Текст книги "Узкий коридор"

Акула, идущая вглубь земли

Одним из великих историков Гавайев был швед Абрахам Форнандер, прибывший на острова в 1838 году, выучивший местный язык, взявший в жены местную женщину и полюбивший местный народ. В 1887 году Форнандер скончался, и его записки Британский музей опубликовал только в 1920-х. Вот одна из гавайских песен, записанных Форнандером:

 
Акула, идущая вглубь земли, – мой вождь,
Очень сильная акула, способная поглотить всю землю;
Акула с очень красными жабрами – мой вождь;
У него такое горло, что он проглотит весь остров и не задохнется.
 

Песня сравнивает гавайских вождей (до Камеамеа), с «акулами, идущими вглубь земли». Вполне подходящая аналогия, подчеркивающая хищническую суть этих вождей.

Как и в других примерах деспотического роста, созданное при Камеамеа объединенное гавайское государство вскоре свернуло на путь, проторенный предыдущими вождями, – то есть стало такой же «акулой, идущей вглубь земли». Это, процесс описал Сэмюел Камакау, еще один представитель первого поколения гавайских историографов. Как и Дэвид Мало, свидетельства которого мы обсуждали в предыдущей главе, Камакау лично наблюдал многие из упомянутых им событий или разговаривал с их очевидцами. В своем описании он затрагивает благоприятные аспекты предпринятого Камеамеа строительства государства, но также не умалчивает о бросающихся в глаза отрицательных последствиях:

Страна в целом выиграла от объединении под властью одного правителя, но большинство вождей и землевладельцев при Камеамеа по-прежнему притесняли простолюдинов и забирали их земли, таким образом превращая обладающих землей в рабов… Налогами облагались все владения, будь то большие или мелкие, и количество налогов постоянно увеличивалось, ибо землевладельцев было много, а под их началом тех, кто требовал дань… Объединение земли принесло чрезмерные налоги… «Налоги требуют даже с малейших клочков»… так говорили повсеместно.

Продвижение акулы – или акул, поскольку второстепенные вожди при Камеамеа и его преемниках быстро включились в этот процесс, – ярко иллюстрирует сохранившийся документ 1846 года, описывающий попытку короля Камеамеа III рационализировать и перераспределить права на землю. Совет из трех человек, одного гавайца и двух иностранцев, разработал ряд «принципов», согласно которым предполагалось формализовать права собственности. В этих принципах отмечалось, что

король, представляя власть и изначально являясь единственным владельцем земли… должен восприниматься как таковой и впредь.

Конечно, как мы увидим, король «владел» землей не в западном смысле слова. Тем не менее, далее в документе говорилось:

Когда Камеамеа I завоевал острова, он последовал примеру своих предшественников и разделил земли между своими основными военными вождями, сохранив при этом часть в своих руках, чтобы обрабатывать или непосредственно управлять ею с помощью своих слуг или помощников. Каждый основной вождь также разделил свои земли и раздал их более мелким вождям, которые продолжили их делить снова и снова; так земли проходили через четыре, пять или шесть рук, до самого нижнего класса владельцев. Считалось, что всем этим людям принадлежат права на землю или на ее продукцию.

Все люди… должны был, не только платить земельный налог королю, который тот охотно взимал, но и оказывать услуги, о которых тот просил по своему усмотрению, на всех ступенях с самой высшей. Также они, помимо ежегодных налогов, должны были делиться частью продукции с земли. Во всякое время они должны были подчиняться ему.

Стоит особо отметить слова, которые использует историк. Платить дань и отрабатывать повинности теперь должны были не только рядовые люди (макаанинана), но и те, кто находился «на всех ступенях с самой высшей». На землях короля широко использовался принудительный труд. Русский купец Федор Иванович Шемелин из Российско-американской компании, которая часто вела дела с Гавайскими островами, писал, что король

не только не платит ничего им за их труд, но даже отказывается их кормить.

Сэмюел Камакау тоже отмечал, что рубщики сандалового дерева были вынуждены есть «травы и стебли папоротника».

Принудительный труд обрел особо важное значение, когда после смерти Камеамеа в 1820-х годах спрос на сандаловое дерево резко повысился. Эти деревья обычно росли далеко от деревень, на склонах гор, и король с вождями отправляли большие экспедиции в сотни и даже тысячи человек, которые должны были отыскивать сандаловые деревья, валить их и доставлять древесину на побережье. Весь процесс занимал несколько недель. Английские миссионеры Тайерман и Беннет видели, как две тысячи человек в 1822 году доставляли сандаловое дерево на королевские склады в Каиула на острове Гавайи. Этим людям не платили, и их не кормили, предоставляя им самим кормиться, чем придется. Принудительный труд и связанное с ним перемещение рабочей силы привели к резкому падению сельскохозяйственного производства и к постоянному проживанию на грани голода. Один из путешественников того времени, побывавший на островах, писал, что

причина, по которой продовольствие на острове столь скудно, заключается в том, что народ на протяжении нескольких последних месяцев был занят добычей сандалового дерева и, разумеется, вынужден был забросить обработку земли.

Особенно хорошо задокументировано поведение одного вождя по имени Кокс на севере Оаху. В начале 1820-х он организовывал большие экспедиции по доставке сандалового дерева из горных лесов, окружающих долину реки Анахулу на севере острова. Свидетелем этого масштабного предприятия с широким использованием принудительного труда стал торговец Гилберт Мэтисон, писавший:

Кокс отдал приказы сотням своих подданным в назначенный день отправиться в лес на заготовку сандалового дерева. Все они подчинились, за исключением одного мужчины, который имел глупость упрямо отказаться. Поэтому в тот же день его дом сожгли до основания; и все же он отказывался идти. Следующим делом у него отобрали все имущество и выгнали жену с семьей из владений вождя.

Наблюдения Мэтисона о том, как Кокс управлял своей территорией, многое говорят и о том, каким стало государство Камеамеа после смерти основателя. Например, один американский матрос, которому Кокс подарил участок земли, рассказывал, что его жена боится делать какие-либо улучшения по хозяйству, потому что это может привлечь внимание Кокса и тот заберет землю обратно. Один местный житель в 1824 году жаловался проповеднику Джеймсу Элаю:

Мы погружаемся в пучину разочарования. У нас нет стимулов к труду, но многое отвращает нас от него. Если мы занимаемся каким-то делом, это замечают вожди, которые забирают наше добытое имущество. Если мы откармливаем свиней или овец, коз или птиц, их отбирают и уносят ради удовольствия вождей. Если мы продаем свою продукцию, полученные деньги или вещи у нас тоже отбирают. Чем больше мы делаем, тем сильнее нас притесняют.

К концу 1820-х обязательные отработки («барщина») на короля увеличились с одного дня до трех дней в неделю, а принудительный труд по добыче сандалового дерева стал еще тяжелее. В 1830-х годах сандаловые леса иссякли, но король с вождями стали использовать принудительный труд в сельском хозяйстве. В 1840-х годах, по оценкам миссионера Уильяма Робертса, помимо обязательной барщины, среднестатистический крестьянин должен был отдавать королю и различным вождям целых две трети своей продукции.

Кульминацией этой экстрактивной системы стала реформа 1848 года, получившая название «Великий Махеле»; в ходе этой реформы король Камеамеа III решился на радикальное перераспределение упомянутых выше земель. В итоге 24 процента территории островов стали личной собственностью короля. Еще 36 процентов отошло государству – по сути, опять же королю. Другие 39 процентов достались 252 вождям, и только 1 процент – остальному населению.

Акулы к этому моменту прочно обосновались на земле и принялись пожирать ее.

Птица, пожирающая других

Экономические последствия образования зулусского государства были схожими. В 1820-х годах многие мелкие вождества, которые позже вошли в состав Квазулу-Натала, занимались выращиванием кукурузы и проса и разведением скота. Особо развитой торговли не было, а международные работорговцы до этого региона Африки не добирались. Как и в большинстве африканских доколониальных обществ, право пользования землей на определенных участках имели семьи и родовые группы. Скот и сельскохозяйственные культуры считались собственностью семьи. Хотя экономика зулусов во многих отношениях отличалась от экономики Тивленда, где скот был мало распространен из-за мухи цеце, свидетельства говорят о том, что она так же находилась в клетке норм. Скот, например, считался престижным товаром, и его могли продавать только при отдельных и нетипичных обстоятельствах.

В процессе построения государства Чака реорганизовал экономику, разрушив часть клетки норм, стоявших у него на пути. Он объявил, что вся земля принадлежит ему, что было весьма радикальным отходом от статуса-кво. Как говорится в одном устном предании,

земля Зулуленда принадлежит объединившему ее Чаке. Если Чаке понравится какой-нибудь человек, то после завоевания земли какого-то вождя он говорит, что этот человек может идти туда и построиться на том месте, которое он [Чака] укажет. Людям давал землю Чака, и человек мог получить разрешение занять землю, даже если там в тот момент жили другие люди.

Чаке принадлежали не только все земли, но и скот. Тем не менее, экономика оставалась довольно примитивной. Организованного производства почти не существовало, хотя Чака монополизировал производство оружия, особенно копий и щитов, которыми снабжал свои войска. Антрополог Макс Глакман подчеркнул ограниченный характер проявления неравенства в таком обществе, отметив, что

каждому зулусскому вождю полагается лишь определенное количество кукурузной каши.

В то же время процесс образования государства при Чаке совпал с увеличением неравенства в пользу самого Чаки, его родственников и членов основного клана зулусов, составлявших своего рода «королевское семейство», пользующееся всеми преимуществами. Даже если Чака и получал на трапезе лишь дополнительную порцию каши, он смог полностью монополизировать свою власть и добиться безоговорочного доминирования над другими. Ему не только удалось утвердить свои права на землю и скот, он также присвоил себе права на женщин и на разрешение вступать в брак с целью контролировать общество. Он монополизировал зарождающуюся торговлю с обосновавшимися на побережье европейцами, проследив за тем, чтобы вся торговля шла через его земли, и забирая себе ценные запасы слоновой кости для обмена с ними.

Но при Чаке наблюдалась не только экстрактивная экономика. Как и в случае с Камеамеа, как только войны за объединение затихли, Чака установил судебную систему и централизованные институты разрешения конфликтов, которые также предоставили его народу определенные экономические стимулы. Согласно устному преданию, изначальный план Дингисвайо по объединению был продиктован задачей положить конец постоянным стычкам и конфликтам между мелкими кланами и вождествами. И в самом деле, когда они вошли в состав государства Чаки, воцарился относительный порядок; люди уже не опасались постоянных набегов со стороны соседних племен. Также в королевстве значительно снизилась преступность. До возвышения Чаки воровство скота было распространенным явлением, но во время его правления оно почти сошло на нет из-за строгих наказаний, которым Чака подвергал нарушителей закона.

Как и в других наших примерах, порядок в Зулуленде породил деспотический рост, который до некоторой степени оказался выгодным для общества, но при этом наибольшую выгоду получили Чака и его окружение.

Экономика Революции роз

В период вольности, наступивший после падения коммунизма в Грузии, особого процветания достиг частный сектор транспортных услуг. Например, наблюдался настоящий бум маршруток – микроавтобусов, расписание и маршруты которых по сравнению с прежней жестко отрегулированной системой привлекали своей гибкостью. Но правительство Эдуарда Шеварднадзе, о приходе к власти которого мы рассказывали в предыдущей главе, вскоре решило отрегулировать и этот сектор, причем как следует.

Все водители маршруток должны были ежедневно проходить медицинское обследование и доказать, что они не употребляли накануне алкогольные напитки и что у них не повышено кровяное давление. Если водитель не предоставлял справку о состоянии здоровья, он рисковал потерять лицензию. Ко времени прихода к власти Шеварднадзе в столице страны Тбилиси курсировали сотни, если не тысячи маршруток, перевозивших людей по всему городу. Но правительство Шеварднадзе отнеслось с подобным пристрастием не только к водителям такси. Оно также решило, что все ларьки мелких уличных торговцев должны соответствовать определенному архитектурному дизайну. Как и водители маршруток, такие торговцы должны были обновлять свои лицензии дважды в год. Но эти ограничения были лишь вершиной айсберга. Автозаправки, например, должны были располагаться на строго определенном минимальном расстоянии от проезжей части.

Государство Шеварднадзе должно было накопить достаточно дееспособности, чтобы вводить такие меры. В каком-то смысле так оно и было – но не в самом очевидном смысле. По сути дела, эти и тысячи других подобных постановлений и не предполагались к исполнению. Никто не ожидал, что водители маршруток будут ежедневно проходить медосмотр, и они не проходили его. Но создавая такое правило, грузинское государство мгновенно создало предлог для преследования всего парка водителей маршруток. Чтобы избежать его, водителям приходилось давать взятки. Как и мелким торговцам. Как и автозаправкам.

Проводимая Шеварднадзе неприкрытая экстракция ресурсов и взяток в Грузии кое в чем отличается от теории поколений Ибн Хальдуна, предсказывающей изначальный рост при деспотизме и только затем увеличение экстракции: такая схема подходила к происходившему в халифате, на Гавайях и даже в Зулуленде. В случае же с Шеварднадзе государство пропустило первый этап и сразу приступило к вымогательству. Почему так произошло?

Для ответа на этот вопрос мы сначала должны понять, что обращение с водителями маршруток было частью более систематической политики (если ее можно так назвать), диктуемой не экономикой, а политической логикой. Она заключалась в следующем: оставаться у власти посредством создания экономического беспорядка.

Шеварднадзе так поступал во многом потому, что находился в гораздо более слабом положении по сравнению с другими строителями государства, с которыми мы познакомились в этой и предыдущей главах. Даже после того как он одержал верх над лидерами военных формирований, внутри Грузии оставались мощные региональные силы. Он скорее цеплялся за власть, а не строил способное государство, и пытался сделать это, удовлетворяя интересы влиятельных лиц и разделяя с ними богатства (или по меньшей мере взятки). Коррупция в развивающихся странах – распространенное явление, так что в водителях маршруток, дающих взятки государственным чиновникам, нет ничего необычного. Но происходившее в Грузии немного отличалось от такого типа коррупции. Шеварднадзе установил такую систему, что водители неизбежно должны были нарушать правила, и тем самым предоставлять низко висящий плод полиции. Он сделал нарушение правил и законов неизбежным и создал систему, поощрявшую коррупцию.

Основной причиной тому был контроль над обществом, которое теперь оказывалось постоянно виноватым в нарушении законов. Можно было избежать наказания, дав взятку сегодня, но государство все равно рано или поздно снова придет за тобой. Но такая схема позволяла и контролировать чиновников, другую потенциально влиятельную группу, – получение взятки тоже считалось незаконным, поэтому государство при желании могло прийти и за ними.

Шеварднадзе сочетал то, что мы могли бы назвать «низкой коррупцией», со столь же запутанной системой «высокой коррупции». Высокопоставленная элита, члены парламента и старшие госслужащие – все были затянуты в подобные схемы. Они же поддерживали режим Шеварднадзе, потому что он делился с ними притекающими в государство доходами, преимущественно от международных пожертвователей. Но они могли пользоваться этими доходами, только пока Шеварднадзе оставался у власти. Поэтому им приходилось, фигурально выражаясь, впрягаться в его повозку. Шеварднадзе использовал для этого различные методы, и у него имелось много преимуществ благодаря коммунистическому прошлому страны: грузинское государство владело большинством промышленных секторов экономики. Хотя раньше и осуществлялись символические попытки приватизации, по-настоящему никакой приватизации до его прихода к власти не проводилось. Шеварднадзе же взялся за приватизацию по российскому образцу – по дешевке продавая различные активы влиятельным лицам или тем, с кем намерен был сотрудничать (мы рассмотрим, как такая приватизация действовала в России, в главе 9). Часто, чтобы закрепить сделку, он назначал этих людей министрами соответствующих отраслей. Таким образом Шеварднадзе создал ряд монополий. Законы и постановления на высшем уровне принимались по тому же принципу, что и на низшем. Так, например, было принято постановление о том, чтобы в каждом автомобиле имелся огнетушитель строго определенной модели – именно такой, импортом которой занимался один из родственников министра внутренних дел.

В дележе государственного имущества приняла участие и семья Шеварднадзе. Тогда как большинство населения страдало от частых отключений электроэнергии, две коммерческие фирмы, возглавляемые родственниками президента, продавали вырабатываемое государством электричество на сторону и получили прибыль примерно в 30 миллионов долларов. Было принято много постановлений относительно импорта и экспорта, так что контрабанда стала высокодоходным предприятием и распространилась в огромном масштабе. В 2003 году проведенное парламентской комиссией расследование показало, что 90 процентов муки, 40 процентов бензина и 40 процентов сигарет доставляется в страну контрабандой. Это привело к огромному потоку взяток, но поскольку в нелегальной торговле были задействованы и элиты, в основном из государственного сектора, то это же создавало возможность для официального преследования чиновников при необходимости, как и в случае с дорожной полицией и проверками здоровья для водителей маршруток. Поощрение незаконной деятельности было частью все той же стратегии.

Показателем того, до какой степени членство в кабинете министров использовалось в качестве средства обеспечения сотрудничества и поддержки коррупции, служит тот факт, что Шеварднадзе назначил министром кого-то из представителей собственной партии лишь через восемь лет после прихода к власти, в 2000 году. Что примечательно, этим человеком оказался Михаил Саакашвили, назначенный на пост министра юстиции. Однако Саакашвили отказался участвовать в коррупционных схемах, и его быстро вынудили уйти в отставку. Позже он станет одним из лидеров Революции роз в ноябре 2003 года, в результате которой Шеварднадзе лишится власти.

Экономическое влияние Шеварднадзе было явно негативным. Не только потому что все его монополии и постановления подрывали способность рынка создавать стимулы и возможности для производительной деятельности, но и потому, что Шеварднадзе управлял экономикой одновременно предусмотрительно и непредсказуемо. Целью установленного им экономического беспорядка было поддержание всеобщего дисбаланса. Сегодня ты можешь быть министром с неплохой монополией, а завтра Шеварднадзе может передумать и отобрать у тебя все. Идея состояла в том, чтобы сделать людей совершенно зависимыми от президента и потому полностью лояльными. Она сработала настолько хорошо, что Шеварднадзе удавалось оставаться у власти целое десятилетие. Но неопределенность и непредсказуемость порождали колоссальные отрицательные стимулы для инвестиций. Как следствие, экономический рост, даже в его деспотической форме, в Грузии так и не произошел. По факту средний уровень жизни за этот период в основном не изменился.

Политическая стратегия, которой придерживался и которую усовершенствовал Шеварднадзе, далеко не редкое отклонение, и она наблюдалась не только в Грузии. Как мы видели, деспотизм означает ограничение участия общества в принятии политических, социальных и экономических решений, что, в свою очередь, позволяет проявлять деспотическую власть. Однако это необязательно означает, что деспот занимает уверенное положение, потому что соблазн воспользоваться политическими и экономическими преимуществами контроля над мощным и неограниченным государством может возникнуть и у других. Страх потерять власть может подтолкнуть правителя не к тому, чтобы перестроить экономику ради эффективности, а к тому, чтобы заручиться поддержкой соперников из элит и перекрыть дорогу тем, кто откажется сотрудничать. Этого и добился Шеварднадзе за такое короткое время.

Таким образом, на примере Шеварднадзе мы наблюдаем наихудшее проявление деспотического роста. Тем не менее, важно понимать общие черты, связывающие этот пример с другими. Хрупкость деспотического роста объясняется отчасти тем фактом, что он продолжается только до тех пор, пока остается в интересах правителя и его окружения. Проблема Грузии состояла в том, что рост с самого начала не входил в приоритеты Шеварднадзе. Политик был слишком сосредоточен на том, чтобы ослабить общество, породить коррупцию и подкупить других влиятельных игроков в Грузии, и все это с предсказуемыми печальными последствиями для экономики.