Текст книги "Узкий коридор"

Но на этом серия реформ не закончилась. В ходе так называемой Реконструкции Юга, продлившейся до 1877 года, положение бывших рабов укрепилось благодаря их включению в экономическую и политическую систему (и они принялись автивно участвовать в ней, массово голосуя и избираясь в местные законодательные органы). Правда, в период так называемого Искупления (The Redemption), когда войска северян покинули южные штаты, бывшие рабы снова оказались фактически бесправными: они вынуждены были существовать в рамках аграрной экономики с низкой оплатой труда и снова подчиниться различным формальным и неформальным ограничениям. Кроме того, они нередко становились жертвами репрессивных практик, включая убийства и суды Линча со стороны местных «наблюдающих за порядком» организаций, таких как ку-клукс-клан. Маятник вновь качнулся в противоположном направлении – в сторону ограничения власти местных элит и защиты наиболее бесправных слоев южного общества – только после того, как в середине 1950-х годов набрало силу движение за гражданские права. (И, конечно же, мы вовсе не находимся в конце истории, поскольку эволюция американской свободы продолжается.)

Хотя, согласно общепринятому мнению, Конституция США защищает наши права, путь к этой защите был непростым – мы обязаны этими правами не только документу, составленному в 1787 году в Филадельфии, но и мобилизации нашего общества. Такова природа Красной королевы.

Вожди? Какие вожди?

Итак, эффект Красной королевы не так уж просто устроен, не так однозначен, и, как мы увидим позже, этот бег наперегонки сопряжен с опасностями. Однако если этот эффект срабатывает, то возникают условия для того типа свободы, которым пользовались древние афиняне и пользуются современные американцы. Почему же тогда многие общества остаются в ситуации Отсутствующего Левиафана? Почему бы им тоже не попытаться создать централизованное правительство, одновременно обуздывая его? Почему бы им не включить эффект Красной королевы?

Теоретики государства обычно связывают неудачу в построении центральной власти с отсутствием некоторых ключевых условий, благодаря которым и имеет смысл создавать такое государство, – например, минимально необходимой плотности населения, нужного уровня развития сельского хозяйства или торговли. Также утверждается, что некоторые общества не обладают необходимыми знаниями или технологиями, позволяющими создать государства. Согласно этой точке зрения, создание государственных институтов – это в первую очередь «инженерная» проблема привлечения нужных экспертов и использования опробованных схем построения институтов. Хотя эти факторы действительно играют роль в некоторых контекстах, более важным чаще оказывается другой фактор – желание любой ценой избежать Левиафана с ужасным лицом. Если вы боитесь Левиафана, то постараетесь не допустить того, чтобы власть была излишне сосредоточена, и вы будете сопротивляться социально-политической иерархии, необходимой для его появления.

Яркий пример подобного страха, блокирующего возвышение Левиафана, мы находим в истории Нигерии. Вдали от Лагоса и прибрежных лагун раскинулся Йорубаленд – земли народности йоруба. Если по шоссе А1 выехать из Лагоса на север к Ибадану, а затем свернуть на восток по дороге А122, то вы окажетесь в городе Ифе, который вожди йоруба почитают как свою духовную прародину. Затем трасса А123 приведет вас в город Локоджу (который можно увидеть на карте 1 в предыдущей главе). В 1914 году сэр Фредерик Лугард сделал Локоджу, расположенную в месте слияния рек Нигер и Бенуэ, первой столицей колониальной Нигерии. Предполагается, что именно здесь его будущая супруга Флора Шоу придумала название для будущей страны. Дорога А233 тянется дальше на восток, отходит от реки Бенуэ и возвращается к ней только у Макурди, в Тивленде – землях народности тив.

Тив – это этническая группа, организованная на основе родственных связей и не имевшая государственности на момент европейской колонизации Нигерии. Тем не менее тив смогли сохранить контроль над обширной территорией (и даже расширить ее) с хорошо обозначенной границей, с собственным языком, культурой и историей. Мы многое знаем о тив благодаря антропологам Полу и Лоре Боханнан, изучавшим эту народность начиная с 1940-х годов. Работы этих и других исследователей ясно дают понять, что в обществе тив, как и среди жителей Древних Афин, была широко распространена озабоченность по поводу того, что некоторые индивиды могут стать слишком влиятельными и начать доминировать над остальными. Но подход к решению этой проблемы у тив был иным, нежели у афинян. Пытаясь ограничить тех, кто забирал в свои руки слишком много власти, тив опирались на традиционные нормы, и эти же нормы препятствовали появлению любой политической иерархии. В результате, хотя у тив и были вожди, но эти вожди обладали лишь незначительной властью; основная их функция заключалась в посредничестве и арбитраже в ходе разрешения различных конфликтов сторонами, а также в кооперативной поддержке, – нечто вроде того, что мы наблюдали у старейшин ашанти в предыдущей главе. Ни у одного вождя или другого «большого человека» у тив не было достаточного властного авторитета, чтобы навязать свою волю другим.

Чтобы понять, каким образом тив сдерживали развитие политической иерархии, вернемся к лорду Фредерику Лугарду. Лугард намеревался довести до совершенства так называемый метод косвенного управления (indirect rule) – то есть управление колониями с помощью местных представителей и местных политических авторитетов. Но как управлять обществом, в котором нет таких авторитетов? Когда Лугард потребовал, чтобы тив отвели его к своим вождям, те спросили: «Вождям? Каким вождям?»

В 1890-х годах, по мере расширения британского влияния, система косвенного управления уже была внедрена в Южной Нигерии. Здесь администраторы назначали «мандатных вождей» (warrant chiefs)[15]15
  В русской литературе используются также термины «назначенные вожди», «туземные вожди» и «традиционные правители».


[Закрыть], выдавая мандат (warrant) на определенные властные полномочия представителю одного из влиятельных местных семейств. В 1914 году Лугард был назначен генерал-губернатором Нигерии и у него появились еще более амбициозные планы. Он писал:

Если вождя нет, то первым условием для прогресса общества со столь слабыми социальными структурами, как общества игбо или тив, является учреждение территориальных единиц определенного размера под управлением прогрессивных вождей (progressive chiefs).

Но кто такие эти прогрессивные вожди и откуда их взять? Эту проблему и предстояло решить Лугарду и другим колониальным чиновникам. Лугард хотел, чтобы его прогрессивные вожди следили за порядком, собирали налоги и организовывали работу местных жителей на строительстве дорог (обычных и железных) в Тивленде. Если у тив нет настоящих вождей, британцам придется их создать. И вот после 1914 года Лугард принялся навязывать тив новую систему «мандатных вождей».

Но тив не пришли в восторг от планов Лугарда. Напряжение росло и в 1929 году привело к настоящему социальному взрыву – беспорядкам в соседнем регионе Игболенд, населенном безгосударственной народностью игбо – еще одним «обществом со слабыми социальными структурами», выражаясь словами Лугарда. К лету 1939 года почти всякая социальная и экономическая активность в Тивленде замерла.

Немало хлопот британцам доставил новый культ под названием ньямбуа (Nyambua), который можно рассматривать как своеобразную месть Лугарду (к тому времени он давно вышел в отставку, получил титул барона и наслаждался спокойной жизнью в Англии) и его «мандатным вождям». Главой культа стал человек по имени Коква, торговавший амулетами, которые защищали от мбатсав, то есть колдунов. Слово «мбатсав» – множественное число слова тсав, которое переводится с языка тив как «сила» или «власть» (в особенности власть над другими людьми). Тсав имеет вид некоторой субстанции, которая накапливается в сердце человека, и ее можно увидеть после смерти человека, вскрыв грудь покойника. Если у вас есть тсав, вы можете заставлять других людей делать то, что вам хочется, и даже убивать их при помощи особых амулетов. Критически важно следующее: хотя некоторые люди обладают тсав от рождения, его количество можно увеличить с помощью каннибализма. Пол Боханнан писал:

Поедание человеческой плоти способствует росту тсав и, разумеется, увеличению власти над другими. Отсюда следует, что самым влиятельным людям, каким бы уважением и какой бы любовью они ни пользовались, никогда до конца не доверяют. Ведь они люди тсав – и кто знает, чего от них ожидать?

Считалось, что «люди тсав» объединены в организацию под названием «Мбатсав». Это слово, таким образом, имеет два значения: во-первых, «влиятельные люди», а во-вторых, как мы уже знаем, «колдуны», причем эти колдуны могут заниматься самыми мерзкими делами – например, грабить могилы или поедать трупы. Довольно любопытное двойное значение слова: представьте себе, что слово «политики» одновременно означало бы «люди, контролирующие правительственные учреждения или стремящиеся быть избранными в такие учреждения» и «группа колдунов, собравшихся вместе ради гнусных дел» (возможно, кстати, не такая уж плохая идея).

Тем, кто посвящался в культ ньямбуа, вручали жезл, обтянутый кожей, и мухобойку. Считалось, что мухобойка позволяет «учуять» в другом человеке тсав, накопленный в результате пожирания человеческой плоти. На вкладке показана сделанная Полом Боханнаном фотография, изображающая «искателя тсав», вооруженного мухобойкой. В 1939 году такие мухобойки частенько указывали на «мандатных вождей», и обвинение в колдовстве немедленно лишало вождя всякой власти и полномочий, полученных от британской администрации. Выходит, что тив выступали против британцев? И да и нет. Если присмотреться более внимательно, то мы увидим, что это движение было направлено не просто против власти британцев, оно было направлено против всякой авторитарной власти вообще. Старейшина тив по имени Акига следующим образом объяснил это в разговоре с колониальным чиновником Рупертом Истом:

Когда земля загрязнялась из-за многочисленных бессмысленных убийств [с помощью тсав], тив приняли самые строгие меры, чтобы одолеть мбатсав. Подобные великие дела происходили издавна, со времен наших предков до нынешних дней…

По сути дела, такие культы, как ньямбуа, были частью определенного набора традиционных норм, которые разрабатывались на протяжении многих поколений для сохранения статус-кво в обществе тив и для того, чтобы никто в этом обществе не сосредоточил в своих руках слишком много власти. В 1930-х годах слишком много власти оказалось в руках у «мандатных вождей», но в прошлом на их месте оказывались и другие не в меру возвысившиеся личности. Боханнан отмечал:

Людей, получавших слишком много власти, осаживали, обвинив в колдовстве. Культ ньямбуа был просто очередным инструментом в длинном ряду способов, с помощью которых тив, полные недоверия к власти, сохраняли свои куда более прочные политические институты, основанные на родовой системе и принципе эгалитаризма.

Что особенно важно в этой цитате и что заставляет нас вспомнить об афинянах, постоянно озабоченных высокомерием влиятельных лиц и всегда готовых подвергнуть их остракизму, так это словосочетание «недоверие к власти» (distrust of power).

До сих пор мы рассуждали о мощи или дееспособности государства. Но государственный механизм контролируют определенные агенты: правители, политики, чиновники и другие акторы, обладающие политическим влиянием, – словом, все те, кого можно назвать «политической элитой». Нельзя построить Левиафана без политической иерархии, без агента – будь это политическая элита, правитель или строитель государства, – который осуществляет власть над другими людьми, отдает приказы, решает, кто прав и кто виноват в общественных спорах.

Из недоверия к власти рождается страх перед любой политической иерархией. Нормы тив не просто регулировали и держали под контролем общественные конфликты; они строго ограничивали социальную и политическую иерархию. А поскольку сдерживание политической иерархии означает сдерживание государства, некоторые из этих норм, включая практику обвинений в колдовстве, одновременно приостанавливали процесс построения государства.

Скользкий склон

Тив боялись страшного лица Левиафана и доминирования, которое могло распространиться в обществе, если дать Левиафану слишком много власти. А поскольку у тив были мощные нормы, препятствующие возникновению политической иерархии, то сохранялась ситуация Отсутствующего Левиафана. Но здесь есть одна загадка: если общество тив было настолько сильным, а опасность авторитаризма и роста элиты была настолько слабой, то почему тив настолько боялись Левиафана? Почему они не могли активировать эффект Красной королевы и построить Обузданного Левиафана? Почему они не смогли разработать те или иные методы контроля политической иерархии, как это сделали Солон, Клисфен и другие политические деятели Древней Греции или американские отцы-основатели?

Ответ надо искать в самой природе норм, сдерживающих появление политической иерархии. И этот ответ также показывает, насколько трудно создать условия для появления Обузданного Левиафана и что существуют ограничения на различные типы силы общества. В отличие от широкой общественной мобилизации и институализированных форм политической силы, общественные нормы тив опирались на ритуалы, практики колдовства и предубеждения против иерархии. «Развить» и «модернизировать» эти нормы и практики было бы очень непросто; это не того рода институты и нормы, которые оказались бы полезными после того, как одна группа общества сосредоточила бы в своих руках достаточно власти и смогла бы влиять на остальных. У тив имелись средства для того, чтобы подавлять политическое неравенство в зародыше, но необязательно имелась способность контролировать процесс строительства государства, как только этот процесс начнется. Это превращало процесс строительства государства для тив в хождение по скользкой тропе на краю обрыва – достаточно один раз поскользнуться, и ты оказываешься в том месте, куда совершенно не собирался идти.

Чтобы лучше понять это, полезно будет сравнить общественные средства, которые тив использовали для того, чтобы контролировать политическую иерархию, со средствами, имевшимися в распоряжении афинян и американцев, занятых процессом построения своих государств.

У американцев в арсенале было два надежных орудия для борьбы с Левиафаном и контроля над ним. Во-первых, они обладали институционализированной силой для контроля над Левиафаном, поскольку законодательные собрания штатов пользовались влиянием и от них нельзя было так просто отмахнуться; при этом федеральное государство находилось под электоральным и судебным контролем. Во-вторых, американское общество определенно было мобилизовано не так, как общество тив. Во многих отношениях Америка представляла собой нацию мелких землевладельцев, у которых были не только экономические, но и политические амбиции. Их представления о правильных общественных нормах исключали установление деспотической власти, и они легко переходили к открытому сопротивлению (как в этом пришлось убедиться британцам). В результате, даже если американцы в 1787 году и опасались того, что централизованное государство заберет себе больше власти, они все же опасались этого меньше, чем десятью годами раньше, и полагали, что смогут удержать государство от превращения в Деспотического Левиафана.

У афинян были похожие инструменты, и они воспользовались ими с тем же результатом. Из греческих Темных веков афинское общество вышло с твердым намерением сдерживать доминирование элит и ограничивать их привилегии. Экономическая структура этого общества способствовала социальной мобилизации. После реформ Солона Афины подобно тринадцати американским колониям стали обществом мелких землевладельцев, со всеми вытекающими отсюда возможностями общественной мобилизации. Критически важно было и то, что греки примерно в это время стали более активными и уверенными в своих силах благодаря изменениям в военных технологиях. В Темные века оружие делали из бронзы, но к VIII веку до н. э. на смену ей пришло железо. Бронзовое оружие было дорогим и потому представляло собой монополию элиты. Железо было гораздо дешевле бронзы, и железное оружие, выражаясь словами археолога Гордона Чайлда, «демократизировало войну». В частности, оно способствовало появлению знаменитых гоплитов – тяжеловооруженных воинов-граждан, которые могли эффективно противостоять не только армиям других греческих полисов и персидскому войску, но и собственным своевольным элитам.

Таким образом баланс сил сместился еще дальше в пользу афинского демоса в его противостоянии с элитами. Все эти проявления мобилизации были институционализированы Солоном, Клисфеном и другими лидерами, пришедшими им на смену, и в результате элитам стало труднее узурпировать власть и устанавливать собственное доминирование. Таким образом, хотя афиняне, как и тив, задумывались о том, что элиты могут стать слишком сильными и начать доминировать, они тем не менее были уверены в том, что смогут удержать их под контролем с помощью остракизма, железного оружия и выборной демократии. И в этом они не так уж ошибались.

Иной была ситуация у тив. Сила этого общества коренилась в его нормах, отрицающих любой тип политической иерархии. Подобные нормы – мощное средство сохранения безгосударственного статус-кво, поскольку они даже в отсутствие государства способны разрешить общественные проблемы, а кроме того, побуждают общество осаживать не в меру активных индивидов, старающихся навязать окружающим свое доминирование и обрести чрезмерное влияние. Однако те же нормы не годятся для организации коллективных действий в других целях – например, для обуздания Левиафана после его зарождения.

Отчасти так произошло потому, что общество тив, подобно многим другим безгосударственным сообществам, было организовано по родовому принципу, причем каждая группа родственников относилась к тому или иному клану. У афинян тоже имелись фратрии, но они были более изменчивыми, и в их основе лежали менее прочные родовые связи; к тому же Клисфен серьезно ограничил роль фратрий в политике.

Низший уровень объединения в обществе тив представлял собой тар – нечто вроде расширенной семьи, и если кто и пользовался влиянием в тар, то это были старейшины-мужчины. Это было общество, организованное вертикально на основе родственных связей, а роль каждого человека в таком обществе была жестко определена и строго регулировалась. У людей оставалось мало возможностей для того, чтобы свободно организовывать какие-либо ассоциации, которые помогли бы им мобилизоваться ради контроля над политической властью, и даже вступать в такие ассоциации. Кроме того, вера в то, что причиной любого неравенства является колдовство, была бы быстро подорвана после возникновения иерархии, пользующейся достаточным авторитетом. Наконец, родственные связи тоже больше не смогли бы послужить платформой, на которой общество принимает осознанные решения ради участия в совместных действиях.

Что еще хуже, политическая иерархия, основанная на родственных связях, скорее всего, приняла бы форму доминирования одного клана над другими и тем самым проложила бы дорогу Деспотическому Левиафану, который в конечном итоге подавит любую оппозицию. И в самом деле – похоже на опасную тропу вдоль скользкого склона! Лучше вовсе держаться от Левиафана подальше.

Нечитаемые Staying Illegible

На общество тив похожи многие исторические и некоторые из сохранившихся до сих пор безгосударственных обществ. Они не просто живут без государства и без явно выраженной политической иерархии, но усердно предотвращают образование того и другого всеми доступными средствами. Часто эти средства – развивавшиеся на протяжении многих поколений нормы и верования (вроде той же веры в колдовство). Но какое отношение это имеет к современным государствам? В каждом из существующих ныне в мире 195 независимых государств имеются государственные органы, законы, суды и службы безопасности, следящие за исполнением этих законов. Имеют ли к ним какое-то отношение Отсутствующие Левиафаны безгосударственных обществ?

Похоже, что да, имеют. Государственные органы могут быть весьма слабыми, отчего ситуация во обширных регионах того или иного государства не отличается от ситуации в безгосударственном обществе: жители таких регионов, подобно народу тив, руководствуются традиционными нормами или погружаются в пучину насилия – как это наблюдается, например, в племени гебуси (Папуа – Новая Гвинея), о котором мы писали в предыдущей главе.

Еще больше поражает, что некоторые государства, несмотря на свой современный фасад, воздерживаются от укрепления базовых государственных институтов и действуют подобно Отсутствующему Левиафану во всем, кроме названия, и по тем же причинам, что и тив, – поскольку опасаются ступать на скользкую тропу. Один из примеров подобного государства – современный Ливан.

Конституция США гласит, что представительство в Палате представителей должно быть пропорциональным численности населения каждого штата. Для определения численности населения через три года после ратификации Конституции должна была пройти перепись, а впоследствии она должна была проходить каждые десять лет. Первая перепись была проведена в 1790 году, и с тех пор ее действительно прилежно проводили каждые десять лет. Можно указать множество причин, по которым хорошо и правильно проводить перепись населения, – это нужно далеко не только ради установления основы для справедливого представительства в законодательном органе. Переписи помогают правительству понять, где проживают граждане, откуда они родом, каков их образ жизни и уровень образования и, возможно, каков у них уровень дохода и достатка. Выражаясь словами политолога Джеймса Скотта, перепись помогает государству «прочитать» общество, получить информацию для анализа, регулирования и взимания налогов. При необходимости эту информацию можно использовать для влияния на общество. Всё это представляется настолько важным для самого существования и функционирования государства, что, казалось бы, в интересах любого государства сделать общество абсолютно «читаемым» (legible).

Граждане, со своей стороны, тоже заинтересованы в том, чтобы стать в определенной степени «читаемыми», потому что иначе они не смогут получить те или иные услуги государства или обеспечить свое представительство в государственных органах. Но, вероятно, вы уже заметили в этом рассуждении один недостаток. А что, если общество не доверяет государству? Что, если оно опасается того, что государство злоупотребит его «читаемостью»? Что, если общество боится ступить на скользкую тропу? Именно этим и озабочены ливанцы.

До Первой мировой войны Ливан входил в Османскую империю, а затем, после недолгого французского колониального правления, в 1943 году стал независимым государством. С момента провозглашения независимости в Ливане ни разу не проводилась перепись. Первая и последняя перепись прошла в 1932 году, и она послужила основой для принятого в 1943-м «Национального пакта». Согласно этой переписи, христиане составляли 51 % населения – немного больше, чем общины шиитов, суннитов и друзов, вместе взятые (распределение конфессиональных общин показано на карте 3).

Национальный пакт фиксировал такой состав населения и разделял власть между различными группами. Например, президентом страны всегда должен быть христианин-маронит, премьер-министром – мусульманин-суннит, а спикером парламента – мусульманин-шиит. Но разделение этим не ограничивалось. Вице-спикер и вице-премьер должны принадлежать к греческой православной церкви, а главой генерального штаба всегда будет друз. Представительство в парламенте было также установлено в пропорции 5:6 в отношении христиан к мусульманам; внутри этих пропорций представители различных общин также распределялись в соответствии с результатами переписи 1932 года.

Карта 3. Общины Ливана

Государство, созданное на основе этого пакта, предсказуемо оказалось чрезвычайно слабым. Реальная власть в Ливане принадлежит не государственным институтам, а отдельным общинам, как и можно бы ожидать в ситуации Отсутствующего Левиафана. Государство не предоставляет таких публичных услуг, как здравоохранение или электроснабжение, – этим занимаются общины. У шиитской группы «Хезболла» есть собственная частная армия, как и у многих других вооруженных кланов в долине Бекаа. У каждой общины имеется своя телевизионная станция и своя футбольная команда. В Бейруте, например, имеются шиитская команда «Аль-Ахед» и суннитская «Аль-Ансар». Спортивный клуб «Сафа» принадлежит друзам, «Рейсинг-Бейрут» – православным христианам, а «Хикме» – христианам-маронитам.

Столь глубокое разделение власти между общинами Ливана позволяет каждой общине пристально следить за действиями других общин. Каждая группа имеет право наложить вето на любые предложения других групп, что приводит к очень тяжелым тупиковым ситуациям в правительстве. Ситуация тупика не дает возможности принять хоть какое-нибудь решение, и это касается в том числе коммунальных служб. В июле 2015 года была закрыта главная свалка страны Нааме. Никакой альтернативы у правительства не было, и в Бейруте начали расти горы мусора. Правительство, вместо того чтобы принимать экстренные меры, продолжало бездействовать. На вкладке показана фотография мусорных гор в Бейруте.

В сущности, «ничего не делать» – это естественное состояние ливанского государства. Парламент почти десять лет не проводил голосования по бюджету, предоставляя кабинету составлять бюджет по своему усмотрению. После отставки премьер-министра Наджиба Микати в 2013 году политикам потребовался целый год, чтобы сформировать новое правительство. Но торопиться им было ни к чему: между парламентскими выборами в июне 2009 года и выборами в июне 2014-го (то есть именно в то время, когда заполнялась свалка Нааме) 128 членов парламента собирались вместе лишь 21 раз – примерно четыре раза в год. В 2013 году законодатели заседали лишь дважды и приняли два закона. Один из законов предусматривал продление их мандата еще на полтора года, чтобы они могли дольше оставаться у власти. Такая стратегия повторялась год за годом, и новые выборы состоялись лишь в мае 2018 года.

Но к тому времени Ливан уже столкнулся с одной из самых опасных угроз: из соседней Сирии, охваченной гражданской войной, в Ливан хлынул миллион беженцев (число, равное примерно 20 % населения страны). В итоге парламент, избранный на четыре года и в течение этого времени избегавший решения любых насущных проблем страны, «работал» девять лет. «Работа» в данном случае, конечно же, понятие относительное. После того как парламентариям наконец удалось принять закон о проведении выборов в 2018 году, одно информационное агентство устроило конкурс на лучший комментарий в блогах к этому событию. Один из постов-победителей гласил: «БРАВО, ГОСПОДА, ВЫ НАКОНЕЦ-ТО ПОРАБОТАЛИ ЦЕЛЫЙ ЧАС. Теперь можете возвращаться на свои перманентные каникулы». Понятно, что в такой ситуации решать проблему мусора никто не спешил.

Ситуация ухудшилась настолько, что граждане начали самоорганизовываться и протестовать; возникло общественное движение YouStink («ТыВоняешь»), для которого борьба с мусором стала предлогом для призыва к проведению более глубоких системных перемен. Но в Ливане правит бал подозрительность. Любую организацию тут же подозревают в том, что она является инструментом в руках одной из общин, пытающейся усилить свою власть. В полной отчаяния публикации на Facebook 25 августа 2015 года активисты движения оправдывались:

С самого момента возникновения движения #YouStink мы постоянно вынуждены опровергать обвинения в свой адрес… Наше движение с самого начала обвинили в том, что мы поддерживаем «Аль-Мустакбаль» (движение «Будущее») и стремимся умалить права христиан (на сайте «Тайяр»). Затем нас обвинили в поддержке «Блока 8 марта» и в деятельности против «Аль-Мустакбаль» (согласно министру Эль-Мачнуку и правительству). Что касается самих членов нашего движения, то их обвиняли во взятках, в поддержке Валида Джумблата, иностранных посольств, движения «Амаль», «Хезболлы»… никому не удалось избежать таких обвинений, главной целью которых было исказить и опорочить идею создания независимой, не поддерживающей какую-либо сторону альтернативы.

Эта публикация иллюстрирует явление, часто наблюдающееся при Отсутствующем Левиафане: разделенное внутри себя общество, неспособное к коллективным действиям и испытывающее глубокую подозрительность ко всем лицам и группам, пытающимся влиять на политику.

Поведение правительства – следствие того факта, что этноконфессиональные общины не желают, чтобы оно вообще что-то делало. Как выразился Гассан Мухейбир, законодатель-христианин из Центрального Ливана,

им не нравится, когда такие институты, как парламент, заседают слишком часто и конкурируют с ними за управление страной.

Ливанское государство слабо не потому, что его гражданам не хватает умения и знаний спроектировать верное государственное устройство. В действительности страна может похвастаться самым образованным населением на Ближнем Востоке и относительно современной университетской системой. Многие ливанцы обучаются за рубежом, в лучших образовательных учреждениях мира. Не то чтобы они не знали, как построить способное государство. Скорее, государство слабо устроено, потому что общины боятся скользкого склона. Депутаты парламента понимают, что от них не ожидают слишком многого, так что зачем напрягаться? Они могут прекрасно голосовать за перенос выборов, потому что на самом деле всем все равно, кого выберут. Иногда это приводит к ужасным социальным последствиям, как в случае с мусорной проблемой, но даже такие проблемы с трудом заставляют кого-то действовать. Никто не хочет предоставлять власть парламенту, никто ему не доверяет, но никто не поддерживает и социальную активность. Никогда не известно, кому можно доверять, а кому нельзя.

Ливан – это не безгосударственное общество. Это современное государство с шестью миллионами граждан, представленное в Организации Объединенных Наций и имеющее послов по всему миру. Но, как и в случае с народностью тив, власть в нем размыта. Ливан – это Отсутствующий Левиафан.

Наплыв палестинских беженцев из Иордании в начале 1970-х дестабилизовал обстановку в Ливане, и в 1975–1989 годах в стране шла ожесточенная гражданская война между различными общинами. Таифское соглашение 1989 года, завершившее конфликт, привнесло некоторые изменения в Национальный пакт. Представительство христиан и мусульман в парламенте стало равным (50 на 50 процентов), а в мусульманской фракции выросло число шиитов. Но это же соглашение ослабило и власть президента.