовала куклой?

Монтроз медленно обернулся. Окинул Маред с ног до головы тяжелым пронзительным взглядом. Она едва не отступила в испуге, но полыхнувшее в глазах пламя так же мгновенно исчезло, и лэрд улыбнулся, насмешливо и утомленно.

– У вас в характере, тье Уинни, потрясающе сочетается нелюбовь к себе с чувством собственной важности. Причем именно тогда, когда оба этих свойства только мешают.

Помолчал, давая Маред осознать фразу и проникнуться ею, продолжил почти сочувственно:

– К новому туалету, предназначенному для выхода в свет, необходимо привыкнуть заранее, иначе завтра вы будете слишком много думать о том, что на вас, а это заметно – поверьте мне. Смешнее плохо одетого человека только человек, по которому видно, что он так оделся впервые. А теперь, если позволите, я оставлю вас заботам горничной.

Стоя в коридоре и глядя в удаляющуюся спину, облитую серым сюртуком без единой складочки, Маред думала, что никогда не перестанет чувствовать себя дурой в присутствии его светлости. Пора привыкать, наверное.

Наверное, именно из-за этого глупого раздражения она опять постаралась обойтись без горничной. Во-первых, не стала сильно затягивать корсет, с которым привыкла за эти годы справляться сама. Во-вторых, надеть новое платье оказалось не намного сложнее, чем студенческую форму. И вообще, все эти неудобства ничего не стоили по сравнению с тем, что Маред видела в зеркале.

И к ужину она почти успела. Монтроз был в столовой, но за стол еще не сел, стоял рядом, рассеянно поглаживая пальцем край хрустальной вазы с подаренными розами Обернулся к Маред, одарив ее долгим взглядом, и сообщил:

– Великолепно, тье Уинни.

– Благодарю.

Маред слегка склонила голову и подошла к небольшому, уже накрытому столу, где ей немедленно отодвинули стул. И тут в дверях появилась экономка. Неизменный передник тье Эвелин сняла, и вместо обычного темного платья на ней было такое же наглухо закрытое, но из светло-кремового атласа. В прическе тоже что-то изменилось, хоть Маред и не смогла бы объяснить, что именно, а в ушах поблескивали жемчужные серьги. На глазах у пораженной Маред экономка села за стол, а после этого, как и положено, сел сам Монтроз.

– Традиция, – улыбнулась тье Эвелин в ответ на молчаливый изумленный взгляд Маред. – Его светлость всегда начинает новое дело вот так.

– На удачу, – с бархатной ленцой в голосе подтвердил Монтроз, но сквозило под этим бархатом что-то еще, жесткое. – Как дело начать – так оно обычно и заканчивается.

Он махнул рукой вышколенному лакею, который немедленно откупорил бутылку шампанского и разлил по бокалам.

– И как часто у вас бывают дела? – слегка растерянно спросила Маред.

– Уголовные – редко. А другие отмечать заранее нет смысла. Кураж не тот, – вздохнул лэрд.

– Почему? И вы… уголовные дела тоже ведете? Я полагала, ваша контора подобным не занимается!

Выпалив это на одном дыхании, Маред смешалась, ожидая, что ее одернут, но Монтроз лишь улыбнулся.

– Контора не занимается, но я иногда беру. В частном порядке. Я ведь начинал как адвокат по уголовным делам.

Чокаться из-за размеров стола было невозможно, так что Маред просто скопировала жест Монтроза и тье Эвелин, поднявших бокалы.

– За успешное окончание, ваша светлость, – улыбнулась экономка, показавшись моложе, чем обычно.

Ей вообще очень шла улыбка, только вот улыбалась почтенная тье, как и положено женщине ее профессии, редко. Но, видимо, на такие праздничные ужины обычные правила поведения не распространялись.

– За успех, – ответил улыбкой Монтроз.

И Маред осенило, что, может, это и не злость вовсе, а азарт человека, вернувшегося к любимой работе.

– Почему же вы ушли в коммерческое право? – осторожно поинтересовалась она.

– Из жадности, – усмехнулся Монтроз. – Уголовные дела – это, скорее, личная практика, а я хотел крупную контору – вот и пришлось изменить специальность. Другая работа, и совсем другие деньги. А вы, тье Уинни, в какой области собираетесь работать?

Не то чтобы вопрос застал врасплох – она, конечно, часто думала об этом, да и другие студенты обсуждали… Но сама Маред еще ничего не решила и потому сейчас пожала плечами, слегка смутившись.

– Я еще не знаю. Мне говорили, что уголовная практика подходит женщине гораздо меньше, чем коммерческая. Там очень много… специфики…

– Полагаю, дело в том, что там много людей, – уронил Монтроз. – С документами вам проще, верно?

– Да, ваша светлость, – признала Маред. – А что у вас за дело, можно узнать?

– Убийство. Официант в клубе. У «Корсара» договор на юридическое обслуживание этого заведения. Я, признаться, вообще думал, что для клуба все обойдется, но одному из работников все же предъявили обвинение.

Он положил в рот кусок мяса, прожевал и снова улыбнулся, хищно блеснув глазами. А Маред подумалось, что напрасно лэрд ушел из уголовной практики, если одна мысль о защите обвиняемого делает его таким счастливым. Впрочем, может, он и коммерческим правом занимается с таким же азартом?

– А он виноват? – с неподдельным интересом спросила экономка.

– Нет, конечно!

В серебристых глазах Монтроза отражались искры от хрустальной люстры над столом, а казалось, что искрятся сами глаза.

– Мои клиенты виновны не бывают!

Он усмехнулся, слегка откинувшись на спинку стула, и продолжил, крутя в пальцах вилку:

– Уверен, он действительно влез в это дело по неосторожности. Но доблестным стражам правопорядка, как обычно, хочется побыстрее найти виновного и отрапортовать о раскрытии преступления. Нет, ну ничего же не меняется. Никогда и ничего у них не меняется!

– Совсем как в деле братьев Турсон, – с преувеличенно серьезным лицом подсказала экономка.

– Это провокация! – наигранно возмутился Монтроз и повернулся к Маред: – Тье Уинни, вы читали об этом? Прошлый век, дело братьев Турсон. Защитником был Карстер.

Выпрямившись на стуле, Маред лихорадочно вспоминала, но в голове было пусто. Хотя фамилии знакомые… Безусловно знакомые! Монтроз смотрел выжидающе, Эвелин – с веселым любопытством, словно знала что-то, неизвестное Маред, что вот-вот начнется.

– Я только слышала об этом адвокате, – призналась Маред. – Нам рассказывали на риторике… Но дело…

– А дело было замеча-а-ательное, – протянул Монтроз с искренним восхищением. – Ах, какое было дело! Тье Эвелин, вы же меня простите?

– И с удовольствием послушаю еще раз, ваша светлость, – в глазах экономки плясали боуги, но голос был смиренно-доброжелательным.

Нет, положительно, вечер выдался странным. Маред почти уверенно взяла нож и нужную вилку, разрезала кусочек мяса, пахнущий орехами, положила в рот. Монтроз кивнул каким-то своим мыслям, подставил пустой бокал лакею, налившему лэрду шампанского, и заговорил:

– Итак… В конце прошлого века в окрестностях деревни Мон-Фаллон убили исполнительного секретаря Совета графства тьена Леризена. Леризена в графстве не любило столько народу – вы и представить себе не можете. Во-первых, он был страшным педантом по службе и увольнял за малейшие провинности, которые его предшественники и провинностями не считали. Во-вторых, был чрезвычайно неприятен в общении. В-третьих, насолил куче людей, поскольку в его ведении были бракоразводные процессы – область грязная, но денежная.

Лэрд промочил горло шампанским и снова заговорил:

– В общем, однажды человек, которого не любили многие, шел по проселочной дороге от таверны к своему загородному дому – и не дошел. Обнаружился в кустах задушенным. Но следствие почему-то не занялось ни одним из нескольких перспективных направлений, а свалило все на братьев Турсон, попавших местной полиции под горячую руку и дурную голову. Старшего Турсона, служившего в секретариате, Леризен собрался уволить, а младший вообще был забулдыгой и во всем слушался братца. Сначала их оправдали, потому что найденные на месте преступления клетчатый картуз и бутылка из-под виски – это для суда оказалось как-то неубедительно в качестве улик. Потом нашлась свидетельница, якобы видевшая Турсонов поблизости от места убийства, – и дело возобновили. Вот тогда за него и взялся Карстер. Вообще-то, – лэрд стряпчий поморщился с явным сожалением, – там еще был толковый журналист, раскопавший очень много. Но речь все-таки не о нем. Вот Карстер – это да!

Тье Эвелин, явно слышавшая историю не в первый раз, невозмутимо ела салат. Маред тоже жевала, почти не замечая вкуса тающего на языке мяса, и вовсю разглядывала Монтроза, у которого горели глаза при рассказе об убийстве почти вековой давности. Так горели, словно это было его собственное дело, в которое он вложил всю душу. Маред еще никогда не видела лэрда таким… открытым. Да он же ревновал журналиста к своему кумиру-адвокату, словно тот украл часть славы Карстера! Маред стало смешно и завидно: так увлечься делом, все участники которого давно упокоились. Вот она – мужская слабость лэрда! Его профессия…

– Вы только представьте, Маред! Это могла быть жена, это могли быть обычные грабители, это, скорее всего, был личный враг или тот, кому Леризен испортил жизнь на процессе. Но нет, все свалили на Турсонов. Ах, как же Карстер вел процесс! И все равно проиграл! Турсонам дали двадцать лет каторги. Но он подал кассационную жалобу в Королевскую прокурорскую палату – и на этот раз выиграл. Он вытащил на свет все, учел все улики и раскрутил дело так, что суд просто не смог вынести обвинительный приговор. Не смог, понимаете? За этим процессом следила вся Великобриттия. А заключительная речь Карстера – это же песня! Эталон!

Монтроз вздохнул с явной завистью и восхищением.

– Но убил-то кто? – не выдержала Маред, зараженная азартом, льющимся от королевского стряпчего.

– А убийцу не нашли. Карстер, между прочим, часть речи посвятил тому, что защита должна участвовать в следствии наравне с обвинением, и он абсолютно прав… Но как он вел дело и какую сказал речь! У него был великолепный оппонент, пожилой прокурор Вессенфалер, матерый волчище от судопроизводства. Он позже признался, что готов был аплодировать Карстеру. Это была чистая победа. Красивая и окончательная, как удар милосердия…

– Вам следует чаще брать уголовные дела, ваша светлость, – пряча улыбку, сказала экономка.

– Увы… – с сожалением отозвался Монтроз. – Общество утратило вкус к истинной борьбе за справедливость, и суд уже не тот. Какие были процессы в прошлом веке… Поединки! Дуэли защиты и обвинения. Клянусь, я бы годовой доход конторы отдал, чтобы наверняка узнать, кто убил Леризена.

– А если все-таки братья Турсон? – спросила Маред, с удивлением глянув в незаметно опустевшую под рассказ Монтроза тарелку.

– Да хоть бы и они, – пожал плечами лэрд, вставая из-за стола. – Какая разница? Мне просто любопытно. И потом, у Карстера было много дел. Да у нас была плеяда великолепных юристов! Рекамье, Тюссен, Маккормик… Мастера! Таких уже не будет…

Безнадежно махнув рукой, он горько усмехнулся, возвращаясь к небрежной ленце взгляда и движений, потухая, пряча огонь в глазах. У Маред даже холодок пробежал по спине от такой резкой перемены, хотя в столовой было тепло. И надо же, платье действительно стало словно частью ее тела. Если в начале ужина Маред опасалась капнуть темным ореховым соусом на узкий манжет, то сейчас чувствовала себя так, словно всю жизнь в этом наряде ходила. Разве что корсет был немного туговат, но это она просто увлеклась едой.

– Тье Эвелин, – склонил голову Монтроз, – моя искренняя благодарность за ужин. А вас, – небрежно в ее сторону, – я жду наверху.

И снова Маред смотрела ему в спину, задыхаясь от обиды. Все испортил! В последний момент испортил такой вечер! Монтроз, что рассказывал о старом процессе и неприкрыто, по-мальчишески восхищался защитником, исчез, и Маред, едва познакомившись с этим новым Монтрозом, уже потянувшись к нему, осталась с его близнецом: холодным, жестким, закрытым и лишенным слабостей. Не Монтрозом-юристом, а Монтрозом-Корсаром.

– Благодарю за ужин, – сказала она Эвелин, допив шампанское, чтобы промочить пересохшее горло. – Все было замечательно.

– На здоровье, тье Уинни, – с ровной приветливостью откликнулась экономка. – Вас устроит на завтрак омлет по-италийски?

«Я не знаю, захочу ли жить завтра утром», – хотелось сказать Маред, но она, разумеется, промолчала и просто кивнула, выходя из столовой вслед за Монтрозом.

Глава 16
Галстуки, разговоры и ночные звонки

Робкий стук в дверь Алекс услышал примерно через полчаса.

– Входите, – откликнулся он, перебирая в шкафу галстуки и шейные платки.

Вот этот не жалко. И этот. А этот платок великолепного серебряного-голубого атласа оставим на финальный аккорд.

Перекинув через руку пару длинных широких галстуков, он повернулся к Маред. Позволил увидеть шелковые темные ленты и оценил, как девушка напряглась всем телом. До чего ты чуткая, девочка, ловишь все на лету. Идеальная любовница, только вот слишком много страха, причем неправильного. Страх может в корне убить будущее удовольствие. А может стать самой сладкой его частью, если это страх-предвкушение… Ничего, все приходит с практикой.

– Позвольте спросить, почему вы сами оплатили платье, хотя на его покупке настоял я? – ласково поинтересовался Алекс, садясь в кресло у кровати и кидая галстуки на его подлокотник.

Взгляд Маред метнулся за ними, но сразу вернулся к Алексу. Девчонка смотрела в упор, упрямо и почти зло. Новое платье она сменила на прежнее домашнее, но и в нем держалась так, словно до сих пор была затянута в строгий плотный шелк.

– Потому что оно для работы. Ваша контора – респектабельное место, и я должна выглядеть соответствующим образом.

– И это единственная причина? Я, кажется, обещал оплачивать все ваши расходы, касающиеся учебы и карьеры. Приличная одежда относится именно к ним. Вы об этом не подумали?

– Подумала!

В голосе Маред звучал вызов.

– Но с этим расходом я вполне справилась сама, как видите.

– Вижу, – с обманчивой кротостью согласился Алекс. – И даже могу понять ваши мотивы, дорогая тье. Вы решили, что за такой подарок придется благодарить, а быть благодарной или обязанной вам смертельно не хочется. Настолько, что вы готовы отказывать себе даже в необходимом, лишь бы не признать, что я исполняю свои обещания.

– Я… не думала об этом так!

– Позвольте не поверить. А еще позвольте напомнить вам основное правило наших отношений: я говорю – вы исполняете. Даже если это кажется странным, ненужным или несвоевременным. Еще недавно, насколько я помню, у вас были серьезные финансовые трудности. А сейчас вы оплачиваете наряд в одном из самых дорогих магазинов Лундена. Ваше право, конечно, самой решать, как тратить деньги, и я не собираюсь на него покушаться. Но подозреваю, что теперь вы даже лишнюю чашку кофе можете себе позволить с большой оглядкой. Не говоря уж о прочих мелких расходах. Верно?

– Это… мое дело.

Отвернувшись к окну, девчонка насупилась, губы обиженно распухли, а щеки порозовели. Алекс вздохнул. Да, это было неожиданно. Разве пришло бы ему в голову, что тье Уинни взбредет в голову заплатить за себя самой? Кто вообще на его месте мог помыслить о подобном? Флория, отправляясь по магазинам, даже кошелек с собой не брала – все счета присылали на его имя. И он считал это само собой разумеющимся.

Но Маред Уинни в очередной раз удивила своей странной, безрассудной, но такой похожей на нее выходкой. Она изо всех сил старалась если не остаться с ним на равных, то хотя бы сохранить подобие самостоятельности.

Раздражение медленно исчезало, сменившись интересом. Алекс опустил руку в карман за неизменным даблионом. Ощущение теплого, согретого пальцами золота – почти как ощущение чужой кожи…

– Боюсь, что нет, – сказал он негромко. – Не только ваше, пока я за вас отвечаю.

– Я не могу сама купить себе платье?

Пальчики тье Уинни нервно вцепились в складки и без того слегка помятого платья – Алекс вдруг понял, что девушка одевалась сама. Почему не позвала горничную? Неужели кто-то из прислуги посмел проявить неуважение, и теперь девочка избегает их? Нет, невозможно… Не в его доме.

– Полагаю, можете, – усмехнулся он, – раз уж проделали это сегодня. Но вы неверно оцениваете происходящее, Маред. Я не собираюсь брать вас на содержание. Вы получите только то, что необходимо. Или приятно лично мне. Надеюсь, вы не собираетесь ограничить меня в желании видеть на вас красивое белье, например?

– Н-нет…

Темно-розовые пятна на скулах, глаза подозрительно блестят… Не пережать бы. Истерика не нужна. По крайней мере, не сейчас. И это определенно не каприз, что заслуживает наказания. Уж гордость от каприза он отличить может.

– Прекрасно, – подытожил Алекс. – Тогда будьте добры смириться с мыслью, что вам придется обновить гардероб. За мой счет, разумеется. Можете утешаться тем, что вы первая на моей памяти женщина, которую приходится на это уговаривать.

– Сочувствую, милэрд. Возможно, вы общались не с теми женщинами?

Ого! А девочка еще и зубки показывает? Тем интереснее…

– Возможно, – согласился он с обманчивой кротостью. – Обычно у моих протеже манеры получше, а упрямства поменьше. Что ж, тье Уинни, раз уж вам заблагорассудилось поберечь мои деньги, уговаривать не буду, не надейтесь. Но если через неделю я не увижу вас в том, что мне понравится, тогда…

– Что тогда? – с вызовом поинтересовалась Маред, разглаживая многострадальное платье с той же яростью, с какой до этого комкала.

– Будете ходить по дому вообще без одежды, – меланхолично сообщил Алекс, от души забавляясь. – При вашей фигуре это более чем позволительно, а заодно снимет наши разногласия.

– Вы… вы…

– Останусь в выигрыше в любом случае. И хватит об этом. Раздевайтесь.

Он откинулся на спинку кресла, перебирая в пальцах золотой кругляш, на котором давно выучил каждую щербинку и штрих рисунка. Девчонка, залившись краской уже целиком – у нее даже уши загорелись, – принялась расстегивать лиф платья. Что ж, злость – это куда лучше страха. Глупая девочка… Глупая, смешная, искренняя… Вон как пуговицы едва не отлетают от лифа под нервными движениями пальчиков. А руки у девочки красивые. Маленькие, крепкие, изящной формы. И даже вечные пятна от чернил их не портят.

Алекс вздохнул глубже, когда платье упало на пол бесформенным комком, но не сказал ни слова. Просто смотрел, не отрываясь, как Маред снимает нижнюю юбку. Неужели ей действительно важнее сохранить иллюзию свободы, чем окунуться в роскошь, о которой бедная студенточка и мечтать не могла? Ну, посмотрим.

С корсетом вышла заминка. Он шнуровался на спине, и Маред безуспешно пыталась развязать затянувшийся узел, нервно дергая концы ленты. Потом все-таки скинула плотный голубой атлас, украшенный кружевом, положила на кровать. Взялась за рубашку, помедлила, старательно глядя мимо Алекса. Потянула вверх…

Алекс смотрел молча, любуясь контрастом белоснежной ткани и солнечно-медового тела. Такая нежная гладкая кожа… Тянет прильнуть губами, ощутить ее шелковистость и аромат, приласкать языком бутоны сосков, проложить дорожку поцелуев ниже… Сам воздух предал его, потому что до этого обволакивал Маред, и Алексу показалось, что он вдохнул томный летний зной. О да… Было полнейшей глупостью сравнивать эту девочку с Флорией. Та, конечно, раздевалась куда более умело, каждым движением подчеркивая совершенство форм. Но Маред… От нее веет жизнью.

– Оставь, – тихо сказал он, когда пальцы девушки вцепились в пояс коротеньких панталончиков – последней защиты от наготы. – Иди сюда.

Раздвинул колени, притянул подошедшую Маред к себе, положив ладони на бедра, обжигающе горячие под тонким хлопком. Замер, вдыхая чистый запах женского тела. Ох, какая же ты напряженная… Как струна. Только струна готова отозваться смычку или руке, иначе какой смысл в ее напряжении?

– Маред, – сказал он очень мягко и тихо, – мы знакомы десять дней. Не считая того первого вечера, я делал тебе больно?

– Нет…

– А вчера я тебя чем-то обидел? Не в рамках договора и не самим фактом нашей связи, а словом или действием?

Девчонка помотала головой.

– Значит, тебе просто нравится чувствовать себя жертвой похотливого злодея? – уточнил Алекс, поднимаясь руками чуть выше и лаская обнаженное тело от линии бедра до округлого холмика груди.

– Нет… Не нравится. Только вам какая разница? Если все в рамках договора…

– Разница в том, что я не хочу каждый раз брать тебя чуть ли не силой. Я, знаешь ли, привык, что женщинам со мной приятно.

– Ну, извините, – огрызнулась девчонка. – Я могу только слушаться. Согласно договору!

– Да и этого пока еще не можешь по-настоящему, – усмехнулся Алекс. – Слушаться – означает слушать. И слышать. А ты даже себя не слышишь, девочка. Не говоря уж обо мне.

И снова ладонями вверх-вниз, медленно, поглаживая подушечками пальцев нежную кожу там, где животик переходит в бедра. Сначала до линии пояса панталон, но не заходя под них. А потом и ниже, гладя стройные бедра через застиранную до синеватой белизны тончайшую ткань, едва заметно шершавую. Прочувствуй разницу в ощущениях, девочка…

– Мы так и будем весь вечер разговаривать?

Она изо всех сил старалась сказать это спокойно, но голос выдал, предательски дрогнув. Хороший голос – очень важно для юриста, и у Маред он был как раз такой: звучный, богато интонированный. Только управлять им девочка пока не умела.

– А есть другие предложения, как провести время? – с интересом откликнулся Алекс.

Маред вздрогнула, стиснула губы, глядя поверх его головы то ли в окно, то ли на стену. Потом прикрыла глаза, чуть заметно ежась под прикосновениями.

– Нет? Я разочарован. Стряпчему следует развивать фантазию. Ты могла хотя бы попробовать заморочить мне голову. Тогда продолжаем. Встань на колени.

Отшатнувшись, Маред глянула на него сначала непонимающе, потом с прежним, отвратительно быстро вернувшимся испугом. Закаменела лицом, опустилась на колени, оказавшись макушкой на уровне груди Алекса. Подчиняясь его пальцам, потянувшим вверх подбородок, подняла лицо. Затравленно посмотрела на галстук, который он снял с подлокотника.

– Это для глаз, – безмятежно подтвердил Алекс. – Кстати, позже я покажу тебе отличный узел. Галстуки – привилегия мужчин, поэтому в «Корсаре» дамы носят шейные платки форменных цветов, светлые или золотые. Тебе пойдет…

Накинув темно-зеленый с алыми штрихами шелк на лицо Маред, он завязал плоский виндзорский узел и сдвинул повязку так, чтобы глаза оказались надежно прикрыты. Шэннон, его первая наставница в играх страсти, преподала множество уроков, но одним из главных стал урок о телесном голоде. Тело, лишенное ласки, – сухой песок, в который сколько воды ни лей, впитает без остатка. Тело молит о прикосновениях, любых. Поцелуи, объятия, массаж, обычные касания… Это даже не страсть, это заложено в самых глубинах человеческой сущности. И тело куда быстрее разума привыкает к удовольствию от ласки.